Моей любимой прабабушке 1 февраля 2015 года исполнилось 99 лет. Зовут ее Дарья Ивановна Камшилина. Бабушка очень любит рассказывать о своей жизни. И делает это она мастерски, в красках, так как, несмотря на свой возраст, обладает прекрасной памятью.

Родилась бабушка в большой крестьянской семье. Их деревня, Новая Каменка, на 50 дворов раскинулась в живописном месте на границе Курской и Воронежской областей. Жили бедно. Надел земли небольшой, а едоков — полон дом. Вот и приходилось всем, от мала до велика, трудиться в поте лица. К 12 годам Даша уже пряла, шила, вязала, ухаживала за скотиной. Зимой батрачила на богатых родственников. Их престарелая бабка, двое детей, корова, овцы, куры, утки, гуси, индюки — все лежало на ее хрупких плечах. В 14 лет пошла работать в колхоз. То доярку подменит, то телятницу, свеклу пропалывала и убирала, сено косила.

— На покосе за мной было не угнаться, — вспоминает бабуля. — Идет нас бригада человек десять, я — первая. И пока последний до середины прогона дойдет, я новый начинаю.

Так же споро она убирала и картошку на колхозных полях. Эта маленькая, худенькая девочка обгоняла не только сверстников, но и взрослых.

В 18 лет вышла замуж за деревенского, старше ее на десять лет, парня. Не очень хотела за него идти. Другой ей нравился, да отец не отдал.

Едва стала обживаться молодая семья, радоваться появлению детей, как грянула война. Заголосила деревня, провожая на нее своих отцов, мужей, братьев. Голосила и Дарья, цепляясь за мужнин рукав.

— Не плачь. Мы с ним, — сказал он, кивнув в сторону стоявшего рядом новобранца — того самого парня, женой которого ей не суждено было стать, — договорились, что, если я погибну, он станет тебе мужем, а нашим детям — отцом.

Дарья Камшилина, 1934 г.

Провожая на фронт дорогих ее сердцу мужчин, она, как и многие деревенские, даже думать боялась, что видит их в последний раз. Но так оно и случилось.

Вскоре фашисты оказались в их деревне.

— А ведь меня вместе с детьми расстрелять хотели, даже к стенке поставили, — продолжает бабушка свой рассказ. — Ну, думаю, все, конец мне и моим детушкам пришел. Прижала их к себе, глаза закрыла… Да Бог, видно, хранил нас. Вот видишь шрам на щеке? Это немец, тот, что передумал расстреливать, толкнул меня, а я не удержалась и со всего маху ударилась об угол дома лицом.

Эта отметка — напоминание о несостоявшемся расстреле за трех солдат, которых она прятала от фашистов в своем доме. Не успели они уйти с остальными. К тому же один из них был ранен. Попытались было притаиться во дворе, но немцы вокруг так шуровали, что ей ничего не оставалось, как спрятать их за большой русской печью в закутке, где зимой дрова на растопку хранила. Уложила, можно сказать, штабелем, забросала мешками и прочим хламом. Ночью они ушли, но в деревне оказался предатель. Он и выдал бабушку фашистам.

Их Каменка не раз переходила из рук в руки: то немцы в ней свой штаб разместят, то наши. А перед знаменитой Курской битвой всех жителей деревни стали эвакуировать. Не хотели люди уезжать.

Два месяца добирались к месту назначения, так как ехали только ночами, а днем прятались. Голодно и холодно было в пути. Не все пережили эту дорогу и мучительный голод… Из продуктов только жмых и мороженое молоко в ведрах. Вытряхнут его на какую-нибудь холстину и ковыряют кто чем может… Дарья насушила в дорогу 4 мешка сухарей. Ими и спасались.

— В дороге разбомбили нас, — продолжает бабушка вспоминать страшные годы войны. — Ужас что творилось тогда. Самолеты чуть ли не над головами носились с ревом… Крики, стоны со всех сторон. Я детей схватила и бросилась вслед за другими. Младшего Толика к груди прижимаю, а старшая Зина за подол юбки держится, чтобы не отстать. Вдруг почти рядом разорвалась бомба, и взрывной волной отшвырнуло от меня дочь. Где она? Мечусь, кричу, а ее, оказывается, в воронку соседнюю забросило и землей присыпало…

В Сибири расселили людей по разным деревням. Дарья с детьми очутилась в деревне Калиновка Пышенского района в доме у неприветливой, зажиточной и при этом очень скупой женщины. Тяжело приходилось первое время. Благо брат бабушки был человеком партийным и выхлопотал для них паек, который она получала раз в месяц. Через некоторое время Дарья с детьми перебралась в соседний дом, куда ее пригласила многодетная семья, видя как тяжело ей приходится. Люди были сами бедны, но бабушку с детьми в беде не бросили и приютили. Питались тем, что выращивали, да дарами леса. И тут пригодилось бабушкино умение прясть и вязать. «Обвязала» она всю деревню.

Года через два семья вернулась в свою родную Каменку. Редко какой дом в деревне не пострадал. Пришлось и бабушке с детьми латать свой. До эвакуации Дарья зарыла сундук с вещами и мешки с пшеницей в саду. Пшеница, конечно, сопрела за эти годы, а вот одежда спасла от голодной смерти. Бабушка обменяла ее на семенную картошку.

В один из теплых апрельских дней 45-го мыла она окно. Видит, во двор почтальон входит. Обрадовалась вначале, но, когда развернула протянутую им похоронку на мужа, упала без сознания.

Трудно и голодно жилось в послевоенные годы. Мать за косу — и дети с граблями за ней. В скирде отдохнут, перекусят чем Бог послал и опять за дело. Все чаще стала она задумываться над предложением старшей сестры Лены переехать к ней на Ярославщину, в село Смоленское Переславского района. Смущали чужие края, но и в родных, где война все порушила, жить было нелегко.

В один из осенних дней 1949 года брели по шпалам от станции Шушково в сторону села Смоленское три босоногие фигурки. Это были бабушка и ее дети. За плечами у нее небольшой узелок, в котором вместе с кое-какой одеждой были лапти, сплетенные когда-то ее отцом. В них она потом на совхозную ферму, где доила коров, ходила, благо та рядом была. Позже соседка дала ей свои резиновые сапоги, фуфайку, а директор совхоза выписал материальную помощь в сумме 900 рублей. Этих денег не только на одежду и обувь детям хватило, но и на постельное белье. Кровати, одеяла и подушки выделил им совхоз вместе с небольшой комнаткой в бараке.

Хоть и невелика была зарплата, но постепенно обживалась семья. К тому же директор, войдя в положение вдовы, разрешил брать на ферме молоко для детей. Не многим это позволялось. За пол-литра, спрятанные за пазухой, можно было попасть на скамью подсудимых. Потом в совхозе стали давать участки под огороды. Так и жили они, привыкая понемногу к новому месту. По проторенной дорожке на ферму, которая стала для нее родной, ходила до 70 лет. И всегда в передовиках числилась. Как лучшая доярка неоднократно представляла на ВДНХ племенных совхозных буренок.

Дарья Ивановна с правнучками, февраль 2015 г.

— А ведь доили мы тогда руками, — вспоминает бабушка. — Пока 13 коров отдоишь, рук не чувствуешь. А ведь их еще накормить надо, напоить, стойла почистить. Потом, когда механическая дойка появилась, легче стало. Хотя работы рукам не убавилось. Кормить-то уже приходилось не по 13, а по 50 голов. Сено на вилы навьешь, поднимешь над головой и тащишь — ну чисто копна на ногах. До сих пор все это снится. Проснусь, бывало, а руки в кулаки сжимаются, словно коровушек своих дою. Наверное, и дальше бы работала, да приболела, можно сказать, впервые в жизни. Мне как раз стукнуло 70 лет. Врачи признали воспаление легких. Положили в больницу. Доктор мне и сказал тогда: «Хватит, Дарья Ивановна, работать, пора и дома посидеть. Заслужила ты свой отдых давным-давно!»

Вот такую нелегкую, порой страшную и трагическую жизнь прожила моя прабабушка. Много чего повидала на своем веку. Но, несмотря ни на что, она сохраняет бодрость духа, оптимистический и позитивный настрой, тепло и доброту своей широкой русской души.