Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
После разрыва отношений с психопатическим супругом или супругой следует период мучительных тяжб за право проживания с детьми и общения с ними. Как в такой ситуации оградить детей от тяжелых переживаний? Когда один из родителей угрожает другому и использует детей для обострения конфликта, то и жертвы, и профильные государственные инстанции сталкиваются с серьезными проблемами.
В большинстве случаев пары сами договариваются о том, как они в дальнейшем будут взаимодействовать со своими детьми. Все проходят процедуру обязательной медиации, целью которой, в частности, является достижение соглашения о месте жительства ребенка и порядке общения с ним. Однако в некоторых ситуациях достичь договоренности бывает крайне сложно. В 10% случаев пары не приходят к согласию по этому вопросу. Тогда они обращаются в суд.
Многие приходят к совместному решению сразу, принимая условия, предложенные судьей, то есть заключают мировое соглашение.
В 5% случаев конфликт, связанный с ответственностью за детей, заканчивается судебным разбирательством. Около половины из них разрешается в ходе слушаний добровольным регулированием. Остальные дела находятся в производстве до вынесения судом окончательного решения.
Как правило, в такие трудноразрешимые конфликты вовлечены родители, имеющие расстройство личности. Порой обе конфликтующие стороны настроены воинственно, но чаще всего имеет место дисбаланс сил — властный отец, годами унижавший мать, или манипулирующая мать, державшая всю семью под своим жестким контролем, не желают уступать своих прав.
Когда такие отношения заканчиваются разрывом, начинается борьба за детей. Одна сторона требует совместного проживания с ребенком, другая выступает против этого, считая, что ребенку это не пойдет на пользу. Также могут возникать споры о порядке общения с детьми. Рассмотрим ситуацию на примере Сири и Отто.
Сири жила одна со своей восьмилетней дочерью Элиной. Она встретила Отто — внимательного и чуткого человека, который к тому же сразу нашел общий язык с ее дочкой. Спустя полгода Отто переехал к Сири. Вскоре она забеременела. Отто это не понравилось. Он считал, что они к этому еще не готовы, и настаивал на аборте. Но Сири хотела оставить ребенка.
После рождения Монса Отто мало-помалу стал меняться. Он уже не был тем добродушным человеком, которого она полюбила. Теперь он был недоволен всем, что делает Сири, в частности, он считал ее плохой матерью. По его мнению, она совершенно неправильно воспитывала Элину. Кроме того, он все время критиковал девочку.
Когда Монсу исполнилось полгода, Сири не выдержала и попросила Отто съехать. В ответ он заявил: «Я тебя уничтожу: у тебя не будет ни денег, ни детей».
После разрыва для Сири наступили тяжелые времена: запугивания по телефону, травля и ссоры по поводу того, как и когда забирать и привозить Монса. Со временем все немного успокоилось, у Сири появился новый возлюбленный, ей стало легче.
Однако в один прекрасный день она получила письмо от адвоката Отто и повестку — ее вызывали на встречу с посредником. Отто хотел забрать Монса. Сири в этом случае получала право на общение с сыном. Ее как будто парализовало. Она вспомнила угрозы Отто и до смерти испугалась. Значит, он говорил серьезно.
Ее сердце сжималось, когда она читала бумаги, присланные адвокатом Отто. Из текста следовало, что причиной пересмотра опеки было психическое состояние Сири. За несколько лет до этого, после разрыва с отцом Элины, Сири проходила лечение у психиатра, поскольку тогда ее мучила тревога и мысли о самоубийстве.
На встрече с посредником Отто заявил, что состояние Сири нестабильное и она не может исполнять родительские обязанности. Сири воспротивилась намерению отобрать у нее Монса и аргументировала свою позицию тем, что в этом возрасте ребенку лучше быть с матерью. Монсу на тот момент было полтора года.
Вскоре Сири получила повестку в суд. Экспертом по делу была назначена женщина. Сири дала свое согласие на то, чтобы та связалась с лечившим ее психиатром. Она хотела проявить волю к сотрудничеству. Эксперт серьезно отнеслась к диагнозу, который был поставлен Сири после разрыва с первым мужем. Негативное отношение Сири к Отто она истолковала как проявление все тех же проблем с психикой. В своем заключении, представленном в суде, она утверждала, что у Сири серьезные личностные проблемы, поэтому проживание с матерью может неблагоприятно сказаться на развитии Монса. Об Отто как об отце эксперт говорила только хорошее.
Судья положился на экспертное мнение и решил, что Монс должен жить с отцом. Мальчика забирали у матери и сестры и передавали в новую семью отца. Сири получила право на периодические встречи с сыном.
Сири жила в маленьком городке и боялась того, что люди начнут сплетничать о ней, как о несостоятельной матери. Она опасалась того, что Отто или кто-нибудь еще заявит на нее в органы опеки, и тогда она лишится еще и Элины. Она начала сомневаться в себе как в матери, впала в депрессию и вновь стала задумываться о самоубийстве.
Получив помощь и поддержку от близких людей, Сири потихоньку оправилась от потери Монса и обратилась к другому адвокату. Она обжаловала решение суда, и для его пересмотра был назначен новый эксперт, мужчина. Он совершенно иначе оценил родительскую компетентность Сири. К делу были привлечены новые свидетели. Поддержка и понимание окружающих придавали Сири сил. Теперь она увидела, какую игру ведет Отто. Когда дело было передано в окружной суд, она чувствовала себя уверенно и была полна решимости. Суд постановил, что Монс должен вернуться к матери. Мальчик на тот момент уже год жил у отца.
Отто не любил проигрывать. Он направил апелляцию в Верховный суд, но безрезультатно. Однако он не сдался и неоднократно говорил Сири, что не успокоится, пока ее не раздавит. Всякий раз он затевает ссоры, когда забирает или привозит Монса, регулярно пишет жалобы на Сири в органы опеки.
Сири задается вопросом, когда же закончится эта война против нее, в которой Монс используется как оружие.
Нет никаких гарантий того, что дело об определении места жительства ребенка будет решено разумно или справедливо. Это демонстрирует пример Сири, проигравшей дело в районном суде. Нет никаких гарантий того, что судья или назначенный эксперт, на чье мнение полагаются судьи, разберется в ситуации или обратит внимание на тревожные сигналы.
Существует множество примеров, подтверждающих, что людям, имеющим психопатические черты, нередко удается убедить экспертов в своей родительской состоятельности. Такие личности умеют отвести внимание окружающих от самих себя и направить его на негативные поступки, поведение, психическое здоровье и другие особенности противоборствующей стороны. Если противоборствующая сторона сломлена физически или психологически, находится в социальной изоляции и не уверена в собственных силах, ей нелегко произвести благоприятное впечатление на специалистов, экспертов и судей. Многие ведут себя негативно, что может восприниматься окружающими как нежелание сотрудничать. Жертва не умеет говорить о себе как о «безупречном и сильном» человеке так же хорошо, как это делает психопатическая личность. Серьезной проблемой для жертвы может стать то, что она зачастую не может доказать собственные утверждения.
Подвергаясь психологическому насилию, человек постепенно соглашается с тем, в чем его уверяет агрессор, и начинает сомневаться в себе. Эти душевное смятение и беспокойство могут быть использованы против жертвы. Семейные психотерапевты порой сталкиваются с родителями, настолько психологически подавленными тяжелыми отношениями с супругом (супругой), что их способность заботиться о ребенке бывает сильно снижена.
Многие жертвы также подвергаются критике и обвиняются в эскалации конфликта, если пробуют объяснить властям, что против них в суде выступает личность, имеющая психопатические черты. Поэтому мы рекомендуем: никогда не апеллируйте в суде к диагнозам, да еще неподтвержденным! Это редко производит положительный эффект. Говорите о действиях и событиях, а также о собственных чувствах.
Исход дела в суде решают не только компетентность экспертов и судей, их проницательность и опыт, но и предоставленные доказательства. Зачастую непросто доказать, что мать манипулирует и своим поведением наносит вред ребенку, и хотя этот факт озвучивается на заседаниях, на сказанное могут не обратить должного внимания.
Разрушительному поведению, выражающемуся в форме физического насилия, придается бóльшее значение, чем психологическому насилию. То же относится и к алкогольной зависимости. Если у матери или отца есть проблемы с алкоголем и к делу привлекались органы опеки, эксперт и судья едва ли сочтут, что ребенку следует жить с таким родителем. Однако множество примеров свидетельствует о том, что доказать факты пренебрежения родительскими обязанностями и психологического насилия над ребенком бывает непросто. К психологическому насилию в целом не относятся с должной серьезностью, несмотря на то что оно может нанести ребенку колоссальный вред. Поэтому, если существует конфликт по поводу определения места жительства ребенка, очень важно собирать доказательную базу, привлекать свидетелей, которые могут подтвердить высказывания, события, действия, в которых проявляется психологическое насилие.
Если с ребенком работал психолог, логичным будет привлечь его в качестве свидетеля. То же относится к учителям, воспитателям и другим лицам, регулярно взаимодействующим с ребенком.
Люди, имеющие психопатические черты, несостоятельны как родители. Это отчетливо демонстрируют истории Сольвейг, Сигрид и Ивара, которые приведены в первой главе. Отсутствие способности к эмпатии, непредсказуемость и незрелость взрослого вызывают в ребенке беспокойство и смятение. Психопатическая личность, которая плохо обращается со взрослым партнером, вряд ли имеет хорошие отношения с ребенком — это все та же личность, вне зависимости от того, с кем она вступает во взаимодействие. Такие люди могут относиться к каждому из собственных детей по-своему, один становится любимчиком, другой попадает в вечную опалу, однако и для ребенка-фаворита агрессоры не станут хорошими родителями.
Если в семье один взрослый несостоятелен как родитель, то от другого требуется умение вести себя зрело. Важно, чтобы он принимал ребенка таким, какой он есть, поддерживал его, был предсказуемым — надежным, последовательным в своих словах и действиях. Также важно, чтобы мать или отец умели разделить чувства и переживания ребенка, иначе он начнет их скрывать и замкнется в себе.
Это нелегко, особенно если мать или отец сами измучены настолько, что, возможно, страдают от тревоги или депрессии. Родители, поглощенные конфликтом, подчас способны фокусироваться только на противнике, теряя из виду ребенка.
Такие войны могут тянуться годами, разгораясь с подачи агрессивной стороны. Многим ответчикам приходится ходить на слушания десятки раз. Это тяжело как с психологической, так и с финансовой точки зрения, поэтому такая ситуация не может не сказаться на способности родителей заботиться о ребенке.
Нередко адвокат воинствующей стороны активно включается в игру, суть которой — вылить на противника максимально возможный объем грязи. Например, бывший муж одной женщины нашел ее дневник, в котором она писала о своем отчаянии и душевном состоянии. Он вырвал некоторые страницы и сделал копии, а адвокат использовал эти записи против женщины на суде.
Случается, что непосредственно перед судом одна из сторон заявляет на другую в органы опеки. Бывает, что уже после вынесения решения одна из сторон не успокаивается. Мать, имеющая алкогольную зависимость, продолжала создавать проблемы бывшему мужу, который получил право проживания с их сыном. Она звонила в органы опеки и заявляла, что отец оставил ребенка одного, он не может о нем позаботиться. «Если я не могу жить с нашим мальчиком, то и он в любом случае не может. Тогда лучше уж пусть он живет в детском доме», — говорила она. Ее целью прежде всего была месть.
Нередко такие родители манипулируют детьми. Ребенка, находящегося в том возрасте, когда его мнение учитывается судом при принятии решения, уговаривают переехать к родителю, у которого нет права опеки. Отец, ранее не проявлявший интерес к жизни сына, вдруг становится «суперпапой»: он организует для сына увлекательные прогулки, покупает ему новые гаджеты, спортивное снаряжение и т.п., чтобы привлечь на свою сторону.
Неприятные сцены при встрече и проводах ребенка к другому родителю также не являются редкостью. Чтобы защититься, многие ограничивают контакты с противоположной стороной, насколько это возможно, осуществляя всякое общение только в письменной форме или через адвоката. В некоторых случаях «передачу» ребенка производят в детском саду или в школе, иногда при посредничестве третьего лица.
Стремление одного родителя сделать все возможное, чтобы скомпрометировать и сломить другого — того, с кем у ребенка также существует близкий контакт, — плохо согласуется с желанием сделать все для того, чтобы ребенку было лучше.
Процедура медиации (или посредничества) подвергалась критике в связи с тем, что этот метод рассчитан на урегулирование конфликтов между равнозначными сторонами. По мнению экспертов, медиация не должна применяться в ситуациях, когда имеет место дисбаланс сил. То есть в случаях, когда в делах об определении места жительства ребенка один из родителей имеет выраженные психопатические черты. Существует множество примеров того, что обстоятельный и самоуверенный родитель, имеющий психопатические черты, выходил с процедуры медиации победителем, в то время как жертва, пребывающая в душевном смятении, была просто не услышана.
Адвокат и психолог Грета Нурхелле долгое время работала в сфере медиации по разрешению семейных конфликтов. Она также является авторизованным государственным медиатором и дает частные консультации.
«Не все проблемы можно решить при помощи медиации. Но если есть конфликт, то можно использовать различные подходы. Например, в ситуации, когда одна из сторон не в состоянии находиться в одной комнате с другой. Тогда медиацию можно проводить раздельно, так, чтобы стороны не встречались друг с другом», — говорит Нурхелле. Она неоднократно проводила полностью и частично раздельную медиацию, находя приемлемое для обеих сторон решение.
Как показывает ее опыт, вести переговоры с манипулятором непросто, но, используя юмор и апеллируя к лучшим сторонам его натуры, можно прийти к согласию. Она объяснят таким клиентам, на что он или она могут рассчитывать в данном деле, рассказывает о прецедентах. Таким образом, она уговаривает клиента согласиться с тем решением, которое сэкономит его деньги и избавит от множества проблем. Ее стратегия — не угрожать и не противодействовать непростому клиенту, поскольку это лишь осложнит ситуацию. Скорее, Грета Нурхелле пытается создать атмосферу, проникнутую уважением и достоинством. Если клиент увидит преимущества предложенной альтернативы, то прийти к соглашению бывает проще.
Нурхелле считает манипуляцию сознательно искаженным представлением или толкованием реальности, при котором манипулятор знает, что говорит неправду (Nordhelle, 2007). По ее мнению, психопат отличается от обычного манипулятора тем, что верит в ту реальность, которую описывает. Ее опыт свидетельствует, что с манипулятором можно договориться, но все осложняется, когда человек верит в то, что он прав. Также Нурхелле сталкивалась с людьми, совмещающими в себе черты психопата и манипулятора (Nordhelle, Mekling II, 2007).
«В делах об определении места жительства ребенка, в которых одной из сторон выступает личность, имеющая не столь выраженные психопатические черты, можно прийти к согласию, — частичные уступки помогают сбить воинственный настрой такого человека. Если же мне приходилось сталкиваться с ярко выраженным психопатом, то добиться соглашения путем медиации, к сожалению, было невозможно. В такой ситуации дело как можно скорее следует передать судье», — говорит Нурхелле.
Нурхелле также много работает со «слабой» стороной в войне родителей за ребенка, оказывая консультационную поддержку (Nordhelle, 2007). Женщина, которую годами критиковал и угнетал муж, может иметь крайне низкую самооценку, и в ситуации конфликта, связанного с детьми, чувствовать себя беспомощно. Если ей угрожали, она испытывает страх и ощущает свое бессилие. Тогда необходимо повышать ее самооценку, чтобы она справлялась с собственной жизнью, детьми и конфликтом. Однако многие находятся в душевном смятении, поэтому для этой цели им необходима профессиональная помощь. «Важно, чтобы тот, кто постоянно подвергается обману и манипуляциям, мог разглядеть в этом закономерность и узнать ее в высказываниях и поступках агрессора. Понимание придает сил. Она или он должны учиться реагировать головой, интеллектом, а не эмоциями», — говорит Нурхелле.
Приведем пример. Муж говорит: «Господи, ты опять позволила ребенку сделать все по-своему. Ей-богу, ты — безответственная мать». Она чувствует прилив адреналина, возмущается и начинает оправдываться, что-то объяснять и т.д. Тогда она делает то, чего он и добивался, — попадает в его ловушку.
Надо начать с того, чтобы выбраться из ловушки. Она должна изменить стереотип поведения в подобных ситуациях, осознать, что происходит. Нельзя показывать ему своих эмоций. Она не должна оправдываться или вступать в перебранку. Вместо этого ей следует проигнорировать выпад. Коротко ответить «как скажешь» и продолжить разговор по существу или сказать: «Я должна идти, мне надо успеть к зубному», например. Главное — не попадаться в ловушку, не втягиваться в спор, который он так хочет затеять. Увернитесь!
Такая стратегия не дает ему повода продолжить препирательства, и это поможет жертве справиться с ситуацией. Жертва будет чувствовать, что с каждым разом ей это удается все лучше и лучше.
Но что, если ее новая реакция настолько выбьет его из колеи, что он разозлится еще больше? Это возможно, и в такой ситуации потребуются выдержка и хладнокровие. Опыт Нурхелле свидетельствует о том, что со временем повышенная агрессия убывает.
Однако если муж прибегает к физическому насилию, есть основания быть настороже. Возможно, в этом случае женщине вообще не стоит вступать в диалог. Тогда ей необходимо обсудить с кем-либо способы защиты. Если есть доказательства того, что муж подвергает физическому насилию детей, не следует предоставлять ему возможностей общаться с ними один на один. При помощи медиации можно договориться о том, что общение будет происходить под наблюдением, или же добиться этого в суде.
«Умение справляться со своими эмоциями приходит не сразу», — говорит Нурхелле. Однако многие агрессоры видят, что высказывания, прежде порождавшие бурю эмоций, больше не вызывают автоматической реакции, что жертвы держат ее под контролем. Жертвы учатся быть наблюдателями и больше не дают играть собой. Вас могут возмущать слова агрессора, но лучше поделитесь своим возмущением с кем-нибудь другим. В таких ситуациях нужен «противовес» — тот, кто поймет и поддержит.
Что делать тринадцатилетнему подростку, который постоянно подвергается вербальной агрессии и получает негативные SMS от собственной матери? Если мать получила право на общение с ним, обязан ли он с ней встречаться? Что он должен ответить матери, которая пытается внушить ему чувство вины и упрекает его в том, что он переехал к отцу? Или, хуже того, угрожает покончить собой из-за того, что она живет совсем одна?
Нурхелле считает, что зрелые, достаточно взрослые дети могут научиться налаживать это непростое взаимодействие. В ее практике были такие примеры, когда подростки защищали себя, взяв на вооружение некоторые «приемы». «Так же как и взрослым, детям в первую очередь надо уметь распознать, обнаружить ловушку, понять, чего хочет добиться своими нападками мать (или отец). Если ребенок или подросток понимает, что все делается для того, чтобы его наказать, подавить, внушить ему чувство вины, — это уже много», — объясняет Нурхелле. Помочь ребенку осознать игру родителей может посторонний, например психолог. Следующий шаг — научиться «правильно» реагировать на обвинения и скрытые угрозы со стороны родителя: не отвечать на них, а постараться физически выбраться из ситуации. Например, ответить так: «Знаешь мама, мне нужно идти. Мы с другом договорились встретиться», или: «Я хочу в туалет».
Цель заключается в том, чтобы ускользнуть, не отзываться, избежать ловушки, в которую родитель хочет поймать ребенка. Таким образом ребенок или подросток может научиться преодолевать сложные ситуации, возникающие в процессе общения с «трудным» родителем. Фактически он научится распознавать манипуляции, что может еще не раз пригодиться ему в жизни.
Большинству детей, находящихся в такой непростой ситуации, требуется профессиональная помощь. Однако далеко не каждый специалист понимает специфику проблем, связанных с психопатией, поэтому необходимо найти имеющего соответствующий опыт врача или психолога. К счастью, таких специалистов становится все больше.
Не все дети способны применить вышеприведенные стратегии преодоления. Если в результате перенесенных посягательств у ребенка появляются серьезные психологические проблемы, его следует отгородить от общения с родителем, который травмирует его еще больше.
Некоторые дети до того боятся ехать к отдельно живущей матери или отцу, что реагируют слезами, недержанием мочи, замыкаются в себе или проявляют агрессию.
Фактически сложно пресечь общение, если вторая сторона настаивает на своих правах.
Когда ребенок подвергается «только» манипулированию и психологическому насилию — возможно, завуалированному, и это сложно доказать, пресечь или свести к минимуму общение с трудным родителем бывает непросто. Тем не менее некоторые, стараясь защитить ребенка, не позволяют другому родителю с ним встречаться.
Если порядок общения с ребенком определен судом, то изменить его можно, только если вы докажете, что встречи с родителем наносят ребенку вред.
«Если родитель ведет себя крайне негативно, прибегает к физическому или психологическому насилию, следует минимизировать общение ребенка с ним, а в некоторых случаях — полностью его пресечь, хотя бы на время. Выходные в обществе матери, которая беспрестанно подвергает ребенка нападкам и пытается внушить ему чувство вины, — это слишком. Нескольких часов общения раз неделю или раз в две недели может быть достаточно. Чтобы изменить установленный судом порядок общения, необходимо потребовать пересмотра дела», — говорит Нурхелле.
Она считает, что общение с такими родителями, несмотря ни на что, имеет ценность для ребенка. Ему нужно знать свои корни. Если в целях защиты ребенка контакт полностью пресекается, то у него возникает ощущение «незавершенности». В 15–16 лет у него может появиться жгучая потребность узнать своего отца или мать, и тогда он может испытать сильное разочарование. С этой точки зрения дозированное общение с проблемным родителем может быть полезным для ребенка.
Большинство детей надеются на то, что деструктивный родитель изменится и общение с ним будет приносить радость. Лишать ребенка этой надежды тяжело. Однако избежать этого нельзя. Необходимо объяснить ребенку, что некоторые взрослые не меняются. Не используя диагнозы напрямую, надо поговорить о том, что есть своего рода болезни, связанные с характером человека. И самое главное: необходимо объяснить сыну или дочке, что он или она не виноваты и не несут ответственности за то, что родитель поступает плохо, говорит что-то обидное, угрожает и т.д.
У консультанта и семейного психотерапевта Эйвина Аскьема богатый опыт работы с детьми, которые попали на линию огня в войне родителей. Ему встречались запуганные, грустные и замкнутые дети, а также «демонстративные» и тревожные. Все они были жертвами психического или физического насилия.
Аскьем считает, что стремление сделать для ребенка лучше подразумевает необходимость услышать ребенка: «В конфликтах об определении места жительства ребенка важно разрешить ему высказаться и прислушаться к его голосу. Его так просто заглушить, когда солировать начинают потребности и права родителей. Потребности ребенка в надежности и безопасности в этом случае в расчет не принимаются», — считает Аскьем.
Голос ребенка, конечно, учитывается — в суде. Однако специалисты и представители власти должны понимать, что многие дети, находясь в душевном смятении, могут не высказывать своего настоящего желания из страха обидеть одного из родителей или боясь наказания.
«Дети, живущие в неблагополучных семьях, испытывают эмоциональный хаос. Зачастую они не могут понять, что происходит между родителями. Кроме того, они вовлекаются в игру лояльности — дети боятся принять чью-либо сторону. Они могут любить мать или отца, несмотря на то что она или он является агрессором. Иногда папа добр, иногда зол. Они любят доброго папу. Некоторые дети следуют порядку общения с родителем, чтобы защитить сестру или брата. Одни дети надеются, что папа (или мама) изменится, станет добрее. Другие соглашаются на установленный порядок общения ради сохранения мира и спокойствия в доме. Ведь если они откажутся, будет столько шума», — говорит Аскьем.
Часто случается, что эксперты придают большее значение словам родителей и лишь мимоходом общаются с самими детьми. Бывает, что эксперт наблюдает благополучное взаимодействие между детьми и родителями, но делает поспешные выводы. Также в беседах с экспертами или судьями дети могут побояться сказать правду. Ребенок понимает, что мама или папа узнает о том, что он сказал, и тогда может наступить расплата.
«Тем не менее надо доискиваться правды. Необходимо создать все условия для того, чтобы ребенок почувствовал себя в безопасности и смог рассказать о себе. Поэтому, чтобы понять его переживания и узнать, чего он действительно хочет, следует отдавать больший приоритет беседам экспертов с ребенком», — уверен Аскьем.
Его опыт свидетельствует, что в делах по определению места жительства ребенка и порядку общения с ним права родителей, как правило, в приоритете перед потребностью ребенка в безопасности. «Как будто существует неписаное правило — общение должно продолжаться, пока ситуация не доведена до крайности. Как будто существует негласная позиция — дети должны выдерживать определенную порцию негативных эмоций в обостренном конфликте между взрослыми.
Мало того, что дети переживают развод родителей, многие из них страдают от психологических травм, полученных ранее и, вероятно, связанных с причинами разрушения семьи. Как правило, детям непросто говорить об этом, потому что они не осмеливаются. Или просто не находят слов, чтобы описать всю тяжесть прежней жизни. К тому же дети, подвергавшиеся посягательствам продолжительное время, по опыту знают, что их желания и потребности никогда не удовлетворяются.
Этот опыт порождает заведомое неверие ребенка в то, что его потребность может быть удовлетворена. Порой дети рассказывают, что их выбор определяла тоска по родителю, но в реальности взрослый не оправдывает детских надежд. В результате ребенок вновь чувствует себя отвергнутым и попадает в безвыходную ситуацию, когда он вынужден существовать с трудным родителем на одной территории.
Нередко развод родителей влечет за собой столько негативных обстоятельств, что детям становится не под силу со всем этим справиться, их плечи опускаются, они замолкают, принимают то, что есть, и стараются выжить, как могут. Они привыкли покоряться и продолжают это делать», — говорит Аскьем.
Аскьем считает, что в ожесточенных конфликтах взрослых потребности детей упускаются из виду, и многие дети не имеют возможности отстоять свои права. «Учитывая эти обстоятельства, крайне важно, чтобы всякий взрослый, вступающий в профессиональное взаимодействие с ребенком, принимал его сторону. И с полной отдачей, используя свои знания и интуицию, не жалел времени, а делал все от него зависящее для того, чтобы ребенку было лучше», — говорит он.
Для этого необходимо знать, какие последствия для ребенка имеют разного рода посягательства. На сегодняшний день специалисты, и не в последнюю очередь работники правовой системы, недостаточно осведомлены в этом вопросе. Аскьем убежден, что следует проводить обязательное обучение судей, чтобы они могли лучше понимать детские реакции, являющиеся последствиями психологической травмы. Сейчас недостаточная осведомленность работников правовой системы наносит вред здоровью детей, считает Аскьем.
В некоторых случаях, когда ребенок очень боится встречи с одним из родителей, Аскьем рекомендует второму родителю пресечь это общение, даже если его порядок установлен судом. «Я видел детей, которые мочились, дрожали и плакали, умоляли о том, чтобы им разрешили не встречаться с мамой или папой. В такой ситуации необходимо немедленно обратиться к детскому психологу или психиатру и не допускать общения ребенка с родителем, подвергающим его насильственным действиям».
Игнорирование установленного судом порядка общения с ребенком может быть истолковано другой стороной как проявление враждебности. Вероятно, что это спровоцирует ответные действия. Однако Аскьем поддерживает родителей, которые избавляют ребенка от мучительного общения. «Проще жить с тем, что ты пресек общение, чем принуждать к нему ребенка. Во всяком случае, вы попытались и сможете впоследствии рассказать об этом ребенку. Это очень сложный вопрос, у многих нет ресурса для того, чтобы препятствовать решению суда. Но порой для матери или отца это является единственной возможностью защитить своего ребенка», — говорит Аскьем. Если вы находитесь в такой ситуации, то лучше прерывать общение после консультации с адвокатом.
Ниже приведены рекомендации консультанта по семейным вопросам.
Дети, пережившие травмирующие события, могут нуждаться в профессиональной помощи. Для разных ситуаций разработаны различные психотерапевтические подходы.
(Читайте о терапии в главе 3.)
Войти с помощью соц. сетей: