Знаменитые белые утесы Дувра казались розовыми в свете апрельского заката, когда мы подплывали к родному берегу Англии. Мы с тобой пересекали Ла-Манш бесчисленное множество раз, но это последнее плавание особняком стоит в моей памяти. Море было спокойным, как озеро, во всем чувствовалась весна. Мы стояли на палубе, глядя на море и на чаек, и я вспоминала, как впервые подплывала к Англии тридцать четыре года назад и то волнение, которое тогда меня охватило. Сейчас я ясно чувствовала, что наше путешествие подходит к концу. 

Когда мы приехали в Ламбетский дворец, к двери нашей квартиры был прикреплен большой букет, так миссис Рэмси поздравила нас с возвращением домой. Мария, которая должна была через месяц родить своего первенца, приехала из Оксфорда чтобы помочь нам уложить вещи и приготовиться к переезду. Тебе нужно было встретиться с епископом Винчестерским, так как в его соборе было вакантным место каноника, и ты хотел занять эту должность. 

19 апреля была двадцать восьмая годовщина нашей свадьбы, и мы решили пойти к причастию в церкви Христа Спасителя в Пимлико, где мы венчались, но с тех пор так и не побывали. Ты жаловался на усталость и головную боль, что было тебе совсем не свойственно, но я отнесла это на счет усталости, ведь в последнее время у нас не было ни минуты свободного времени. Было странно видеть церковь, где мы стояли рядом как жених и невеста столько лет назад, но я и представить себе не могла, что мы идем в церковь вместе в последний раз. Потом мы поехали в Кью пообедать с моей матерью и сестрой, и вместе с ними отметить нашу годовщину. 

На следующее утро, в понедельник, ты пошел в свой офис, в дом, в котором раньше была прачечная, а сейчас располагались офисы Совета по международным связям, через сад в Ламбетском дворце, чтобы начать разбирать наши многочисленные книги и документы. Я стояла у окна нашей квартиры, глядя, как ты пересекаешь лужайку, сейчас усыпанную желтыми нарциссами и тюльпанами в полном цвету. Взглянув вниз на твою дорогую, такую родную, немного сутулую, фигуру, я внезапно почувствовала, как будто меня пронзило острое лезвие. Это было очень сильное и странное ощущение, как будто мое сердце крикнуло Богу: «Господи, я люблю его. Не дай нам никогда расстаться, дай нам разделить вместе нашу старость». Ты даже не взглянул наверх, а я была совершенно потрясена и хотела заплакать. У меня было предчувствие того, что должно скоро случиться, и я просила Бога разделить эту боль. 

На следующий день ты заболел. Мы были на ужине с Вирджинией Джонстон, а когда вернулись домой, я уговорила тебя померить температуру. У тебя был сильный озноб, и на следующее утро ты остался в постели. Сидя рядом с тобой, я говорила о нашем будущем, и вдруг ты сказал: «Я не знаю, зачем мы купили этот дом в Оксфорде, я уверен, мы никогда не будем в нем жить». И затем добавил: «Моя работа закончена, я не хочу браться за другую». Ты уже однажды сказал это, когда мы уходили от Папы, но сейчас это испугало меня. «Джон, ты все еще молод, зачем ты говоришь такие вещи?» Ты улыбнулся и сказал: «Не обращай на меня внимания». Но ты, конечно, был прав, твоя душа уже знала, что должно случиться. 

На следующий день ты был в бреду, и я вызвала доктора. Она сначала думала, как и я, что у тебя грипп, но когда через два дня тебе стало хуже, она позвонила в больницу Вестминстера и через несколько минут приехала скорая помощь. Я помогла тебе спуститься по лестнице и поехала с тобой в больницу. Им потребовалось еще два дня, чтобы диагностировать энцефалит, а твоя лихорадка все усиливалась. Мария и Джордж приехали из Оксфорда, и я решила позвонить Анне в Рим с просьбой приехать в Лондон. Я не хотела слишком сильно пугать Анну, поэтому позвонила Маргарет Оррелл, попросив ее сообщить новости как можно спокойней. Анна приехала на следующий день, 1 мая. 

Последние два дня я оставалась на ночь в больнице, потому что теперь ты большую часть времени был без сознания. В тот же вечер я внезапно поняла, что тебе не хочется жить. Вся наша жизнь пронеслась в моей голове, я увидела длинную дорогу, подходящую к концу, и горько заплакала, моей душе было больно расставаться с твоей. Затем я решила пойти в твою палату, чтобы увидеть тебя, что я делала очень редко, потому что не хотела беспокоить ночную сиделку. Но я чувствовала, что должна, и в момент, когда я вошла в длинный коридор, ведущий к твоей палате, я увидела там какую-то суету. Бегали сестры, мимо меня быстрым шагом прошли два доктора, кто-то нес баллон с кислородом. Я услышала твой стон, ты задыхался, когда они несли тебя вниз в специальную респираторную комнату. Доктор сказал: «Почему она здесь? Кто ей сказал?» И сестра попросила меня вернуться в коридор, где я спала на диване. Я сказала сестре: «Никто не говорил мне, только мое сердце, я знаю, что жизнь моего мужа в опасности». Через несколько минут сестра сказала, что тебе стало хуже, и что я должна позвонить детям. Я позвонила в Ламбет, и около часа ночи приехала твоя сестра с мужем, Мария, Анна и Джордж. Мы все молча сидели в коридоре, и когда наконец нас позвали в палату, ты был в глубоком обмороке и дышал через кислородную маску. Доктор сказал, что непосредственная опасность миновала, но что они проведут трахеотомию, и попросил меня расписаться в книге анестезиолога. Я поставила свою подпись, чувствуя себя так, словно подписывала твой смертный приговор. Однако на следующий день после трахеотомии казалось, что тебе стало немного лучше, и ты уже мог различать окружающих. Доктора начали внушать нам слабую надежду, но я чувствовала, что не стоит слишком сильно надеяться. Мария должна была рожать в ближайшие дни, и ей посоветовали вернуться в Оксфорд. Для нее это было трудным решением, и она никогда больше тебя не увидела. 

Члены церковной комиссии сообщили, что мы должны немедленно выехать из нашей квартиры в Ламбете, но я не могла оставить тебя, и сказала, чтобы они начинали выносить вещи без меня. Миссис Рэмси великодушно предложила нам на несколько дней занять две комнаты этажом ниже, до тех пор пока они не понадобятся для гостей, потому что в ближайшее время должен был состояться визит к архиепископу одного восточного патриарха. Когда делегация патриарха приехала в Ламбет, нам пришлось быстро вывозить все наши вещи, и с помощью друзей мы переехали в комнату в пансионе на Виктория стрит. В комнате не было телефона, и мы чувствовали себя отрезанными от мира, поэтому я все еще оставалась на ночь в госпитале. 

Перед тем, как Мария вернулась в Оксфорд, я пошла с ней, Анной и Георгом в больничную часовню. Капеллан очень сочувствовал нам и мы долго молились за тебя. Я наугад открыла Библию и прочитала Псалом 56 «На мне, Боже, обеты Тебе; Тебе воздам хвалы». На следующий день было Вознесение, и я попросила капеллана причастить тебя. Ты уже получил соборование от другого капеллана, пока капеллан больницы был в отпуске. Анна и я причастились вместе с тобой. В то утро ты был в сознании, и казалось, что тебе стало немного лучше, но ты настолько ослабел, что не мог поднять голову с подушки, мы с Анной по очереди сидели возле тебя. Ты сказал, что у тебя было видение своего отца, и я чувствовала, что твоя душа покидала этот мир, и как часто бывает при смерти, ты видел души на другой стороне жизни. Анне ты сказал: «Моя мать ждет меня за дверью». Твоя мать умерла двадцать один год назад, но Анна ответила: «Да, папа, мы все здесь». Ты смотрел мимо нас, ты видел то, что нам не дано было увидеть. 

Дважды к тебе приезжал архиепископ Кентерберийский, а Эрик Эббот, декан Вестминстера и твой старый друг и духовный наставник, каждый вечер приходил благословить тебя. В эти печальные дни его поддержка и его дружба значили для нас с Анной особенно много. Несколько друзей, твоя сестра Элисон, мои сестра и мать каждый день приходили в больницу. Часто случалось так, что их не пускали к тебе в палату, но они всегда старались успокоить и ободрить Анну и меня. Доктора, медсестры и весь персонал больницы были замечательными людьми. Они часто почти валились с ног от усталости, но никогда не были с нами нетерпеливы, хотя наше постоянное присутствие должно было их раздражать. Дух самопожертвования и преданности, который был так заметен в Британии во время войны, в полной мере сохранился в этой больнице. Было предпринято все возможное для того, чтобы спасти тебе жизнь. 

За день до смерти к тебе неожиданно вернулось сознание, ты смог, хотя и с трудом, сказать несколько слов. В палате почти все время был кто-то из докторов или сестер, и мне никак не удавалось побыть с тобой наедине, но я дождалась момента когда все ушли, стала на колени у твоей постели и положила голову на подушку возле твоей головы. Ты мирно дремал. Я шепотом позвала тебя по имени и сказала, что хотела бы поблагодарить тебя за все те годы огромного счастья, которые я провела вместе с тобой. Я сказала тебе то, что хотела, чтобы ты знал и вспомнил. «До свидания», — сказала я по-русски. Я не знаю, слышал ли ты меня, я почти ничего не видела из-за слез, но вдруг ты пошевелился и открыл свои большие голубые глаза. Они были полны любви и нежности, и ты улыбнулся. Я знала, что ты услышал меня и все понял. Я никогда не забуду эту улыбку, этот взгляд. Память об этом запечатлелась в моем сознании и будет со мной всегда, и после моей смерти, в вечности. 

В дверях появился доктор, я встала и вышла из комнаты. Он сказал Анне, что мне нужно выспаться, и мы пошли с ней в нашу комнату в пансионе, но и там я не могла заснуть. Моя душа не могла найти себе покоя и стремилась к тебе, когда ты отправился в свой последний путь. Я лежала на спине, пытаясь молиться, Анна спала рядом со мной. Она была слишком измучена нервным напряжением и бессонными ночами. Внезапно в два часа ночи я услышала стук в дверь. Это были полицейские, который сказали мне, что ночная сестра просит меня придти в больницу. Мы с Анной немедленно оделись и вышли на улицу. Было уже поздно, такси не было, мы пошли пешком по пустынным улицам и пришли в Вестминстерскую больницу с первыми лучами рассвета. Доктор сказал, что твое сердце остановилось, но с помощью кислорода и специального оборудования им удалось заставить его биться снова. На следующее утро тебя пришел навестить кардинал Хинан, и пока он был там, я, Анна и моя сестра стояли на коленях у твоей постели и повторяли за ним: «Святая Мария, Матерь Божья, помолись за нас, грешных, сейчас и в час нашей смерти. Аминь». 

Я попросила у капеллана экземпляр Нового Завета, и сидя рядом с тобой, читала все главы, которые ты особенно любил, начиная с четырнадцатой главы Евангелия от Иоанна. Мы позвонили Марии в Оксфорд, Элисон, твоей сестре в Хайгейт, и Роберту в Рим. Элисон приехала навестить тебя вечером, и мы планировали провести последнюю ночь в больнице, но затем Анна решила поехать в дом ее тети в Хайгейт. Она вошла попрощаться с тобой, перекрестила тебя по православному обычаю, а затем стала на колени и поцеловала твою руку, которая мягко лежала у тебя на боку, руку, которая так часто держала ее ребенком и давала ей причастие. Бедная Анна горько всхлипнула, и вместе с ней заплакала маленькая медсестра-ирландка, которая сидела в палате, и у меня не было слов успокоить ее. Всю ночь я лежала без сна на раскладушке, стараясь влить свои молитвы в огромную волну молитв, которая, я знала, звучала за тебя в Лондоне и Риме. Я получала телеграммы и письма от англиканских и римско-католических священников, в которых они сообщали, что молятся за тебя, и я знала, что их дух был с тобой, когда твоя душа покидала тело. «И люди на Земле и молитвы в небесах помогут тебе у трона Всевышнего».

Когда первые лучи яркого и теплого майского утра проникли через окно больницы, какая-то птица запела чистую, красивую песню, как будто возносящуюся над радостью и печалью, и я поняла, что тебя больше нет. Сестра пришла и сказала: «Ваш муж только что умер, мирно, не приходя в сознание». Я быстро встала и вошла с Элисон в респираторную. Ты выглядел молодым, красивым и таким мирным, почти веселым. Смерть еще не пометила твое спокойное лицо. Мы стали на колени и поблагодарили Бога за твою замечательную жизнь. Позже я узнала, что и Мария в Оксфорде и Анна в Хайгейте проснулись около четырех утра и слышали пение птицы, и они тоже поняли, что ты умер. 

Случилось так, что Розамунда Робертсон, жена библиотекаря Центра, была в Лондоне и в то утро собиралась возвращаться в Рим. Я позвонила ей и попросила объявить о твоей смерти в англиканском Центре и сообщить в Ватикан, поэтому через пять часов наши друзья в Риме уже знали о случившемся. Через несколько дней я прочитала в Catholic Herald сообщение от их римского корреспондента: «Известие об абсолютно неожиданной смерти в Лондоне каноника Джона Финдлоу потрясло и опечалило широкий круг его друзей всех вероисповеданий». 

Отец Джордж Роти, твой старый друг и бывший служка во время наших первых дней в Риме, приехал со своей женой, и я подарила им твою сутану и икону Богоматери, на обороте которой я написала прощальное послание от себя, и еще одну икону — «Святую Троицу» Рублева, на которой я написала послание от Марии и Анны, и я попросила его взглянуть на тебя, как ты лежишь в своей сутане с руками, сложенными на груди поверх икон по православному обычаю. Тем временем я спросила капеллана больницы, не мог бы он совершить для нас в службу в часовне, пока ты еще лежишь в больничном морге. Пришли твои коллеги из Совета по международным отношениям, моя мать и сестра, и несколько друзей. Позже мы пошли в часовню попрощаться с твоим телом. Я видела твою голову на фоне цветного витража со сценой Преображения, и вспоминала, как ты однажды сказал, что истинный брак, полнота любви между мужчиной и женщиной, дает ключ к истинному значению Преображения. Я так на это надеялась, особенно сейчас, когда видела тебя мертвым и понимала, что должна жить надеждой на это преображение, которое есть истинно предвестие воскрешения.

Затем мы с супругами Роти и Анной пошли в Вестминстер к Эрику Эбботу. Старший капеллан архиепископа принес мне письмо от архиепископа, в котором он предлагал провести похоронную службу в часовне Ламбетского дворца. Я согласилась, а потом мы отслужили панихиду, русскую поминальную службу в русской православной церкви на Эннисмор Гарденс. В моей церкви продолжалась Пасха, и священник начал службу, пропев «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».