19
Михран взял командование на себя.
Он подтянулся на руках, покачался над планширом, спрыгнул на палубу и приказал всем вернуться в лодку; Бруни и Слоти он велел сесть к веслам. Помог Эдвину притащить Синеуса с уступа (славянин кричал от боли); Торстену дал наказ попридержать судно до той поры, пока все не взберутся на борт, а затем оттолкнуть лодку от берега и хвататься за весло, как только он перевалится на палубу через корму.
И тут же ближайший поток — быстрый и темный — подхватил лодку. Ее облизнула шелковым языком река, судно выровняло ход, и Сольвейг увидела, как спешит, спешит оно по волнам меж камней и валунов. На мгновение ей показалось, будто не плывет корабль, а летит над поверхностью воды, быстро и бесшумно, словно огромная морская птица.
А затем лодку повернуло вбок. Торстен опустил весло и попытался вернуть ее в прежнее положение.
Но неведомо было ему, что их поджидал подводный камень. Весло с хрустом переломилось, ударив Торстена прямо в лицо, а корабль закрутило и понесло по течению вперед кормой.
Сольвейг увидела, что река разливается. Громадные скалы отступили, и вода замедлила ход. Река ластилась к лодке и фыркала. Девушка стояла, сама не своя, цепко держась за планшир.
Она почувствовала, как чья-то крепкая рука приобняла ее за плечо. Это был Эдвин. Несколько минут они постояли рядом, вглядываясь в волны, что лениво плескались кругом.
— Будто ничего и не случилось, — медленно проговорил Эдвин.
Но они знали, что все было на самом деле: и стрела, пронзившая горло Рыжего Оттара, и рана Синеуса, и ужасающий седьмой порог… Они знали, что мир уже никогда не будет для них прежним.
Сольвейг повернулась к спутнику и спросила:
— Что с Синеусом?
— Я схватился за древко и протолкнул стрелу сквозь его ногу, — перекрестившись, серьезно отозвался Эдвин. — Да будет воля Твоя.
Не дожидаясь указаний Михрана, команда тихо разошлась по своим местам. Лица всех были мертвенно-бледны.
Бруни и Слоти передвинули свои сундуки и сели к тяжелым веслам. Торстен спустился в трюм в поисках запасного руля, Одиндиса опустилась на колени перед раненым юношей. Бергдис сняла с крюка котел и хмуро в него уставилась…
— Ты была с ним у носа, — обратился Эдвин к Сольвейг. — Что там произошло?
Девушка начала было рассказывать, но тут они увидели, что внизу, в ветвях упавшего дуба, покачивалось, раскинув руки, бездыханное тело. То был Рыжий Оттар. Стрела печенегов еще торчала у него изо рта.
Эдвин и Сольвейг позвали остальных, стали указывать вниз и словно пробудили товарищей ото сна. Бруни со Слота яростно заработали веслами, гребя назад. Одиндиса с Сольвейг присоединились к ним. Вчетвером им удалось развернуть лодку. Бард и Брита побежали к носу корабля. Одиндиса распростерла руки и держала их, точно была богиней, что приветствует Рыжего Оттара у врат Асгарда.
Гребцы остановили лодку у самого дерева. Его ветви удерживали корабль так же, как они держали и баюкали тело Рыжего Оттара. Торстен с Михраном спустились с судна и, стараясь не упасть со скользкого ствола, подошли с обеих сторон к шкиперу и взяли его под руки.
Множество рук потянулось за телом и подняло его наверх.
«Что теперь? — думала Сольвейг. — Что дальше? Что мы собираемся делать?»
Путники недолго постояли плечом к плечу над телом своего предводителя. Все молчали. Все чувствовали, что остались без защиты и не знают, что им делать. Им было страшно.
— Гребите, — приказал им Михран. — Гребите, продолжайте грести. Вода здесь спокойная, но печенеги еще близко…
Он быстро окинул взглядом берега, и вслед за ним осмотрелась вся команда.
— Мы будем грести до самой темноты. Потом нам нечего будет бояться, и мы сможем привязать лодку.
— Мы должны разжечь погребальный костер, — предложила тем же вечером Бергдис. — Мы должны отпустить Рыжего Оттара.
Голос ее звучал хрипло. Она положила тяжелую, всю в чешуйках, руку на плечо Эдит и сказала:
— Бедная девочка!
Эдит вздрогнула в испуге, затем всхлипнула.
— Святой Григорий, — объявил Михран.
— Что? — спросила Бергдис.
— Самый священный остров.
— Христианский?
Михран покачал головой:
— Так называет его император Миклагарда. Очень священный остров, потому что на нем приносят жертвы и русы, и викинги.
— Где он находится?
— В двух днях пути.
Бергдис оглядела спутников.
— Там растет огромный дуб, — сообщил им проводник. — Старый как мир. Все путешественники совершают жертвоприношения у его корней.
— Мы принесем в жертву собственного вождя, — пробормотал Бруни.
И на сей раз Торстен был с ним согласен:
— Да, это очень, очень большая жертва.
— Хорошо, — отозвалась Бергдис. — Нам надо завернуть его в шкуры и положить в трюм.
— Подальше от мух, — заметила Одиндиса.
— А на том острове безопасно? — спросила Брита.
— Больше никаких печенегов, — успокоил ее Михран. — Они позади. Все печенеги остались позади.
— Что же впереди? — спросила Эдит, качая головой.
Бергдис уставилась ей в глаза и ответила:
— Наша судьба.
— В такие времена, — добавил Торстен, — ни к чему пытаться заглянуть далеко за горизонт. Давайте лучше посмотрим, что нас ждет в следующую минуту.
— От Святого Григория, — продолжал Михран. — Всего четыре дня пути до Черного моря, а оттуда…
Бергдис лишь отмахнулась от его слов:
— А кто сказал, что мы поплывем дальше? Многие из нас думали, что идти на юг от Киева — это большая ошибка. — Тут она снова положила руку на плечо Эдит. — Торстен прав. Сначала самое главное.
Некоторые отвели от нее взгляд и уставились себе на ноги, словно зная, о чем она заговорит.
— Я не буду спрашивать вас, кто желает умереть вместе с Рыжим Оттаром, — ледяным тоном произнесла Бергдис. — Я не буду спрашивать… — Торстен тяжко вздохнул и переступил с ноги на ногу. — Потому что у нас нет выбора.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Сольвейг.
— Я имею в виду, — ничего не выражающим голосом продолжала та, — что у Рыжего Оттара была всего одна рабыня.
Сольвейг повернулась к Эдит, переступив прямо через тело Оттара.
— Тень! — крикнула Одиндиса. — Держись от него подальше!
Девушка с любовью поглядела на подругу. Щеки Эдит зарозовели, словно спелые яблочки, а темные глаза — блестящие, точно ягоды черники, — округлились. Она подумала, что сейчас, наверно, ребенок пинается в ее животе.
Сольвейг схватила руку Бергдис и сняла ее с плеча Эдит.
Никто не сказал ни слова. Ни единого слова.
Сольвейг набросилась на своих спутников:
— Торстен! А ты, Бруни? Слоти!
— Замолчи, девочка, — скрипучим голосом процедила Бергдис.
— Вы что, не остановите ее? — потребовала ответа Сольвейг. — Ничего не скажете?
— Таков обычай, — отозвалась Бергдис. — И так было всегда.
— Кто это сказал?
Брита отважно подошла к Сольвейг и схватила ее за руку.
— Кто? — повторила та и заплакала.
Взгляд Бергдис словно пригвоздил Бриту к месту. Стряпуха сказала ей:
— Отныне ты обязана мыть Эдит ноги. А ты, Одиндиса, подготовь ей одежду для погребального костра. Теперь вы, мужчины. Вы знаете, как это делается. Каждый из вас должен будет сказать этой… рабыне: «Скажи своему хозяину, что мы делаем это из нашей любви к нему».
Сольвейг слушала и ужасалась.
— Слоти! — завизжала она. — Ты же христианин. Ты не можешь просто так стоять и слушать.
— Сольвейг! — прошипела Бергдис.
Сольвейг не обратила на нее никакого внимания.
— Эдвин! — зарыдала девушка.
Эдвин поднял вверх обе руки:
— Вы северяне, а я нет.
Он посмотрел на Сольвейг долгим, спокойным и многозначительным взглядом.
— Эдит из Англии, — продолжила она уже спокойнее. — И ты из Англии. Она христианка, и ты христианин.
Теперь взгляд Эдвина стал колючим.
— Заткните ей рот! — раздраженно потребовала Бергдис. — Как смеешь ты перечить мне и богам?
Но так же, как никто не поспешил на помощь Эдит, никто не пошевелился, чтобы сдержать Сольвейг.
— Мужчины, — презрительно проговорила Бергдис. — Какие же вы мужчины. Только наполовину.
И все же никто не тронулся с места.
— Если только, — медленно произнесла Бергдис, — Сольвейг не захочет занять место Эдит… — В ветвях упавшего дуба чирикали пташки. — Или умереть вместе с нею.
— Нет, — прервал ее Торстен. — Это не годится. Сольвейг — дочь свободного человека, она не рабыня.
Бергдис выдвинула подбородок и снова, к ужасу Сольвейг, обратила внимание на Эдит.
— Мужчины, — сказала она. — Ты, Торстен, и ты, Бруни, Слоти, Михран…
— Я нет, — отказался Михран.
— Эдвин.
Англичанин покачал головой:
— Нет, нет.
Бергдис фыркнула.
— Синеус! Ах да, он же стонет в трюме. Тогда ты, Бард. Будь мужчиной! Так, теперь все вы встаньте в круг и соедините руки так, чтобы рабыня смогла на них стоять. Я подскажу ей слова.
Трое мужчин и Бард сделали то, что велела им Бергдис. Послушалась ее и Эдит.
«Она будто в полусне, — подумала Сольвейг. — Будто от нее осталась лишь тень».
Эдит повторяла слова, что подсказывала ей Бергдис. Голос ее звучал будто из потустороннего мира.
— Смотрите! — нараспев произнесла она. — Я вижу отца и мать. — А затем: — Смотрите! Я вижу моего хозяина, восседающего в Асгарде. Как зелено здесь, как прекрасно. Юноши и мужи сидят с ним рядом. Рыжий Оттар призвал меня, а потому отпустите служить ему.
— Поставьте ее обратно! — приказала Бергдис, и Бард тут же поспешил к матери.
— Что это было? — скорбно вопросила Сольвейг.
— А ты как думаешь? — резко осадила ее Бергдис.
Сольвейг не ответила, ее трясло.
— Она посмотрела из нашего мира в тот, другой, — объяснила Бергдис.
И тогда Сольвейг заметила, что женщина надела тот же самый браслет из костей, что был на ней, когда та приносила в жертву цыпленка после того, как они спаслись от призрачного корабля и ночного шторма.
Сольвейг всхлипнула и зарыдала. Она отвернулась, но Эдвин поймал ее за локоть.
— Успокой Эдит, — сказал он ей негромко. — Да, успокой ее. Но не спорь с Бергдис. Она очень опасна.
С этими словами англичанин проводил Сольвейг обратно к команде, собравшейся вокруг Рыжего Оттара.
— Погляди вверх! — хрипло приказала Бергдис. Сольвейг приподняла тяжелые веки, но Бергдис обращалась не к ней, а к Эдит: — Погляди вверх, на Асгард, где тебя дожидается твой хозяин.
Эдит беспрекословно подчинилась.
Сердце Сольвейг бешено заколотилось. Но ведь это случится не сейчас, правда?
А потом она вспомнила про погребальный костер… про священный остров… два дня пути.
Ее спутники начали расходиться по делам. Торстен спустился за борт, отвязал разломанные остатки рулевого весла и заменил его новым. Брита с Бардом вычерпывали воду из трюма. Эдвин и Одиндиса склонились над Синеусом.
Вскоре Бруни и Слоти вытолкнули лодку из зеленой колыбели и сели к веслам.
«Жизнь, — подумала Сольвейг. — Такая прекрасная, такая пугающая. В ней столько боли. Что там Эдит говорила про то, что надо ожидать худшего и наслаждаться теми крохами радости, что нам отпущены?»
Она уставилась на бешено вертящиеся крохотные водовороты, которые поднимал Слоти своим веслом, опуская его в реку. Затем посмотрела вверх на барашек облака, зависший прямо над ней. Девушка вдохнула сладостный аромат цветущих лип, и слезы заструились по ее лицу.
Сольвейг отправилась посидеть на корме, где ее поджидала Эдит, покорная и жизнерадостная.
«Я бы не смогла вести себя так отважно, — подумала Сольвейг, — если бы меня ждала смерть. Как у нее это получается? Она же не может никуда сбежать, в эдакой-то глуши. Да и куда ей идти? Может, она рассчитывает, что мы ее спасем? И почему мужчины ничего не сказали Бергдис? Слоти просто трус. Даже если бы остальные и думали, что надо сжечь Эдит, он-то с ними не согласен. Но никто так и не думает. Мне кажется, они просто боятся Бергдис».
Целый водопад мыслей бурлил и бушевал в голове Сольвейг, пока Эдит, сидя с ней рядом, рассказывала, что ей больше не придется готовить еду и что она верит, будто в загробном мире встретится не с Рыжим Оттаром, а со своим настоящим мужем. И как она собирается попросить Эдвина, если тот вернется в Англию, найти Вульфа и Эмму и рассказать им обо всем, что с ней случилось. И о том, что она знавала женщину, что на самом деле понимала язык птиц. Эдит замечала по дороге все девственно-белые цветы, кроваво-красные ягоды и тисовые деревья, мрачные, точно сама смерть.
Все два дня Сольвейг была объята все той же тревогой, но к ней вернулась способность разумно мыслить. Она то и дело старалась незаметно подойти к кому-нибудь из спутников и поговорить.
Она спросила Бруни, Одиндису, а затем и Торстена, правда ли они считают, что принести в жертву Эдит будет правильно. Она сказала им: да, люди умирают в сражениях за то, во что верят, или за своего вождя. Так погибли многие при Стикластадире. Она сказала: я знаю, что женщины и дети часто попадают в битву против своей воли, как случилось с Эдит, когда шведы напали на датскую деревушку в Англии.
Она сказала: если человека убили без веской причины, его семья вправе отомстить. Но, спрашивала она, разве это справедливо — отправлять на смерть невиновного? Как Рыжему Оттару поможет смерть Эдит? Он был так доволен… Разве не хотел он, чтобы Эдит стала матерью его ребенка? Эдит не сделала ничего дурного. Разве правильно ее убивать?
Снова и снова обращалась Сольвейг к своим товарищам, но они не отвечали ей.
— Богам важно, что хорошего и что дурного сделал Оттар в своей жизни, — провозглашала она. — Разве не так? И чем поможет ему смерть Эдит? Чем?
Слота согласился с ней:
— Это неправильно и противоречит Божьим законам. В Библии сказано: «Око за око, зуб за зуб». Но Эдит не причинила никому вреда.
— И ты ничего не сказал, — уличила его Сольвейг. — Ни слова!
Слота кивнул:
— Ты поступила очень храбро. И наверно, не вполне осознаешь это.
— Я сказала то, что чувствовала.
— Вот именно. Но, Сольвейг, тебе следует понять, что в твоих силах, а что нет.
Девушка не ответила.
— Ты ничего не сможешь сделать для Эдит. Смирись. Тебе придется смириться. И необязательно при этом думать, что это правильно.
Сольвейг яростно тряхнула волосами.
Затем она обратилась к Эдвину.
— Я видел такое и раньше, — ответил он. — А ты — нет.
— И что там происходит? — спросила Сольвейг слабым голосом.
Эдвин покачал головой и спокойно ответил:
— Тебе необязательно знать. Это отвратительно. — Сольвейг затрясло. А англичанин продолжал: — Порой необходимо забрать чью-то жизнь. В Англии, как и в Норвегии, есть свои законы. Если ты совершаешь что-то особенно ужасное, то должен будешь умереть. Но не так. Так мы не делаем никогда.
— Расскажи мне, — попросила Сольвейг, все еще дрожа.
Эдвин положил руки ей на плечи.
— Торстен и Бруни… возможно, они и слышали о сожжениях, — поделился он с девушкой. — Но по их лицам видно, что они никогда такого не видели. И никогда не участвовали. Если бы они знали, что им предстоит сделать…
Эдвин помолчал немного и продолжил:
— Я повторяю тебе, Сольвейг. Опасайся за свою жизнь. Опасайся Бергдис.
Сольвейг кивнула. Эдвин поднял указательный палец к ее щеке и стер слезу.
— Ангел смерти, — медленно промолвил он.
Девушка вздрогнула.
— Этот ее браслет. И разделочный нож. Ты понимаешь?
Сольвейг снова кивнула.
— Оставь ее мне.
Когда приплыли к острову Святого Григория, первой на сушу сошла Бергдис. Она провела всех к огромному старому дубу и там, стоя бок о бок с Эдит, заговорила:
— Дуб поднимается, дуб падает. Здесь и сейчас наш долг — соорудить погребальный костер, принести жертву и освободить дух Рыжего Оттара.
Эдит с нежностью посмотрела на Сольвейг. То был долгий, долгий взгляд.
«Она передает мне свою силу, — подумала девушка. — А ведь все должно быть наоборот. — Она сглотнула. — Меня зовут Сильной-Как-Солнце, но я не такая».
Но тут она увидела, какими глазами Эдит смотрит на своего соотечественника — в них читался дикий ужас, словно она узрела, какой будет ее смерть. Эдит поднесла руки к горлу и опустила их на грудь.
Эдвин глотнул воздуха и рванулся вперед, своей грузной фигурой заслонив соплеменницу от Бергдис.
Глаза ее недобро сверкнули.
— Нет, — очень громко и отчетливо сказал Эдвин. — Рыжий Оттар может примириться с богами без посторонней помощи…
Бергдис злобно зашипела.
— Ему не нужна помощь этой женщины. Этой безгрешной женщины. Этой верной женщины, что носит под сердцем его ребенка.
Бергдис оглядела спутников диким взглядом.
— Мужчины! — рявкнула она. — Заставьте его замолчать! Он чужак. Во имя Рыжего Оттара! Во имя богов!
— Этой безгрешной женщины, — повторил Эдвин громче. — Вашей спутницы. Вашего друга.
Рука Бергдис потянулась к поясу. Она выхватила нож, но Эдвин схватил ее за запястье.
И тогда Ангел Смерти закричал. Она пинала англичанина, и бодала, и стучала левым кулаком по его широкой груди.
Но Эдвин ее не отпускал. Он стиснул зубы, сжал руку еще сильнее, и Бергдис оставалось только покориться.
