Я осталась на несколько дней в Англии, а ты полетел в Рим на собрание совета Центра. Мы поняли, что должны поискать себе дом, постоянную крышу над головой. Оксфорд казался подходящим местом, чтобы там поселиться, и мы решили постараться найти дом, который можно было бы купить по закладной. Мария и Джордж жили в Оксфорде, потому что Джордж учился в университете, и я поехала к ним на выходные. Всегда, с тех пор, как я маленькой девочкой покинула Россию, мне хотелось иметь собственный дом, наверное, как и большинству женщин. Но тебе очень нравилось жить в тех местах, куда приводила тебя твоя работа. Казалось бы, что может быть лучше, чем квартира в Ламбетском дворце или комната в Палаццо Дориа в сердце Рима? Однако я знала, что эти дворцы не были настоящим домом, и мы жили в них, только когда ты был представителем архиепископа в Ватикане. Будущее было каким-то неопределенным, и я чувствовала, что нам нужно что-то более стабильное. Мария хорошо знала Оксфорд и пообещала помочь мне в поисках дома. 

Потом я вернулась в Рим, было Рождество 1969 г., и Анна, Роберт и Джон Алекс приехали к нам из Афин. Из Монтрё приехала Марджори Бэмфорд и мы надеялись весело провести время все вместе. Я украсила большие комнаты золотыми звездами, еловыми ветками, остролистом и красными свечами, и поставила в гостиной маленькую елку с нашей террасы. Под ней мы поставили нашу старую неаполитанскую кроватку, достаточно низко, чтобы Джон Алекс мог видеть пастухов и ангелов, как и его мать двадцать лет назад. Мы знали, что это Рождество может стать нашим последним Рождеством в Риме, но у меня было предчувствие какого-то трагического события. 

Когда наступили сумерки и на зеленоватом зимнем небе начали появляться звезды, зазвонили колокола римских церквей. Колокола звучали так близко, что казалось, они в нашей комнате. Я зажгла свечи на елке, разложила под ней подарки, а затем позвала семью в комнату. Мы пели Adeste Fidclis и Tu Scendi dalle Stelle, твой ясный мелодичный голос вел наш маленький хор. Твой маленький внук держал тебя за руку, глядя своими большими темными глазами, полными детского удивления, на елочные огни, он только потом заметил подарки. Через час ты пошел на полунощную мессу в твою старую церковь на Виа дель Бабуино, а Анна, Роберт и я пошли в итальянскую церковь св. Апостолов, которая находилась на другой стороне улицы. Как я теперь жалею, что мы не пошли с тобой в церковь Всех Святых, несмотря на то, что месса в церкви св. Апостолов была простой и очень красивой. 

На Рождество в Рим приехало много иностранцев, и как обычно, Центр был полон народа. В канун Нового года мы устроили небольшой званый ужин, и вместе с твоими гостями смотрели с террасы праздничный фейерверк. На следующий день всех нас пригласили на обед в Сант Онофрио, прелестный старый монастырь Братьев Судного Дня на холме Джианикулум. Этот монастырь шестнадцатого века стоит за большой террасой, на которой расположен типичный римский фонтан, окруженный деревьями. Один из дубов известен как La Quercia di Tasso, дуб Тассо, поэта, который провел последние годы своей жизни на этом холме. Вид Рима с холма Джианикулум широко известен, потому что отсюда виден почти весь Вечный Город, лежащий внизу на фоне линии Альбанских холмов. Чтобы пройти в монастырь, нужно подняться по небольшой каменной лестнице, и войти через старую аркаду, где фрески в форме полумесяца иллюстрируют жизнь основателя монастыря, отшельника, и рассказывают его житие. Сюда не проникает шум большого города, и царит чувство мира и вечности. Настоятель монастыря, американец ирландского происхождения отец Селестин, стал нашим хорошим другом, и в его гостиной мы провели много незабываемых часов. В этот Новый год в столовой, к Огромному удовольствию Джона Алекса, сверкала разноцветными огнями большая рождественская елка, а братья приветствовали нас с традиционной теплотой и гостеприимством. Роберт, который никогда прежде не был в монастыре, был совершенно ошеломлен. У нас был превосходный обед с красным итальянским игристым вином, речами и тостами. Действительно, первый день этого рокового года ты должен был провести с нашими францисканскими братьями, которым нравилось, что ты сотрудничаешь с Секретариатом по содействию христианскому единству, «по воле Божией», и с которыми мы во многом чувствовали себя близкими по духу. Мы не могли предвидеть, что спустя четыре месяца отец Селестин придет проводить тебя в твой последний путь, и были счастливы в тот первый день в году. Никто не думал о будущем, мы были благодарны за прошлое и наслаждались настоящим. С нами были наши родные и мы были окружены друзьями, исключительными, святыми людьми в этом мирном, древнем месте. Это был мимолетный момент, когда желаешь, чтобы жизнь замерла и настала вечность, когда бессмертный дух, живущий в нас, не может примириться с мимолетностью человеческой жизни. 

Но паузы не было, и в январе началась неделя молитвы за христианское единство, в которой ты всегда принимал активное участие. Ты написал отчет архиепископу Кентерберийскому, в частности сообщая ему: 

«Неделя молитвы за христианское единство была очень насыщенным временем. В первое воскресенье я проповедовал, в первый раз в Пресвитерианской церкви св. Андрея, космополитической и экуменически заинтересованной пастве. Вечером же в англоязычной методистской церкви проходил «мозговой трест», в котором, вместе с членами многих Церквей, и не в последнюю очередь Римской, я участвовал. В понедельник я принял участие в другом экуменическом мозговом тресте, на этот раз в иезуитском культурном центре в Миоане, на предмет общения, с епископом Эмилианосом Тимиадесом, представителем Вселенского Патриарха на Всемирном Совете Церквей в Женеве, и с французским ассумпционистом из Парижа, который был, что не так уж нетипично, более продвинут в этой области, чем православные и англиканские докладчики. На следующий день состоялось еще одно экуменическое совещание во Флоренции, на котором я был в то время единственным докладчиком — по вопросу отношений между Римской и Англиканской Церквями. Вследствие этого я был вынужден пропустить ежегодный экуменический обед в Английском колледже в Риме. 

Позже здесь состоялась плодотворная встреча с представителями Английского колледжа, колледжа Беды и Североамериканского колледжа (предложенная с их стороны), на которой были изучены возможности распространения графика контактов в различных областях, обычно сконцентрированных на этой неделе, на другие периоды года. Прежде, чем отбыть в Лондон, 24 января я съездил в Леонианский колледж в Ананьи, который является одним из крупнейших семинарий в Римской области, чтобы снова побеседовать на предмет римско-англиканских отношений».

Мы еще раз поехали в Лондон, на этот раз на автомобиле, серым январским утром, с Анной, Робертом и Джоном Алексом. Путешествие в холоде и тумане было медленным и утомительным, но когда мы подъехали к перевалу св. Бернара, выглянуло солнце, и покрытые инеем деревья засверкали, как белое ожерелье на фоне ярко-голубого неба. Казалось, что мы попали в сказочную страну, такую тихую и застывшую, какой только может быть покрытая снегом деревенская местность. Вершина великого св. Бернара плавала над нами, как облако, и мы затаили дыхание. Даже маленький Джон Алекс положил ручку на окно и сказал: «Мама, папа, смотри!» Весь следующий день и половину ночи мы ехали по Франции, и никак не могли найти отель со свободными номерами. Мы не думали, что будет так трудно найти где остановиться во Франции в середине зимы, но было уже за полночь, и мы все были совершенно измучены, когда наконец нашли маленькую гостиницу, затерянную в деревенской глуши. Через двадцать четыре часа мы прибыли в Лондон и проехали через ворота Ламбетского дворца, радуясь тому, что наконец оказались дома. 

Во время нашего пребывания в Англии мы нашли маленький домик в Оксфорде. Мы поехали смотреть его холодным солнечным февральским утром, в тот же день, когда он был выставлен на продажу. Мы взглянули на маленькие, залитые солнечным светом комнаты, и сразу же решили купить его. Я была изумлена скоростью, с которой ты принял решение, но мне было намного легче, когда спустя два месяца у меня был дом, куда можно было пойти, дом, выбранный тобой, хотя ты и провел в нем меньше четверти часа. Тем же утром мы вместе пошли в церковь Христа помолиться у гробницы св. Фридсвайда, покровителя Оксфорда, и попросить Божьего благословения на обретенный нами дом, а затем пообедали вместе в милом маленьком кабачке. Я так радовалась тому, что была наедине с тобой, редкая роскошь в последнее время, а Оксфорд был городом, который мы знали с юности. Однако, как и Рим, он воспринимал перемены, не поддаваясь им, и ему удалось сохранить неизменным свой неповторимый дух. 

В середине февраля мы еще раз пересекли Ла-Манш и вернулись в Рим, чтобы провести в нем последние два месяца твоего назначения. В Италии продолжался карнавал, и улицы Рима были усыпаны конфетти, бегали дети в карнавальных костюмах и суетилась веселая толпа. После Англии воздух здесь казался мягким, обещавшим приближение весны. Я сразу начала собирать и упаковывать наше имущество. Имея столько друзей, сколько было у нас в Риме, я хорошо понимала, что последние недели будут нелегкими, а вот что ты рассказывал о своей работе в это время в своем последнем отчете архиепископу Кентерберийскому: 

«К концу февраля меня пригласили прочитать лекцию на этот раз на курсах английского языка, устроенных при Международном центре Папы Пия XII на Рокка ди Папа, где нас с женой принял основатель центра, отец Ломбарде, которого я впервые увидел примерно двадцать лет назад. Тогда он был самым страстным и популярным проповедником в Риме. Никого подобного ему теперь нет. 

На двух отдельных мероприятиях в марте я читал лекции и участвовал в дискуссиях в Studentato delle Missioni в Болонье. Отцы этого общества, основанного французом отцом де Оном в прошлом столетии, — одни из самых выдающихся в Италии, издающие хорошо известное обозрение, Il Regno. Я нашел, что студенты очень интересуются темами Англиканской Церкви и экуменизма, и историей отношений между нашими Церквями, как в прошлом, так и в настоящем, они горели желанием узнать больше и развивать отношения между Церквями. У общества есть свой Английский Дом в Малрасе, в графстве Чешир. Некоторые из тех, с кем я познакомился в Болонье, фактически были там. Вселяет оптимизм то, как глубоко современное поколение студентов-богословов в этой стране приняло экуменизм в свою систему. 

В прошлое воскресенье мою жену попросили провести беседу на итальянском языке в Центре единения по случаю празднования Пресвятой Богородицы в Православной Церкви, а днем позже я выступал перед аудиторией того же общества (это Иезуитская организация имени отца Чарлза Боера), также по-итальянски, с пересказом краткого содержания моей последней лекции в Центре, прочитанной 12 марта (на день памяти св. Григория Великого) по теме «Будущее экуменизма», после которой мы дали здесь наш прощальный прием. Были приглашены многие из тех, с кем мы вместе работали последние пять лет, а также некоторые наши знакомые по предыдущему периоду работы в Риме. 

Закончилась наша работа в Риме, и мы были по-королевски приняты на серии прощальных приемов — в резиденции кардинала Виллебранда, в Британской миссии Святого Престола, в Американской Церкви и Pro Unione на Пьяцца Навона, у нашей квартирной хозяйки княгини Дориа, в Аппродо Романо, и различными другими людьми в различных местах, включая Pontificum Collegium Russicum, где после литургии и ужина пятьдесят священников и студентов исполнили традиционное славянское «Многая лета» для архиепископа Кентерберийского, его представителя у Святого Престола, а также в честь Ирины. Следует специально отметить слова ректора, сказанные по-русски. Похожие слова я слышал от других людей в Риме и по всей Италии, и не в последнюю очередь от самого кардинала Виллебранда; в этих словах выражалось признание того факта, что Англиканская Церковь была первой, которая не только установила связь с Римом, но и развила ее в представительство при Святом Престоле. Как иногда говорится в некрологах, необходимо уехать из Рима для того, чтобы понять, как широко в действительности признание представительства и работы Центра». 

Я чувствовала большую гордость, когда ты читал лекцию в Центре, и несколько дней спустя в «Руссикуме», когда ты благодарил ректора в короткой речи на превосходном русском языке. Молодой священник из Советской России, который был на обеде, сказал мне, как он был удивлен, когда услышал англичанина, говорящего на безукоризненном русском без малейшего акцента. 

Лекция, которую ты читал 12 марта, оказалась твоей последней. Мы ожидали большую аудиторию, но количество пришедших превзошло все наши ожидания. Люди все подходили и подходили, наши сто стульев скоро были заняты, мы вынуждены были одалживать все стулья и скамьи, которые только могли найти. Обе приемные были переполнены, люди стояли в проходе и даже сидели на кухонном столе. Присутствовали британский посол в Итальянской Республике и министр по делам Святого Престола. Пришли студенты из многих теологических колледжей и монахини различных орденов. Центр был наполнен цветами, которые принесли нам наши многочисленные друзья, и в комнатах горели свечи. Я не помню, чтобы ты когда-нибудь был в таком ударе, как в тот день. Все твои надежды, все усилия твоей жизни, весь твой энтузиазм, посвященный делу христианского единства, казалось достигли своей кульминации. Когда ты закончил читать лекцию, наступила полная тишина, чувствовалось, что аудитория была глубоко тронута, а потом разразился гром аплодисментов. «Это была лучшая лекция, которую я слышал в Риме», — сказал мне один монсиньор на прощальном приеме, который состоялся после лекции. Наш министр Святого престола добавил: «Джон действительно увлекает, слушая его, никто, наверное, не сможет остаться равнодушным». Гости оставались допоздна, и я понимала, что мы больше никогда не устроим такого большого и элегантного приема. Действительно, тот вечер был твоей лебединой песней и остается для меня свято хранимым воспоминанием о светлом прошлом. 

На следующий день в полдень на частной аудиенции нас принял Папа. Был солнечный весенний день, когда мы прошли через Пьяцца Сан Пьетро оба одетые в черное; ты в своем клерикальном костюме и я в черном шелковом платье и мантилье, которую ты купил мне, когда мы приехали в Рим во время Собора. Я думала, что это будет такая аудиенция, когда Святой Отец принимает группу людей и говорит несколько слов каждому, но на этот раз все было по-другому. Папа принял нас одних. Мы должны были пройти через, как мне показалось, весь Ватиканский дворец, чтобы достичь его кабинета. Залы были прекрасно декорированы: желтые, белые и мраморные стены, бесценные картины и прекрасные лепные потолки. Наконец мы вошли в более простые помещения, обитые бледно-зеленым шелком и с длинными белыми портьерами на застекленных дверях. Мне предложили сесть в покрытое позолотой кресло, а ты практически незаметно вошел в маленькую дверь, ведущую в кабинет Папы. Монсиньор Арриги из Секретариата по содействию христианскому единству, который пришел с нами, также исчез и я осталась одна. 

Я была рада возможности спокойно посидеть и подумать, и перед моими глазами прошла вся наша совместная жизнь. Я видела тебя бедным молодым священником в Кембридже во время войны, смиренным и совсем не амбициозным, полным веселья и жизнелюбия, но вместе с тем проникновенным проповедником. Затем я увидела тебя в башне Лолларда в Ламбетском дворце, развивающего свои способности к языкам и встречающегося с людьми многих национальностей, все это привело тебя в Рим. Тебе было трудно развивать свои экуменистические интересы в Риме сороковых годов. Предрассудки тогда были все еще сильны, и тебя часто недопонимали и иногда даже преследовали. Потом пришли годы работы и борьбы в Швейцарии, где мы подружились со столь многими людьми, несмотря на недостаток времени и средств. Затем была Греция, время, богатое впечатлениями и переживаниями, но никогда прежде у нас не было такого насыщенного периода, как в эти годы в Риме, когда ты смог завершить величайший труд своей жизни. Теперь ты разговаривал с Папой один на один, в качестве представителя своего архиепископа и своей Церкви, в то время как я, твоя православная жена, ждала, когда меня позовут, надеясь не подвести тебя и стараясь обдумать то, о чем буду говорить. Я закрыла глаза и поблагодарила Бога за то, что он привел нас так далеко, прося его благословить наше будущее. 

Монсиньор Арриги возвратился и провел меня в кабинет Папы, где он сидел за своим рабочим столом, а ты в углу напротив. Два высоких зеленых растения стояли у окна по бокам от тяжелых белых портьер, и комната выглядела жилой и домашней по сравнению с холодной Величественностью залов, через которые мы прошли. Папа спросил, говорю ли я по-итальянски так же свободно, как и мой муж. Я ответила да, потому что мы прожили в Италии в общем почти четырнадцать лет, и наши двое детей выросли в Риме. Затем он спросил об англиканских общинах в Риме и о доме, где мы жили, на Виа Наполи, в котором он, еще не будучи Папой, однажды был на ужине, с каноником и миссис Паули. Ты немного рассказал о функциях англиканского Центра, особо отметив часовню и библиотеку. Затем Папа поблагодарил тебя за огромный вклад, который, как он сказал, ты внес в улучшение и развитие отношений между Англиканской и Римско-Католической Церковью. Ты заслужил почетное гражданство 

Рима, сказал он, и процитировал своего тезку, св. Павла, добавив, что, как и он, тебе следует сказать «Civis Romanus sum». He каждый понимал политику Римской Церкви, но мы, которые так долго желали этого, несомненно, должны признать тот позитивный вклад, который предстоит ей внести. Когда бы мы не вернулись в Рим, в нем мы найдем здесь друга. Прежде чем уйти, ты попросил Папского благословения, и мы преклонили колени, он положил свои маленькие руки нам на голову прося Божьего благословения, куда бы нам не пришлось идти и что бы нам не пришлось делать в продолжение нашей экуменической работы. Нам подарили маленькие изображения Воскресения на фоне Угандийских мучеников на память о твоем визите с Папой к месту общего мученичества римско-католических и англиканских африканцев. Тебе также подарили великолепное переплетенное в кожу издание «Посланий св. Павла» на латыни и итальянском с прекрасными гравюрами, которое было издано в годовщину мученичества св. Петра и св. Павла в 1967 г. Издание было выполнено в единственном экземпляре, как подарок почетным гостям Папы. Я получила прекрасное рельефное распятие на темном бархате, которое Папа сделал своими собственными руками. 

Когда мы уходили, чувства переполняли наши сердца, и глядя на меня, ты сказал: «Знаешь, Ирина, после всего этого я не хочу другой работы». Никто из нас не знал, каким образом Бог выполнит это твое желание. Покидая Ватиканский Дворец, мы решили пойти помолиться у гробницы св. Петра, как двадцать один год назад, когда мы впервые попали в Рим. По твоему совету мы также помолились Святому Духу, глядя на прекрасное овальное окно в центральной часовне, где полуденное солнце наполняло собой густое золото стекла и райский голубь сиял в его лучах. После мы спустились в склеп, чтобы помолиться у гробницы Папы Иоанна XXIII. Ты всегда чувствовал, что это он вдохновил твой второй период работы в Риме, и что он каким-то образом помогал тебе продолжать начатую им работу. Всю дорогу домой мы хранили молчание. 

В Центре нам предстояло очень много работы. Наше имущество должно было быть упаковано и отправлено. Мы все еще не знали о твоей новой работе, и поэтому решили послать вещи в Ламбет. Роберт, Анна и Джон Алекс приехали побыть с нами, и между упаковкой и прощальными приемами, ты отдыхал, посещая с маленьким внуком различные церкви, в которых ему очень нравилось, Джон Алекс всегда настаивал на том, чтобы в каждой зажечь свечку. 

В Рим пришла весна, и наш сад на крыше начал цвести. Мне было грустно при мысли о том, что придется оставить растения, за которыми я так ухаживала в течение четырех лет. Наша белая кошка, Белла, ходила за мной повсюду, как собака, как будто понимая, что ее собираются оставить. В один из наших последних вечеров я смотрела на солнце, заходящее над собором св. Петра, стараясь представить, когда еще я смогу видеть это знакомое зрелище снова, слушала звон множества церковных колоколов, когда на крышу вошел ты и обнял меня за плечи. «Очень жаль, — сказал ты, — что мы вынуждены уехать прямо сейчас, когда наступило лучшее время года». «Жизнь всегда кажется чередой прощаний, — ответила я, — где бы мы ни осели и были счастливы, Бог всегда движет нами. Это учит нас понимать, что нет постоянного города в этой жизни и может быть, от этого не так тяжело умирать». Ты посмотрел на меня, и я поняла, что ты согласен. Мы часто говорили о смерти, но никогда как о чем-то печальном или болезненном. От тебя я узнала, что настоящий христианин должен стараться прожить каждый день так, как будто это последний день его жизни. Однажды, задолго до этого дня, ты сказал мне, что не было в твоей жизни дня, когда бы ты не думал о смерти, и тем не менее ты всегда был бодрым, веселым и жизнерадостным. Жизнь с тобой никогда не была унылой или однообразной, наоборот, она была восхитительной, доброй и прекрасной. Твои друзья были моими друзьями и нам всегда нравились одни и те же места и люди. 

Последние добрые друзья, с которыми мы познакомились, отцы-ассумпционисты, давали в твою честь прием в центре Pro Unione, на Пьяцца Навона, и ты был особенно рад, что и кардинал Виллебрандс, и кардинал Майкл Брауни смогли там присутствовать. С тех пор, как ты вернулся в Рим во время Собора, ты твердо старался избежать пристрастности среди последователей как Англиканской, так и Римско-Католической Церкви, и присутствие этих двух кардиналов, у которых были настолько разные взгляды на проблемы Римской Церкви, и которые теперь стали друзьями Англиканского Центра и нашими друзьями, служило доказательством твоего успеха. Ты закончил свой последний отчет из Рима словами: 

«Наконец, не может быть оставлено без внимания то, что в один из последних дней нас пригласили в голландскую женскую общину Вифании и их друзьям в Foyer Unitas на Пьяцца Навона на праздничную агапу вечером Страстного Четверга, по-настоящему памятное мероприятие, из-за простоты и широты восприятия его кафолического содержания». 

Сестры из общины Вифании были нашими друзьями уже несколько лет. Их сестричество, современное по форме и внешнему виду, так как они не носят рясу, тем не менее чрезвычайно богато своей глубокой духовностью, и всегда казалось мне одной из наиболее успешных попыток развить новую тенденцию в монашестве. Их работа в Риме показывает, насколько хорошо они отвечают реальным запросам современности. 

В канун Пасхи Анна, Роберт и я поехали в Североамериканский колледж, чтобы посмотреть Пасхальный огонь, который горел под яркими звездами. В пасхальное утро ты в последний раз помогал на службе в своей бывшей церкви Всех Святых, а мы с Анной и Робертом ходили к мессе на Пьяцца Сан Пьетро с участием Папы Римского. Мы сидели вместе с нашими швейцарскими родственниками, семьей Перре, которые специально приехали из Лозанны, чтобы присутствовать на Мессе. Мы привыкли к огромным толпам и всей цветистой помпезности этой церемонии, но Перре были просто ошеломлены, особенно от яркой униформы гвардейцев. После мессы мы все собрались на нашей террасе, которая сейчас выглядела особенно красиво, утопая в цветах и свежей весенней зелени плюща. 

В русской православной традиции пост еще продолжался после западной Пасхи, и мы с тобой пошли в православную церковь на Виа Палестро, где встретили всех наших старых друзей, включая мать Ольгу, вдову нашего друга отца Андрея из Бари, которой исполнился восемьдесят один год, и страдающую от артрита. Эта замечательная старая дама все еще пела в русском хоре, стоя в течение многих часов во время служб поста. 

7 апреля в Лондоне скоропостижно скончался епископ Гибралтара Стенли Илей. Известие о его смерти пришло перед самым нашим отъездом. Поминальная служба в Риме пришлась бы на время нашей поездки, и поэтому ты решил совершить реквием в часовне Центра, где вы так часто вместе принимали Святое Причастие. Я была единственным человеком, присутствовавшим на том, что оказалось твоим последним причастием на земле. Наша кошка Белла, которая любила часовню и часами могла сидеть на подушечках для коленопреклонения, вошла и прыгнула на отгороженное место сбоку от меня, ни разу не двинувшись с места, как будто чувствовала торжественность момента. Молясь за упокой души твоего епископа, мы также просили Бога указать предстоящий нам путь. 

После Реквиема мы собрали чемоданы и с грустью покинули Палаццо Дориа, где мы были так счастливы все последние годы и так увлеченно работали на благо единства Церкви Христовой. Закрывая за собой дверь, я подумала, есть ли скрытый смысл в том, что мы уезжаем с реквиемом.