Книга: Призрачная любовь
Назад: 12
Дальше: 14

13

Когда Кэти позвала меня в Молитвенный угол, Дэн уже сидел на одном из трех стульев. Мне вручили дневник, и я начала записывать цитаты из Библии. Фразы пролетали мимо моего внимания: «мерзость для Бога»… «отверг слово Божье»… «наказан за неподчинение». Внезапно я поняла, почему дата 6 июля, встреченная мной в папке с надписью «Прогресс», показалась мне знакомой. Дневник Дженни начинался с даты 7 июля — ровно через день после того, как она принесла домой не совсем идеальный табель успеваемости. Кто-то вырвал все, что было в ее дневнике, и на следующее утро ей велели сесть в Молитвенный угол и аккуратно записать слова о чести отца и матери. Похоже, я нащупала край последних воспоминаний Дженни.
— Ты ничего не хочешь рассказать нам, девочка? — спросил Дэн.
— Что именно?
— Открой всю правду в искренней молитве, — посоветовал он. — Бог подскажет тебе, что делать дальше.
Во время безмолвной молитвы Дэн склонился ко мне и опустил на мой затылок тяжелую, как свинец, ладонь. Я боролась с желанием отдернуть голову в сторону. Такой же неприятной была горячая и влажная рука Кэти, прижатая к моей спине.
— Господь, мы взываем к тебе.
Голос Дэна, как надгробный колокольный звон, вибрировал в моих костях:
— Приди в сердце Дженнифер Энн и очисти ее. Дай ей незыблемую стойкость перед лицом искушений. Отврати ее от греха. О Господи! Убери все ее нечистые помыслы. Ты благословил нас этим ребенком, но она Твоя навеки.
Образ Авраама, поднимавшего нож над головой своего ребенка, заставил меня содрогнуться. Я потела под пальцами Дэна. Он умолял Бога войти в тело Дженни, но вряд ли Господь собирался утешать меня — безбилетную пассажирку в передвижном храме из плоти этой девушки. В крайнем случае Он поступил бы со мной, как с теми демонами, легион которых был изгнан в стадо свиней. Никакой надежды на небеса.
— Исцели ее от любого обмана и своенравия. Покажи ей путь святости.
Когда я заговорила, мои слова совпали со словом «Аминь»:
— Я не твой ребенок.
Мне стало не по себе еще до того, как я увидела лицо Дэна.
— Дженнифер…
Кэти была так шокирована, что не смогла закончить фразу. Она отдернула руку от меня. Дэн тоже отстранился и с возмущением откинулся на спинку стула. Кэти переводила взгляд то на меня, то на него. Дневник прилип к моим ладоням. Я яростно сжала его пальцами.
— Мне очень жаль, что вы не верите мне.
Дэн заговорил суровым тоном, как будто противостоял богохульству:
— Будь тебе пять лет или сто пять, мы все равно являемся твоими родителями.
— Поймите, я не та, за кого вы принимаете меня.
— Не говори так с отцом!
— Кэтлин, я справлюсь с этим, — сказал Дэн.
— Мне больше не хочется притворяться Дженни, — крикнула я.
— Мы знаем, что ты взрослеешь.
Кэти едва не рыдала.
— Ваша дочь…
Я не могла найти слов, чтобы объяснить им уход Дженни.
— Немедленно прекрати эту чушь!
Дэн снова опустил руку на мою голову. Она стала еще тяжелее. Это не предвещало ничего хорошего. Я поклялась быть доброй с Кэти, но зачем-то напугала ее.
— Извинись перед матерью.
Дэн сжимал мой череп крепкими пальцами. У меня заболели глаза. Кожа под волосами потела от неприятного ощущения.
— Я извиняюсь.
— Твоя воля — это воля Бога, — произнес Дэн. — Повтори!
— Моя воля — это воля Бога.
Он ослабил давление. Моя голова чесалась под его ладонью.
— Она проходит через период взросления. Такое иногда бывает.
Мне хотелось отступить на прежние позиции:
— Да, я чувствую, что меняюсь.
Кэти с облегчением вздохнула. Дэн по-прежнему сжимал мою голову, поэтому я добавила:
— И становлюсь ближе к Богу.
— Не понял, — сказал Дэн. — Объясни.
— С некоторых пор я чувствую себя другой персоной. Как будто у меня новое имя и иной взгляд на мир. Ну почему вы не верите мне?
Наконец Дэн с легким толчком отпустил мою голову. Он взял Библию и, прохаживаясь перед нами, прочитал вслух отрывок из «Послания к Римлянам»:
— «И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы».
Он больше не касался меня. Я была так рада этому, что чуть не рассмеялась. К счастью, мне удалось одолеть коварный рефлекс.
— «Исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники».
Дэн процитировал еще несколько фраз и, покраснев от натуги, передал Библию Кэти. Она кивнула в овечьем согласии и покрепче ухватилась за край стула. Стих, который Дэн велел ей продиктовать для меня, был из «Послания к Ефесянам»: «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских». Я одолела половину фразы и внезапно поняла, что пишу округлыми буквами, совершенно не похожими на почерк Дженни.
На кухне Кэти передала мне коробку с завтраком:
— Не забудь взять Библию.
Когда я с недоумением посмотрела на нее, она, вздохнув, добавила:
— Библейские занятия по средам, верно?
Благослови ее Боже! Она забыла (или просто не знала), что сегодня в школе сокращенный день. Я вернулась в спальню и нашла на туалетном столике большую Библию Дженни. Мне подумалось, что в постели с Джеймсом я могла бы почитать ему «Песнь Песней Соломона». Затем мне в голову пришла другая мысль. Я открыла нижний ящик комода, достала «Поляроид» и спрятала его в сумку под Библией.
Проходя мимо приоткрытой двери кабинета, я увидела Дэна. Он взял с полки два томика и сунул их в чемодан. Что-то в его движениях — то, как он подравнивал книги на полке, чтобы скрыть возникшие промежутки между томами, — показалось мне странным. На стуле у стола лежала папка с его личными документами. Я заметила, что в чемодане находились призы и памятные вещи: складной нож, несколько музыкальных дисков, пачка писем, фотография в рамке и маленькая деревянная тарелка с надписью: «Мастер торговой палаты малого бизнеса». Я удивилась, что он перевозил их из дома в другое место. Однако мое желание увидеть Джеймса было таким большим, что я вскоре перестала думать о таинственных сборах Дэна.
— Откуда у тебя этот значок? — спросила Кэти по дороге в школу.
— Их раздают на уроках английской литературы.
— У тебя нет в расписании литературы.
— Этот значок мне подарила подруга, — ответила я.
На всякий случай, словно она могла забрать его и проверить отпечатки пальцев, оставшиеся на нем, я прикрыла подарок Джеймса руками.
— Почему тогда ты не носишь значок, который прислала тебе бабушка? — спросила Кэти. — Тот, где зашифрована надпись: «Как поступил бы Иисус»?
КПБИ. Вот что это было за сокращение!
— Такой значок дают в награду за знание Диккенса, — пояснила я. — Его можно считать академической премией.
— Не все академические знания моральны, — возразила Кэти.
Ее взгляд на жизнь казался мне слишком ограниченным и беспокойным. Меня раздражала ее враждебность к литературе. Тем не менее я держала рот на замке. Когда мы подъехали к школе, я быстро расстегнула ремень безопасности и вышла из машины.
— Веди себя прилично, — сказала она.
— Благослови нас Господи, — ответила я и помахала ей рукой.
У меня не было никаких угрызений совести по поводу того, что я стану лгать ей, когда увижу ее в следующий раз.
По пути в класс я присела, чтобы подобрать пенни с земли и, наверное, поднялась слишком быстро. Не знаю почему, но у меня закружилась голова. Может быть, из-за того, что я вчера почти ничего не ела, или из-за четкой визуализации вещей в чемоданчике Дэна. На миг все стало серым, и я услышала искаженные звуки, похожие на эхо — как будто мир погрузился под воду. Чуть позже уборщица и незнакомый учитель помогли мне встать. Я с трудом убедила их, что не нуждаюсь в медицинской помощи. Закинув сумку на плечо, я выскользнула из толпы. Та монетка выпала из моей руки, и я пропустила возможность загадать желание.
Складной нож в чемоданчике Дэна выглядел старым: лезвие было поцарапано, костяные накладки на рукоятке стали коричневыми от старости. Пачку писем перехватывала лента. На поблекшей черно-белой фотографии в рамке было не его семейство, а он сам с большой рыбой, которую поймал когда-то в юности. Такие предметы не возят в деловую поездку. Их забирают, когда знают, что в доме начался пожар.
Как и в прежние дни сокращенных занятий, которые я проводила с мистером Брауном, каждый урок длился тридцать минут. Тем не менее первые полчаса показались мне вечностью. Я была слишком взволнованной, чтобы сидеть за партой. Решив не ходить на остальные уроки, я бродила по аллеям на территории школы. Когда мне казалось, что какой-то вид понравился бы Дженни, я делала снимок. Мистер Браун тоже имел «Поляроид», поэтому я знала, как пользоваться фотокамерой. Квадратики со снимками сначала были серыми, а затем на них появлялись образы. Процесс походил на материализацию призраков. Я сфотографировала желтый лист, повисший на окне, и белку, сидевшую на газоне под знаком «Не топчите траву».
И еще в мой объектив попал мистер Браун. Я увидела, как он остановился и заговорил с незнакомым юношей. Его портфель распух от находившейся внутри рукописи. После того как я улетела от него к Джеймсу, он выглядел немного опечаленным. Однако сегодня мистер Браун снова был самим собой. Наблюдая за ним с расстояния, я выжидала момент. Когда он попрощался с учеником, я сделала снимок. Образ начал вырисовываться на гладком квадрате бумаги. Украденный момент из жизни учителя. Он с улыбкой оглядывался через плечо. Белая стена административного здания за его спиной походила на грунтованный холст. Я сунула снимок в сумку, поместив его для безопасности между двумя книгами.
Уроки продолжались. Чтобы не попасть на глаза администрации, я спряталась в комнате отдыха для девушек. Мне так понравился портрет мистера Брауна, что я отделила его от остальных черно-белых снимков. В 11.30 — после окончания занятий — всех учеников собирали в театральном зале. Я шла по коридорам, заполненным сверстниками Дженни. Ребята радовались близкой свободе и поддразнивали друг друга. Парни делали подножки, якобы случайно сталкивались с девушками и шутливо извинялись за свою неловкость.
Когда я вошла в полутемный зал, Джеймс схватил меня за руку и потянул к заднему ряду сидений.
— Твоя мать знает о сокращенном дне? — шепотом спросил он.
— Нет.
Мы тихо сидели и держались за руки под подлокотником. Наконец проход освободился, и все ученики устроились на деревянных сиденьях. Джеймс склонился ко мне для поцелуя, но быстро отпрянул назад, когда мужчина из службы безопасности остановился на уровне нашего ряда. Наверное, он решил посмотреть программу черлидеров.
Пока директор пытался успокоить зал, Джеймс прошептал мне на ухо:
— Митч прав. Я безответственный.
— Почему?
— Потому что я не воспользовался предохраняющими средствами.
Мысль о защите во время секса не приходила мне в голову. Я не верила, что наши тела могли создать новую жизнь. Меня внезапно накрыла волна испуга — как в то мгновение, когда мистер Браун назвал имя нерожденного ребенка. Однако Джеймс, очевидно, не думал о детях. Он снова зашептал мне на ухо:
— Прежде чем я вошел в тело Билли, он мог переспать с какой-нибудь девушкой, имевшей венерическую болезнь. Или даже СПИД. Понимаешь? Это может убить тебя.
Мой пульс пришел в норму. Смерть и СПИД казались мелочью. Правила бренного мира выглядели дымом, который можно было легко отогнать.
— С нами ничего не случится, — ответила я.
Директор сделал несколько объявлений, после чего черлидеры начали танцевать под фонограмму. Теперь мы могли свободно перешептываться.
— После нашей свадьбы мы будем путешествовать по миру, — произнесла я.
Джеймс долго не отвечал. Мне показалось, что он не расслышал мои слова. Но после паузы он произнес:
— Мы поедем на поезде?
— Да, а потом на корабле, — добавила я. — В Англию.
— И в Китай.
— И в Африку.
Он отвел локон волос от моего уха:
— Каждый вечер мы будем читать друг другу книги.
Я приложила ладонь к горлу Джеймса и почувствовала, как сильно билось его сердце. Проверив свой пульс, я поняла, что тоже находилась в сильном возбуждении.
— Где мы достанем деньги?
— Я что-нибудь придумаю, — ответил он. — Ради тебя я готов копать канавы.
— А я ради тебя готова скоблить полы.
Когда аплодисменты после танца черлидеров затихли, раздался бой барабанов. Джеймс посмотрел на сцену, где девушки маршировали двумя колоннами. Его внимание было украдено. Мой поклонник убежал с крыльца на зов охотничьего рога. Красивые фигуры привлекали его больше, чем я. Моя рука, обнимая плечи Джеймса, свешивалась над его сердцем. Ладонь белела, как медаль.
Наконец группа черлидеров завершила выступление. Джеймс потянул меня к двери, и когда мы вышли из зала, он забрал мою сумку. Я чувствовала, что ему хотелось перейти на бег. Но мы степенно шли по аллее, боясь привлечь чужое внимание. Подойдя к парковке, он свернул на тротуар, а не к стойке велосипедов.
— У нас будет пешая прогулка? — спросила я.
— Да. У меня сломалась цепь.
Через полквартала мы подошли к остановке, опустили сумки у скамейки и, взявшись за руки, принялись ждать автобус. Мимо нас проезжали другие школьники — на велосипедах и машинах. Некоторые из них махали нам руками и что-то выкрикивали из открытых окон. Кроме нас, на остановке был только старик. Он сидел на скамье и читал газету. Я вздрогнула, когда какая-то машина прогудела серо-белой собаке, которая бежала вдоль сточной канавы. Испуганное животное решило перебраться на другую сторону улицы. Мое сердце сжалось от страха.
— Диггс!
Джеймс помчался к собаке, не обращая внимания на плотный поток машин. Автомобиль завизжал тормозами и остановился лишь в нескольких дюймах от его вытянутых рук.
— Осторожнее, болван!
Глаза Джеймса были дикими от испуга. Он пошатнулся от волны адреналина. Собака виновато проскользнула между его ногами и перебежала на аллею парка. Две другие машины загудели клаксонами. Джеймс глубоко вздохнул и часто заморгал, прогоняя набежавшие слезы. Какой-то водитель опустил оконное стекло.
— Кретин! — крикнул он. — Уйди с дороги!
Джеймс отступил на тротуар, и поток машин продолжил движение.
— Это твоя собака? — спросила я.
Джеймс взял меня за руку:
— Нет. У меня не было собаки.
— А кто такой тогда Диггс?
— Какой еще Диггс?
Он озадаченно посмотрел на меня и затем с улыбкой пожал плечами:
— Я не знаю.
Мимо нас прошла женщина с детской коляской. Надрывный плач ребенка заставил мое сердце сжаться. Увидев, как я поморщилась, Джеймс обнял меня за талию. И во мне что-то расслабилось, будто на нервах развязали шнурок. Рядом с милым я везде чувствовала себя как дома. Мы могли идти куда глаза глядят — нести наши сумки с книгами и быть счастливыми до тех пор, пока смерть не превратит нас в тлен и прах. Взглянув на морщинистые руки старика, сидящего на скамье, — на две ладони, потиравшие друг друга, как влюбленные птицы, — я вдруг подумала, что даже возраст не разлучит меня и Джеймса. Когда эти тела начнут умирать, мы найдем для себя две другие покинутые оболочки.
Подъехал автобус. Джеймс бросил несколько монет в прорезь кассового аппарата, расположенного рядом с креслом водителя. Прижимая к себе сумки, чтобы не задевать пассажиров, мы прошли по узкому проходу в заднюю часть салона, где было много пустых мест. Мне казалось, что у нас начинался медовый месяц и мы уезжали в соседнюю страну на почтовой карете. Я хотела поцеловать Джеймса в губы, но прямо за нами сидели две монахини. Когда он прижался ко мне, одна из них пересела в кресло прямо напротив нас.
— Ты уверен, что дома никого не будет? — спросила я, понизив голос.
Джеймс улыбнулся и после небольшой паузы заговорил совсем о другом:
— Я тут узнал, что последняя девушка Митча не собиралась расставаться с ним.
Перемена темы показалась мне такой внезапной, что я промолчала.
— Митч сам прервал их отношения, когда узнал, что она продавала Билли наркотики. Мне рассказал об этом его друг Бенни.
— Митч любит тебя.
Автобус проезжал под ажурными вышками ЛЭП. Тени мелькали на лице Джеймса, словно кадры немого фильма.
— Прошлым вечером он напомнил мне о случае из детства. В ту пору Билли было тринадцать лет. Они пытались выгнать мышь из гаража. Билли надел маску монстра, чтобы напугать ее. Пока Митч рассказывал мне об этом, он так смеялся, что едва не задохнулся. Он уже дюжину раз говорил о подобных эпизодах. А я, конечно, ничего не помню. Глупо получается.
Представив, как Джеймс и Митч смеются над забавной историей, я почувствовала себя счастливой. Но пока он смотрел в мои глаза и тени по-прежнему мелькали на его лице, я увидела стереоскопическую картину: два разных образа, наложенных друг на друга. Мой Джеймс и Джеймс из прошлого скрывались за глазами Билли.
— Он скучает о своем брате, — произнес мой спутник.
По необъяснимой причине мне стало очень холодно.
— Он любит тебя. Это каждому заметно.
— Нет, он любит Билли.
Интересно, скучал ли кто-нибудь о Дженни?
— Ты не выгонял его из тела. — Я уловила страх в своем голосе. — Он ушел еще до того, как ты прикоснулся к его телу.
Монашка сурово смотрела на нас. Джеймс улыбнулся ей и поднял руку к правому виску, словно забыв, что на нем сейчас не солдатская фуражка. Этот милый жест согрел мою душу. Я снова захотела поцеловать его в губы.
* * *
Хотя мы не увидели машин Митча и Либби, Джеймс вошел в дом очень медленно и осторожно.
— Эй? Я тут никому не помешаю?
Похоже, мы были одни. Джеймс захлопнул ногой дверь его спальни.
— У нас в запасе несколько часов, — со смехом напомнила я между поцелуями.
На самом деле мой внутренний голос говорил другое: «У нас есть целая вечность».
— Что ты сказала?
Он замер на месте и посмотрел на меня. Его вид показался мне потрясающим: щеки пылают румянцем, рубашка наполовину расстегнута.
— Извини, я не понял, — прошептал он и снова начал целовать меня.
В таких вопросах логика бессильна. Я представила века нашей совместной жизни. Уйма свободного времени! Но мы занимались любовью, как будто имели только один украденный час. Страсть связала нас в тугой узел. Наши влажные тела походили на помпу мощного насоса. Чуть позже Джеймс рассеянно посмотрел на стену, где на вырванной журнальной странице с фотографией спортивной машины виднелась узкая колонка текста. Свет от окна отражался в его глазах, как луна.
— Мне кажется, что в прежней жизни я писал статьи в газету.
— Знаешь, Джеймс, я не хочу ждать тринадцать месяцев. Давай сыграем свадьбу раньше?
Взглянув на меня, он подтянул мои бедра к себе:
— Наверное, Билли знал людей, которые могли бы продать нам фальшивые свидетельства о рождении.
Мне понравилась его идея, но в улыбке Джеймса я увидела печаль. Он скрывал от меня свои сомнения, однако я знала, какая буря бушевала в его сердце. Он представлял себе не только наш побег, но и терзания Митча — ведь тот начал бы поиски младшего брата. И я почувствовала зависть. Ах, если бы Кэти и Дэн любили меня с такой же силой…
Джеймс быстро вернул улыбку на лицо и, забравшись на меня, просунул руки под мои бедра. Я внезапно вспомнила о фотокамере:
— Ты можешь дотянуться до моей сумки?
Накрыв меня своим телом, он собирался повторить серию возвратно-поступательных движений.
— Зачем тебе сумка?
Я засмеялась и, выскользнув из его рук, склонилась над разбросанной одеждой. Вытащив из сумки «Поляроид» и открыв затвор фотокамеры, я навела на него объектив. Он быстро натянул простыню, прикрывая пах и колени:
— Мисс Элен, я шокирован твоим поведением.
— Улыбочку!
— Нет. Иди сюда.
Он махнул рукой, призывая меня обратно в постель. Такой милый и радостный! Как ребенок в рождественское утро. Я прыгнула к нему на простыни, и когда мы устроились, он подсунул руку под мою голову.
— Так мы оба будем на снимке, — пояснил Джеймс.
Я пыталась держать камеру на вытянутой руке, но мне никак не удавалось нажать при этом на кнопку. Джеймс сказал, что у него руки длиннее, чем у меня. Он взял фотокамеру, мы сблизили головы, и, когда вспышка света ослепила нас, я стащила с него простыню. Он засмеялся. «Поляроид» выплюнул квадратик бумаги. Фотокамера напоминала металлическую лягушку, показывавшую нам свой язык. Джеймс отдал мне «Поляроид» и вытянул руку в сторону, чтобы я не добралась до снимка. Он помахивал бумажным квадратиком, пока я вырывалась из его объятий.
— Эта фотография моя, — сказала я.
— Ладно, давай смотреть на нее вдвоем, — ответил он.
Мы снова легли, и Джеймс приподнял снимок над нами. Мы с интересом наблюдали, как тускнела его поверхность. Я поместила голову на плечо Джеймса. На фото появлялись два смеющихся лица — слегка не в фокусе, но с одинаковыми выражениями. Кто угодно догадался бы, что мы были любовниками: обнаженные плечи и растрепанные волосы на фоне белой подушки. Какое-то время мы смотрели на фотографию, а потом Джеймс повернулся ко мне:
— Я могу взять снимок себе?
— Да.
Он опустил фотографию на грудь и перевел дыхание:
— Я не знаю, по какой-то причине мы остались на земле и не ушли на небеса.
Моя кровь так внезапно застыла в венах, что я почувствовала себя больной. Джеймс прижал меня еще сильнее:
— Но мы нашли друг друга, и теперь все будет нормально.
Он хотел успокоить меня и, возможно, себя. Но в этом чувствовалось что-то неправильное.
— Как думаешь, что с нами случилось? — спросил он. — Почему мы стали призраками после смерти?
— Мне кажется, я совершила какой-то ужасный поступок.
— Какой? — поинтересовался он.
— Не помню.
Зачем мне было вспоминать плохое? Возможно, Бог решил наказать меня и лишил памяти о прошлой жизни. Но я воспринимала это как блаженство.
— Что бы ты ни сделала, я прощаю тебя, — сказал Джеймс.
Простые слова, но от них у меня сжалось горло. Горячие слезы хлынули с моих ресниц и смешались с соленым потом на его груди.
— А вот Бог меня не простил, — ответила я.
Джеймс прильнул губами к мочке моего уха. От его дыхания трепетали наши волосы. Он сказал лишь одну фразу — ту, которую я не ожидала услышать:
— Какая же ты упрямая!
Джеймс любил меня, и это превращало его в доброго и мягкого судью. Я не помнила свой грех, но знала, что он был ужасным. Мое изгнание с небес служило тому доказательством. Джеймс поглаживал рукой мои волосы, однако я чувствовала, что отпадала от него, как будто нас разъединяла гравитация.
— Возможно, если мы поймем, почему нас оставили здесь, — сказал он, — нам удастся освободиться от земных оков. И тогда мы навеки будем вместе.
— Как же мы сделаем это? — спросила я.
Джеймс приподнялся на локте и посмотрел на меня:
— Ты что-нибудь вспомнила? О жизни перед Светом?
Я видела темную воду, струившуюся по сломанным доскам.
— Нет. Только то, что уже рассказала тебе.
Я боялась, что Джеймс заметит мою нечестность, но он не почувствовал обмана.
— Когда я перебрался в тело Билли, ко мне начали возвращаться небольшие сцены из прошлой жизни. Но после встречи с тобой я вспоминаю все больше и больше. Сегодня утром память вернула мне еще один момент. Я сидел у постели больной матери и читал ей детские книги — точнее, книги ее детей. Это было все, чего она хотела.
— Что еще ты вспомнил?
Я выругала себя за такой вопрос. Джеймс тоже мог уклоняться от некоторых воспоминаний: например, о последних мгновениях своей жизни. Однако он был смелее меня:
— После смерти матери мой отец повторно женился, и мы с кузеном уехали в Нью-Йорк.
Он нахмурился, словно возвращенные образы вызывали у него головную боль.
— Я работал в газете, и мы снимали квартиру над пекарней. В наших комнатах всегда пахло хлебом. Затем в один и тот же день мы пошли служить в армию.
Он смотрел в пространство, словно настраивал свой телескоп:
— Я помню дерево.
Его взгляд был направлен в ямку на моем горле. Дыхание Джеймса замедлилось, словно он спал. Я почувствовала, что его кожа стала более холодной.
— Там была зима, — прошептал он. — Мы мерзли на ветру.
Я попыталась согреть его, обвив ногами. Мои ладони нежно скользили по его рукам.
— Моя ошибка привела к трагедии.
— К какой трагедии? — спросила я.
Он сильно побледнел. Мне было ясно, что он видел больше, чем говорил. Когда Джеймс перекатился на спину, я ужаснулась страху, который отражался в его глазах. Мне пришлось повернуть его лицо к себе, чтобы он посмотрел на меня.
— Они все умерли, — ответил Джеймс.
Он вздрогнул, когда взглянул в мои глаза. Наверное, я стала для него кем-то другим. Джеймс ощупал мои ребра и прижал ладонь к животу, словно увидел там воображаемую рану.
— О боже! — всхлипнул он.
Его рука дрожала. Страх изливался из нее в мою грудь. Я прижала лоб Джеймса к своей переносице, моля о том, чтобы его видение прекратилось.
* * *
Яркая белая вспышка превратилась в зимнее небо. Я вновь стала Светом. Рядом с моим бесформенным телом находился мужчина, который, как я знала, был Джеймсом. От облика Билли ничего не осталось — разве что улыбка. Темно-карие глаза, беззаботный легкий смех. Оседлав толстый сук, он цеплялся руками за ствол высокого дерева. Я осмотрелась по сторонам. Черные ветви без листьев. Вокруг ландшафт, похожий на луну. Расстояние до земли — футов двадцать, не меньше. Я парила за его плечом, словно он был моим хозяином. Джеймс смотрел вниз на маленькое лицо, которое выглядывало из траншеи. Края окопа казались обгорелыми и местами покрытыми золой.
— Диггс, — крикнул Джеймс.
Солдат в узкой, как могила, траншее помахал ему рукой. Он выбрался из окопа и направился к дереву.
— Враги пошли в атаку? — спросил он, глядя вверх.
Форма Джеймса была грязной и изношенной — такой же, как у его товарища. Шлем, откинутый на спину, походил на металлический соусник.
— Мы торчим здесь уже несколько недель, а они ни на шаг не продвинулись, — со смехом ответил Джеймс. — Это будет длиться до второго пришествия.
— Милый? — прошептала я ему на ухо.
Он не услышал меня. Наверное, мне удалось проскользнуть в его воспоминания. Я не участвовала в событиях. Я только смотрела.
Диггс начал карабкаться по металлическим штырям, вбитым в дерево, которое служило солдатам наблюдательной вышкой.
— Тогда зачем ты позвал меня?
Джеймс посмотрел на круглый предмет, качавшийся на дальней ветке.
— Там гнездо, — сказал он.
Диггс остановился в десяти футах над землей и покосился на друга:
— Гнездо?
Он покачал головой:
— Немецкие снаряды превратили здесь все в пыль и труху. Даже камни и ветки. О каком гнезде ты говоришь?
— Давай поспорим, — предложил Джеймс.
— Не хочу.
День казался сонным и безмолвным. Ни пения птиц, ни жужжания жуков, ни даже писка мышей. Отдаленный рокот был громом, а не канонадой. Дыхание Диггса сопровождалось отчетливым пыхтением. Когда он кашлял, его слышали за полмили на втором рубеже обороны.
— Что ты будешь делать, когда вернешься домой? — спросил Диггс. — Я первым делом приму горячую ванну и выпью холодного пива.
— А я съем персиковый пирог, — ответил Джеймс, поглядывая вверх на предполагаемое гнездо.
— Как насчет Сьюзен О'Райлли?
— Я поднимаюсь, — сказал Джеймс.
— Ты получишь пулю. Или сержант Броди убьет тебя за нарушение дисциплины.
— Давай поспорим, что я поднимусь и вернусь назад за одну минуту.
Диггс начал спускаться:
— Никаких ставок, солдат.
Джеймс со смехом забрался на сук, на котором он прежде сидел. Прячась за стволом, он принялся карабкаться вверх среди темных обломанных веток. Я парила за его спиной. Вражеская линия траншей, огороженная колючей проволокой, маячила на горизонте и дышала дымом костров. В остальном она выглядела безлюдной. Макушка дерева была обломана взрывом. Самые верхние ветви тянулись в стороны, словно конечности тритона. Джеймс упирался коленями в почерневшую кору и обхватывал руками сужающийся ствол. Протянув вверх правую ладонь, он поднял двумя пальцами темный овал. Пока он осматривал его, я снова услышала грохот грома и шелест, похожий на шум дождя.
Теперь я видела, что это было не гнездо, а детская панама. Первоначально она имела синий цвет. Внезапно она ожила и с громким жужжанием вырвалась на свободу. Джеймс быстро повернулся и посмотрел на пустошь. Я вдруг поняла, что шелест не был дождем. Мы с Джеймсом изумленно наблюдали за потоком вражеских солдат, одетых в грязную форму. Они изливались из немецких траншей, обложенных мешками с песком. Забыв о панаме, Джеймс потянулся за свистком, висевшим на его груди. Пуля, пробив ладонь, окропила его лицо кровью. Рука дернулась, и цепочка оборвалась. Я закричала от ужаса, не в силах помочь любимому мужчине. Джеймс проследил полет свистка. Тот медленно пролетел между ветвей, ударился о каску Диггса и отскочил куда-то в сторону. Диггс поднял с земли панаму и посмотрел на вершину дерева. Джеймс открыл рот, но от болевого шока не смог произнести ни слова. Не веря своим глазам, он наблюдал за темной лавиной немецких солдат, бежавших к промерзшим окопам.
— Диггс! — крикнул он.
Его друг улыбнулся, помахал маленькой панамой и внезапно отскочил назад. Казалось, что его ударили ногой в живот. Он опустился на одно колено и, покачнувшись, повалился наземь. Едва касаясь ногами вбитых штырей, Джеймс начал спускаться с дерева. На полпути он сорвался и упал на землю. Я летела следом за ним. Мне хотелось вырваться из его воспоминаний. Если они заканчивались его смертью, я не хотела видеть этого.
Солдаты в немецкой форме уже сражались в окопах. Закрыв глаза, Джеймс прижимал к себе лицо Диггса. Его плащ, пробитый на уровне пояса, стал темно-красным и мокрым. Он приложил ладонь к животу друга, между пальцами заструилась кровь:
— О боже!
Джеймс попытался привести Диггса в чувства, но одна просвистевшая пуля пробила его шлем, откинутый за спину, а вторая попала в голову за левым ухом. Инерция удара отбросила его на грязную землю, он упал на спину и, не мигая, уставился на темный ствол дерева. Это было последнее, что он запомнил перед смертью.
* * *
Его глаза все еще были открыты, когда я поняла, что мы вернулись в спальню. Джеймс снова оказался в теле Билли. Он лежал на спине, но не видел ни меня, ни постеров на потолке. Он смотрел вверх и неистово ощупывал шею и грудь, словно искал свисток, который носил когда-то, будучи солдатом.
— Джеймс?
Я прикоснулась к его руке. Она показалась мне такой холодной, что я взвизгнула от страха. Он молча закрыл лицо ладонями и начал плакать. Я целовала и гладила грудь Джеймса, пытаясь согреть его своим телом.
— Все уже кончилось, милый. Отбрось воспоминания. Вернись ко мне.
Он по-прежнему лежал с закрытыми глазами.
— Пора возвращаться в реальный мир, — продолжила я. — Диггса больше нет. Никого из твоих боевых товарищей не осталось. Они ушли на небеса.
Он отвел руки от лица и посмотрел на потолок.
— Тебе больше не нужно возвращаться туда, — сказала я.
Джеймс открыл рот и тяжело вздохнул:
— Он только что был здесь.
— Нет, — возразила я. — Мы вернулись в дом Билли.
— Диггс только что был в комнате.
Джеймс осмотрелся по сторонам:
— Он сказал, что все эти годы пытался поговорить со мной.
Я почувствовала волну паники. Неужели рядом с нами находился призрак, а я не видела его?
— И что он сказал тебе?
— Что я тупой болван.
Джеймс напугал меня своим смехом. Он прижал руки к бокам, словно этот странный смех мог разорвать его пополам. Немного успокоившись, он обнял меня:
— Все хорошо.
Он вспомнил свое прошлое, и это изменило его. Я чувствовала, что Джеймс сбросил с себя какое-то бремя. Мне стало страшно при мысли, что он может выскользнуть из моих рук, подняться к Господу и навеки исчезнуть.
Он смотрел на меня несколько секунд, словно хотел рассказать, на что похожи небеса. Наверное, ему не хватило нужных слов, поэтому он ограничился советом:
— Тебе тоже нужно спуститься в свой ад и разобраться с ним. Пробеги через него. Я буду ждать тебя на другой стороне.
Однако я не верила, что это получится так легко, как он говорил. И я не знала, с чего начинать.
— Не бойся своего прошлого, — с улыбкой сказал он. — Будь смелой, мисс Элен. Впусти в себя воспоминания.
Мы не услышали, как открылась дверь. Грубый голос вонзился в мой мозг, как стрела арбалета:
— Вон отсюда!
Джеймс сел и прикрыл меня своим телом. Возможно, он думал, что Митч бросит в нас какой-нибудь предмет.
— Пусть твоя девка одевается и убирается прочь!
Он отвернулся от нас, пока мы собирали с пола одежду. В одно странное мгновение мне пришлось пригнуться и протянуть руку между его ног, чтобы взять свою сумку с книгами. Я чувствовала себя, как эльф, которого вот-вот раздавит великан.
— Извини, что так вышло, — сказал Джеймс.
— Заткнись, — рявкнул Митч.
Я вскочила на ноги и отступила на шаг. Джеймс, натягивая штаны, потерял равновесие.
— У нас сегодня был укороченный день, — попытался объяснить он брату. — Половина занятий…
— Прочь!
— Это моя вина, — вступилась я, но Джеймс приложил палец к моим губам и передал мне фотокамеру.
Митч отошел в сторону, сердитый и грозный. Каждый его мускул был напряжен от гнева и возмущения. Мы торопливо прошли мимо него. Я держала в руках сумку и туфли. Полуголый Джеймс нес под мышкой рубашку и кроссовки. Митч проследовал за нами к передней двери и распахнул ее настежь с такой силой, что она ударилась о стену.
— Чтобы я не видел в этом доме никаких твоих девок, — сказал он. — Проводи ее домой. И запомни! Если ты не вернешься через полчаса, я сдам тебя копам.
Дверь с грохотом захлопнулась. Какое-то время мы ошеломленно стояли на крыльце.
* * *
Я не могла унять нервную дрожь. Мы оделись и обулись у кромки газона. На подъездной дорожке через улицу я заметила мужчину и женщину. Они, раскрыв рты, наблюдали за нами. Мы направились к автобусной остановке. Джеймс нес на плече мою сумку. Мимо нас промчалась полицейская машина. Мы всю дорогу держались за руки и ничего не говорили. Я успокаивала себя мыслью, что у нас оставался чердак в школьном театре. Но то, что нам нельзя было встречаться в наших домах, наполняло меня горечью. Когда мы проходили мимо парка, Джеймс потер мою ладонь большим пальцем. Возможно, он пытался подбодрить меня, однако его ум блуждал в каком-то другом месте.
Подойдя к остановке, я нарушила молчание:
— Тебе не нужно провожать меня до дома. Ты не успеешь вернуться к назначенному сроку.
Джеймс обнял меня и прижал к себе. Я потерлась подбородком о его плечо. Но он по-прежнему выглядел потерянным. Я чувствовала, как сильно билось его сердце. Я видела, каким напряженным он был. Джеймс скрывал от меня что-то. Я отстранилась от него и посмотрела ему в глаза, желая понять потаенные мысли. Мое сердце тоже начало стучать, как барабан. Он молчал, потому что не хотел говорить о своих страхах.
— Мы должны вернуть тела? — спросила я.
Он пожал плечами. Наши взгляды встретились. «Пожалуйста, — молила я, — скажи мне „нет“». Но он кивнул. Что-то во мне и раньше знало, что жизнь с Джеймсом была недосягаемой мечтой. И вот теперь я проснулась.
— Это невозможно, — возразила я. — Мы не знаем, как вернуть Дженни и Билли.
Джеймс приподнял мой подбородок и поцеловал меня. Он так внимательно рассматривал мое лицо, что я испугалась. Казалось, еще мгновение — и он улетит на небеса. Неужели, прощаясь со мной, он хотел запомнить цвет моих глаз?
— Только не сейчас, — попросила я.
— Не сейчас, — согласился он.
Через плечо Джеймса я увидела машину Митча. Она выехала из-за угла, но повернула не к нам, а в другую сторону.
— Там Митч, — сказала я.
Джеймс оглянулся, однако ржавая машина уже перестроилась в другую полосу и исчезла из виду. Автобус наполнил улицу дизельным свистом. Джеймс поднялся вместе со мной, опустил в щель две монеты, затем сошел на тротуар и передал мне сумку с книгами.
— Я увижу тебя завтра утром?
— Да, до завтра, — ответил он.
Передние двери закрылись. Джеймс улыбнулся и зашагал по тротуару. Не сводя с него глаз, я двинулась к креслу у открытого окна. Пока люди поднимались в автобус через заднюю дверь, я пригнулась и коснулась пальцами его вытянутой руки. Внезапно он повернулся, словно услышал чей-то оклик. Полицейская машина, которая раньше проезжала мимо нас, остановилась у тротуара. Джеймс отпустил мои пальцы:
— Езжай домой.
Когда задняя дверь закрылась, к нему подошли два полицейских офицера.
— Уильям Блейк?
Джеймс успокаивающе помахал мне рукой и повернулся к ним. Я высунула голову из окна и услышала, как один из офицеров сказал:
— Вы арестованы за соучастие в изнасиловании.
Я закричала, что это ошибка, но мой голос утонул в реве отъезжавшего от остановки автобуса. Офицеры завернули руки Джеймса за спину и надели на его запястья наручники. Женщина-водитель попросила меня сесть на место. К тротуару подъехала машина Митча. Брат Билли направился к полицейским. Я подбежала к задней двери, но они были закрыты. Услышав плач ребенка на соседнем сиденье, я заколотила кулаками по стеклу. Я умоляла водителя остановиться, нажимала на кнопку экстренного вызова, однако звонок молчал. Тогда я бросилась к передней двери и, встав на ступени, стала биться плечом о закрытые створки. Женщина-водитель сердито сказала мне, что откроет дверь только на следующей остановке.
— Это экстренный случай! — вмешался пожилой мужчина, сидевший на переднем сиденье.
Я выгнула шею, пыталась увидеть Джеймса и полицейских, но из-за слез весь вид за стеклянной дверью помутился до серебристого цвета. Наконец через квартал водитель выпустила меня, и я побежала по тротуару. Моя сумка так сильно била меня по бедру, что мне пришлось бросить ее на землю. К тому времени, когда я, шатаясь, подбежала к автобусной остановке, там не было ни Джеймса, ни Митча, ни полиции.
Назад: 12
Дальше: 14