ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
На следующий день, когда я приплетаюсь, зевая, в тренажерный зал, я вижу, что на другом конце комнаты стоит большая мишень, а рядом с дверью — стол с раскиданными по нему ножами. Снова практика на попадание в цель. Ну, по крайней мере, больно не будет.
Эрик встает в центре комнаты, его поза такая жесткая, что кажется, будто кто-то заменил его позвоночник металлическим стержнем. Его вид заставляет меня чувствовать, что весь воздух в комнате тяжелеет и надвигается на меня. Когда он разваливается у стены, по крайней мере, можно притворяться, будто его здесь нет. Сегодня так не получится.
— Завтра последний день первого этапа, — говорит Эрик. — Именно тогда вы возобновите борьбу. Сегодня же вы будете учиться, как попадать в цель. Возьмите по три ножа каждый. — Его голос становится глубже. — И внимательно следите за Четыре, когда он будет показывать вам технику их метания.
Поначалу никто не двигается.
— Живо!
Мы хватаемся за ножи. Они не такие тяжелые, как пистолеты, но держать их в руках все равно непривычно, как будто у меня запрет на это.
— Он сегодня не в настроении, — бормочет Кристина.
— А что, бывает иначе? — шепчу я в ответ.
Но я понимаю, что она имеет в виду. Судя по злобному взгляду Эрика, которым он одаривает Четыре, когда тот не замечает, вчерашний проигрыш, должно быть, задел Эрика больше, чем он хочет показать. Захват флага — это гордость, а гордость важна для Бесстрашных. Важнее, чем разум или чувства.
Я слежу за рукой Четыре, когда он бросает нож. В следующий его бросок, я слежу за его позицией. Он попадает в мишень каждый раз, выдыхая, когда бросает нож.
— Вставайте в ряд! — приказывает Эрик.
Думаю, поспешность тут не поможет. Моя мать говорила так, когда я училась вязать. Я должна думать об этом, как об умственном упражнении, а не физическом. Поэтому я трачу первые несколько минут, тренируясь без ножа, находя верную позицию, заучивая правильное движение руки.
Эрик очень быстро ходит за нами.
— Похоже, Стифф напропускал слишком много ударов в голову, — замечает Питер, обращаясь к нескольким людям вокруг него. — Эй, Стифф! Помнишь, что такое нож?
Не обращая на него внимания, я опять тренирую броски уже с ножом в руке, но не осуществляю их. Я отгораживаюсь от шагов Эрика, насмешек Питера и ноющего ощущения того, что Четыре внимательно следит за мной. Я бросаю нож. Он, вращаясь, врезается в доску. Лезвие не втыкается, но я первая, кто достигает мишени.
Я хмыкаю, когда Питер снова не попадает. Я ничего не могу с собой поделать.
— Эй, Питер, — говорю я, — помнишь, что такое цель?
Кристина фыркает рядом со мной, и следующий брошенный ей нож попадает в мишень.
Полчаса спустя, Ал — единственный инициированный, который еще не попал в цель. Его нож гремит по полу или ударяется о стену. Пока остальные из нас подходят к мишени, чтобы собрать свое оружие, он ползает по всему полу комнаты.
В следующий раз, когда он пробует и промахивается, Эрик идет к нему и спрашивает:
— Насколько ты туп, Искренний? Тебе нужны очки? Может мне пододвинуть мишень поближе? — Лицо Ала краснеет. Он бросает другой нож, и тот пролетает на несколько футов правее мишени. Он вращается, а затем ударяется о стену. — Что это было, посвященный? — тихо спрашивает Эрик, наклонившись ближе к Алу.
Я закусываю губу. Это нехорошо.
— Он… Он соскользнул, — говорит Ал.
— Так, я думаю, ты должен пойти и достать его, — говорит Эрик. Он сканирует лица других инициированных — все прекратили бросать — и произносит: — Разве я велел остановиться?
Ножи вновь начинают ударяться о доску. Мы и раньше видели Эрика разозленным, но в этот раз все по-другому. В его глазах бешенство.
— Пойти и достать? — Глаза Ала широко распахнуты. — Но все еще бросают.
— И?
— Я не хочу, чтобы в меня попали.
— Думаю, тебе следует надеяться, что твои приятели попадают в цель лучше тебя, — улыбается Эрик, но в его глазах жестокость. — Иди, принеси свой нож.
Обычно Ал не спорит, что бы Бесстрашные ему ни велели делать. Не думаю, что он боится, просто знает, это бесполезно. В этот раз у Ала отвисает челюсть. Его терпение иссякло.
— Нет, — говорит он.
— Почему нет? — глаза-бусинки Эрика смотрят на Ала. — Ты боишься?
— Быть пронзенным летящим ножом? — спрашивает Ал. — Да, боюсь!
Искренность — его ошибка. Отказ Эрик мог бы принять.
— Все остановились! — кричит Эрик. Ножи прекращают летать, разговоры затихают. Я крепко сжимаю свой кинжал. — Все вышли из круга. — Эрик переводит взгляд на Ала: — Все, кроме тебя!
Я кидаю кинжал, и он ударяется о пыльный пол с глухим звуком. Я иду за посвященными в другой конец комнаты, они встают передо мной, готовые смотреть на то, от чего у меня внутри все выворачивается: на Ала, столкнувшегося с гневом Эрика.
— Встань перед целью, — приказывает Эрик.
Большие руки Ала дрожат. Он идет к мишени.
— Эй, Четыре. — Эрик смотрит на него через плечо. — Не поможешь, а?
Четыре чешет свою бровь острием ножа и приближается к Эрику. У него темные круги под глазами, а рот напряжен — он так же устал, как и мы.
— Ты будешь стоять там, пока он не бросит все ножи, — говорит Эрик Алу, — пока ты не научишься не бояться.
— Это действительно необходимо? — спрашивает Четыре. Хоть это и сказано скучающим голосом, сам он таким не выглядит. Его лицо и тело напряжены, встревожены.
Я сжимаю кулаки. Неважно, каким невозмутимым кажется Четыре, его вопрос — это вызов. А Четыре нечасто бросает вызов Эрику напрямую.
Сначала Эрик молча смотрит на Четыре. Четыре не отводит взгляд. Проходят секунды, и я впиваюсь ногтями в ладони.
— Здесь власть у меня, ты не забыл? — Эрик говорит так тихо, что я едва могу различить его слова. — Здесь и везде.
Лицо Четыре меняет цвет, хотя выражение остается таким же. Он крепче сжимает нож, и его суставы белеют, когда он поворачивается к Алу.
Я смотрю на Ала, на его темные глаза и дрожащие руки, а потом на лицо Четыре. Гнев закипает в моей груди, и у меня вырывается:
— Хватит!
Четыре поворачивает нож в руке, его пальцы аккуратно двигаются по металлу лезвия. Он одаривает меня таким тяжелым взглядом, что мне кажется, я превращаюсь в камень. И я знаю почему. Глупо начинать протестовать, когда здесь Эрик. Мне вообще не стоило ничего говорить.
— Любой идиот может стоять перед мишенью, — говорю я, — это не доказывает ничего, кроме того, что ты нас запугиваешь. А это, если мне не изменяет память, признак трусости.
— Значит это нетрудно и для тебя, — говорит Эрик, — Можешь занять его место.
Последнее, чего я хочу, это стоять перед мишенью, но я не могу теперь отступить. Я не оставила себе выбора. Я пробираюсь через толпу посвященных, и кто-то толкает меня в плечо.
— Попрощайся со своим прелестным личиком! — шипит Питер. — Ой, подожди-ка, у тебя его и так не было.
Я восстанавливаю равновесие и иду в сторону Ала. Он кивает мне. Пытаюсь ободряюще улыбнуться, но не выходит. Я становлюсь перед доской, моя голова не достает даже до центра мишени, но это неважно. Смотрю на ножи Четыре: один в правой руке, два — в левой.
В горле сухо. Я пытаюсь сглотнуть, а затем смотрю на Четыре. Он ни разу не промахнулся. Он не хочет попасть в меня. Я буду в порядке.
Я поднимаю подбородок. Я не сдвинусь с места. Если начну уклоняться, докажу Эрику, что это не так просто, как я сказала, докажу, что я трусиха.
— Если вздрогнешь, — говорит Четыре медленно и спокойно, — Ал займет твое место. Понятно?
Я киваю.
Четыре смотрит на меня, поднимая руку, он откидывает локоть и бросает нож. Всего лишь вспышка в воздухе, и я слышу удар. Нож в доске, всего в половине фута от моей щеки. Закрываю глаза. Слава Богу.
— Что, достаточно, Стифф? — спрашивает Четыре.
Я вспоминаю широко распахнутые глаза Ала, его тихие рыдания по ночам и качаю головой.
— Нет.
— Тогда открывай глаза. — Он постукивает по месту между бровями.
Я смотрю на него, прижав руки к бокам, чтобы никто не заметил, как они дрожат. Он перекладывает нож из левой руки в правую, и я ничего не вижу, кроме его глаз, когда второй нож достигает цели прямо над моей головой. Этот намного ближе, я чувствовала, как он пролетел над моими волосами.
— Ну, давай же, Стифф, — говорит он. — Пусть кто-нибудь другой встанет там.
Почему он принуждает меня сдаться? Хочет, чтобы я провалилась?
— Заткнись, Четыре!
Я задерживаю дыхание, а он вертит последний нож в руке. Вижу огонек в его глазах, когда он отводит руку и кидает нож. Он летит прямо в меня, вращаясь, лезвие — рукоять. Тело тяжелеет. Когда он в этот раз достигает цели, ухо колет, кровь щекочет кожу. Я прикасаюсь к ране. Он порезал меня.
И, судя по его взгляду, он четко дает мне понять, что сделал это нарочно.
— Я бы посмотрел, все ли здесь такие смелые, как она, — говорит Эрик спокойно, — но на сегодня хватит. — Он сжимает мое плечо. У него сухие холодные пальцы, а взгляд, которым он окидывает меня, говорит, что он оценил мой поступок. Я не улыбаюсь в ответ. То, что я сделала, не имело к нему никакого отношения. — Надо за тобой присматривать, — добавляет он.
Я чувствую уколы страха в груди, в голове, в руках. Мне начинает казаться, что на лбу у меня надпись «Дивергент», и, если он долго будет смотреть, то сможет прочитать ее. Но он просто убирает свои руки и уходит.
Мы с Четыре остаемся. Я жду, пока комната опустеет, и дверь закроется, прежде чем опять взглянуть на него. Он подходит ко мне.
— Твой… — начинает он.
— Ты сделал это нарочно! — кричу я.
— Да, — тихо говорит он. — И ты должна благодарить меня за помощь.
Я облизываю губы:
— Благодарить тебя? Ты мне чуть ухо не отрезал, и все время меня достаешь. За что тебя благодарить?
— Знаешь, мне уже надоедает ждать, когда до тебя дойдет.
Он гневно смотрит на меня, но даже сейчас у него такой задумчивый взгляд. Его глаза необычного синего цвета, они настолько темные, что кажутся почти черными с маленькими голубыми участками на радужной оболочке.
— Дойдет? Дойдет что? Что ты хочешь доказать Эрику, насколько ты жесток? Что ты такой же садист, как и он?
— Я не садист, — он не кричит. Лучше бы кричал. Было бы не так страшно. Он наклоняется близко к моему лицу, что напоминает мне о клыках собаки в дюймах от меня на тесте способностей, и говорит: — Если бы я хотел навредить тебе, думаешь, я не сделал бы этого раньше?
Он пересекает комнату, кидает нож в стол с такой силой, что он вонзается в него и стоит прямо рукояткой вверх.
— Я… — начинаю я орать, но он уже ушел. Я разочаровано кричу и вытираю кровь с уха.
