Мы были счастливы в Кембридже, так счастливы, как только возможно в окружающем нас безумии войны, но Бог призвал тебя исполнить долг на новом месте, и мы переехали в израненный Лондон. Братство св. Албания и преп. Сергия нуждалось в секретаре с англиканской стороны для совместной работы с доктором Николаем Зерновым, православным секретарем, и было решено, что ты больше других подходишь на эту должность. Когда мы приехали в Бейсуотер, где поселились в пустом доме, принадлежавшем нашим друзьям, по ночам выли сирены и много соседних домов было разрушено. Каждую ночь мы укладывали Марию в корзинку и ставили ее под лестницей, чтобы у ребенка был хоть какой-то шанс уцелеть, если дом рухнет, а сами сидели ночь за ночью возле нее, не в силах уснуть. Молитвы, которые ты читал: «Боже, Отец наш Небесный, сохрани нас от зла и опасностей этой ночи», точнее всего выражали наши чувства. 

Твоя новая работа была связана с поездками по всем Британским островам. Ты должен был читать лекции и принимать участие в диспутах о новом и более тесном отношении между Христианскими Церквями, а я с дочкой оставалась в Лондоне. Наш дом получил несколько пробоин от снарядов, и раз или два мы не могли выйти на соседнюю улицу — пожары перекрыли все выходы. После одной особенно тяжелой ночи, когда Бейсуотер бомбили в течение нескольких часов подряд, ты позвонил мне, твой голос дрожал. «Ирина, я на западе Англии. Я прочитал в газетах о воздушном налете и два часа пытался тебе дозвониться. Слава Богу, вы обе живы». Воздушные рейды на Лондон становились все сильнее, и многие женщины, у которых были маленькие дети, уезжали в Канаду или Соединенные Штаты. Но я не могла бросить тебя, потому что ты и Мария — это все, что у меня было. Из Польши не было никаких известий о моей семье, и я решила остаться в Лондоне, чтобы быть рядом с тобой. 

В апреле 1945 г. тебя попросили прочитать цикл лекций в Ирландии, и мы с Марией поехали с тобой. Это было странное ощущение — попасть в нейтральную страну, видеть огни Дублина после того, как мы уже привыкли к затемнению. Обильная сытная пища, сливочное масло и сливки — с непривычки мы чуть не заболели, но Мария явно стала выглядеть лучше. Меня тоже попросили рассказать о Русской Православной Церкви, и, оставив Марию на твое попечение, я на два дня поехала в Донегал. В то время ирландцы мало знали о традициях других христианских Церквей, и мой рассказ неизменно вызывал большой интерес. Некоторые люди шли пешком под проливным дождем около пяти миль до дома викария, где я остановилась с семьей священника Ирландской церкви, и мы сидели до трех часов ночи, обсуждая религиозные вопросы. 

В начале мая мы все еще были в Дублине, где и узнали об окончании войны в Европе. Я шла по улице, когда незнакомая женщина подбежала ко мне и рассказала, что нацисты сдались. Я сразу подумала о лондонцах, с которыми мы делили опасности бомбежки. Как я хотела сейчас разделить их радость в том городе, к которому я чувствовала такую привязанность! Как чудесно было вернуться к освещенным улицам и спокойным ночам, несмотря на то, что продуктов все еще не хватало и даже картофель какое-то время после окончания войны был по карточкам. 

Вскоре я узнала о своей семье. Они бежали из Польши, когда туда вошла Красная Армия, и оказались в Австрии, в американской оккупационной зоне. Страх, голод и отчаяние последних месяцев подорвали силы отца. Он умер в гостинице Shwarzer Alder на озере Мондзее. Я так и не увидела его с той нашей прощальной прогулки в Эстонии. Муж сестры погиб в Познани, и она, с тремя маленькими детьми, самый младший из которых родился уже в Австрии, надеялась вместе с мамой найти меня в Англии. В то время у нас не было своего дома, мы снимали две комнаты в доме, принадлежащем одной старой леди в Хэмпстеде. 

В 1946 г. архиепископ Фишер попросил тебя стать ассистентом генерального секретаря его совета по внешним сношениям во дворце Ламбет. К тому времени ты стал специалистом по Православной Церкви, очень хорошо говорил по-русски, а также по-французски и немного по-немецки. 

Вскоре после того, как ты принял это назначение, русский Свято-Сергиевский богословский институт в Париже пригласил тебя прочитать курс лекций. Случилось так, что моя мать и сестра с ее детьми, которым мы уже девять месяцев пытались получить разрешение на въезд в Англию, приехали в Париж, и ты смог встретиться с ними на Лионском вокзале. Мама, конечно, никогда не видела тебя прежде, но она сразу узнала тебя. Тебе удалось устроить их в Париже, пока они ждали визы, и вместе поехать в Англию. Радость нашей встречи на вокзале Виктория была смешана со слезами, ведь у меня больше не было отца и зятя. 

Наш второй ребенок, Анна, родилась в декабре 1947 г. Ты был занят, готовясь к Ламбетской конференции, которая должна была состояться следующим летом. В качестве наблюдателей были приглашены представители других Церквей, и тебе нужно было написать много писем на французском, немецком и русском языках, а также организовать размещение всех иностранных гостей, многие из которых нуждались в английских визах, помощь в получении которых также легла на твои плечи. Некоторые патриархи восточных Церквей в знак благодарности прислали тебе и мне чудесные подарки, таков, наверное, был их обычай. Я никогда не забуду белые меховые шлепанцы, украшенные золотым шитьем, которые прислал Антиохийский Патриарх Map Шимун. Они принесли с собой аромат арабских ночей в ту зиму всеобщего дефицита. 

Ламбетская конференция 1948 г. дала тебе возможность познакомиться с членами других Церквей, и твое свободное знание трех европейских языков сделало тебя незаменимым на встречах с иностранными священнослужителями. У тебя был великий дар понимания различных точек зрения и терпимости по отношению к другим традициям. Ты подружился со священниками Римско-Католической и Православной Церкви и часто приглашал их домой на обед или ужин. На одном из таких обедов в нашей маленькой мансарде Дуглас Хорсли, епископ Гибралтара, сказал нам, что он ищет капеллана для англиканской церкви в Риме. Он объяснил, что после войны церковь находится в очень плохом состоянии. Жить было негде, потому что квартиру капеллана реквизировали итальянские власти, и переговоры по ее освобождению, казалось, будут длиться вечно. Зато работы было очень много, поэтому и требовался молодой священник-энтузиаст, женатый, потому что в одиночку справиться было бы физически невозможно. Подобно Уинстону Черчиллю во время войны, епископ сказал, что все, что он может нам обещать, это кровь, пот и слезы. Нам даже не дали времени как следует обдумать это предложение. Прежде чем мы пришли в себя от неожиданности, епископ попросил нас преклонить колени и, положив руки нам на головы, благословил на новую работу в Риме. 

Стояла зима, в камине потрескивали горящие поленья. Двое наших детей мирно спали в соседней комнате, не зная, что их родители приняли важное решение, решение, которое изменило течение всей нашей жизни.