Мы были бы счастливы навсегда остаться в Риме, но наши девочки росли и мы были вынуждены подумать об их образовании, так как в то время в Риме не было английских школ. В 1956 г. тебе предложили капелланство в Монтрё, в Швейцарии, где Англиканская Церковь нуждалась в священнике церкви св. Иоанна в Территете, который смог бы преподавать Закон Божий в нескольких местных школах. Это значило, что одновременно ты становишься священником известной женской школы св. Георгия в Кларенсе, недалеко от Монтрё, и обе наши девочки могли бы учиться там бесплатно. Мы полюбили Италию и подружились со многими в Риме. Сам город стал нам очень дорог, и мы очень переживали при мысли о расставании. Британское посольство устроило для нас прощальный вечер, и сэр Эшли Кларк, посол, в своей речи поблагодарил тебя за все, что ты сделал, чтобы восстановить капелланство. Он вручил тебе чек на солидную сумму от британской общины, в который внесли также свой вклад многие люди, принадлежавшие к Римско-Католической Церкви. Они понимали и уважали истинно христианский дух, который ты показывал в общении с каждым, кто не принадлежал к твоей Церкви, и их дань была оглашена среди многих других писем и телеграмм. Ты был истинным пионером христианского единства и русская православная колония также отдала должное тебе за все, что ты сделал для них. 

Когда в конце октября 1956 г. мы уехали в Монтрё, нас провожало много народу, как британцев, так и наших русских друзей. Русский церковный хор спел «Многая лета», и две наши дочери стояли в слезах у окна поезда, прижимая к себе нашего римского рыжего кота, Сокса, который вместе с преданной Розой тоже ехал с нами в Швейцарию. Наконец поезд тронулся от Statione Termini, и знакомые пейзажи заскользили мимо нас все быстрее и быстрее, по мере того как поезд набирал скорость, увозя нас навстречу нашей судьбе. 

Мы прибыли в Монтрё серым, влажным утром Дня Всех Святых. Дом св. Иоанна, где мы должны были жить, был основательным каменным особняком, который стоял возле живописной английской церкви, построенной в середине прошлого века на берегу Женевского озера. Уступами поднимались к небу высокие горы, давая убежище от северных ветров, и это место было хорошо известно благодаря мягкому климату. Монтрё было очень популярным курортом среди англичан, многие из которых селились здесь после выхода на пенсию, и кроме того, в округе было несколько широко известных английских школ. В летнее время в Монтрё приезжало множество туристов со всей Европы. Недалеко от нас находился Шато де Шиллон, а так как семья моей матери, Перре, приехала из Вильнёва, мы могли возобновить связи с этим районом. 

История моего замечательного деда, Александра Перре, довольно романтическая. Его мать, урожденная Анне де Хавиланд из Гернси в Ла-Манше, умерла, дав ему жизнь, в 1824 г. Позже его отец женился во второй раз и от этого брака у него было несколько детей. Мачеха недолюбливала Александра, старшего сына своего мужа, потому что он, а не ее дети, должен был унаследовать прекрасный старый замок Шато де Вильнёв. Когда, против воли семьи, он женился на франко-швейцарской девушке, Мари-Маргарите Гранже, его и молодую жену приняли в родном доме так холодно, что они решили стряхнуть пыль Вильнёва со своих ног и поехать в Россию, в те дни легендарную, многообещающую страну, полную невообразимых богатств. Там он начал учить русский язык и обосновался в Выборге, в Финляндии, тогда русском великом княжестве. У Александра и Марии было семеро детей, пять мальчиков и две девочки, но Мария всю жизнь скучала по голубым небесам Швейцарии. В одном из своих писем она описывала, как тяжело ей было давать своим детям морковь вместо винограда, к которому она привыкла, как бы она хотела показать им виноградники своего отца. 

Когда мы прибыли в Территет, нас тепло приняли потомки сводного брата Александра, и благодаря моим дальним родственникам, у нас появилась прекрасная возможность увидеть швейцарскую жизнь изнутри. На кладбище в Новилле я посетила старые могилы членов нашей семьи, а Мария нашла там серебряный браслет. Браслет лежал, наполовину скрытый под землей, и она сохранила его на счастье. Мне бы очень хотелось узнать, что сказали бы отец и мачеха Александра, если бы узнали, что их русская правнучка с английским мужем и дочерьми вернулась в их страну, которую Александр покинул навсегда. 

В Швейцарии ты главным образом работал с англичанами. Жизнь большой части британской общины вращалась вокруг церкви св. Иоанна. Многие из твоих прихожан были очень старыми, нескольким было за восемьдесят, а некоторым свыше девяноста лет. Одной чудесной старой леди, миссис Пим, было почти сто, но ее рассудок был молод и она была во многих отношениях одной из самых замечательных женщин, которых мы встречали. Она была прекрасной спортсменкой и всю свою жизнь увлекалась альпинизмом. Когда ей было уже за восемьдесят, она взошла на Грамон, самую высокую вершину в окрестности. Миссис Пим рассказывала нам обо всех местных достопримечательностях, давая точные и образные описания мест и маршрутов. По выходным ты совершал восхождения на окрестные горы, и я очень волновалась, потому что ты всегда ходил в одиночку. Вместе мы также посетили много чудесных мест, особенно мне понравился Вале. Мы полюбили старого католического аббата собора св. Мориса, а один из каноников этой церкви, англичанин, стал нашим добрым другом. 

Ты все время был очень занят в церкви св. Иоанна со своей благочестивой паствой. Там совершалась ежедневная евхаристия, и кроме того, службы по церковным праздникам, которые проводились с большой торжественностью. Ты также преподавал Закон Божий в нескольких школах, а я учила русскому и немецкому языкам в школе Сент-Джордж, где учились наши дочери. Ты смеялся и говорил, что твоя работа заключалась в том, чтобы присматривать за очень старыми и очень юными девочками. 

Временами мы все очень скучали по Италии, швейцарские зимы такие длинные, но мы полюбили весну со всеми ее альпийскими цветами и чудесной игрой солнечного света на поверхности озера. Некоторые швейцарские пасторы стали нашими друзьями, и мы были удивлены, обнаружив, как сильно они интересовались Англиканской Церковью и ее католическими традициями. Ты принимал активное участие в экуменических собраниях и несколько раз ездил в экуменический институт в Боссей, чтобы проповедовать и читать лекции. Во время нашего пребывания праздновалось столетие церкви св. Иоанна. На благодарственной службе присутствовал епископ Фулхэмский и несколько англиканских священников и швейцарских пасторов. Среди посетивших нас англиканских священников был Джордж Ротни, который был твоим служкой в Риме, а позднее посвященный в сан. Как только началась процессия, неизвестно откуда во главе шествия появился наш кот Сокс, громко мяукнул и с важным видом повел духовенство по проходу. Все наши прихожане знали Сокса, и к всеобщему восторгу я бросилась прямо к ногам епископа и выхватила Сокса, который уже почти запутался в складках епископской мантии. 

Наши четыре года в Швейцарии пролетели очень быстро, и однажды утром, в ноябре 1959 г., Мария принесла письмо нам в спальню. Епископ Гибралтара предлагал тебе капелланство в Афинах и уговаривал тебя отправиться в Грецию как можно скорее, чтобы попасть туда до Рождества. Епископ писал, что заменить тебя в церкви св. Иоанна будет не очень трудно, но что ты — это самый подходящий человек для работы в Афинах, с твоим знанием средиземноморских культур и даром к языкам. Ты всегда хотел увидеть Грецию и был рад принять это предложение. Я сразу же подумала о том, как быть со школой для наших девочек. В том году Мария поступила в последний класс, но я знала, что твое призвание победит. В конце семестра школа Сент-Джордж устроила для нас всех большой прощальный вечер. На столах в школьной столовой ярко горели свечи, зала была украшена зелеными ветками и мишурой, директриса произнесла речь, сказав, что вся семья Финдлоу была тем или иным образом связана с ее школой. Мария и Анна плакали. Ты пришел на вечеринку с уже упакованным чемоданом, и тем же вечером уехал в Грецию, планируя вернуться в январе, чтобы завершить свою работу в Монтрё и забрать нас. Ты должен был успеть на «Восточный Экспресс», который отходил из Лозанны в полночь. Перед Симплонским туннелем поезд должен был проехать мимо нашего дома, и ты обещал помахать нам из окна вагона. Около полуночи мы собрались у окон твоего кабинета, и когда тяжелый экспресс прогрохотал мимо, мы увидели тебя, высунувшегося из окна и машущего большим белым носовым платком. Поезд быстро исчез в ночи, унося тебя навстречу твоей судьбе. 

Рождество 1960 г. было единственным, которое мы провели врозь: ты был в Афинах, девочки оставались в Монтрё, а я поехала на неделю в Лондон повидаться с матерью и сестрой перед тем, как ехать в Грецию. Афины казались такими далекими от Англии, и я не знала, когда я смогу увидеть их снова. На новый год мы опять были вместе в Монтрё, и упаковывали наше имущество, готовясь покинуть Швейцарию. 

Роза вернулась в Италию, но Сокс ехал с нами, и мы решили, что тебе следует взять с собой тяжелый багаж и плыть с девочками морем из Генуи в Пирей, а я возьму Сокса и полечу на самолете из Бриндизи. Мы уезжали из Монтрё в шесть утра. Стоял ледяной мороз, и всю дорогу до Брешии горы были покрыты снегом, но когда мы прибыли в Милан, выглянуло солнце и мы с тобой весело попрощались, исполненные надежды на встречу на любимом нами юге. Сокс тихо сидел в своей корзинке, когда я садилась в поезд до Бари, где собиралась в последний раз навестить отца Андрея и его жену в их русской церкви. Перед самым Бари, в мое купе первого класса, где я была единственным пассажиром, вошел кондуктор и попросил предъявить билет. В этот момент Сокс начал громко мяукать. «Что у вас там — кошки?» — спросил кондуктор. «Нет, всего один кот, которого я привезла из Швейцарии». Он потребовал предъявить билет кота. В Швейцарии мелким домашним животным не нужно брать билетов, и поэтому билета на Сокса у меня не было. «Но вы должны были взять ему билет первого класса», — настаивал кондуктор, и назвал довольно крупную сумму, потому что кот проехал первым классом всю дорогу из Милана. Я просто не знала, что делать. «Какой ужас!» — сказала я по-итальянски, — «Теперь мне придется отдать вам все до последней лиры, а я так надеялась поужинать в Бари, в настоящем итальянском ресторане — а теперь, пожалуй, придется съесть на ужин своего кота!» Шутка сработала, кондуктор так хохотал, что чуть не выпал из купе. «Бедная синьора, кот на ужин — это уж слишком, я не могу позволить, чтобы вы дошли до такой крайности. Знаете, у меня идея. Представим себе, что кот сел на поезд в Болонье и едет вторым классом — тогда вы можете заплатить почти вдвое меньше». Мне очень понравился такой компромисс, и мы расстались лучшими друзьями. 

В Бари я пошла к могиле св. Николая, и вместе с моими русскими друзьями помолилась за тебя и за предстоящую тебе работу. На следующий день мы с Соксом поехали в Бриндизи, где узнали, что вылет задерживается из-за сильного шторма. Нас продержали в аэропорту больше трех часов. Когда наконец наша «Дакота» оторвалась от земли, вид у пассажиров был довольно нервный, и действительно, было из-за чего беспокоиться. Под нами бушевал шторм, море то и дело пугающе приближалось в разрывах черных туч. Когда мы подлетали к Корфу, где предполагалось сделать промежуточную посадку, самолет начал так сильно раскачиваться, что временами казалось, что остров уже не под нами а почти сбоку. В салоне воцарилась мертвая тишина, нескольким пассажирам стало плохо. Я достала из сумочки маленькую икону Казанской Богоматери, которую всегда носила с собой, с самого детства в России, и держа ее в одной руке, другой прижала к себе Сокса. Я достала его из корзины чтобы, если мы потерпим крушение, у него было больше шансов выжить. Когда наконец мы приземлились, аэропорт Корфу совершенно скрылся под водой, и мы были вынуждены ждать, пока не сделают деревянные настилы, чтобы пассажиры смогли выйти наружу. После часового ожидания я должна была вновь подняться на борт самолета и продолжать полет в Афины, но эта последняя часть путешествия была довольно спокойной, и когда мы подлетели к материковой части Греции, небо было чистым, и большая полная луна сияла над морем. В Пирей зашла с визитом американская эскадра, и корабли были весело освещены. Я могла видеть ярко освещенный Акрополь и сами Афины, переливающиеся огнями, как драгоценный камень.