ЧАСТЬ ВТОРАЯ ВОЙНА ОКХ
Сюжет первый: несостоявшийся разгром (план Бунича — Суворова в действии)
I
Стратегическое пространство игры продолжало расширяться. Если в сентябре 1939 года конфликт носил достаточно локальный характер, то в апреле–мае 1940 года огонь войны охватил Европу, а после вступления в войну Италии — Средиземное море. С этого момента рисунок борьбы усложняется. Во–первых, на какое–то, пусть недолгое, время стратегирующим субъектом становится Б. Муссолини. Он немедленно распространяет военные действия на Балканский полуостров и на Северную Африку. Это дает Великобритании, ранее обреченной на пассивно оборонительные действия, подходящие объекты для атаки.
Проблема значения вступления Италии в войну настолько интересна, что есть смысл рассмотреть ее подробнее.
Для Рейха это решение Муссолини означало моральную поддержку — правда, сильно запоздавшую. Большое положительное значение имел итальянский флот, четвертый в мире. После вывода Франции из войны и нейтрализации французских военно–морских сил «Ось» получила все шансы захватить господство в Средиземном море, создать прямые угрозы Гибралтару, Мальте, Египту и косвенную — британской метрополии. Расширились возможности для оказания давления на Турцию.
С другой стороны, армия фашистской Италии оказалась совершенно не готова к современной войне. Стране не хватало военного снаряжения. Итальянские танки и самолеты уступали по своим характеристикам даже машинам польской разработки. Средства ПВО практически отсутствовали. Управление войсками не отвечало даже требованиям Первой Мировой войны.
В стране не было нефти, а поскольку Италия немедленно попала под английскую блокаду, единственными источниками углеводородов для нее остались Плоешти и Баку — причем доставка нефти из этих месторождений была сопряжена со значительными трудностями.
Наконец, Италия имела значительную по своим размерам и крайне уязвимую африканскую колониальную империю. Это расширяло пространство, контролируемое «Осью», но и создавало в геополитической позиции фашистского блока множество слабых пунктов.
Для Британии вступление Италии в войну означало появление нового противника в критический момент наибольшей слабости страны. Обстановка на Средиземном море резко усложнилась. Возможно, именно угроза со стороны итальянского флота вынудила У. Черчилля на операцию «Катапульта», политически самоубийственную.
Однако теперь у Великобритании появилась «игра» против неустойчивой и растянутой итальянской геополитической позиции в Ливии и Эфиопии. Вырисовывается стратегия блокады Апеннинского полуострова, тем более, что Италия стратегическими материалами себя не обеспечивает, а большая часть подвоза осуществляется каботажными перевозками по морю.
Эта возможность отвлекает Королевский флот, авиацию и наиболее боеспособные армейские части на Средиземноморский ТВД, ослабляя оборону Англии.
Таким образом, стратегическая обстановка резко усложняется: обе стороны получают новые и неожиданные возможности ценой целого ряда трудностей. По–видимому, оценка факта вступления Италии в войну зависит прежде всего от того, как сможет режим Муссолини распорядиться своим флотом. Если Италия захватывает господство на Средиземном море, возникшие у «Оси» стратегические слабости не могут быть использованы Великобританией — напротив, у нее возникают трудности с удержанием Египта и Суэцкого канала. Если же, как это и произошло в Текущей Реальности, море захватывают англичане, то Рейх ничего, кроме головной боли, от нового союзника не получает.
В течение осени 1940 года и весны 1941 года война развивается по планам англичан. Весной 1941 года Рейх окончательно сменяет Италию на Средиземном море. Отныне Италия становится младшим партнером Германии и утрачивает всякую стратегическую самостоятельность. Вермахт одерживает крупную и совершенно не нужную ему победу в Югославии и Греции, получив в качестве «трофея» враждебную территорию, лишенную всякого экономического значения и слабо связанную с остальной «европейской крепостью». Проблема вытаскивания с Балкан застрявших там дивизий оказалась настолько сложной, что стала одной из причин задержки русской кампании.
Устранение Италии со стратегического горизонта вовсе не означало, что военные усилия «Оси» отныне будут подчинены единой логике. В действительности для Германии стратегия раздвоилась: с весны 1941 года можно говорить о двух совершенно отдельных войнах. Одну будет вести высшее командование сухопутных сил (ОКХ) — в России. Руководство другой войной сосредоточит в своих руках верховное командование вооруженных сил (ОКБ) — эта война преимущественно. будет проходить на Средиземном море и в Африке.
Проблема заключалась в том, что и ОКХ, и ОКБ считали себя наследниками Большого Генерального штаба Германии и высшей руководящей инстанцией. ОКБ пользовался доверием Гитлера (собственно, эту структуру и следует рассматривать как личный штаб диктатора) — но в распоряжении ОКХ находились реальные пехотные и танковые дивизии, которых у ОКБ не было и которые оно могло получить только после длительных переговоров и нескольких прямых приказов фюрера. Для полноты картины уточним, что «все, что летает» принадлежало рейхсмаршалу авиации Г. Герингу и управлялось высшим командованием «Люфтваффе» (ОКЛ), а «все, что плавает» — соответственно, гросс–адмиралу Редеру и Главному командованию морских сил (ОКМ). ОКМ конфликтовало с ОКЛ в той же степени, в которой ОКХ соперничало с ОКБ. По мере роста проблем на море командование подводными силами (Дениц) получит известную самостоятельность, после чего в Рейхе развернется еще одна внутренняя интрига: подводные силы против надводных.
Весной 1941 года средиземноморская стратегия Рейха (стратегия ОКВ) зашла в тупик, а попытка развернуть крейсерскую войну (стратегия ОКМ) обернулась гибелью в первом же боевом походе новейшего линейного корабля
«Бисмарк». Обстоятельства благоприятствовали «войне ОКХ», первым тактом которой должен был стать быстрый разгром России в ходе операции «Барбаросса».
Формально речь шла о «размене». Но, конечно, новейший «Бисмарк» представлял для Рейха много большую ценность, нежели «Худ» для Королевского флота.
Из этого следует неожиданный вывод — инициатором агрессивной войны против СССР стало именно руководство сухопутными силами (Das Heer), а вовсе не нацистская верхушка, не Главное командование вермахта и даже не Геринг с его «Люфтваффе». Между тем после войны именно руководители ОКХ сумели избежать виселицы, а затем устроиться на службу к новым хозяевам…
II
Анализ действий на Восточном фронте первым делом упирается в вопрос о соотношении сил сторон. Следует заметить, что усилиями политической пропаганды (отчасти немецкой, но поддержанной рядом отечественных историков и множеством публицистов) была создана весьма устойчивая Реальность, альтернативная Текущей. В ней слабый, малочисленный и скудно снабжаемый вермахт ведет неравную, но героическую борьбу против могущественной Красной Армии, оснащенной любыми мыслимыми и немыслимыми видами вооружений в практически неограниченных количествах.
Это было бы смешно, когда бы не было так грустно — часто приходится встречать людей (внешне даже вроде бы неглупых), которые невероятно удивляются, узнав что на 22 июля силы вермахта, сосредоточенные против СССР, численно превосходили противостоящую им группировку Красной Армии. Более того, этому факту не верят, относя его по разряду советской пропаганды.
В действительности даже по данным, собранным М. Мельтюховым, отнюдь не склонным преуменьшать мощь Красной Армии (и начинавшим как сторонник теории В. Суворова), для операции «Барбаросса» Германия выделила силы общей численностью в 155 расчетных дивизий, 4 050 ООО человек, 43 812 орудий и минометов, 4408 танков и С АУ, 3909 самолетов. Кроме того, союзники Германии (Румыния, Финляндия, Венгрия и Словакия) направили против СССР около 40 расчетных дивизий — порядка 800 тысяч человек, 5750 орудий и минометов, 350 танков и 880 самолетов. То есть в общей сложности войска «Оси» насчитывали примерно 195 дивизий, 4 850 ООО человек, 4800 самолетов, около 50 тысяч орудий и минометов и порядка 4750 танков. В действительности Мельтюхов занизил количество танков у союзников Германии примерно на две с половиной сотни машин, использовав устаревшие цифры из советской «Истории Второй Мировой войны». Вдобавок, он не учел численность зенитной артиллерии «Люфтваффе», данных по которой не приводят даже немецкие источники — хотя именно ей принадлежали те самые 88-мм орудия, ставшие лучшим средством борьбы с советскими Т-34 и КВ. Кроме того, в своих последующих расчетах он вычел из германской группировки 26 дивизий — 500 000 человек, 6700 орудий и 350 танков, поскольку к началу немецкого наступления эти силы еще не были развернуты на границе.
Им, по данным Мельтюхова, противостояли 190 советских дивизий, имевших в общей сложности 3 262 851 человека, 59 787 орудий, 10 743 самолета (из них 9100 исправных) и 15 687 танков (из них 12 898 исправных). Заметим, что сюда включены все силы, находящиеся в западных округах — РККА, РККФ и НКВД, включая тыловые и учебные структуры, а также силы 2-го стратегического эшелона, еще только прибывавшие в тыловые районы округов. На этом фоне лишь исключение Мельтюховым из расчета аналогичных немецких соединений позволило ему оправдать итоговый вывод о том, что «оказалась опровергнута версия о полном численном превосходстве противника».
На самом деле мы видим, что только группировка германских войск как минимум на четверть превосходила по численности советскую — а с учетом союзников Германии это превосходство становится полуторным. Можно рассуждать о том, что румынские войска по своим боевым качествам значительно уступали немецким — однако Красная Армия тоже имела в своем составе национальные части и даже соединения, подготовленные (и мотивированные) значительно хуже, чем основная масса войск. Но это ведь не служит поводом для того, чтобы вычитать представителей «нацменьшинств» из общего состава РККА.
Очевидно, что по артиллерии силы сторон были примерно равны — на вооружении РККА в целом стояло больше 50-мм минометов, имеющих весьма сомнительную боевую ценность, в то же время за Германию не учтена артиллерия зенитных частей «Люфтваффе». В сущности, советская сторона значительно превосходит противника лишь по двум показателям — по числу танков (13 тысяч против 5 тысяч) и самолетов (9100 против 4800). Как мы видим, превосходство серьезное — но не десяти–, не пяти– и даже не трехкратное. Следует учесть, что большинство советских самолетов относилось к устаревшим моделям и заметно уступало германским машинам. Этот факт не отрицают даже «ревизионисты», стремясь лишь доказать, что это отставание было не столь значительным — подумаешь, скорость на 100 км/ч меньше, нет рации, нет даже стартера на двигателе, и для запуска эскадрильи приходится выстраивать ее в линейку, по очереди объезжая все машины на специальном автомобиле со стартером…
Впрочем, именно самолеты старых моделей как раз и были относительно боеспособны. Самолеты новых марок боеспособными не были вообще, поскольку начали поступать от промышленности буквально в июне, и к концу месяца для них просто еще не имелось обученных пилотов. Так что рассказ о превосходстве советской авиации — не более чем миф: реально советская авиация не имела существенного численного превосходства и неизмеримо отставала качественно. Да, буквально в течение пары месяцев, до конца лета 1941 года, ситуация могла кардинально измениться — но эта Реальность так и осталась неосуществленной.
Сложнее разобрать вопрос с танками. 5 тысяч против 13 — это, конечно, не 3,5 тысячи против 23, о чем нам твердили Бу–нич и Суворов. Но превосходство налицо — причем, согласно табличным данным о толщине брони и калибре пушек, превосходство качественное. Однако давно известно, что табличные данные далеко не отражают реального качества боевых машин. Тем не менее очевидно, что в танках (отметим — не в танковых войсках) Красная Армия имела заметный перевес и просто обязана была им воспользоваться.
Одновременно Германия имела еще больший — четырехкратный! — перевес в количестве автотранспорта, то есть в мобильности своих войск (не только моторизованных). Этот перевес был огромен не только в относительных, но и в абсолютных цифрах: 600 ООО против 150 ООО. Именно он, а даже не общее превосходство в численности, обеспечивал германской армии на Востоке основное оперативное преимущество.
По сути, Советский Союз не имел ни малейшего шанса выиграть первый такт войны, если эта война будет маневренной. Немецкая армия имела в несколько раз большую глубину, на которую могла развивать и питать свой прорыв — то есть даже при равенстве в боевых соединениях немецкое наступление на одном участке достигает значительно большего, чем «симметричное» советское — на другом. Преимущество же в количестве «возимой» пехоты позволяло немцам гораздо более успешно осуществлять маневренные операции против флангов противника, быстрее перебрасывать войска с одного участка. на другой для создания локального преимущества, а также парирования действий противника.
Однако и задачи сторон в кампании «Барбаросса» были совершенно различны. Советскому Союзу требовалось удержать линию обороны если не по новой, то хотя бы по старой границе. Затяжная война для России была и привычна, и выгодна — исходя из большего количества ресурсов, как природных, так и человеческих. Напротив, Германии требовалось полностью вывести СССР из войны, желательно в течение одной кампании. Затяжную войну Германия выдержать не могла, и Гитлер об этом знал.
По сути, в предстоящем противостоянии одна из сторон была изначально обречена играть от обороны, а другая — от наступления. Исходя из этого и следует анализировать кампанию 1941 года со всеми ее вариантами.
III
Но здесь необходимо прервать описание операций Текущей Реальности и коснуться недавно сотворенного мифа об агрессивных замыслах Советского Союза и об оборонительном характере войны со стороны Германии. И. Бунич, В. Суворов и ряд других авторов (из которых в положительном смысле выделяется упомянутый выше М. Мельтюхов) опубликовали на эту тему не одну тысячу страниц.
Этот миф очень трудно опровергнуть, поскольку он нигде и никак не доказывается. Представьте себе: вам говорят, что «КАМАЗ» — это на самом деле такой боевой вертолет, построенный в секретных лабораториях КГБ и предназначенный для борьбы с афганскими моджахедами и чеченскими сепаратистами. Вы отвечаете, что никогда не видели, чтобы КАМАЗ поднимался в воздух. Вам возражают: никто и не должен такое видеть — эта способность КАМАЗа является совершенно секретной. Вы говорите, что шоферы КАМАЗа подняли вас на смех, когда вы поинтересовались летными и боевыми данными этой машины. Вам отвечают, что шоферы являются тайными агентами российских спецслужб и тщательно скрывают свое участие в операциях против Афганистана и Чечни. И так далее…
Вы, конечно, можете математически доказать, что КАМАЗ не способен подняться в воздух на собственных двигателях, но это доказательство что–то значит лишь для того, кто сам разбирается в аэродинамике — но ему–то и не надо доказывать, что грузовики не Летают…
С моделью Бунича — Суворова ситуация аналогична. Никаких документов, свидетельствующих о подготовке Советским Союзом наступательной войны с Германией, нет? Значит, эти документы засекречены. Единственная бумага, в которой упоминается хотя бы возможность превентивной войны на Западе — записка Василевского — датирована маем 1941 года, в то время как немцы начали разрабатывать «Барбароссу» почти на год раньше? Неважно, гитлеровские стратеги просто играли на картах, а вот советская военщина действительно намеревались на них напасть. Но не успела, поскольку готовилась к «Дню М», 6 июля, а немцы, в последний момент осознав опасность, собрались с силами и атаковали раньше, 22 июня.
Но почему 6 июля? По любой логике войну следовало начинать как можно раньше — в мае, в конце апреля: европейские дороги уже вполне проходимы для автомашин, длина светового дня достаточна, и впереди полгода идеальных погодных условий для наступательной войны. Налицо имелся также великолепный повод к войне — гитлеровская агрессия в Югославии, впрямую нарушавшая систему германо–советских соглашений.
Немцы, как мы помним, планировали начало наступления на середину мая, но их задержали Балканы. А что задержало Сталина? Чтение записки Василевского, занимающей три страницы?
В действительности проблемы «кто на кого напал» не существует. В апреле 1940 года вооруженные силы Рейха атаковали Данию и Норвегию. Это справедливо было квалифицировано как преступление против мира — хотя англичане даже не пытались скрыть, что у них был свой план оккупации Норвегии, да еще и расписанный по датам. Потому что план — это одно, а политическое решение о начале войны — это совершенно другое.
Но и с чисто технической точки зрения Советский Союз не мог внезапно напасть на Германию, даже если соответствующее политическое решение было бы принято И. Сталиным. Как и в Первую Мировую войну, темпы развертывания советских войск в западных приграничных военных округах отставали от скорости сосредоточения немецких частей на восточной границе Рейха. Это отставание вызвано, во–первых, особенностями начертания транспортной сети в приграничных районах, и, во–вторых, географической протяженностью Советского Союза. Проще говоря, в период сосредоточения войск каждую советскую дивизию нужно было перевезти на большее расстояние, нежели немецкую, причем в распоряжении советского командования было меньше дорог, а качество их было несравнимо хуже.
Конечно, можно попытаться сосредоточить войска до объявления войны и нанести удар по не отмобилизованному, ничего не ожидающему Рейху. Но немецкая разведка достаточно свободно чувствовала себя в приграничных областях СССР — которые, напомним, еще недавно были Польшей и Румынией и у которых велся оживленный обмен населением с оккупированными Германией территориями. Немецкая разведывательная авиация совершала постоянные полеты над советской территорией. В таких условиях скрыть сосредоточение миллионной армии невозможно — а немцы, получив сведения о том, что русские наращивают свою группировку на западе, отреагировали бы адекватно, то есть просто ускорили бы свое развертывание.
И вновь решающими факторами оказывается начертание железных дорог и «плечо» переброски. В общем, при любом варианте сосредоточения немцы успевают на две недели раньше. Эта разница в темпах развертывания — величина постоянная.
Заметим, кстати, что между 22 июня и 6 июля ровно две недели. Если бы не было Балкан, и немцы выдержали бы «контрольный срок» нападения на СССР — 16 мая, Бунич и Суворов писали бы про 1 июня. Кстати, обосновать эту дату значительно легче, чем печально знаменитый «День М». Первый день лета, опять–таки, воскресенье…
Однако Альтернативная Реальность Бунича — Суворова существует, и с ней приходится считаться. Кратко изучим также аргументацию авторов в пользу того, что Сталин действительно собирался напасть на Германию, Румынию и всю Западную Европу.
В 1930-е годы эти схемы были реанимированы. В 1940-м году после разгрома Франции возникла необходимость считаться с сосредоточением на Восточном фронте основной массы германских вооруженных сил. К немцам могли присоединиться союзники в лице Финляндии, Румынии, Венгрии, Италии. В этих условиях Генштаб стал склоняться к оборонительной стратегии, изложенной в плане развертывания «1941». Однако ряд стратегических игр, проведенных в Генштабе в 1940 и в начале 1941 года, продемонстрировал серьезные проблемы такого развертывания. Когда весной 1941 года начались первые переброски немецких частей на Восток, А. Василевский осознал степень опасности, нависающей над «армиями прикрытия» в случае сколько–нибудь серьезного немецкого наступления. Понимая, что отвести эти армии нельзя по политическим соображениям, а своевременно усилить их вторым и третьим стратегическим эшелоном не удастся из–за перманентного отставания советских войск в сосредоточении, Василевский предложил операцию, обрекающую армии прикрытия на гибель, но создающую для неприятеля определенные проблемы. Время, которое потребовалось бы немцам для уничтожения первого стратегического эшелона Красной Армии, можно было бы использовать для занятия крупными силами обороны по линии Западная Двина — Днепр.
Уже отмечалось, что формальных доказательств авторы не приводят. Среди архивных документов отсутствует план наступления на Германию с визой Сталина, нет и соответствующих приказов на развертывание войск. Планы наступательной войны в Западной Европе не прорабатывались в ходе военных игр, действия в Восточной Европе на таких играх всегда ограничивались приграничными районами, причем — в обе стороны от границы. Не велась дипломатическая подготовка к большой агрессивной войне. Единственный реальный документ, содержащий какие–то контуры наступательного плана — «записка Василевского» — означает лишь, что Генштаб, как ему и положено, отрабатывал среди многих прочих и такой вариант тоже.
IV
Понятно, что активное использование армий прикрытия по «плану Василевского» было возможно только после принятия Сталиным политического решения о начале войны. Сталин такого решения не принял, и хода «записка Василевского» не получила — хотя она была известна Жукову.
С косвенными доказательствами дело обстоит немногим лучше. Среди аргументов В. Суворова много места занимают, например, длинные рассуждения о «врожденной агрессивности» советской военной техники. Большая часть этих рассуждений выдает простое незнание вопроса: так, В. Суворов упорно именует колесно–гусеничные танки «автострадными» и утверждает, что они специально проектировались для захвата Западной Европы. В действительности эксперименты с колесно–гусеничным приводом некоторое время велись во всех странах мира, не исключая даже Чехословакию. Этот привод был вынужденным техническим решением, вызванным низким ресурсом первых гусеничных лент. Предполагалось, что танки будут добираться до поля боя на колесном ходу, а перед боем «надевать» гусеницы. Эта архаичная схема исчезала, как только промышленность осваивала производство стальных траков с ресурсом, сравнимым с ресурсом двигателя. Исчезла она и в РККА. Аналогичным образом дело обстоит с «самолетами–шакалами», сиречь легкими и простыми в производстве бомбардировщиками, которые стремились строить именно страны не с самой мощной авиапромышленностью. И так далее… Впрочем, делить вооружение на «оборонительное» и «наступательное» — абсурдно само по себе.
В. Суворов пытается доказать, что доктриной советской армии конца 1930-х — начала 1940-х годов было наступление, но здесь он ломится в открытую дверь. Этого никто никогда не скрывал, это зафиксировано в уставах, многократно прописано в мемуарной литературе. Другой вопрос, что от наступательной военной доктрины до решения вести агрессивную войну — «дистанция огромного размера». Да и не готова была РККА 1941 года к такой войне…
В. Суворов рисует перед читателями картину совершенно несообразной военной машины — всепобеждающей при наступлении и почти бессильной в обороне. Ничто не ново под луной: «Генерал–квартирмейстер поддержал соображения генерала Кюля весьма настойчиво и указал в особенности на то, что для проведения наступления сил достаточно, но при отступлении они могут отказать». По поводу этой истории, произошедшей с германской армией в начале сентября 1914 года, аналитик М. Галактионов ехидно замечает: «Это какой–то анекдот. Армия истощена до такой степени, что отступать не может, а может держаться, лишь наступая. Если такие выражения были допущены в той тяжелейшей обстановке, это еще можно понять, но приводить их всерьез теперь значит смешить людей».
V
Рассмотрим теперь политическую целесообразность и возможную стратегическую логику советского наступления на Германию летом 1941 года, чтобы прикинуть возможные оперативные последствия «Грозы».
Для «историков–демократов» 1990-х годов глобальная агрессивность сталинского Советского Союза была очевидна сама собой и не требовала доказательств. Между тем вся политика Сталина легко укладывается в концепцию «собирания русских земель». Он устанавливает контроль над Прибалтикой, ранее принадлежащей Российской Империи. Делит с Германией Польшу — опять–таки претендуя в основном на бывшие владения России 1. Воюет с Финляндией — также входившей в состав царской России.
Спорить с тем, что такое «собирание» представляло собой акты агрессии, не приходится. Но заметим: во всех случаях речь шла о землях, исторически связанных с Россией. Нападению предшествовала активная дипломатическая подготовка (в Прибалтике она даже заменила военные действия). Ничего похожего на «внезапное, без объявления войны» нападение, преследующее решительные цели типа «мировой революции» и «установления в Западной Европе сталинского режима».
1 При этом — вполне в духе Версаля — учитывался национальный состав территорий: Советский Союз получил населенную украинцами бывшую австрийскую Галицию, зато отказался от первоначально предлагавшейся ему части Привислинского края с почти чисто польским населением взамен полной незаинтересованности Германии в Литве.
Нет никаких оснований считать И. Сталина сторонником идеи «мировой революции» (в отличие, например, от Троцкого и отчасти Ленина). Всю свою жизнь И. Сталин боролся с революцией, с деятелями революции, с революционными методами управления экономикой, а вдобавок никогда не отличался стремлением к авантюрам.
Сравнивая внешнюю политику Сталина и Гитлера, мы видим, что второй готов пойти на предельный риск в смутной надежде на благоприятный исход (Рейнская область, Чехословакия, Польша, Норвегия), в то время как первый не рисковал никогда и ни при каких обстоятельствах. Все политические и военные победы И. Сталина рубежа десятилетий — это победы безусловно сильнейшего над слабейшим. СССР и Финляндия. СССР и Латвия. СССР и Румыния. Даже боевые действия против Польши РККА начала только тогда, когда польская армия уже развалилась, и ни о какой обороне не могло быть и речи.
За этот период только один раз не удалось избежать «настоящей» войны — в Финляндии. И. Сталин верен себе: масштабы войны предельно ограничиваются, первоначально речь идет об использовании войск только одного округа. Сопротивление финнов ломает первоначальные планы, война разрастается, возникает угроза вступления в нее великих держав. В результате вместо «Финляндской социалистической республики» Сталин ограничивается Карельским перешейком — представим себе, что в октябре 1939 года Гитлер заключает с Польшей мир, получив лишь «Данцигский коридор»…
В. Суворов много и проникновенно пишет, сколь сложны были цели, поставленные перед советской армией в Финляндии. «Ни одна армия в мире не смогла бы проявить себя лучше…» В действительности, как мы отмечали выше, ничего уникального в операции, Финляндии не было. Сложности — да, были, но в 1944 году задача, на выполнение которой зимой 1939/40 годов потребовалось 3,5 месяца, была решена за две недели.
Но даже если военные профессионалы и считали финскую кампанию РККА заслуживающей восхищения, И. Сталин вряд ли вдавался в тонкости. Он видел, что войну с трехмиллионной Финляндией Красная Армия смогла выиграть только значительным напряжением сил. Вряд ли этот результат обнадежил его настолько, чтобы решиться внезапно напасть на армию, справедливо признанную сильнейшей в мире.
И еще один вопрос: а что, собственно, «товарищ Сталин» выигрывал от большой войны, будь она даже сверхудачной? Когорту «сталинских полководцев» рядом с вождем?
VI
Стратегически начертание границы в 1941 году почти не изменилось по сравнению с 1914 годом. Как и прежде, Восточная Пруссия глубоко охватывала с фланга стратегическую позицию русских войск в Польше. Опыт Первой Мировой войны показал, что продвижение за Вислу при необеспеченном правом фланге невозможно, поэтому, конструируя наступательную кампанию за Советский Союз, придется выделить силы на вспомогательную операцию против Кенигсберга
Главный удар во всех «наступательных» схемах наносится на юге. В. Суворов делает стратегической целью Плоешти: при этом центр тяжести оперативного построения советских войск сдвигается к Днестру. В принципе, советское командование в 1944 году показало, как это делается: мощная танковая группировка сосредотачивается к югу от Тарнополя, на западном берегу Днестра, и наносит удар в южном направлении — на Яссы — Бырлад — Галац. Вспомогательное наступление на Бырлад ведется из района Измаила. Подобная операция приводит к разгрому румынской армии и, вероятно, к политическому кризису в Румынии. Как убедительно показал М. Мельтюхов, весной 1940 года подобные планы действительно прорабатывались и были готовы к исполнению.
Кстати, две маленьких детали. Первая: план войны с Румынией в 1940 году обнаружен и опубликован М. Мельтю–ховым — как выяснилось, его никто не уничтожал и не скрывал в абсолютно тайном спецхране. Точно так же никто не уничтожал плана войны с Финляндией — более того, его существование не скрывалось даже в советское время. А вот план нападения на Германию 6 июля 1941 года как сквозь землю провалился!..
Вторая деталь: и апрельский план 1940 года, и план Яссо—Кишиневской операции 1944 года почти идентичны и предполагают действия против вражеской армии в Бессарабии. Остальную территорию Румынии они захватывают весьма ограниченно и совсем не касаются района Плоешти.
Однако пока Красная Армия занимается разгромом Румынии (в 1944 году на это потребовалось 10 дней, но в 1941 году подвижность РККА гораздо меньше, соответственно, будут ниже темпы операции), вермахту предоставлена полная свобода действий в Польше и Галиции. В результате вермахт — даже в не слишком удачной группировке «Барбароссы» — имеет все шансы разгромить советские войска Западного и правого крыла Юго — Западного фронта и выйти в тыл группировки, наступающей на Галац — Плоешти. Ничего хорошего в таком варианте не проглядывает, поэтому наиболее «продвинутые» авторы «суворовского направления» переносят главный удар на Люблинское направление (при вспомогательном наступлении на Кенигсберг — Гданьск), ограничиваясь на румынском фронте лишь демонстрацией.
Эта стратегическая конструкция выглядит вполне жизнеспособной, поскольку творчески скопирована с российского стратегического плана 1914 года (вариант «А»). Так как «суворовское» наступление на Плоешти приводит к быстрой катастрофе при любых разумных действиях сторон, имеет смысл в дальнейшем рассматривать только «люблинскую» версию активной стратегии за СССР.
В стратегических ролевых играх по Второй Мировой войне я видел, как это происходит на самом деле.
— Скажите, фельдмаршал, что вам, военному руководству, нужно от политического руководства, чтобы наш удар по России был действительно неотразим?
— Превентивный удар со стороны России. Лучше всего — на фронте группы армий «Юг».
— Думаю, это я смогу вам устроить…
(Из предвоенного совещания руководителей «Германии»).
В отличие от В. Суворова ролевики знают, что если одной рукой потянуть противника на себя, заставив его «открыться», то удар второй рукой получается ошеломляющим. Во всяком случае, если уж возникла необходимость принять бой с сильным противником, то лучше делать это на своей территории. Особенно если противник уступает в маневренности.
В. Суворов образно и подробно писал о колоссальной боевой силе советских танковых корпусов образца 1941 года. В действительности же они производили впечатление лишь количеством танков — 1024 по штату, который практически никогда не достигался. Это при том, что немцы, имея реальный опыт танковой войны, к 1941 году вдвое сократили число танков в дивизии — в том числе и из–за проблем с управляемостью войск.
Можно лишь с ужасом думать о том, что случилось бы, если бы советские мехкорпуса — громоздкие, неуправляемые, перегруженные танками, страдающие от нехватки пехоты и особенно от не развернутых служб снабжения действительно перешли бы в наступление и вырвались в Польшу и Румынию. Тыловые органы застряли бы на советской территории. Наведенные переправы непрерывно атаковались бы с воздуха. Танки оторвались бы от пехоты (которой в корпусах в нужном масштабе просто не было) и остались бы без горючего, смазочных материалов, боеприпасов. Небоевые потери бронетехники превысили бы возможные и невозможные нормативы: вдоль всех обочин Галиции стояли бы брошенные экипажами машины. Собственно, нечто подобное уже происходило с германской армией во время вступления в Австрию в 1938 году — но тогда не было войны, был лишь парадный марш…
А немецкая 1-я танковая группа в своем естественном наступательном движении в направлении Луцка выходит в глубокий тыл подвижной группы Юго — Западного фронта…
Это был бы разгром советских войск, беспримерный в российской истории.
Впрочем, в Текущей Реальности получилось немногим лучше.
Сюжет второй: первые дни Восточного фронта
Если стратегические аспекты в развертывании «Барбароссы» были отработаны недостаточно (или совсем плохо), то оперативные факторы были учтены гораздо лучше, а тактические моменты были весьма хороши. «Барбаросса» была плохим планом тотальной войны (а другая в сложившейся обстановке была неизбежна) — но превосходным замыслом первого ошеломляющего удара Сдержать этот удар Красная Армия не могла. Весь вопрос состоял в том, смогут ли советские войска и их командиры оправиться от шока
Немцы планировали внезапность и в полной мере достигли ее. Приграничное сражение было выиграно ими в первые же часы.
В рамках развертывания «Барбароссы» гитлеровское командование организовало две совершенно отдельные операции на уничтожение — севернее и южнее реки Припять. Обе эти операции принесли немцам решительный успех. Тем не менее боевые действия на правом и левом флангах стратегического фронта развивались по разным сценариям. Несколько упрощая, можно сказать, что в полосе Юго — Западного фронта произошло грандиозное встречное танковое сражение, не имеющее аналогов в военной истории. Севернее Припяти Красная Армия была разгромлена совсем легко, здесь битвы не было. Была бойня.
I
Развертывание к северу от Припяти содержало некоторый элемент хитрости. Хотя главный удар немцы собирались нанести по войскам Западного фронта, сосредоточенным западнее Белостока (3-я, 10-я, 4-я армии, 11-й, 6-й, 13-й, 14-й механизированные корпуса), свои лучшие танковые соединения они развернули против Северо — Западного фронта. Здесь против 8-й и 11-й армий генерал–полковника Ф. Кузнецова действовали две немецкие полевые армии и две танковые группы. В первые же часы войны 56-й танковый корпус Э. Манштейна нашел брешь между смежными флангами 8-й и 11-й армий и прорвался к Каунасу. Танковая группа Г. Гота вырвалась к Неману и с ходу форсировала его.
Уже было сказано, что вермахт достиг полной внезапности — по крайней мере, на оперативно–тактическом уровне. В результате первые часы войны на направлении главных ударов немецкие войска действовали в абсолютной пустоте. Те советские части и соединения, которые встречались им на пути, не имели боевых приказов и вынуждены были действовать в соответствии с предвоенными планами развертывания из «красных пакетов» — зачастую уже не соответствующими реальности. Сведений о противнике не имелось, обеспечения флангов и поддержки с воздуха — тоже.
С другой стороны, из описания начальных кампаний Первой Мировой войны мы уже могли убедиться, что войска сторон могли несколько первых дней двигаться по вражеской территории, вообще не встречая противника. Более того, ни в Польше в 1939-м, ни на Западе в 1940-м не было ожесточенных боев за линию самой границы — если не считать таковыми быстрый захват немцами ряда стратегических мостов в Бельгии и Голландии. На начальном этапе войны борьба везде велась за выигрыш позиции, а не за территорию.
Еще в 3:07 командующий Краснознаменным Балтийским флотом адмирал Ф. Октябрьский сообщает в Генштаб о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов. В 3:10. Г. Жуков дает разрешение встретить самолеты огнем ПВО. Флот отражает атаку, но военным округам об этом не сообщают, ждут донесений от них. В 3:30 штаб Западного военного округа докладывает о налете немецкой авиации на города Белоруссии, в 3:33 такое же сообщение приходит из Киева, в 3:40 — из Вильнюса. Только после этого Г. Жуков разбудил И. Сталина, который велел немедленно собирать Политбюро. В 4:30 вызванные лица явились в Кремль. К этому времени немецкие войска уже перешли государственную границу на всем протяжении, операция «Барбаросса» преодолела первую «критическую точку» и вступила — уже! — в фазу нарастания. И. Сталин приказывает B. Молотову немедленно связаться с германским посольством. Около 5 часов утра Политбюро узнает, что Германия объявила войну Советскому Союзу.
Только в 5:25 командующий Западным Военным Округом отдает приказ «поднять войска и действовать по боевому», в 6:10. аналогичный приказ передается 8-й и 11-й армиям Прибалтийского военного округа, ставшего Северо — Западным фронтом.
В 7:15 в округа передается директива наркома обороны C. Тимошенко. Впрочем, эта директива вряд ли способствовала организации усилий сражающихся на границе войск: «немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и уничтожить их».
К этому времени связь между Москвой и округами еще действовала, но в Западном округе связь с армиями уже была эпизодической, а через некоторое время оказалась потеряна окончательно. К середине дня 22 июня распад связи на Западном фронте приобрел общий характер: фронты не знали. положения в армиях, армии потеряли представление о действиях своих корпусов. Через день–другой корпуса Западного фронта «потеряют» свои дивизии.
Только в 9:45, через пять с лишним часов после начала «сухопутной фазы» войны, командующий Северо — Западным фронтом генерал–полковник Ф. Кузнецов принимает решение силами 3-го и 12-го механизированных корпусов атаковать и разгромить каунасскую группировку противника. Г. Готу, наступающему на стыке Северо — Западного и Западного фронта, то есть в наиболее уязвимом для группировки советских войск в Прибалтике и Белоруссии направлении, предоставлялась полная свобода действий.
Директива дошла до войск лишь к вечеру. В течение дня начальники на местах пытались что–то сымпровизировать, в результате чего 12-й мехкорпус оказался рассредоточенным на площади 50 на 90 км, причем его дивизии поделили между собой стрелковые корпуса. 11-я армия разваливалась под ударами немецких войск, 8-я потеряла с ней связь. Между смежными флангами Северо — Западного и Западного фронтов нарастал разрыв.
Быстро ухудшалась обстановка на Западном фронте, где контратакующие (непонятно кого, непонятно в каком направлении) 22-я и 30-я танковые дивизии попали под массированные удары немецкой авиации и понесли огромные потери. К 10 утра германская авиация завоевала господство в воздухе. Внезапными ударами по аэродромам Прибалтийского, Западного и Киевского военных округов было уничтожено на земле 728 самолетов (в том числе 528 — в полосе Западного ВО). Всего же за первый день войны потери советской авиации составили 1200 машин.
Оценивая угрозу, которую создают тылам фронта вражеские войска, вырвавшиеся за Неман, Д. Павлов приказывает 21-му стрелковому корпусу восстановить положение. Но дивизии корпуса рассредоточены, да и находятся в стае лишним километрах от указанного командующим района сосредоточения.
Если на северном фланге Западного фронта нависала катастрофа, то положение на юге штаб фронта оценивал как удовлетворительное. Предполагалось, что 4-я армия (с которой с утра не было связи) сражается на рубеже Бреста. В действительности 2-я танковая группа Г. Гудериана, обтекая сражающийся Брест, устремились на восток, намечая глубокий обход южного фланга советских войск в Белоруссии.
К вечеру Генеральный штаб (оставшийся без своего начальника, так как Жуков отбыл на Юго — Западный фронт) счел, что достаточно разбирается в обстановке, чтобы приказать Западному и Северо — Западному фронту разгромить «сувал–кинскую группировку противника», то есть 3-ю танковую группу, и к исходу 24 июня овладеть городом Сувалки.
Ф. Кузнецов первоначально игнорировал этот приказ, продолжая пытаться сосредоточить что–либо реальное против 4-й танковой группы Геппнера Однако к концу дня Г. Гот подошел к Вильнюсу, и дальше делать вид, что угрозы левому флангу фронта не существует, было уже затруднительно. Кузнецов пробует повернуть 3-й и 12-й механизированные корпуса против Гота и отдает приказ «не дать противнику уйти за Неман».
Однако третья танковая группа не собирается уходить за Неман. Напротив, Г. Гот продолжает двигаться на восток, постепенно склоняясь к югу. К утру 24 июня разрыв между смежными флангами Кузнецова и Павлова составляет 120 км, причем в этот разрыв втягиваются значительные германские силы.
На южном фланге Западного фронта Гудериан занимает Барановичи.
12-й механизированный корпус Северо — Западного фронта оказывается втянут во фронтальные бои с пехотой противника за Шауляй. 3-й корпус раздергивают между каунасской и неманской немецкими группировками (4-й и 3-й танковыми группами). В результате, получая противоречивые приказы, корпус стоит на месте, где его никто не трогает. А 6-й и 11-й мехкорпуса Западного фронта бросаются в решительную атаку с непонятной целью. Зачем–то они переходят в наступление на Гродно, словно нарочно выбирая наиболее бессмысленное оперативное направление. Под ударами авиации корпуса просто растаяли.
На этом активные действия советских войск в Приграничном сражении севернее Припяти закончились. 8-я армия отходит к Риге, 11-я на Свенцяны. 56-й механизированный корпус Манштейна через 4 дня и 5 часов после начала операции выходит к Западной Двине в районе Даугавпилса (Двинска) и с помощью диверсантов из «Бранденбурга» захватывает мосты. 3-я танковая группа без особых проблем продвигается по шоссе Вильнюс — Минск. По мере движения на юг она выходит из полосы Северо — Западного фронта, оказываясь в глубоком тылу Западного фронта, при этом оба командующих просто теряют Г. Гота из виду.
27 июня третья танковая группа с севера, а вторая танковая группа с юга подошли к Минскому укрепрайону и перерезали магистраль Минск — Смоленск. На следующий день танки Гота ворвались в горящий Минск, где соединились с дивизиями Гудериана.
Минское сражение закончилось окружением 3-й, 10-й, части 13-й армии, разгромом 4-й армии и мехкорпусов Западного фронта; 328 898 человек попали в плен, противник захватил 3332 танка и 1809 орудий. Это, разумеется, немецкие данные — но «какая–то доля правды в этом есть». По отечественным данным безвозвратные потери Западного фронта (убитыми и пропавшими без вести) с 22 июня по 9 июля 1941 года составили 341 073 человека, санитарные (ранеными и больными) — 76717 человек.
II
Боевые действия в полосе Юго — Западного фронта носили совершенно иной характер. С самого начала наступление фон Рунштедта не заладилось. Здесь пехотные корпуса не смогли с ходу прорвать оборону советских пограничных войск, а после подхода передовых частей 6-й и 26-й армий завязались ожесточенные бои за Раву — Русскую и Пере–мышль. Правда, на направлении главного удара до поры до времени у немцев все шло по плану: уже к 10 часам утра огневые точки 4-го укрепленного района были блокированы, танки фон Клейста прошли укрепрайон насквозь и вышли на оперативный простор, развивая наступление на Владимир — Волынский, Луцк, Радзехов.
Однако в середине дня части 14-й танковой дивизии, обошедшей Владимир — Волынский с юга, наткнулись сначала на передовые части 22-го мехкорпуса, а затем на полнокровную артиллерийскую противотанковую бригаду К. Москаленко, успевшую развернуться в оборонительные порядки. Эффект прямого наступления танков, двигающихся в походных порядках, на позицию противотанковой бригады был потрясающим: немцы оставляют на поле боя 70 горящих машин, теряют темп наступления и оказываются принужденными до конца дня вести бои за Владимир — Волынский. Прорыв на Луцк оказался ликвидированным в самом начале.
На южном фланге наступающей группировки противотанковой бригады не оказалось, но и там наступление остановилось, столкнувшись с контратакой 15-го механизированного корпуса. В центре — в направление на Берестечко — особого сопротивления советских войск не было, но там 11-й танковой дивизии предстояло преодолеть заболоченный район реки Стырь с крайне малым количеством дорог, что ограничивало скорость продвижения на этом направлении.
В целом Юго — Западный фронт выдержал первый удар противника и сохранил целостность обороны. На аэродромах было потеряно 180 самолетов. Это огромная цифра — но не сравнимая с потерями Западного фронта. Так или иначе, авиация ЮЗФ сохранила боеспособность и могла как–то поддерживать войска, во всяком случае, их прикрывать.
Конечно, на стыке обороны 6-й и 5-й армий и на левом фланге 5-й армии танки Клейста глубоко вклинились в советскую оборону, но у командования ЮЗФ были все шансы закрыть прорыв: в первый день войны элитные механизированные корпуса фронта не участвовали в боях и сохранили свою силу.
Для понимания дальнейшего необходимо принять во внимание ряд стратегических факторов.
Во–первых, Сталин исходил из того, что Германия может вести с Советским Союзом только пространственно ограниченную войну. Это значит, что Гитлер не может ставить перед войсками решительных задач типа захвата Москвы и оккупации всей территории страны (или хотя бы всей ее европейской части). Предполагалось, что наиболее реалистичным планом действий для Германии станет отторжение Украины (по опыту 1918 года) и захват побережья Черного моря. В рамках таких представлений (вполне разделяемых Генштабом) именно равнины Украины, удобные для действий сколь угодно больших масс танков и пехоты, должны были стать главным театром военных действий.
Исходя из этого предположения, РККА развернула южнее Припяти свою сильнейшую группировку в составе четырех армий Юго — Западного и одной 9-й отдельной армии (позже она будет преобразована в Южный фронт). Здесь же были сосредоточены и наиболее боеспособные механизированные корпуса.
Во–вторых, донесения, полученные Ставкой из штаба Юго — Западного фронта, звучали успокоительно. Действительно, на фоне полной потери управления в Западном военном округе и развала обороны 11-й армии на Северо — Западе, обстановка южнее Припяти выглядела вполне благоприятной. К этому надо прибавить, что советская разведка не смогла вскрыть состав гитлеровской группировки, сосредоточенной против 5-й армии. Предполагалось, что речь идет примерно о пяти дивизиях.
В-третьих, фон Рунштедт рискнул сосредоточить 1-ю танковую группу на тесном и неудобном участке — так называемом Сокальском выступе. Поскольку наступление на флангах — южнее Радзехова и у Владимир — Волынского — было задержано упорной обороной и контрударами, продвижение частей Э. фон Клейста на Берестечко привело лишь к вытягиванию «оперативного мешка», в котором находились немецкие танковые войска, в широтном направлении.
В этих условиях Генеральный штаб РККА приказывает штабу Юго — Западного фронта перейти к активным действиям:
«прочно удерживая государственную граничу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5-й и 6-й армий, не менее пяти механизированных корпусов, и всей авиации фронта окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир — Волынский, Крыстынополь, и к исходу 24.6 овладеть районом Люблин…»
То есть Генштаб предполагает устроить 1-й танковой группе самые настоящие «Канны» и сразу же перехватить инициативу — по крайней мере, южнее Припяти. И в принципе этот план соответствовал обстановке.
К сожалению, воевать пришлось не «в принципе», а в конкретной ситуации июня 1941 года. Сразу же выяснилось, что механизированные корпуса находятся не там, где нужно. Их предстояло собрать, развернуть, создать систему снабжения хотя бы горючим и боеприпасами. И это в условиях, когда управлять войсками по радио командование не умеет (а кроме того, дальность радиостанций, находящихся на вооружении корпусов, не позволяла использовать радио для нужд оперативного управления), проводная связь непрерывно рвется, а связь с помощью посыльных приводит к неустранимому запаздыванию в управлении.
А немцы стоять на месте не собирались.
Кроме того, опытный и умелый фон Рунштедт пока ввел в действие лишь часть своих сил и имел все возможности наращивать мощность своего наступления.
Все это было понятно командованию Юго — Западного фронта, начальник штаба которого М. Пуркаев, если верить позднейшим мемуарам начальника его оперативного отдела, был категорически против наступления:
«…завтра мы на этом направлении в лучшем случае сможем собрать против десятка вражеских дивизий менее
семи наших. О каком же немедленном наступлении может идти речь? […] Следует иметь в виду и то, что ни армейских, ни фронтовых тылов у нас, по существу, пока нет — они еще не отмобилизованы и не развернуты.
Получается, что подойти одновременно к месту сражения наши главные силы не могут. Корпуса будут, видимо, ввязываться в сражение по частям […] произойдет встречное сражение, причем при самых неблагоприятных для нас условиях».
Далее следует хрестоматийная коллизия: корпусной комиссар Вашугин, член Военного Совета фронта (то есть фронтовой комиссар) быстро объяснил «военспецу» Пурка–еву про «моральный фактор» и значение приказов — и штаб ЮЗФ принимается выполнять заведомо невыполнимую директиву Москвы.
В действительности никто не сомневался в необходимости контрудара — спор шел только о его направлении и сроках: Жуков требовал организовать удар как можно быстрее, штаб фронта хотел сначала сосредоточить максимум сил. Обе стороны имели для этого свои резоны.
В любом случае о наступлении на Люблин (то есть на северо–запад) уже с 23 июня речи не шло и идти не могло: это была слишком большая глубина для войск, лишенных армейских и фронтовых тылов. М. Кирпонос занялся более простой и, с точки зрения командования фронта, более насущной задачей — развертыванием шести мехкорпусов (4-го, 8-го, 15-го, 22-го, 9-го, 19-го) против флангов 1-й танковой группы с целью атаки навстречу друг другу: с севера на юг и с юга на север.
Старый фельдмаршал А. фон Шлиффен был бы недоволен: действия против глубокого тыла группы армий «Юг» Кирпонос подменял ординарным фланговым ударом. В этом смысле первоначальная директива Ставки была глубже и интересней фронтового приказа. Но она была невыполнима — причем не только из–за неразрешимых проблем со снабжением войск (механизированные корпуса не могли отрываться от баз снабжения более, чем на переход), но и по соображениям времени и расстояния. Слишком разбросаны были корпуса, слишком много требовалось времени, чтобы сосредоточить их в полосе 5-й и 6-й армии и нацелить на Люблин. Первая танковая группа выходила на тылы Юго — Западного фронта гораздо быстрее, поэтому контрударные группировки поневоле приходилось сосредотачивать на внутренних флангах армий, ограничивая глубину наступления десятками километров. Впрочем для двустороннего охвата ударной группировки Клейста хватало и этого.
Весь вопрос заключался в том, удастся ли вовремя сосредоточить механизированные корпуса на исходных позициях и затем заставить их действовать более или менее согласованно. Обеспечить такую согласованность трудно даже в игре на картах. В Текущей Реальности получилось примерно следующее.
Сразу же выяснилось, что северная группировка (9-й, 19-й, 22-й мехкорпуса) с сосредоточением запаздывает, что не вызывает удивления, поскольку 22-й мехкорпус одной своей дивизией был втянут в бой у Владимир — Волынского, второй — осуществлял форсированный марш к Ковелю согласно предвоенному плану прикрытия границы, в то время как третий все еще выбирался из болота, куда его завел неудачливый командир. 9-й и 19-й мехкорпуса находились в районе восточнее Ровно, более чем в полутораста километрах от границы.
4-й мехкорпус смог выделить против южного фланга Клейста только три батальона, так как остальные силы корпуса командарм-6 Музыченко, вопреки прямому указанию штаба фронта, отвлек на решение частных задач своей армии.
8-й мехкорпус вторые сутки находится в непрерывном движении. Сначала он, выполняя приказ командования 26-й армии, сосредотачивается юго–западнее Львова. Затем передислоцируется на северо–восток, в распоряжение 6-й армии. Музыченко, найдя корпус, нацеливает его на Яворов и Перемышль, то есть снова направляет на юго–запад. На следующий день корпус повернут на Броды — далеко к северо–востоку от Львова, не говоря уже о Перемышле…
Таким образом, утром 23 июня против 1-й танковой группы мог действовать только один корпус — 15-й механизированный. Он и сражался в течение всего дня с 11-й танковой дивизией вермахта, причем 16-я танковая дивизия, прорвавшаяся на Берестечко, к концу дня начала охватывать его фланг.
На следующий день в сражении участвовали уже два корпуса — 15-й с юга и 22-й с севера. 8-й мехкорпус все еще был на марше, а на 4-й уже махнули рукой: он действует к северу от Львова и пытается закрыть тактический прорыв немцев на Немиров.
22-й мехкорпус получает приказ наступать в направлении Владимир — Волынского и бросает в атаку две оставшихся у него дивизии. Атака терпит полную неудачу, но и Клейсту никак не удается сбить со своих позиций части 1-й противотанковой бригады К. Москаленко. Сопротивление подвижных советских войск (а также окруженных в 4-м укрепрайоне 122-й и 87-й стрелковых дивизий) на левом фланге германского прорыва обошлось 1-й танковой группе в сотню выведенных из строя (хотя бы временно) танков и в пару дней темпа.
Однако положение на левом крыле 5-й армии продолжало ухудшаться. 14-я танковая дивизия вермахта нащупала открытый фланг 22-го мехкорпуса и, обойдя его и позиции 1-й противотанковой бригады, вырвалась к Луцку. За ней двигались резервы.
25 июня командование фронта неожиданно перебрасывает 22-й мехкорпус на север, поскольку авиаразведка усмотрела наступление противника от Бреста на Ковель «силами не менее пяти пехотных дивизий при поддержке двух тысяч танков». Корпус выбывает из игры до 28 июня, когда вновь сосредотачивается на Ровненском направлении.
Командующий 5-й армией Потапов, озабоченный мнимой опасностью на своем правом фланге, тем не менее пытается закрыть и реальную дыру между Луцком и Берестечко, ориентируя туда части 9-го и 19-го мехкорпусов. Хотя этим соединениям и ставятся активные задачи, в сущности, о наступлении речь уже не идет. Части, действующие против северного фланга группы Клейста, смогли только несколько задержать немцев на рубеже реки Стырь и лишили их возможности развивать успех в северном направлении.
К югу от Луцка обстановка ухудшалась с каждым часом. Клейст бросил в образовавшийся узкий прорыв все свои резервы. 13-я танковая дивизия вермахта развернулась на широком фронте от Дубно до Луцка, выбросив разведку в направлении Ровно. К исходу 25 июня 9-я танковая дивизия все еще вела бои с 15-м мехкорпусом у Радзехова, но 11-я танковая дивизия, преодолев болотистый район и линию реки Иква (правый приток Стыри), заняла Острог, а 16-я танковая дивизия, также пересекшая Икву у Дубно, повернула на юго–восток и подошла к Кременцу, угрожая выйти в тыл советским войскам, сражающимся в Львовском выступе. Фактически передовые немецкие танковые дивизии уже вырвались из «бутылочного горлышка» на оперативный простор, и следующим этапом сражения становилась борьба за их коммуникации.
Тем временем к Берестечко подходили части 57-й и 75-й немецких пехотных дивизий, второго эшелона 48-го мехкорпуса группы Клейста, сменяя танковые части, которые немецкое командование стремилось как можно быстрее протащить вперед через узкий коридор, подвергающийся непрерывным атакам с обеих флангов.
Рисунок сражения определился: немецкие танки пытаются расширить прорыв в районе Луцка по фронту и в глубину; советские мехкорпуса поочередно (по мере подхода) атакуют с юга, постепенно сдвигая ось атаки на восток; немецкие пехотные дивизии, пользуясь тем, что в мехкорпусах РККА недостаточно пехоты для закрепления занятых позиций, обходят наступающие советские группировки с тыла, отрезая их от баз снабжения.
Непрерывные бои пяти с половиной тысяч танков в треугольнике Луцк — Ровно — Броды продолжаются более недели. Сражение изобилует кризисами и проявлениями паники то с одной, то с другой стороны. Клейст издает приказ: «Расстреливать за бегство от русских танков». Такая прославленная часть, как 11-я танковая дивизия вермахта с опытом боев во Франции и Югославии, бежит, бросая разведке 43-й танковой дивизии 19-го мехкорпуса сотню мотоциклов, десятки исправных танков. Командир батальона В. Архипов пишет, что подобное морально–психологическое состояние немецких войск он наблюдал лишь много позже — после Сталинграда.
Постепенно центральным пунктом операции становится город Дубно, через который проходят коммуникации по крайней мере двух немецких танковых дивизий — 11-й и 16-й. С севера в направлении на Дубно 27 июня атакуют части 19-го мехкорпуса, с юга на следующий день к нему прорывается подвижная группа 8-го мехкорпуса.
Тем временем масса немецкой пехоты, следующая за 13-й и 14-й танковыми дивизиями, уже заполняет пространство по правому берегу Иквы между Луцком и Ровно, угрожая окружением вырвавшимся вперед советским танковым частям, не сопровождаемым пехотой. В результате 28 июня части 19-го мехкорпуса отходят обратно к Ровно, а на следующий день оставляют этот город.
Тем временем прорвавшаяся к Дубно группировка 8-го мехкорпуса 29–30 июня оказывается блокирована и окружена превосходящими немецкими силами — включая части 1-й и 16-й танковых дивизий, повернутые обратно на запад. Остальные мехкорпуса южной группировки к этому времени уже в значительной мере утратили свою ударную силу, израсходовав ее на малоуспешные контратаки с юга через болотистую местность в междуречье Стырь и Иква. Здесь немцы для прикрытия своих коммуникаций сумели в считанные дни создать прочную пехотную оборону, хорошо оснащенную противотанковыми средствами — вплоть до новейших 50-мм пушек, способных с близкого расстояния поражать даже броню тяжелых КВ.
29 июня немцы заняли Львов, и командование Юго — Западного фронта, предполагая, что Клейст повернет на юг, приняло решение (на сей раз поддержанное Москвой) отвести войска на линию «старых укрепрайонов» (Тернополь, Проскуров, Черновцы). Импровизированная группа Лукина, как может, закрывает прорыв в районе Острога. Приграничное сражение южнее Припяти закончилось.
III
Не следует преуменьшать масштабы поражения, понесенного Юго — Западным фронтом в приграничном сражении. 23 июня приказ о наступлении был получен шестью механизированными корпусами, насчитывающими 167 533 человек и 3846 танков, из них 271 КВ и 537 Т-34. Через две недели, 7 июля, на линию укрепрайонов удалось отвести всего
805 танков. Общие потери личного состава всех шести корпусов (убитыми и ранеными) достигали 25–30 % первоначального состава или 40–50 тысяч человек. К этому моменту Юго — Западный фронт потерял в общей сложности 231 207 человек, в том числе 165 452 — безвозвратно.
Но 1-й танковой группе Э. фон Клейста так и не удалось выйти на оперативный простор. В ближайшие недели она продолжала наступление в направлении Киева узкой «кишкой», тратя множество усилий на обеспечение флангов. Операция группы армий «Юг» потеряла темп, геометрия ее наступления была необратимо нарушена. Это имело огромное значение для всего советско–германского стратегического фронта.
IV
Анализируя сражение на Западной Украине, поневоле задаешь вопрос: почему оно все–таки было проиграно? Надо иметь в виду, что руководство операцией со стороны немецких командных инстанций было далеко не идеальным:
…Рунштедт и Клейст были настолько увлечены собственными замыслами, что попросту «пропустили» сражение. Они рассматривали его не как кульминацию стратегического развертывания, а как досадную помеху быстрому продвижению своих танковых дивизий к Житомиру и Киеву — ошибка, непростительная для адептов «немецкой школы» военного искусства.
Безразличное отношение командования на местах к величайшему во всей предшествующей истории танковому сражению разделяли высшие инстанции. Ф. Гальдер с олимпийским спокойствием фиксирует в своем дневнике «твердое и энергичное руководство» противника, «тяжелые бои», «крайне нежелательную» угрозу Дубно с юго–востока. Однако штаб ОКХ подчеркнуто соблюдает прерогативы командования группой армий «Юг» и не вмешивается в ход событий. Оперативные резервы сухопутных сил остаются нетронутыми, командование сухопутных сил даже не ставит вопроса о привлечении дополнительных сил авиации.
Со своей стороны, Рунштедттакже не считает необходимым вносить какие–либо коррективы в рисунок операций. Между тем, хотя 1-я танковая группа и наступает не на самом очевидном из возможных направлений, ее действия остаются совершенно прямыми: танки рвутся на Луцк, Дубно, Житомир и далее к Киеву. Столь прозрачный замысел недолго остается секретом для командования ЮЗФ: при всех совершенных Кир–поносом ошибках и путанице с направлением Брест — Ковель механизированные корпуса РККА исправно концентрируются против немецкого танкового клина. Огромное влияние на ход немецкого наступления оказывает 1-я противотанковая бригада Москаленко: двойная попытка лобового наступления на ее позиции стоит Клейсту времени и нескольких десятков танков.
Считая своей главной задачей быстрейшее продвижение на восток, Клейст стремится как можно скорее протащить дивизии через «бутылочное горлышко» у Дубно и перенести базу снабжения вперед. Это провоцирует кризис: какое–то время существует реальная угроза удара 8-го и 19-го корпусов по тылам танковой группировки. Пытаясь ее ликвидировать и в то же время не допустить потери времени, Клейст делает то же, что Кирпонос: вводит войска в бой поэшелонно.
Стратегически действия группы армий «Юг» довольно быстро свелись к прямому наступлению по директрисе Луцк — Ровно — Шепетовка — Житомир — Киев. Ничего неожиданного такой рисунок операции не содержал; в течение нескольких дней командование Юго — Западного фронта разобралось в обстановке и в дальнейшем реагировало на действия противника тактически негибко, но стратегически вполне адекватно. Уже в первые дни войны выявилась «тенденция к позиционности» южнее Припяти.
С оперативной точки зрения обе стороны заслуживают только упреков, причем к немцам, которые имели заранее выстроенную атакующую группировку, проработанный план операции и не должны были ежеминутно решать прямо на местности вопросы обеспечения взаимодействия войск, претензий даже больше. Другой вопрос, что танковые дивизии вермахта, имеющие лучшую выучку и накопленный боевой опыт, а также куда лучше оснащенные транспортом (то есть мотопехотой) тактически явно превосходили бронетанковые соединения РККА
Сражение (собственно, оба сражения — севернее и южнее Припяти) выявило полное банкротство советской войсковой и германской стратегической разведки. Господство в воздухе, захваченное «Люфтваффе», было не настолько. абсолютным и всеобъемлющим, чтобы сделать невозможной работу воздушной разведки. При этом советское командование не только регулярно «теряло» немецкие танковые корпуса, но и регулярно «обнаруживало» крупные массы пехоты и танков там, где их не было и не предвиделось. Вообще говоря, войсковая разведка оказалась не в состоянии вскрыть атакующие группировки противника, установить местонахождение его частей, характер и глубину обороны, расположение тылов. Соответственно, оно не могло информировать об обстановке ни тактическое командование, ни штабы армий, ни руководство фронтов. Справедливости ради отметим, что точно такая же ситуация была и у французов в кампании 1940 года — то есть здесь играли роль не только какие–то специфические недостатки РККА, но и общие проблемы нехватки опыта действий в современной войне.
С другой стороны, для немцев полной неожиданностью оказались тактико–технические характеристики советских танков Т-34 и КВ, уже больше года запущенных в серийное производство и в массовом количестве находящихся в войсках. Не имели немцы и реального представления о количестве советских танков и авиации в приграничных округах. Почти ничего не знали они о резервах РККА. Заметим, что во всех случаях ошибка разведки была в «опасную сторону», то есть обозначала недооценку боевых возможностей противника.
Основной и очевидной проблемой РККА была совершенно неадекватная задачам организация связи и управления. Создав «чудо света» — самые большие в истории танковые корпуса, командование, по–видимому, плохо представляло, как руководить маршем и прежде всего, боем такой армады. Вдобавок
«…8-й мехкорпус имел 858 танков восьми (!) разных типов. Из этого количества 171 танк были оснащены двигателями В-2 и В-2К и нуждались в дизтопливе. Остальные танки имели карбюраторные двигатели и требовали бензина (по меньшей мере трех марок). Бронетехника корпуса имела на вооружении пять модификаций орудий калибров 37 мм, 45 мм, 76 мм. Приданные артполки включали также 122-мм гаубицы, 152-мм пушки и гаубицы. Кроме вышеперечисленного, в рамках утвержденных штатов в состав корпуса должна была входить собственная авиация!»
Другой, не менее важной проблемой была перегруженность советского мехкорпуса танками при недостатке пехоты и артиллерии и совершенно необеспеченных тылах. Представляет интерес сравнение 8-го механизированного корпуса «образца 1941 года» и 1-й танковой армии 1944 года.
В корпусе штатно был 1031 танк, 36 ООО человек, 172 орудия, 186 минометов, около 5000 автомобилей и 1679 мотоциклов. В реальности даже лучше всего оснащенные корпуса имели от 800 до 1000 танков, 30–32 тысячи человек и весьма ограниченное количество транспорта (2–3 тысячи машин), которого не хватало даже на перевозку артиллерии, не говоря уже о мотопехоте. Ради иные танки имелись только у командиров рот, дальность действия танковых раций составляла (в реальности) чуть больше 10 километров.
Танковая армия середины 1944 года насчитывала 55–60 тысяч человек, 500–900 танков и САУ, 650–700 орудий и минометов, свыше 7600 автомашин (при том, что далеко не все ее части считались моторизованными). В управлении войсками использовалось более 800 радиостанций (что признавалось совершенно недостаточным). Разница понятна, даже если не учитывать разницу в боевом опыте бойцов и командиров.
V
Итак, уже к первым числам июля 1941 года советские войска севернее Припяти были разгромлены и уничтожены. Южнее Припяти они потерпели серьезное поражение и были принуждены к обороне с опорой на укрепленные районы. Немцы блестяще выиграли первый этап компании против России. Гитлер даже считал, что вся эта кампания «выиграна в течение четырнадцати дней».
Настало время перейти в наступление войскам второго стратегического эшелона. Двадцать девятого июня в войну вступила Финляндия. 1 июля армия «Норвегия» открыла боевые действия в Заполярье. На следующий день 11-я германская армия и подчиненные ей румынские войска преодолели государственную границу в Молдавии и начали продвигаться к Одессе и Первомайску.
Пока гитлеровские армии рвались к Даугавпилсу и Пскову, уничтожали советские войска под Минском и Белостоком, отражали контрудары механизированных корпусов на Западной Украине, наступали на Мурманск, Ленинград и Одессу, советский Генеральный штаб без особого внешнего блеска осуществил сложнейшую стратегическую операцию Второй Мировой войны и обеспечил себе абсолютное преимущество в случае длительной войны.
Речь идет о грандиозном акте перебазирования промышленности из европейской части России на восток. Уже 29 июня было принято решение о вывозе из угрожаемой зоны 11 авиационных заводов. Два дня спустя началась эвакуация из Ленинграда 10 предприятий наркомата боеприпасов и из Мариуполя броневого стана местного металлургического комбината. Вскоре к списку добавилось еще 26 предприятий.
Перевозка промышленности на восток, протекавшая одновременно с мобилизацией и перевозкой войск в западные районы страны, была организована образцово. Дело дошло до того, что 20 июля ГКО обязан наркома авиационной промышленности установил очередность эвакуации цехов заводов, чтобы в течение всей процедуры перебазирования сохранить производство согласно плану. Всего в течение трех военных месяцев было перемещено 1360 крупных предприятий — главным образом военных.
Для того, чтобы оценить масштаб работы, следует учесть, что каждое предприятие следовало демонтировать, станки и прочее оборудование упаковать, погрузить в эшелоны, перевезти на две–три тысячи километров, выгрузить, снова смонтировать. При этом, несмотря на удары авиации противника, разрушенные рельсовые пути и базовые станции, в следовании составов должен соблюдаться абсолютный порядок, иначе завод будет потерян: часть его оборудования прибудет в Магнитогорск, часть в Куйбышев, а что–то вовсе застрянет в Москве или будет отправлено на фронт — в руки наступающих немецких частей.
Процедура была осуществлена практически идеально, что свидетельствует о колоссальной заранее проделанной подготовке и позволяет понять, чем же занимался Генеральный штаб в те месяцы, когда стало ясно, что оборонительные операции против Германии не сулят успеха, а к проведению в крупном масштабе наступательных действий Красная Армия не готова.
В сущности, эта грандиозная переброска, в значительной степени обесценившая немецкие успехи на поле боя, — гораздо более красивая и значимая стратегическая операция, нежели «суворовское» наступление на Плоешти. Но, как всегда, «когда хорошо сражавшийся побеждает, у него не оказывалось ни славы ума, ни подвигов мужества».
Сюжет третий: Смоленское сражение
Не было ясно, какую оперативную цель мы преследовали, в чем же заключался смысл всех этих боев.
Э. фон Манштейн
— Спросите лучше у Лукина, в чьих руках Смоленск!
А. Гитлер
Дефекты развертывания «Барбароссы» начали проявляться еще до того, как закончилось Приграничное сражение.
Правильно построенная операция обычно развивается сама собой, почти не требуя интеллектуальных усилий от ответственных командиров. Успех главного удара обеспечивает дальнейшее нарастание событий, причем отдельные неудачи на вспомогательных направлениях лишь способствуют гармоничному течению операции. Дело сводится, в основном, к борьбе с естественным «трением Клаузевица»: «Тайной военного искусства является вести дальше наступление там, где оно идет вперед, не тормозить катящегося шара, но без помехи дать ему двигаться по наклонной плоскости». Казалось бы, после таких побед, которые вермахт одержал в Белоруссии и на Украине, «шар» будет катиться вперед достаточно свободно.
Однако изначальный план толком не ориентировал исполнителей даже в направлении «движения шара». Практически в рамках «Барбароссы» перед войсками была поставлена одна конкретная «двуединая задача»: разбить Красную
Армию в западных районах страны и выйти к линии Западная Двина — Днепр. К первым числам июня вермахт выполнил эту задачу в полосе двух групп армий из трех. И?..
I
Корпус Манштейна получил приказ остановиться. На это у фон Лееба, командующего группой армий «Север», были все основания: оба фланга и тыл 56-го моторизованного корпуса оказались открыты. На севере 41-й моторизованный корпус отставал почти на 160 километров, а пехота 16-й армии все еще переправлялась через Неман. На юге 3-я танковая группа Гота блокировала Минск. В промежуток между Даугавпилсом и Молодечно выдвигалась 9-я армия, но ее движение было достаточно медленным.
В центре продолжались бои за Минск и Минский укреп- ' район. Добивание окруженных русских войск оказалось неожиданно трудным делом, поглотившим практически все пехотные дивизии 4-й армии и оперативно связавшим 3-ю и 2-ю танковые группы.
Смежные фланги групп «Центр» и «Юг», как и ожидалось, оказались разделены Припятскими болотами. Южнее Припяти 1-я танковая группа в тесном взаимодействии с 6-й полевой армии захватила Ровно. Далее линия фронта круто сворачивала на восток — к Львову и Дрогобычу. Еще дальше к югу венгерский корпус и 11-я германская армия с подчиненными ей румынскими войсками (3-я и 4-я армии) все еще ведут бои на линии границы.
Германский Генштаб констатировал, что полная тактическая внезапность была достигнута. Вопреки опасениям планирующих инстанций, советские войска не пытались отойти вглубь страны: они яростно сражались за каждый рубеж, при любой возможности переходя в контратаки. В этом для вермахта были как положительные, так и отрицательные стороны. Поскольку инициатива на фронте прочно удерживалась Германией, и «игра» шла пока полностью под ее диктовку, всякая прочно обороняющаяся или контратакующая дивизия могла считаться «выигранной фигурой» — наряду с уже окруженными, расчлененными и уничтоженными.
К началу июля 1941 года гитлеровцы «выиграли» советские армии прикрытия, к середине месяца они окончательно снимут их с доски. Но за этот успех пришлось заплатить несоразмерную (с точки зрения немцев) цену: только группа армий «Центр» и только убитыми потеряла к 30 июня 8886 человек: удельные потери уже вдвое превышали «норму» французской компании. Причем следует заметить, что это были не просто «условные солдаты» — это была элита элитных войск: танкисты, саперы, бойцы и командиры передовых подразделений.
При всех достижениях немцев в конце июня — начале июля уже можно говорить о кризисе оперативного маневра. Центр вырвался вперед — к Березине, оба фланга отставали, причем ни ОКБ, ни ОКХ, ни командующие группами армий не предпринимали никаких мер, чтобы выправить положение.
На северо–западе сложилась обстановка, чреватая «естественной» остановкой наступления на линии Западная Двина. Удары танковых клиньев рассекли оборону советской 11-й армии, которая, разваливаясь, откатилась к Невелю. К северу 8-я армия более организованно, выполняя приказ командующего фронтом, отошла к Риге. Между армиями возник разрыв, который удалось прикрыть силами 5-й воздушно–десантной бригады и 21-го мехкорпуса. С востока подходила не тронутая в Приграничном сражении 27-я армия.
Этих мер не хватило бы для спасения фронта, поскольку корпус Манштейна уже находился на восточном берегу Двины. Казалось, никто и ничто не мешает ему сбить не успевшую развернуться 27-ю армию, ударив главными силами на Остров и Псков, а одновременно бросить 3-ю механизированную дивизию по правому берегу реки на Крустпилс и Ригу, чтобы обеспечить переправу 41-му моторизованному корпусу Рейнгардта. Но фон Лееб распорядился сначала собрать 4-ю танковую группу вместе и подтянуть к реке пехотные части. Лишь 2 июля Манштейн получил разрешение наступать на Резекне — Остров — Псков. Группа «Север» определилась со своими планами на следующий этап компании.
Если фон Лееб ориентировал свои операции на северо–восток, по директрисе Тильзит — Ленинград, то группа «Юг» склонялась к югу. Первая танковая группа прорывалась от Ровно к Бердичеву, 17-я армия вслед за отступающими войсками 26-й и 12-й советских армий продвигалась от Львова к Проскурову.
Фон Бок оказался в наиболее сложном положении. Оперативная «пустота» перед фронтом группы армий «Центр» тянула ее к востоку — на Смоленск. Но продолжающиеся бои в Минском котле связывали пока армию Клюге, а на обоих флангах зияли дыры — причем на юге, в Припятском районе, все еще маневрировала 5-я армия русских, не разбитая, выдержавшая Приграничное сражение и ни разу не отступившая без приказа.
II
К середине июля для продолжения наступления немецкое командование могло использовать не более 60 свободных дивизий. Это считалось достаточным: по мнению начальника Генерального штаба Гальдера, у РККА осталось на фронте только 46 еще не разбитых дивизий.
В реальности дело обстояло для вермахта несколько хуже. Красная Армия развернула группу армий резерва Главного командования — 74 дивизии в трех эшелонах. Учитывая недоукомплектованность советских войск, можно считать, что советская сторона выставила силы, эквивалентные 55–60 «расчетным дивизиям». Итак, фактически на фронте оказались равные силы.
При этом стратегический баланс оставался пока в пользу немцев: их резерв, в виде сил, высвобождавшихся после решения задач, связанных с уничтожением окруженных группировок, прибывал на фронт быстрее, чем советское командование могло мобилизовать новые дивизии. Это означает, ко всему прочему, что немцы должны были позволить себе оперативную паузу. Советские войска от такой паузы не получали, в сущности, ничего, кроме возможности чуть лучше организовать стационарную оборону (то есть, если наступление окажется удачным, советская сторона теряла большее число дивизий окруженными). Вермахт же приобретал множество плюсов: успевали отдохнуть танковые и мотострелковые соединения, оставалось больше времени для планирования операции, можно было получить более точную разведывательную информацию. (В середине июля германская разведка обнаруживает развертывание армий резерва противника. Уже после нвчвлв сражений второй фвзы квмпвнии). При первоначальном планировании оперативная пауза была признана необходимой, и на нее отводилось целых 20 дней. (Точнее говоря, срок перехода ко второй стадии был назначен не позднее сорокового дня от начала кампании.) Но немецкие генералы зачем–то торопились выиграть войну! Группа армий «Центр» докладывала, что для продолжения наступления ей нужна пауза всего в семь дней (кстати, она не получила и этой недели).
Немцы, конечно, ведут борьбу за выигрыш темпа — но довольно странными методами. В действительности им требовалась перегруппировка по всему фронту. На севере 16-я и 18-я армия уже начали мешать друг другу, на юге продолжение наступления в сложившейся — и уясненной командованием Юго — Западного фронта — группировке не сулило реального успеха, в центре откровенно не хватало войск. Операции ускорились бы, если бы наряду с перегруппировкой были введены в линию резервы ОКХ, а на их место переброшены свежие дивизии из Европы. За время, которое понадобится на проведение указанных мероприятий, высвободились бы пехотные дивизии, ведущие бои в Прибалтике, в
Белоруссии, в Молдавии и на Западной Украине, а Верховное командование могло бы определиться с целями и планами на второй «такт» кампании.
И опять — внимание! На середину июля немцы еще не знают, что они будут делать за линией Западная Двина — Днепр. В тексте плана «Барбаросса», как мы уже указывали, этот этап войны не рассматривается; присутствует лишь указание, что «решение должно быть принято позже». «Позже» наступило — но командные инстанции продолжают молчать.
Здесь руководство вермахта во второй раз совершило ошибку, допущенную при планировании операции «Рот» (завершающая фаза Французской кампании) — оно посчитало, что война уже выиграна, и дальнейшие действия представляют собой прочесывание территории на предмет уничтожения разрозненных сил противника. Вспомним, однако, что и во Франции немцы столкнулись с тем, что противник сумел организовать новую линию обороны, прорвать которую «с наскока» не удалось.
Во всяком случае, вместо обоснованной и запланированной паузы развернулась серия сражений, центральным из которых, несомненно, является Смоленское. Начавшись 10 июля, оно продолжалось по 10 сентября и определило ход и исход всей операции «Барбаросса». В рамках кампании Смоленская битва должна рассматриваться как генеральное сражение, от исхода которого зависела судьба всей войны. Если немцы выигрывали ее быстро (к началу августа), перед ними действительно вновь оказывалась «пустота», столь благоприятная для наступления танковых соединений. Проигрыш означал остановку половины всех сил вермахта, что немедленно приводило к заметному ухудшению позиции обеих фланговых группировок й масштабному кризису на всем протяжении фронта. В Текущей Реальности немцы выиграли операцию, но медленно и с большими потерями. В результате группа армий «Центр» потеряла возможность вести осмысленные наступательные действия — перед ней уже была готова и занята войсками следующая линия обороны, не уступавшая предыдущей.
Это оставляло шансы обеим сторонам.
III
Определив направление главного удара противника, советское командование предпринимает отчаянные усилия для того, чтобы создать прочный фронт если не по Березине, то по Днепру. В районе Смоленска и западнее развертывались пять новых армий — 22-я, 19-я, 16-я, 20-я, 21-я, а также остатки 13-й и 4-й армий (всего в первом эшелоне 24 дивизии, еще несколько соединений подошли позднее). В тылу, за Десной, формировалась резервная группа в составе 24-й и 28-й армий — 19 дивизий. В первом приближении этих сил было достаточно, чтобы закрыть дыру на Березине и с боями отойти к Смоленску, где занять устойчивую оборону.
Цели вермахта менее понятны. 2-я и 3-я танковые группы в составе 28 дивизий (из которых 9 танковых и 6 моторизованных) собирались наступать на восьмисоткилометровом фронте в общем направлении на восток — что, очевидно, предопределяло очаговый характер сражения. В известной фразе Браухича «основным является не овладение пространством, а уничтожение сил русских» уже лежит отрицание оперативного маневра. Не будет преувеличением сказать, что немецкие войска не столько начали сражение, сколько были втянуты в него инерцией движения на восток. Операция началась 10 июля и развивалась на трех изолированных оперативных направлениях — Великолукском, Смоленском и Рогачевском.
Советское руководство проиграло первый этап борьбы и не строило больших иллюзий относительно исхода второго. Пока немецкие танковые группы оставались на ходу, противопоставить им было нечего. Но руководство Генштаба уже в начале июля прекрасно отдавало себе отчет в том, что немцы неожиданно для себя уяснили лишь к концу этого месяца: всю Россию, даже всю Европейскую Россию танки на гусеницах не пройдут. Моторесурс кончится раньше.
Это создавало шансы для советской стороны — тем более что взаимодействие между танковыми группами и полевыми армиями оставляло желать лучшего. Кроме того, одни танковые группы были мало пригодны для долговременного удержания территории, а именно эту задачу им пришлось бы решать в случае оперативного кризиса под Смоленском.
Здесь необходимо сказать, что современная военная литература скептически относится к стратегическому таланту советских полководцев, особенно когда речь идет о 1941 и 1942 годах. Однако если это вполне применимо к руководству Западного фронта, то, как мы уже видели, командование Юго — Западного фронта очевидных ошибок не совершало. Вопрос с командованием Северо — Западного фронта мы пока оставим в стороне.
Однако уже 22 июня, как мы отмечали выше, принимается значимое решение о перебазировании промышленности на восток. В последующие дни Генштаб, действуя в сложнейшей обстановке полного развала связи и управления, организует внятную «рокировку» сил на центральный участок фронта и намечает резервные «позиции сопротивления» по линиям Нарва — Луга и Нелидово — Брянск.
К середине июля стало ясно, что немецкое наступление утратило единую руководящую линию и идет по трем расходящимся направлениям — на Ленинград, Москву и Киев. Это создавало предпосылки к стратегической изоляции немецких групп армий, дроблению их сил и — в перспективе — к остановке продвижения вглубь советской территории. Заметим здесь, что и Ф. Гальдер отмечает в своем дневнике возникшую на Восточном фронте «тенденцию к позиционности».
В этих условиях принципиальное значение обретали два географических района, которые немцы считали «неудобными» для ведения подвижных операций. На севере — Валдайская возвышенность, протянувшаяся от Невеля и Великих Лук к Валдаю и далее к верховьям Волги. На юге — район, образованный течениям двух притоков Днепра — Припяти и Десны: от Новоград — Волынского, где все еще держится 5-я армия, до Чернигова и Конотопа.
IV
Первый этап Смоленского сражения продолжался с 10 по 20 июля и сопровождался новыми громкими немецкими успехами. На севере 57-й танковый корпус отбросил 22-ю армию и взял Великие Луки. Однако, как и все прямые удары, это наступление имело лишь ограниченный успех: советские войска закрепились восточнее города фронтом на юг. Практически 22-я армия образовала то, что в учении об операции называется «удаленной фланговой позицией», блокировав любые попытки 3-й танковой группы продвинуться в северном или восточном направлении. К концу августа немцам удастся справиться с 22-й армией, но это уже не будет иметь решающего значения.
В центре дела у немцев шли значительно лучше. Они легко преодолели сопротивление советских армий и вышли на оперативный простор: к 16 июля 3-я танковая группа ударом с севера захватила Ярцево, 2-я завязала бои за Смоленск, обходя его с юга. Вспомогательный удар под Могилевом привел к окружению части 13-й армии, остатки которой откатились к югу.
В этих условиях Гудериан уже 16 июня продвинулся до Ельни, заняв выгодное исходное положение для удара на Москву. Гот ориентировал свою танковую группу на Ржев, чтобы, во–первых, разобраться в сложном положении на своем северном фланге (а при случае — окружить и ликвидировать 22-ю и подошедшую к ней 29-ю армии), а во–вторых — с юга выйти к Валдайской возвышенности, создавая угрозу не только Москве и сосредоточенным вокруг нее силам, но и Северо — Западному фронту.
Такое решение вполне отвечало обстановке, но фон Клюге, которому в этот момент были оперативно подчинены обе танковые группы, повернул Гота на юг, предложив заняться уничтожением окруженной Смоленской группировки. Клю–ге можно понять, но произошло именно то, на что надеялось советское командование: немецкие подвижные соединения потеряли свободу маневра. Темп операции мгновенно упал, и возникла возможность парировать отдельные тактические угрозы, которых было не так уж много.
Немедленно началось наступление советских войск — в центре, в общем направлении на Смоленск, и на флангах. С 20 июля группа армий «Центр» переходит к обороне по всему внешнему фронту окружения.
Удар на Смоленск силами подтянутых резервных армий имел весьма ограниченный успех. Хотя удалось пробить «коридор» к окруженным войскам 16-й и 20-й армий, но этот «коридор» был узким и простреливался насквозь. Кроме того, пробивавшаяся к котлу с юга 28-я армия, в свою очередь, попала в окружение.
Значительно более опасными для немцев оказались действия на крайних флангах, где 22-я армия атаковала 57-й корпус в общем направлении на Великие Луки и поставила его в крайне тяжелое положение. Тем временем на юге 21-я армия взяла Рогачев и Жлобин, а кавалерийская группа Петровского начала охватывать южный фланг группы армий «Центр», давно уже висящий в воздухе. Немцы парировали эти контрудары, использовав дивизии, высвободившиеся под Минском, а также резервы ОКХ. Практически к концу июля эти резервы уже истаяли, будучи введенными в бой по частям для решения тактических задач в различных точках Смоленского сражения. Хуже распорядиться своим резервом было просто нельзя. В известной степени он оказался просто «снят с доски» — почти как советские армии прикрытия.
Итак, немцы добились новых крупных успехов, продвинувшись на 170–220 километров. Но теперь подвижные части вермахта окончательно оказались связаны совершенно не адекватными им задачам по блокированию окруженных войск. Наступать на восток было уже некому.
Сражение под Смоленском потеряло всякую форму. Советские армии пытались деблокировать окруженную группировку; это не привело к дальнейшим успехам, но заставляло противника все более и более расходовать свои силы. Причем речь шла о наиболее ценных кадрах элитных дивизий. Потери в танках во 2-й и 3-й танковых армиях составили 60–70 % их списочного состава. Остро проявилась проблема с моторесурсом. Только одной 3-й танковой армии срочно требовалось 300 новых моторов. В распоряжении же тыловых служб ОКХ «на все надобности» было 400 моторов. И их еще требовалось доставить к линии фронта.
Генерал–фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр», 4 августа заявил Гитлеру, прибывшему на Восточный фронт: «Дальнейшее наступление группы армий «Центр» я считаю, мой фюрер, опасным и предлагаю в сложившейся обстановке занять прочные позиции, чтобы переждать русскую зиму».
К началу августа план «Барбаросса» уже прекратил свое существование. Слишком много времени потеряли гитлеровские войска под Смоленском, под Таллином, на рубеже реки Луги, в районе Киева, где 1-я танковая группа завязла в русской обороне, так и не сумев превратить тактические успехи в оперативные. «Крупнейшее наступление вермахта захлебнулось… Сточки зрения немецкого военного искусства кампания была безоговорочно проиграна — поскольку первоначальный план был опровергнут, а для создания нового не было времени».
…К середине» июля Главное командование вермахта выходит из анабиоза и осознает, что три группы армий Восточного фронта ведут три совершенно различных сражения с совершенно различными целями, а сама операция «Барбаросса» окончательно приняла вид наступления по расходящимся направлениям. 30 июня, еще до начала Смоленского сражения; Гитлеру приходит в голову мысль повернуть соединения Гота и Гудериана на север. Однако это означало отказ от всякой активности в направлении на Москву, с чем не могло согласиться ни руководство ОКХ, ни командующий группой армий «Центр» фон Бок.
19 июля появляется на свет «Директива № 35», ориентирующая танковые соединения фон Бока на Валдайскую возвышенность (Гот, подготавливая наступление на Ржев, действовал в духе этой директивы). Однако 23-го числа из ниоткуда возникает «дополнение» к этой директиве, полностью меняющее ее характер и ставящее операции на Восточном фронте с ног на голову. Теперь предполагается каким–то образом объединить Гудериана (ведет бои под Смоленском и Ельней) с Клейстом (начинает прямое наступление на Киев с узкого плацдарма между Житомиром и Бердичевым) под общим руководством 4-й армии и направить эту группировку на Ростов и далее на Кавказ «вплоть до Баку». Армия Гота отправлялась на север, а группе армий «Центр» (где, как легко видеть, оставались лишь 9-я и 2-я армии без подвижных войск) предписывалось взять Москву.
Эту директиву без лишних слов отменили, и 12 августа выходит новый документ, нацеливающий войска группы «Центр» на Москву — то есть регистрирующий сложившееся положение дел как должное. Приказ, впрочем, остается на бумаге, поскольку наличные войска фон Бока втянуты в Смоленское сражение. В этих условиях у фюрера германской нации возник план одной из самых грандиозных операций Второй Мировой войны.
Сюжет четвертый: Умань и Киев — уничтожение Юго — Западного фронта
I
К началу Смоленского сражения обстановка на фронте группы армий «Юг» выглядит следующим образом:
6-я армия занимает позицию фронтом на восток — север–северо–восток от Сарн до Новограда—Волынского и далее до Житомира. Южнее, в «бутылочном горлышке» между Житомиром и Бердичевым наступает на восток 1-я танковая группа. 17-я армия прикрывает ее правый фланг, развертываясь на линии Проскуров — Черновцы — фронтом на юго–восток. 11-я армия вместе с подчиненными ей румынскими войсками медленно продвигается к Днестру, причем до 12 июля ей не удается форсировать его. 4-я румынская армия развернута вдоль Прута, она еще не перешла государственную границу. Советская оборона сохраняет свою целостность, но ее резервы исчерпаны. Оказать ей помощь Ставка не может, так как все ресурсы поглощает начавшееся в районе Смоленска решающее сражение.
М. Кирпоносу нечего противопоставить врагу, кроме жесткой обороны и постоянной активности 5-й армии, упорно атакующей «бутылочное горлышко». Со своей стороны и фон Рунштедт не может предложить никакой оперативной идеи, кроме наступления подвижной группы Клейста, которая должна же когда–то выйти на оперативный простор. Как и под Смоленском, под Киевом немецкие войска ведет в сражение не оперативный план, пусть даже самый неудачный, а простая инерция движения на восток.
В последующие дни трудности обеих сторон усугубились. 1-я танковая группа на узком фронте прорывается к Киеву и с разгона увязает в подготовленной позиционной обороне Киевского укрепленного района. Клейст оказывается в очень сложном положении: вся его армия сосредоточена в длинном и узком «мешке», свобода маневра отсутствует полностью, оба фланга находятся под давлением неприятеля. Но прямая угроза Киеву связывает руки руководству Юго — Западного фронта. Нет времени, чтобы правильно выстроить контрнаступление против войск Клейста, нет свободных резервов.
К этому времени Рунштедт окончательно понимает, что его план быстро взять Киев и примкнуть между Гомелем и Черниговым к южному флангу группы армий «Центр» полностью провалился. В условиях лесисто–болотистой закрытой местности, изрезанной несчетными притоками Припяти, протекающими в этом районе с юга на север, 6-я армия вермахта не может реализовать свои преимущества в силе и подвижности против 5-й армии Юго — Западного фронта. Брать Киев танками Клейста нельзя, это может сделать только пехота. Но скорость ее продвижения под Киевом не превышает одного километра в сутки.
С другой стороны, эти бои сковывают лучшие силы Юго — Западного фронта, что дает Рунштедту надежду отыскать слабое место в боевом построении русских. И тогда 1-я танковая группа резко поворачивает на юг. Это означает, что отныне группа армий «Центр» должна сама решать собственные проблемы: выигрывать Смоленское сражение и одновременно как–то прикрывать гомельскую «дыру». Но ценой отказа от единой стратегии всей военной компании Рунштедт получает шанс наконец–то достичь реальных тактических успехов на собственном участке фронта.
К югу от Белой Церкви 1-я танковая группа выходит на оперативный простор и начинает быстро продвигаться на юг, в направлении Николаева. Навстречу ей с запада устремляется 17-я армия, прорвавшая фронт между Жмеринкой и Винницей. 2 августа в районе города Первомайск немецкие войска соединились. Возник так называемый Уманский котел, в который попали 6-я и 12-я армии. По немецким данным, в плен попало свыше 100 тысяч солдат, 217 танков и 858 орудий. Поражение 6-й и 12-й армий действительно было полным, но приводимые в немецких источниках цифры вызывают сомнение. Во всяком случае, Е. Долматовский, непосредственный участник боев под Уманыо, в своем литературно–историческом исследовании «Зеленая Брама» утверждает, что к началу августа в обеих армиях физически не было столько людей и техники.
II
Успех Уманской операции отнес еще дальше к югу главную оперативную линию группы армий фон Рунштедта. Советские войска отходили за Днепр, однако оставили за собой крупный плацдарм в районе Одессы. 4-я румынская армия блокировала этот плацдарм и начала наступление на город, но успеха не имела и вошла в Одессу только после эвакуации ее гарнизона — 16 октября 1941 года.
Киев уже к началу боев за Умань был обойден на несколько сотен километров с севера и на несколько десятков километров с юга. 29 июля, сразу после прорыва 1-й танковой группы на Первомайск, Г. Жуков ставит вопрос о стыке Западного и Юго — Западного оперативных направлений. Начальнику Генштаба было ясно, что вести одновременно два сражения — за Смоленск и за Киев — в условиях полной потери инициативы на фронте Красная Армия не может. В действительности, как мы увидим, этого не могла позволить себе и победоносная на тот момент гитлеровская армия.
«…Наиболее слабым и опасным участком наших фронтов является Центральный фронт. Армии, прикрывающие направления на Унечу, Гомель, очень малочисленны и технически слабы. Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго — Западного Фронта. […]ЮЗФ необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго — Западного фронтов сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий. — А как же Киев? — спросил И. В. Сталин…»
…Киевская катастрофа многократно реконструирована и подробно описана историками с обеих сторон линии фронта. Но и сейчас трудно дать однозначную оценку решениям, принятым «на высшем уровне» в июле–августе 1941 года. Зная конечный результат, мы вправе утверждать, что упрямство Сталина, требовавшего во что бы то ни стало удержать столицу Украины, привело к самому тяжелому поражению во всей российской истории. Стратегическая и оперативная ошибочность решения «держать Киев» очевидна. Но вот на уровне «большой стратегии» появляются варианты…
— Киев придется оставить. На западном направлении нужно немедля организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа. Этот плацдарм противник может использовать для удара на Москву.
— Какие там еще контрудары, что за чепуха? — вспылил И. В. Сталин. — Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?
Это был последний доклад Г. Жукова на посту начальника Генерального штаба. Он отправляется командовать Резервным фронтом, проводить обещанное наступление под Ельней. Продолжается Смоленское сражение. Южный фронт в составе 9-й, 18-й и переданных сюда же остатков 12-й и 6-й армий вместе с левым крылом Юго — Западного фронта отходят за Днепр. Группа армий «Юг» окончательно теряет нить происходящего и оказывается под действием центробежных сил: 4-я румынская армия наступает на Одессу, 11-я — на Херсон, Каховку, Никополь, 1-я танковая группа через Кривой Рог развертывается веером на Кременчуг — Днепропетровск — Запорожье. 17-я армия занимает позиции по Днепру между Каневом и Черкассами, 6-я армия осаждает Киев и оказывает давление на 5-ю армию ЮЗФ, прикрывающую направление на Десну и находящуюся в контакте с 21-й армией Центрального фронта.
Несколько упрощая, можно сказать, что два советских фронта — Юго — Западный и Южный — обороняются в излучине Днепра. Западный и Центральный фронт участвуют в Смоленском сражении. Северо — Западный фронт сражается по линии реки Луга, озер Ильмень и Селигер.
Ситуация на юге осложняется с каждым днем. Немцам удается вбить клин между 37-й армией, защищающей Киев, и 5-й армией, действующей на Десне. Захваченный 23 августа плацдарм у села Окуниново не имел принципиального значения (наступать сколько–нибудь крупными силами из этого «медвежьего угла» при слиянии Днепра и Десны немцы не собирались, да и не могли), но тактические угрозы смежным флангам армий были достаточно серьезны.
