III
Решающие события произошли 20–24 августа. В эти дни германский фюрер принял решение, позволяющее, по его мнению, избежать явно наметившегося позиционного тупика на Восточном фронте, и довел его до исполнителей.
Сутью оперативной идеи было повернуть на юг все правое крыло группы армий «Центр», то есть 2-ю полевую армию и 2-ю танковую группу. Вторая армия наносила вспомогательный удар от Днепра к Десне восточнее Чернигова, имея задачу совместно с войсками Рейхенау, действующими с окуниновского плацдарма, разгромить 5-ю армию.
Задача Гудериана была много сложнее. Его танковая группа (все корпуса которой были втянуты в бой) должна была выйти из боя, развернуться на юг и, выставив фланговое охранение из тех сил, которых не жалко, начать быстрое продвижение в общем направлении на Ромны — в глубокий тыл войскам Юго — Западного фронта.
Гудериан, нацеленный в тот момент на Москву и с трудом представляющий, как, находясь в контакте с противником, выполнить столь сложный и, вообще говоря, запрещенный любыми руководствами по вождению войск маневр, резко протестует и вылетает в Ставку, чтобы лично объяснить фюреру невозможность операции. Разговор Гитлера и Гудериана проходил за закрытыми дверьми. Что и как там было сказано, мы можем судить только по заметкам Гудериана, который в этом вопросе немногословен — но из кабинета фюрера командующий 2-й танковой группы вышел в твердом убеждении в возможности и необходимости операции. Этого резкого изменения позиции Гальдер, также выступавший против наступления на юг, не простил генералу никогда.
19 августа, на сутки раньше, чем Гитлер принял решение, и за пять дней до его беседы с Гудерианом, Г. Жуков с поста командующего Резервным фронтом предупреждает Ставку: «Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигов, Конотоп, Прилики, ударом с тыла разгромить армии Юго — Западного фронта».
В этих условиях Ставка создает Брянский фронт во главе с А. Еременко, поставив перед ним задачу обеспечить стык Западного и Юго — Западного оперативных направлений. Двадцать четвертого августа, в день, когда Гитлер убеждал Гудериана повернуть танки на юг, состоялся разговор по прямому проводу между Сталиным и Еременко:
— У аппарата Сталин. Здравствуйте! У меня к Вам несколько вопросов:
1. Не следует ли расформировать Центральный фронт, 3-ю армию соединить с 21-й и передать в ваше распоряжение соединенную 21-ю армию? Я спрашиваю об этом потому, что Москву не удовлетворяет работа Ефремова.
2. Вы требуете много пополнений людьми и вооружением…
3. Мы можем послать вам на днях, завтра, в крайнем случае послезавтра две танковые бригады с некоторым количеством КВ в них и два–три танковых батальона; очень ли они нужны вам?
4. Если вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать еще несколько полков авиации и несколько батарей РС. Ваш ответ?
— Здравствуйте! Отвечаю.
1. Мое мнение о расформировании Центрального фронта таково: в связи с тем, что я хочу разбить Гудериана и, безусловно, разобью, направление с юга надо крепко обеспечивать. А это значит — прочно взаимодействовать с ударной группой, которая будет действовать из района Брянска. Поэтому прошу 21-ю армию, соединенную с 3-й армией, подчинить мне…
Я очень благодарен вам, товарищ Сталин, за то, что вы укрепляете меня танками и самолетами. Прошу только ускорить их отправку. Они нам очень и очень нужны. А насчет этого подлеца Гудериана, безусловно, постараемся задачу, поставленную вами, выполнить, то есть разбить его.
Через двадцать четыре года А. Еременко напишет в своих мемуарах:
«Как видно из этих переговоров, Ставка не знала об обстановке на фронтах и предприняла расформирование Центрального фронта, оборонявшего тот участок, на который противник переносил направление главного удара.
Мы согласились со всеми предложениями Ставки, хотя управление 21-й армией было крайне затруднено ввиду ее большой удаленности».
26 августа Гудериан захватывает мост через Десну к северу от Шостки. Киевская операция вступает в фазу нарастания.
IV
К концу августа фланги 6-й и 2-й немецких армий сомкнулись. Теперь весь стратегически важный район Десна — Припять оказался в их руках. Командарм-5 М. Потапов загнул правый фланг, бросив 15-й стрелковый корпус на защиту Чернигова. 5-я советская армия, избежавшая поражения как в Приграничном сражении, так и в первой фазе Киевской операции, оказалась в тяжелом положении.
Дальше — от Чернигова до Новгород — Северского — фронт был открыт. 28 августа там начала формироваться 40-я армия: две стрелковые дивизии, одна из которых была в боях с 22 июня, а другая формировалась на месте из свежих необстрелянных подкреплений, остатки 10-й танковой дивизии (без танков), практически уничтоженный в боях под Киевом 2-й воздушно–десантный корпус.
От Новгород — Северского линия фронта круто сворачивала на север. Там действовал Брянский фронт. В полосе от Шостки до Рославля располагались 13-я и 50-я армии, включающие 16 стрелковых, 2 кавалерийские и одну воздушную дивизию. В следующие дни фронт будет усилен четырьмя стрелковыми, двумя кавалерийскими дивизиями, двумя танковыми бригадами и двумя отдельными танковыми батальонами, четырьмя авиационными полками.
2-я танковая группа в составе пяти танковых, трех моторизованных, одной кавалерийской дивизии и моторизованного полка «Великая Германия» скользила на юг. В своем движении она выходила в тыл Юго — Западному фронту, но подставляла войскам Еременко открытый фланг.
Теперь все зависело от того, кто будет действовать быстрее. По обычной военной логике Брянский фронт, имея примерно 27 дивизий против семи, должен был выйти на тылы Гудериана раньше, чем 2-я танковая группа дойдет до Ромн. При сложившемся соотношении сил и оперативных факторов у Ставки были некоторые основания надеяться, что «Гу–дериан и его группа будут разбиты вдребезги».
Дополнительной проблемой была 1-я танковая группа. В конце августа она была «потеряна» разведкой Юго — Западного фронта и представляла собой опасную и неопределенную величину.
Гудериан уходит на юг, оставляя против Брянского фронта один корпус. Всю полосу от Почепа до Новгород — Северс–кого (более 100 км) охраняет единственная 29-я механизированная дивизия.
Операция «висит» на грани разгрома, и отношения в гитлеровском руководстве резко обостряются. Гальдер просит фон Бока не удовлетворять требований Гудериана о возврате ему всех механизированных частей его группы (втянутых в Смоленское сражение). 29 августа Гальдер записывает в своем дневнике: «Сейчас фронт на юге держат в основном 3-я танковая и 10-я моторизованная дивизии, которые слишком удалены друг от друга. Такая обстановка сложилась научаст–ке группы Гудериана, который сам планировал эту операцию и сам во всем виноват». Гальдер, похоже, даже сожалеет о «бесцельности и хаотичности» наступления Еременко: «Я считаю неверным, что надо оказывать помощь Гудериану… [который] взял неподобающий тон по отношению к фельдмаршалу фон Боку».
31 августа развернулось сражение в районе Трубчевска, где шесть дивизий Брянского фронта при поддержке 250 танков пытались прорвать фланговое прикрытие Гудериана. В своих мемуарах Еременко насчитает на этом участке свыше шестисот танков врага — хотя во всей 2-й танковой группе их было на этот момент 533, и три четверти ее сил были развернуты к югу от Десны.
Стык 13-й и 21-й армий теоретически прикрывала 40-я армия. Реально, на шестидесятикилометровом фронте успела развернуться единственная дивизия — 293-я стрелковая. По мнению А. Еременко, притом высказанному после войны, этих сил было вполне достаточно, чтобы остановить наступление 2-й танковой группы.
К сожалению, Гудериан действовал не в стиле Еременко. Его танки смяли дивизию Лагутина и, сбивая не успевшие развернуться остатки 2-го воздушно–десантного корпуса, быстро наступали на юг. 40-я армия «растаяла», к началу сентября она существовала только на картах Ставки и командования Брянского фронта.
Гудериан не исполняет приказов фон Бока. Тот пытается отстранить сверхинициативного генерала от командования, жалуясь на него «по инстанциям» до Гитлера включительно.
6 сентября 2-я полевая армия Вейхса форсирует Десну. Ставка переподчиняет 21-ю армию командованию Юго — Западного фронта, что в создавшейся обстановке разумно — но уже бесполезно.
Кирпонос получает разрешение отвести полуокруженную 5-ю армию на восток, но, как всегда, слишком поздно. Брянский фронт вновь наносит свои хаотичные неорганизованные удары. Немецкие части отходят, продолжая удерживать коммуникационную линию главных сил 2-й танковой группы, проходящую через Почеп и Стародуб. 10 сентября Гудериан захватывает Ромны, находящиеся в 250 километрах южнее Почепаи в 200 километрах восточнее Киева. «Борьба за темп» немцами выиграна, и на этом Киевское сражение, по сути, заканчивается. Начинается агония Юго — Западного фронта.
V
«Здравствуйте, товарищ Кирпонос, товарищ Бурмис–тренко и товарищ Тупиков. Вашу телеграмму о занятии противником Ромны и поэтому о необходимости скорей^ шего отхода Ставка Верховного Главнокомандования получила… Нет сомнения, что занятие Ромны создает известное гнетущее настроение, но я уверен, что Военный совет фронта далек от этого и сумеет справиться с эпизодом у Ромны».
Пожелав командованию ЮЗФ «творческих успехов», маршал Б. Шапошников потребовал разгромить конотопскую группировку противника, причем войск с Киевского УР не снимать. Правда, он пообещал «содействие» Брянского фронта.
10 сентября утром с просьбой разрешить немедленный отход фронта в Ставку обращается маршал Буденный, которого немедленно отстраняют от должности. Вечером 11 сентября в разговоре с командованием Юго — Западного фронта Верховный предписывает снять все, что возможно, из Киевского УР для противодействия Гудериану, разрешает начать оборудование тылового рубежа по реке Псел. Одновременно Сталин информирует Кирпоноса о разногласиях между Буденным и Шапошниковым и выносит вердикт Ставки: «Киева не оставлять, и мостов не взрывать без разрешения Ставки».
Гудериан в ответ на новое наступление Брянского фронта снимает со своего открытого фланга еще полторы дивизии и бросает их на юг. Тем временем 1-я танковая группа Клейста, обманувшая советскую разведку всех уровней, скрытно сосредотачивается на захваченном у Кременчуга плацдарме за Днепром и 12 сентября начинает наступление на юг, прорывая фронт в первые же часы операции.
Вечером 13 сентября начальник штаба Юго — Западного фронта Тупиков докладывает в Ставку:
«Положение войск фронта осложняется нарастающими темпами:
а) Прорвавшемуся на Ромны, Лохвица и на Северный Подол, Хорол противнику пока, кроме местных гарнизонов и истребительных отрядов, ничего не противопоставлено, и продвижение его идет без сопротивления. Выбрасываемые на это направление 289-я и 7-я дивизии будут только 14.9 и то лишь с оборонительными задачами воспрепятствовать обороной узлов Пирятин, Прилуки удару по неприкрытым тылам войск фронта.
б) Фронт обороны Кузнецова взломан окончательно, и армия [21-я] фактически перешла к подвижной обороне. 187-я, 219-я, 117-я стрелковые дивизии после боя в окружении представляют остатки.
в) Армия Потапова также не может стабилизировать фронт и ведет подвижную оборону. В стык с 37-й армии прорвался на Кобыжча противник.
г) 37-я армия сопротивляется более устойчиво, но и у нее обстановка нарастает не в ее пользу.
д) Началось перемешивание тылов 5-й и 21-й армий…
Донесение заканчивалось словами: «Начало понятной вам катастрофы — дело пары дней».
Реакция Ставки последовала незамедлительно, уже в 5:00 14 сентября:
«Командующему ЮЗФ, копия Главкому ЮЗН.
Генерал–майор Тупиков представил в Генштаб паническое донесение. Обстановка, наоборот, требует сохранения исключительного хладнокровия и выдержки командиров всех степеней. Необходимо, не поддаваясь панике, принять все меры к тому, чтобы удержать занимаемое положение и особенно прочно удерживать фланги. Надо заставить Кузнецова и Потапова прекратить отход. Надо внушить всему составу фронта необходимость упорно драться, не оглядываясь назад, необходимо выполнять указания тов. Сталина, данные вам 11.9. Шапошников».
Пятнадцатого сентября маршал Шапошников еще раз скажет о «мираже окружения», который «охватывает прежде всего Военный совет Юго — Западного фронта, а затем командующего 37-й армией». В этот момент Гудериан уже оперирует в 60 км восточнее штаба фронта и в 200 км восточнее Киева, где оборонялась 37-я армия.
Клейст наступает медленнее, преодолевая сопротивление, но неуклонно. 13-го числа его танки перерезали последнюю железнодорожную магистраль, находившуюся в распоряжении Юго — Западного фронта.
Создается впечатление, что лишь 14 сентября обстановка представилась новому главкому направления (с 12 сентября) С. Тимошенко в истинном свете. Увы, именно вечером этого дня передовые отряды 3-й танковой дивизии из группы Гудериана и 9-й танковой дивизии из группы Клейста встретились у Лохвиц. И только 16-го, после устного разговора с Шапошниковым, Тимошенко устно же приказал полковнику Баграмяну, вылетавшему в расположение штаба Юго — Западного фронта в Прилуках, передать Кирпоносу разрешение на отход. Увы, командующий фронтом, загипнотизированный предыдущими категорическими требованиями, просто не поверил этому известию и потратил на согласование со Ставкой последние сутки, которые у него были. Вечером 17 сентября Ставка издала официальный приказ об оставлении Киева. Однако было уже поздно.
На этот раз у немцев получилось настоящее сражение на уничтожение. Фронт был рассечен на пять котлов — частично еще до замыкания основного кольца. «Кажется, у противника большая неразбериха», — пишет Ф. Гальдер. Организованное сопротивление закончилось 26 сентября. Немцы, по их данным, захватили 665 тысяч пленных, 3718 орудий, 884 танка. По советским данным, такого количества людей в составе фронта не было вовсе, а в окружение попало 452 700 человек (без учета железнодорожных войск и, видимо, ряда тыловых организаций) и 510 орудий (без учета артиллерии 21-й армии).
Судя по всему, немцы хватали всех, кто хоть отдаленно походил на военнообязанного, а кое–где имел место неоднократный учет одних и тех же пленных. Во всяком случае, 2-я танковая группа вместе со 2-й армией группы «Центр» числят на своем счету всего 39 342 пленных, в то время как группа Клей–ста — 227 719, а 6-я армия — 212 355. Наконец, 132 985 пленных числятся взятыми силами группы армий «Центр» в «сражении за Гомель» с 21-й армией — в которой к началу октября насчитывалось только 80 тысяч человек. Опять же справедливости ради следует признать, что в 1945 году у советских войск появились те же самые проблемы…
VI
Вполне возможно, что Киев стал крупнейшей победой Германии за всю войну, даже за обе Мировых войны — по крайней мере, он делит это место с Вяземской катастрофой октября 1941 года. Ошибки советского командования вполне очевидны, как и достижения гитлеровцев. Тем не менее, как уже отмечалось выше, все не так просто.
Целый ряд немецких генералов вообще осуждает решение фюрера на проведение Киевской операции, считая его ошибкой. По их мнению, в августе 1941 года была реальная возможность развернуть наступление на Москву. Но в этом случае группа армий «Центр» полностью повисала в воздухе и должна была решать важнейшую стратегическую задачу войны самостоятельно. Подобная ситуация противоречит основам военного искусства. Да и чисто формально — чем в тот момент располагал фон Бок? Группа Гота связана под Великими Луками. 9-я армия сражается под Смоленском. 2-ю полевую армию при любом решении, принятом командованием, оперативная пустота в районе Десны потянула бы на юг. Остается 4-я полевая армия и 2-я танковая группа. По мере продвижения к Москве их силы бы неизбежно отвлеклись — и опять–таки на открытый южный фланг. В результате к Москве подошло бы в лучшем случае два–три полевых и один–два танковых корпуса. Нет ни малейших оснований полагать, что у Гудериана с оборонительным районом Москвы получилось бы лучше, чем у Клейста с КиУРом. Иными словами, 2-я танковая группа «завязла» бы в обороне столицы, потеряв подвижность. Нет, из такой схемы развития событий вырисовывается только один вариант: успешное советское контрнаступление под Москвой, причем не в декабре, а уже в сентябре.
Гитлер был, безусловно, прав в своем решении. Он наладил взаимодействие двух групп армий, добился грандиозной военной победы, которая на широком протяжении отбросила фронт за Днепр, создала условия для проведения операций против Крыма и Донбасса. Но главное — Киевская битва высвободила как минимум 2-ю полевую армию, что стало важной предпосылкой осеннего наступления на Москву. После Киева оперативная и стратегическая обстановка на Восточном фронте для немцев резко улучшилась.
Оставив Киев в начале августа 1941 года, советские войска, вероятно, избежали бы окружения — но и помогли бы немцам наладить взаимодействие групп армий «Юг» и «Центр» без таких экстраординарных мер, как поворот Гудериана на юг. С учетом общей обстановки на Юго — Западном направлении, большей подвижности войск вермахта и «потери» советской разведкой 1-й танковой группы уйти от тяжелого поражения на левобережной Украине было невозможно. В любом случае к началу сентября Южный и Юго — Западный фронт были бы отброшены за Днепр, а 5-я армия разгромлена совместными усилиями 6-й и 2-й немецких армий — собственно, это произошло еще до Киевской катастрофы. За это время 2-я танковая группа, лишенная необходимости совершать на гусеницах рейд до Лохвицы и обратно, разгромила бы войска Брянского фронта, захватила Орел и прорвалась к Туле.
Московская битва началась бы чуть раньше, чем в Текущей Реальности, не в конце, а в середине сентября — но, пожалуй, в еще более выгодных для вермахта условиях. Конечно, в этом варианте развития событий группа армий «Юг» продвинулась бы не так далеко и понесла бы чувствительное поражение под Ростовом уже в октябре–ноябре 1941 года. Возможно, в этом случае немцы в октябре не смогли бы окружить Южный фронт и прорваться в Крым. К исходу кампании линия фронта на юге проходила бы по Сивашу и где–то между рубежами рек Миус и Молочная. Но вполне вероятно, что Москве это уже не помогало.
На одной чаше весов — больше полумиллиона пленных и крупнейшая в военной истории катастрофа. На другой — значительный выигрыш темпа (как минимум в две недели) и незначительное, почти неуловимое изменение глобального стратегического баланса в пользу антигитлеровской коалиции. Что перевешивает?
Сюжет пятый: позиционный тупик на севере
I
Мы оставили группу армий «Север» в первых числах июля, когда 56-й моторизованный корпус Манштейна захватил Даугавпилс, 41-й моторизованный корпус Рейнгарта взял Екабпилс (Крустпилс) и форсировал Западную Двину, 18-я полевая армия преследовала 8-ю советскую армию, отходящую к Риге, а 16-я продвигалась к Западной Двине вслед за 4-й танковой группой. Эта армия не имела в сложившейся обстановке определенной задачи и скорее мешала развертыванию операций за Западной Двиной, чем способствовала наступлению.
2 июля группа армий «Север» возобновила наступление и сразу же всеми участвующими в операции войсками вырвалась за Двину. Произошло это благодаря неразберихе, царящей в штабе Северо — Западного фронта, где как раз происходила смена командования: 4 июля вместо Ф. Кузнецова фронт возглавил П. Собенников, ранее командовавший 8-й армией. По официальной советской версии руководство «неправильно поняло» директиву Ставки от 29 июня и начало отступление на Псков. Приказ на отход был отдан Ф. Кузнецовым 30 июня. 1 июля он был отменен новым начальником штаба фронта Н. Ватутиным, а самому фронту поставлена активная задача — ликвидировать плацдармы противника у Круспилса и Даугавпилса. Правда, если учитывать реальное соотношение сил, то становится ясно, что выполнить эту задачу соединения фронта не имели ни малейшего шанса. Поэтому возникает вопрос — а не был ли изначальный приказ Кузнецова в данной обстановке наиболее осмысленным? С третьей стороны, этот приказ исходил из возможности развертывания четырех свежих дивизий прибывающего в полосу фронта 41-го стрелкового корпуса на рубеже старых укрепрайонов в районе Острова уже 2–3 июля — в реальности же корпус не сумел сделать это и к 5–7 июля.
Пока командование решает, должны ли армии наступать, отступать или вести жесткую оборону, войска находятся в движении и не готовы к выполнению ни одной из этих задач. Приказ приходит в корпусные и дивизионные штабы только в ночь на 2 июля, он требует от 8-й и 27-й армий начать активные действия утром в 10:00. Но 4-я танковая группа перешла в наступление на пять часов раньше, сбила перестраивающиеся для атаки части Северо — Западного фронта и к исходу дня прорвалась к Резекне.
Штаб фронта вновь потерял управление своими армиями, которые опять отступали по расходящимся направлениям, открывая дорогу на Псков. Немецкий прорыв развивается очень быстро: 4 июля Рейнгарт захватывает мосты через реку Великая, 6-го взят Остров, 10-го — Псков.
В возникшей — достаточно простой — оперативной обстановке фон Лееб сделал все ошибки, какие только были в его силах. Прежде всего он поворачивает 18-ю армию на Таллин. Это означает, что дважды разбитая 8-я советская армия, в силу инерции откатывающаяся в Эстонию, неожиданно получит возможность сыграть историческую роль: целых полтора месяца она будет отвлекать треть пехотных дивизий группы армий «Север» от сколько–нибудь осмысленных боевых задач.
В оправдание решения фон Лееба ссылаются обычно на значение Таллина как передовой базы Балтийского флота. Но этот флот ничем не мешал ни группе армий «Север», ни плану «Барбаросса». К середине июля он находился под постоянным наблюдением с воздуха и к тому же был практически блокирован активными минными постановками. В рамках логики, заложенной в развертывание «Барбароссы», немцам было желательно, чтобы советские корабли оставались в Таллине как можно дольше. Этого было легко достичь, просто оставив Таллин в покое.
Конечно, при стремительном продвижении группы армий «Север» на восток, 8-я армия, остающаяся в Эстонии, приобрела бы все выгоды удаленной фланговой позиции. Поэтому отвлечение каких–то сил на ее блокаду было неизбежно. Но «какие–то силы» — это все–таки не три корпуса с усилением!
Состояние 8-й армии не являлось для немцев секретом. Конечно, на Таллинском плацдарме она могла быть усилена, но не радикально. Свободных сил на северо–западе у советского командования практически не оставалось, да и доставка их в Таллин сопряжена со значительными трудностями и потерей времени. В этих условиях фон Лееб имел все основания надеяться, что в том маловероятном случае, если советские войска все–таки перейдут в наступление с Таллиннского плацдарма, когда основные силы группы армий выдвинутся к востоку от Чудского озера, оставленные в Прибалтике обсервационные части (скажем, 58-я и 291-я дивизия) «выкрутятся» своими силами. Риск такого решения неизмеримо меньше того, на который пошел Гудериан, поворачивая свою танковую группу на Ромны.
Заняв таким образом 18-ю армию, фон Лееб дал некоторый простор для инициативы остальным войсковым соединениям, которые в сложной пересеченной, достаточно бедной дорогами местности Прибалтики начали мешать друг другу. Однако пользы это не принесло: 16-ю армию командующий задерживает у Даугавпилса, чтобы прикрыть стык с группой армий «Центр», в тот момент совершенно не угрожаемый. Теперь, когда сил на направлении главного удара стало откровенно не хватать, фон Лееб решил, что 4-я танковая группа потеряет слишком много сил и времени в борьбе за Псковский укрепленный район. В этой связи он приказывает 56-му моторизованному корпусу развернуться вместо Пскова на Опочку, как бы меняя оперативную линию с ленинградского направления на московское. Имелся в виду не то обход Пскова с юга, не то выдвижение к Великим Лукам с севера и дальнейшее следование на Валдай. Поскольку болота и леса междуречья Великой и Ловати не способствовали ни первому, ни второму маневру, да и сил для сколько–нибудь серьезных действий было выделено недостаточно, операция была отменена, и 56-й корпус возвращен на Псковское направление. Однако и там ему была поставлена самостоятельная задача: в то время как Рейнгарт наступал на Ленинград через Лугу, Манш–тейн должен был прорваться через Новгород к Чудово.
Распыление сил принесло свои плоды. Ни та, ни другая группировка успеха не имели, и уже не так важно, было ли причиной этому героическое сопротивление советских войск на спешно построенной усилиями тысяч ленинградцев Лужс–кой оборонительной линии или же условия местности. В середине июля корпус Манштейна неожиданно был атакован под Сольцами двумя потрепанными дивизиями 11-й армии
(183-й и 21-й танковой) и двумя свежими дивизиями (70-й и 237-й) из резерва Северного фронта, в чье ведение переходил Лужский рубеж. В результате Манштейн попал в критическое положение, и о дальнейшем наступлении на Новгород ему пришлось забыть. 19 июля фон Лееб прекратил наступление до подхода 16-й армии и восстановления связи корпуса Рейнгарта с 18-й армией.
Операции группы армий «Север» разворачивались медленно и методично. 22 июля 18-я немецкая армия перешла в наступление и рассекла 8-ю армию, обороняющуюся в Эстонии, на две группировки, одна из которых отходила к Таллину, а другая — к Нарве. Заметим, что 4-я танковая группа, выдвинувшаяся к реке Луге в ее среднем течении, не предприняла никаких попыток сорвать отход из Эстонии 11-го корпуса 8-й армии.
Казалось бы, после захвата Пярну и Тарту уже ничто не мешало фон Леебу оставить в покое Таллин, блокированный с суши и с моря и окончательно переставший быть оперативным фактором. Тем не менее прямое наступление главных сил 18-й армии на столицу Эстонии продолжается.
Размеры плацдарма сокращаются, и немецкие атаки приобретают все более лобовой характер. Соответственно, возрастает сопротивление 10-го корпуса 8-й армии и отрядов моряков, брошенных на защиту города. Поскольку немцы потеряли преимущество в подвижности, оборона носит упорный и устойчивый характер.
Немцам приходится брать город грубой силой, и суточные потери сторон сразу становятся соизмеримы.
Таллин продержался до 28 августа, после чего последовали бои за и без того уже блокированные острова Моозундского архипелага. Этим до конца октября занимался полный 26-й армейский корпус 18-й армии — 61-я и 217-я пехотные дивизии.
В течение почти трех недель на фронте реки Луга активных операций не велось. Только 8 августа немцы перешли в наступление с плацдармов у Кингисеппа, а 10-го возобновились атаки в направлении на Лугу и Новгород. В течение нескольких дней Лужская линия обороны была прорвана на севере и на юге.
На севере района не было пространства для маневра — фланг упирался в открытое море, все дороги вели в одном очевидном направлении — на Ленинград. На юге, где немцы наносили главный удар, им отчаянно не хватало сил, и прежде всего — пехоты. Как только противник развернул наступление на Новгород, советское командование 12 августа силами 11-й, 27-й и только что сформированной между ними 34-й армий исключительно опасное для гитлеровцев наступление в обход озера Ильмень с юга. Продвижение достигло 60 километров, начал вырисоваться глубокий охват фланга наступающего на Новгород 56-го моторизованного корпуса 4-й танковой группы с выходом на его тылы.
Руководство ОКХ реагировало крайне нервно. Оно не только сняло из–под Новгорода и Луги две моторизованные дивизии, направив их на ликвидацию кризиса под Старой Руссой, не только ввело в действие на этом направлении основные силы 16-й армии, но и перебросило сюда элитный 8-й авиакорпус и 39-й моторизованный корпус из группы Гота, жизненно необходимый у Смоленска. В итоге 56-й моторизованный корпус оказался раздерган, а его место на правом фланге наступления на Ленинград занял 39-й моторизованный корпус, так и не возвращенный Готу.
Такое массирование соединений, пусть и запоздавшее, привело к разгрому 34-й армии и создало условия для дальнейшего наступления группы армий фон Лееба. Уже 18 августа был захвачен Новгород, на следующий день части 39-го мотокорпуса выходят к железнодорожной магистрали Ленинград — Москва в районе Чудово. Одновременно 41-й мотокорпус наступает непосредственно на Ленинград, его поддерживают свободные от боев за Таллин соединения 18-й армии. Связь между этими операциями обеспечивается наступлением от Чудово к Киришам. Именно здесь по всем военным законам должен состояться главный удар с дальнейшим развитием наступления по берегу Волхова к Свири на соединение с финской армией. Но в действительности немецких войск в этом районе почти нет — основные силы повернуты на Ленинград и для окружения 48-й армии. По сути, в конце августа фон Лееб ведет одновременно три наступления — на Таллин, на Ленинград и «как бы на Москву» южнее озера Ильмень в районе Старой Руссы с участием части сил 56-го танкового корпуса. Не приходится удивляться тому, что операция постепенно выдыхается.
II
Как уже говорилось, Финляндия начала войну 29 июня. Ее Юго — Восточная армия наступала в лесах и озерах Карельского перешейка. Вторая армия, Карельская, действовала между Ладожским и Онежским озером. Далее к северу действовал 3-й финский армейский корпус, подчиненный германской армии «Норвегия», включающей в себя еще два немецких корпуса — 36-й и горнострелковый.
По плану «Барбаросса» армия «Норвегия» должна была овладеть Мурманском с его незамерзающим портом. Перед финскими войсками была поставлена достаточно неопределенная задача «содействовать захвату Ленинграда» продвижением по обе стороны Ладожского озера.
Политическое положение Финляндии было очень сложным. Участие в войне было обусловлено как событиями 1939–1940 годов, так и военной и экономической зависимостью
Финляндии от Германии. Кроме того, советская авиация 25 июня бомбила финскую территорию.
Трудно ответить на вопрос об осмысленности этих бомбардировок. С одной стороны, Финляндия в тот момент войну Советскому Союзу не объявила — а Советский Союз, судя по всему, делать это не собирался. С другой стороны, Финляндия грубо нарушила принцип нейтралитета, предоставив свою территорию для размещения германских войск и авиации, а некоторые финские части уже были непосредственно подчинены немецкому военачальнику — командующему армией «Норвегия» Н. Фанкельхорсту. Участие Финляндии в войне рассматривалось в плане «Барбаросса» как само собой разумеющееся — и финское военное руководство еще в мае–июне отрабатывало с немцами планы совместных операций. Более того, в ночь на 22 июня немецкие корабли, базирующиеся на финские порты, начали постановку мин в нейтральных водах Финского залива. Наконец, с территории Финляндии (либо через нее) производились рейды немецкой авиации для постановки мин у Кронштадта. Вопрос о законности налетов на Финляндию в этих условиях не стоит (как бы ни хотелось финнам сегодня доказать обратное) — однако именно эти налеты дали Финляндии повод вступить в войну. Без них это вступление, несомненно, тоже произошло бы — но несколько позднее, что было бы выгоднее для Советского Союза.
Финляндское руководство, отличавшееся изрядной болтливостью, в начале войны неоднократно заявляло, что заинтересовано в полном уничтожении России Германией, в исчезновении Петербурга и в создании новой границы как минимум по линии Невы, Ладожского и Онежского озер и Беломорканала. Иногда приходится слышать утверждения, что К. Маннергейм, командующий финской армией и бывший генерал–лейтенант Российской Империи, выступал против войны с Россией, а когда она разразилась, всячески саботировал активные действия, в частности, стремился не проводить операций против Ленинграда и Мурманской железной дороги. О последнем он сам пишет в своих мемуарах — но, как известно, язык (а также перо) даны политику для того, чтобы скрывать свои мысли. Более того, в своем воззвании к финской армии Маннергейм прямо провозгласил, что целью наступления являются «свобода Карелии и Великая Финляндия»
В любом случае финские операции на фронте советских 23-й и 7-й армий четко делятся на два этапа. За два месяца наступления финны дошли до старой государственной границы 1939 года. Затем под Ленинградом они остановились на линии Карельского укрепрайона, для штурма которого не имели ни войск, ни тяжелой артиллерии. А вот в Карелии, где такого укрепрайона не было, они продолжили наступление и в сентябре, к концу месяца вышли на рубеж реки Свирь и даже форсировали ее.
2 октября финны заняли Петрозаводск, через который проходила Мурманская (Кировская) железная дорога. Эта нитка длиной свыше 1000 километров, построенная китайцами в 1915–1916 годах, теперь держала на себе весь Карельский фронт. Перед самой войной была начата строительством ветка от Архангельска до станции Беломорск (Сорока), с введением которой Мурманск получал связь с остальной страной, минуя Петрозаводск. Зимой 1941/42 года, после замерзания Белого моря, эта линия какое–то время обеспечивала единственную коммуникацию с союзниками.
Возникшая в Карелии линия фронта просуществовала до середины лета 1944 года без существенных изменений — но нет никаких оснований говорить о том, что Финляндия «демонстрировала лояльность бывшей метрополии». Весной 1942 года финны даже попытались проявить некоторую активность под Ленинградом, однако затем перешли к тактике выжидания. Маннергейм не отказывался принять участие в планируемом немцами наступлении на Ленинград в августе 1942 года, но обусловил его успехом немецких действий. Поскольку такое наступление сорвалось, финны тоже не пошевелили пальцем «для общего дела».
Но в плане альтернативной истории для нас интересно даже не это. Считается, что во время войны Финляндия продолжала оставаться демократическим государством: у нее существовал многопартийный парламент (правда, недовольные войной парламентарии быстро оказывались за решеткой) и свободная пресса (правда, подвергаемая жесткой цензуре). Наконец, в состав финляндского руководства входил лидер социал–демократической партии В. Таннер.
Тем не менее именно демократическая Финляндия осуществила на оккупированной ею территории Карелии единственный в своем роде опыт воплощения антиутопии — в духе романа Карин Бойе «Каллокаин». Не успевшее эвакуироваться население Карелии было разделено на «соплеменных» и «несоплеменных» жителей. Первых (к ним в первую очередь относились православные карелы) оставили в покое, зато вторым было уделено особое внимание. Значительную их часть, признанную наименее «лояльной», просто загнали в концентрационные лагеря — что само по себе уже являлось вопиющим нарушением признаваемых Финляндией международных конвенций. Остальное же «несоплеменое» население было поставлено под постоянный надзор и контроль со стороны финских властей. Причем речь идет не о простых «внешних» ограничениях типа комендантского часа, запрещения передвигаться между населенными пунктами без пропусков или периодических облавах. Нет, финны с протестантской пунктуальностью занялись тотальной регламентацией быта и личной жизни людей — вплоть до составленного в конце 1941 года оккупационной администрацией списка имен, которыми следует называть новорожденных при крещении в церкви. Были, например, строжайше запрещены… танцы. За любое отступление от правил следовало наказание — штраф, порка либо отправка в концлагерь.
Это имело целью не месть и не стремление к тотальному уничтожению или порабощению «нефиннов» — просто финская администрация считала, что таким образом приобщает нецивилизованных «рюсся» к европейскому порядку и культуре. Можно подозревать, что в случае победы Финляндии подобный эксперимент по социальному упорядочению общества был бы постепенно перенесен и на самих финнов…
По условиям местности германская армия «Норвегия» была вынуждена наступать на нескольких изолированных направлениях. Горнострелковый корпус действовал в направлении Мурманска и Полярного. 36-й армейский корпус с 6-й финской пехотной дивизией пытался продвинуться на Кандалакшу, 3-й финский корпус наступал двумя колоннами через Кестеньгу и Ухту на Лоухи и далее на Кемь. Карельская армия частью сил обозначила свое присутствие в районе Ругозера, севернее Медвежьегорска. Сплошного фронта не было, а у немецких войск отсутствовал опыт действий в лесах и тундре. Вдобавок сказалось почти полное отсутствие дорог, хотя бы грунтовых, по советскую сторону границы.
В результате выйти к Мурманской железной дороге нигде так и не удалось. Постепенно наступление заглохло: у Лоухи к середине августа, на Кандалакшском направлении немцы предприняли последнюю атаку в сентябре, но за две недели сумели продвинуться лишь на полтора десятка километров.
Горнострелковый корпус напрягал все усилия, чтобы продвинуться к Мурманску, его поддерживал 5-й Воздушный флот. Но здесь немцам не удалось ни захватить реальное преобладание в воздухе, ни выйти войсками на оперативный простор — слишком ограничены были возможности для маневренной войны, которую немцы умели вести лучше всего.
Последняя попытка преодолеть оставшиеся 50 километров, прорвавшись к Мурманску по кратчайшей дороге, была предпринята 7 сентября. Однако контрударом Полярной дивизии с 15 по 29 сентября германские войска были отброшены на исходное положение по рубежу реки Западная Лица. На ней фронт и стабилизировался до осени 1944 года — хотя в устье реки у немцев остался плацдарм на восточном берегу, а в апреле 1942 года советским войскам удалось отбросить противника на десяток километров за Большую Лицу в ее верхнем течении.
На северном стратегическом фланге германские войска завязли в советской обороне, не сумев решить ни одной из стоящих перед ними задач. Штаб ОКХ взирал на это с олимпийским спокойствием, а Гитлер в своем приказе возложил ответственность за поражение на условия местности.
С течением войны значение Мурманска уменьшалось — налаживались линии снабжения через Иран и через Дальний Восток. Но в 1941–1942 году роль Севера в поставках снабжения была очень велика. В случае потери Мурманска снабжение пришлось бы переключить на один Архангельск — но, во–первых, этот порт зимой замерзает, во–вторых, удлиняется маршрут, а в третьих — заняв Кольский залив, немцы смогли бы использовать его для атак против конвоев, идущих вокруг Кольского полуострова и через горловину Белого моря. Таким образом, Мурманск и Кировскую железную дорогу на участке Мурманск — Медвежьегорск следовало рассматривать как цели стратегического значения, по масштабам равные если не Москве и Ленинграду, то, во всяком случае, Донецку, Ростову–на–Дону или Сталинграду. И остановку наступления вермахта следует расценивать как тяжелое стратегическое поражение Германии.
Между тем стратегическое положение советских войск в Заполярье было очень тяжелым. Их линия снабжения имела «плечо» свыше тысячи километров и проходила не перпендикулярно, а параллельно линии фронта. Для того, чтобы если не уничтожить Карельский фронт, то хотя бы сильно усложнить его снабжение, немцам было достаточно прервать эту линию в одной–единственной точке. Как всегда в местности, бедной дорогами, исход операции зависел от контроля над несколькими важными пунктами. Именно поэтому боевые действия на севере должны были вестись в логике горной войны, то есть представлять собой маневренные операции сравнительно небольших по численности боевых групп. В Первую Мировую войну в Итальянских Альпах немцы наглядно продемонстрировали под Капоретто, как это делается.
Цель, поставленная перед войсками Н. Фалькерхорста, оправдывала любой риск. В конце концов, трудно придумать более благодарную задачу для воздушных десантников, нежели захват ключевых пунктов на железной дороге, пролегающей параллельно фронту на расстоянии 100–200 километров от него. Особенно если по этой дороге идет непрерывный поток военных материалов.
III
В ночь на 28 августа началась эвакуация из Таллина 10-го армейского корпуса, береговых частей, тылов 8-й армии и Балтийского флота, советских учреждений. Оборона города уже разваливалась. Части и соединения грузились на транспорта под прикрытием огня корабельной артиллерии. Отход и посадка на суда произошли достаточно организованно (при плановой загрузке 25 300 человек удалось погрузить 27 800 человека). Однако еще около 5000 солдат остались на таллинских пирсах; при этом транспорты «Тобол», «Вторая Пятилетка» и ледокол «Кришьянис Вальдемара» ушли пустыми.
Таллинская военно–морская база была блокирована минными полями противника; к действию против кораблей подготовились пикировщики 8-го воздушного корпуса Рих–тгофена. Советская авиация, действующая с аэродромов Ленинграда и Кронштадта, прикрыть транспорта на переходе не могла.
Управление движением отрядов на переходе организовано не было. Командующий Балтийским флотом адмирал
В. Трибуц стянул базовые тральщики для обеспечения прорыва боевых кораблей (ядра флота), оставив войсковым транспортам совершенно недостаточные тральные силы. Результатом стал один из крупнейших в военно–морской истории разгром конвоя.
Из Таллина в рамках операции флота вышло 153 боевых корабля и катера, а также 75 вспомогательных судов КБФ. Кроме этого, вместе с силами флота находилось неустановленное количество малотоннажных гражданских судов и различных плавсредств. Последние никакому учету не поддаются, поэтому далее будем говорить исключительно о силах и средствах, подчиненных Военному совету КБФ. До Кронштадта дошли крейсер (100 %), два лидера (100 %), пять эсминцев из десяти (50 %), шесть сторожевых кораблей из девяти (66 %), девять подводных лодок из одиннадцати (82 %), две канонерские лодки из трех (66 %), десять базовых тральщиков (100 %), шестнадцать тихоходных тральщиков из восемнадцати (89 %), три электромагнитных тральщика (100 %), двадцать шесть катерных тральщиков (100 %), тринадцать торпедных катеров из четыр — надцати (93 %), двадцать три катера МО из двадцати пяти (92 %), три сетевых заградителя (100 %)и 32 судна из 75 (43 %). При этом из принятых на борт кораблей и судов 27800 человек погибло около 110 ОО человек, в том числе немногим более 3000 — гражданские лица.
Однако даже такой результат означал полное банкротство стратегии фон Лееба под Таллином. 29 августа он наконец взял город — однако Балтийский флот с его весьма значимой для последующих событий артиллерией ушел в Кронштадт, не потеряв боеспособности. 8-я армия (и даже обреченный, по мнению немецкого командующего, 10-й корпус, обороняющий Таллин) понесли тяжелые потери, но уничтожены не были и приняли участие в обороне Ленинграда. В отрицательном балансе группы армий «Север» — зря потраченное время и потери от прямого штурма укрепленного города, защищаемого корабельными орудиями.
IV
Овладение Таллином позволило фон Леебу вновь активизировать наступление на Ленинград. 7 сентября частями 39-го моторизованного корпуса была захвачена Мга — таким образом, немцы перерезали последнюю магистраль, снабжающую город.
Мга, важнейший узел дорог, являющийся оперативным центром всей позиции к югу от Ладожского озера, оказался прикрыт только ротой саперов и сводным отрядом майора Лещева без какой–либо артиллерии. На следующий день 1-я дивизия НКВД попыталась отбить город, но немцы успели сосредоточить в этом районе части двух корпусов. В тот же день 7 сентября немцы захватили Синявинские высоты, а 8 сентября вышли к побережью Ладожского озера у Шлиссельбурга и рассекли Ленинградский фронт пополам, отрезав 42-ю и 55-ю армии от 54-й и 52-й. Началась блокада Ленинграда. Однако Шлиссельбургскую крепость, лежащую на острове в сотне метров от берега, советским войскам удалось удержать, что предопределило неудачу попыток немцев форсировать Неву в верхнем течении.
Ставка, понимая, что на Северо — Западном направлении назревает катастрофа, своими масштабами и последствиями превосходящая Киевскую, приказала деблокировать город. Войска 54-й армии возглавил маршал Кулик. Сентябрьские бои 54-й армии описывались многократно, но всегда невнятно. В итоге все закончилось тем, что Кулику удалось продвинуться на несколько километров и выйти на берег Черной речки. Тем временем все пространство между нею и Невой было превращено немцами в единый укрепленный район, который удалось прорвать только в 1943 году.
До середины сентября фон Лееб штурмовал Ленинград со стороны Пушкина, Колпино и Урицка. Немцы смогли выйти к побережью залива между Стрельной и Володарским, захватив конечную станцию городского трамвая. Продвин–гаясь дальше в западном направлении, они заняли Петергоф. Однако у Пулковских высот наступление остановилось. Здесь наступил позиционный тупик: лучшие части группы армий «Север» перемалывались в прямых атаках на наиболее защищенный сектор обороны города. Тем временем части 8-й советской армии, укрепившиеся на Ораниенбаумском плацдарме, постоянно создавали фланговую угрозу для немецких войск. 11 сентября командование Ленинградским фронтом принял маршал Жуков. В ближайшие дни немецкое наступление окончательно захлебнулось.
Более того, даже прорыв внешнего оборонительного обвода города, маловероятный сам по себе, не сулил фон Леебу ничего, кроме боев на уничтожение в большом городе, прекрасно к таким боям подготовленном.
«На улицах и перекрестках были возведены баррикады и противотанковые препятствия общей длиной 25 километров, построено 4100 дотов и дзотов, в зданиях оборудовано более 20 тысяч огневых точек. Заводы, мосты, общественные здания были заминированы и по сигналу взлетели бы на воздух — груды камней и железа обрушились бы на голову вражеских солдат, завалы преградили бы путь их танкам.
Гражданское население, не говоря уже о солдатах и матросах, готовились к уличным боям. Идея борьбы за каждый дом […] ставило целью уничтожение вражеской армии».
Конечно, ситуация в сентябре 1941 года была критической для защитников Ленинграда. Корабли Балтийского флота готовили к взрыву и уничтожению. Считалось, что город падет со дня на день. Однако дни проходили — а решительного успеха видно не было. Здесь в операцию вмешался фактор времени — после Киевского сражения немецкое командование не могло уже откладывать решающее наступление на Москву. В середине сентябре ОКХ забрало у фон Лееба остатки 4-й танковой группы (в ней осталась примерно половина первоначальных сил), чтобы перебросить ее в полосу группы армий «Центр».
Наступление под Ленинградом остановилось окончательно. Немецкие мемуаристы хором приписывают это уходу танковых войск — якобы таким образом Гитлер отобрал у них победу. Между тем именно немцы всячески избегали использовать танки при лобовом штурме вражеских позиций, тем более сильно укрепленных. А пространства для какого–либо маневра подвижными силами под Ленинградом уже не оставалось.
Пусть Ленинград и был «самым большим в Европе лагерем военнопленных», но этот «лагерь» продолжал производить боеприпасы и боевую технику, обеспечивал существование трех армий и Балтийского флота и по–прежнему приковывал к себе группу армий «Север».
До середины сентября все предыдущие действия фон Лееба были обусловлены или первоначальной схемой стратегического развертывания, или инерцией наступательного движения, или же инициативой командиров отдельных корпусов. Исключение составляет Таллинская операция, которая была вполне самостоятельной, но полностью ошибочной.
В октябре 1941 года фон Лееб впервые за всю компанию попытался провести осмысленный оперативный маневр, который, начни он его месяцем раньше, мог бы привести к падению Ленинграда и грандиозной немецкой победе на севере. Сильный удар вдоль реки Волхов на Тихвин и далее на Свирь позволил бы немецким войскам соединиться с финскими к востоку от Ладожского озера. Линия снабжения по
Ладоге, названная впоследствии «Дорогой жизни», единственная магистраль, позволяющая снабжать если не город, то хотя бы фронт, была бы немедленно потеряна. Это означало разгром.
Однако к этому моменту из подвижных соединений в группе армий «Север» остался только крайне ослабленный 39-й моторизованный корпус. Лееб собрал на Волхове все резервы, до которых мог дотянуться, вновь оголил стык с группой армий «Центр» (что, как мы увидим в следующем сюжете, имело очень далеко идущие последствия) и все–таки прорвал советскую оборону на реке Волхов.
Но наращивать успех было нечем. 8 ноября немецкая ударная группировка, вытянувшись на добрую сотню километров, овладела Тихвином. Большего немецкие войска сделать не могли.
Огромным напряжением сил советское руководство быстро построило железнодорожную ветку, идущую к Новой Ладоге в обход Тихвина. 12 ноября войска Ленинградского фронта перешли в контрнаступление и в первых числах декабря отбили город. Немцы начали поспешное отступление. К Новому году фронт вновь стабилизировался на реке Волхов.
V
На начало сентября 1941 года в Ленинграде оставалось около 2 500 ООО человек гражданского населения, в том числе 400 ООО детей. Еще около 500 000 человек входили в состав Ленинградского фронта. Таким образом, через Ладогу нужно было снабжать около 3 000 000 человек. Возможно, и больше — за лето в район Ленинграда было эвакуировано огромное количество беженцев из Прибалтики и Белоруссии, которых подсчитать было невозможно. Часть из них успели вывезти на восток до замыкания кольца, часть осталась в городе. Вдобавок городу и фронту требовалось горючее и сырье для многочисленных ленинградских заводов, работающих на оборону.
Ладожское озеро, крупнейшее в Европе, с глубинами до 200 метров, сравнимо с небольшим морем. Весной и осенью судоходство затруднено из–за жестоких штормов. В период ледостава и вскрытия льдов переправа через Ладогу невозможна.
С учетом всех факторов, за период с 12 сентября по 1 января в город удалось доставить 45 685 тонн продовольствия или примерно 415 тонн в день. В пересчете на одного человека это соответствует «нормам» снабжения Варшавского гетто. Так что, говоря о «самом большом концентрационном лагере в Европе», немцы были не столь далеки от истины.
Руководство города пошло на страшный шаг. Оно приняло решение «распределять продукты питания так, чтобы затраты человеческой энергии за трудовой день были в какой–то мере восстановлены, по крайней мере для той категории рабочих, труд которых решал судьбу обороны». Остальные обрекались на медленную голодную смерть.
Солдаты в окопах получали 2593 калории ежедневно. Это меньше «мирной» нормы для взрослого мужчины (3000–3500 калорий), но сравнимо с пайками личного состава внутренних районов страны — 2822 калории. В тылу Ленинградского фронта паек составляя 1605 калорий. Рабочие получали 1087 калорий — втрое меньше необходимого. Дети до 11 лет — 684 калории, служащие — 581 калорию, иждивенцы — 466 калорий. Приведенные нормы являются условными: «..мясо отпускалось редко, чаще всего его заменяли другими продуктами: яичным порошком, консервами, студнем из бараньих кишок, растительно–кровяными зельцами. Были и такие дни, когда ни мяса, ни жиров население не получало вообще».
За блокаду, по советским официальным данным, умерло от голода 641 803 человека. С учетом смертности среди эвакуированных и смертности новорожденных цифра воз — " растает до миллиона человек, что согласуется с западными источниками.
В этой связи даже в советское время иногда говорили, что Ленинград следовало сдать, что его оборона представляет собой одно из преступлений сталинского режима. Сегодня эта мысль повторяется чаще и чаще.
Однако совершенно не очевидно, что судьба жителей Ленинграда была бы менее трагичной, окажись они не в блокаде, а в оккупации. Не говоря уже о том, что Гитлер требовал полного уничтожения города с передачей освободившейся (от людей) территории финнам, очень сомнительно, чтобы группа армий «Север» сумела бы наладить снабжение трехмиллионного города, даже если бы такая задача была перед ней поставлена. Более того, точно такая же картина, как в Ленинграде, наблюдалась и в его пригородах, занятых немцами — всеобщий голод и смерть. Под оккупацией она была особенно жуткой.
Что же касается чисто военных последствий сдачи Ленинграда (добровольной — в целях спасения мирных жителей или вынужденной, если бы фон Леебу удалось замкнуть второе кольцо к востоку от Ладожского озера), то положение Советского Союза после этого становилось отчаянным.
Прежде всего в плен попадает 500 ООО солдат Ленинградского фронта — катастрофа, превосходящая Минскую и соизмеримая с Киевской. Уничтожается Балтийский флот. Резко ухудшается положение Карельского фронта. Далее немцы разворачивают 16-ю и 18-ю армии от Малой Вишеры к Пестово, прикрывая фланги финскими войсками. Если сдача города происходит до середины сентября, немцы, разумеется, не будут перебрасывать 4-ю танковую группу под Вязьму, а направят ее на Валдай. Далее, в зависимости от оперативной ситуации (определяемой в основном тем, насколько катастрофа под Ленинградом сказалась на положении Северо — Западного фронта), эта танковая группа может наступать на Калинин — или, что гораздо выгоднее, на Рыбинск и Ярославль. В последнем случае немцы глубоко обходят Москву с северо–востока и перерезают железнодорожную линию, идущую на Архангельск и далее вдоль Белого моря к магистрали Петрозаводск — Мурманск. Это ставит Карельский фронт в критическое положение. Вряд ли при таком развитии событий Мурманск удержится, и тогда на севере разразится еще одна катастрофа.
Битва за Москву в этом случае будет происходить в значительно более благоприятных для немцев условиях, нежели это было в Текущей Реальности.
VI
К середине ноября на севере окончательно установился позиционный фронт. Поскольку трагичность положения Ленинграда была очевидна, сразу же начались попытки прорвать блокаду. Делалось это на самом очевидном и самом укрепленном из всех возможных направлений, преимущество которого заключалось лишь в одном: оно выводило с юго–востока самым кратчайшим путем к Неве и Ленинграду.
Сегодня эти места выглядят так же, как и 68 лет назад.
Низменная болотистая равнина, ровная как стол, над которой на 10–15 метров поднимаются Синявинские высоты, укрепленные немцами и превращенные ими в наблюдательный пункт и ключевую оборонительную позицию. Над всей местностью господствует «мрачная громада 8-й ГРЭС, дававшая врагу не только отличные возможности для наблюдения, но и превосходные условия для оборудования огневых позиций с надежными убежищами в подземных этажах»: В 1941 году в глубине вражеской обороны, не более чем в тысяче метров от линии берега, возвышались два огромных кургана из шлака, накопленного за 10 лет работы ГРЭС. Сейчас курганы исчезли, но песчаные карьеры впереди них, где немцы установили минометные позиции, сохранились, как и эстакады, идущие с обеих сторон к зданию ГРЭС и равные вблизи здания его высоте (здесь также стояли тяжелые минометы).
«Есть еще на левом берегу между двумя песчаными карьерами перекресток дорог. Солдаты зовут его «паук». Это страшное место, в атаках и контратаках обе стороны стараются обойти его. Оно никем не занято, но и наши, и немецкие тяжелые батареи пристреляли его и накрывают с абсолютной точностью. Очень уж четкий ориентир».
Переправа через Неву была возможна только в темное время суток — днем ни одна лодка не могла пересечь пятисотметровую реку.
Кюхлер, сменивший фон Лееба на посту командующего группой армий «Север», прекрасно понимал, что наступление начнется здесь. Он приложил все усилия, чтобы «перенасытить» позиции в «бутылочном горлышке» пехотой и артиллерией. А со времен Первой мировой было ясно, что атака таких позиций ведет к огромным потерям — и они вовсе не гарантируют результат…
Но существовал ли иной вариант действий? В блестящем романе А. Злобина «Самый далекий берег» как эвентуальная возможность описывается фантастическая операция, проводимая с Ораниенбаумского плацарма. Действительно, оперативное направление Ораниенбаум — Луга — Псков выводило советские войска на коммуникации группы армий «Север». Именно поэтому, не сумев вовремя ликвидировать Ораниенбаумский плацдарм, немцы подвергали свою блокадную линию опасности. Если вместо наступления через Неву сосредоточить силы 67-й армии и Невской оперативной группы на плацдарме, то при поддержке всей артиллерией Балт–флота есть шансы прорвать здесь фронт достаточно малочисленного левого крыла 18-й армии. А в разгар контрманевра Кюхлера, направленного на отражение внезапной угрозы, Северо — Западный фронт переходит в наступление ударом из района Старой Руссы через озеро Ильмень и далее — в обход хорошо укрепленного немцами Новгорода — прямо на Псков. Пользуясь преимуществом в подвижности, немцы, конечно, не допустили бы разгрома группы армий «Север» — по крайней мере, в 1941 и 1942 годах. Но удержать при этом позиции под Ленинградом и южнее Ладожского озера они бы уже не смогли.
Конечно, эта операция чересчур умозрительна, содержит слишком много «если» и слишком рассчитана на удачу. Тем не менее зимой и весной 1942 года Ставка попыталась осуществить нечто подобное в несколько упрощенном (и более надежном) варианте. Увы, также и с совершенно негодными исполнителями. Ею был запланирован двойной удар на Лю–бань — это не стратегические фланги немецкого позиционного фронта на севере, но хотя бы и не очевидное всем «бутылочное горлышко» Синявинского плацдарма. 2-я ударная армия, возглавляемая бывшим заместителем наркома внутренних дел Г. Соколовым, пошла в атаку. «Люди боялись потеряться, тянулись друг к другу, путали боевые порядки, скучивались, создавая тем самым выгодные цели для ударов артиллерии и авиации противника. Значительно лучше в смысле реакции на местность выглядели лыжные батальоны. К сожалению, их личный состав плохо владел лыжами». (К. Мерецков).
Соколова сменил Н. Клыков, армия в составе 7 дивизий и 6 отдельных бригад форсировала Волхов и начала продвигаться к Любани. Однако расширить прорыв не удалось, поэтому к весенней распутице армия оказалась в мешке глубиной более 70 и шириной у основания менее 10 километров, вдобавок утратив всякую подвижность. Впрочем, у немцев также не хватало ни сил, ни подвижности, чтобы ее уничтожить. Периодически им удавалось перехватывать коридор у Мясного Бора — но раз за разом советские войска расчищали его вновь. Командующий Ленинградским фронтом генерал Хозин, которому в этот период были подчинены и армии Волховского фронта, запретил отвод 2-й ударной армии. Безусловно, у него были на это свои резоны — с севера, от станции
Погостье, начала наступление на Любань 54-я армия, и к концу января расстояние между ней и ударной группировкой 2-й ударной армии сократилось до 25 километров. Таким образом, немцы на Волхове тоже оказались в мешке. Увы, в этот мешок вела полноценная железная дорога — в то время как ко 2-й ударной удалось провести лишь полевую узкоколейку, по которой вагонетки приходилось толкать мускульной силой.
Ориентируясь на опыт немцев в Демянском котле, советское командование считало положение 2-й ударной армии достаточно устойчивым. Однако у СССР не было такого количества транспортной авиации, какое имелось у Германии. В итоге к июню стало ясно, что армию придется эвакуировать. Увы, сделать это оказалось не так уж просто: немцы перешли в наступление и не только очередной раз перехватили коридор у Мясного Бора, но и начали постепенно сжимать мешок. Вскоре был потерян аэродром у поселка Финев Луг. В армии наступил голод. Новый командующий 2-й ударной армией генерал А. Власов не справился с управлением войсками, которые беспорядочно откатывались к основанию котла, где еще недавно находился питающий его «стебель».
В конце июня коридор к окруженным войскам на некоторое время удалось вновь пробить и через открывшийся проход вывести те остатки армии, которые еще не утратили способность к передвижению. Остальные погибли (в большинстве — от голода) или попали в плен. Генерал Власов, на поиски которого было специально выслано несколько разведгрупп, предпочел сдаться немцами получил печальную известность как командующий «Русской Освободительной Армией» (РОА).
В январе 1943 года советским войскам ударом с двух сторон наконец–то удалось перехватить «бутылочное горлышко» у самого берега Ладоги; уже через пару месяцев через пробитый коридор была проложена железнодорожная ветка, а через Неву перекинут свайный мост. Но к этому моменту война была уже безоговорочно проиграна немцами на других фронтах.
