6
Сольвейг просидела полночи, не смыкая глаз, и вырезала при свете огня. Сначала она, выполняя сделку с тремя торговцами, закончила кленовый гребень, а затем приступила к свирели из моржовой кости.
Она вырезала и пыталась заглянуть в будущее…
«Я не знаю, что решит Рыжий Оттар, — думала она. — Та огромная женщина с рыбьими руками против меня. Вигот очень хорош собой, но сам знает об этом. И я не очень ему доверяю. Но если они откажутся меня взять? Что же тогда мне делать?
Заглядывать в будущее и вспоминать прошлое… Я не жалею, что оставила Асту. Она не будет обо мне слишком горевать. Но мне грустно, как подумаю, что она сидит дома одна, без мужчины. Некоторые люди сами творят свою судьбу, а другие, вроде Асты, становятся ее жертвами. И именно тогда на пороге раздаются тяжелые шаги отчаяния…»
На рассвете Сольвейг отдала свирель Турпину:
— Если будешь играть на ней с утра, печаль отступит от тебя на целый день.
— А кто это говорит, что я печален? — нахмурился он.
— Я.
Турпин серьезно посмотрел на нее, а потом неловко, по-медвежьи, обнял:
— Пусть боги приведут тебя к отцу.
Было еще темно, когда Сольвейг и торговцы вернулись вдоль речного берега, мимо амбара и солодовни к складу Рыжего Оттара. Сольвейг несла с собой небольшой сверток с одеждой, оленью полость и мешочек с костями.
— Ну что ж, — объявил Рыжий Оттар. — Мы решили взять тебя.
Сердце Сольвейг подпрыгнуло у нее в груди.
— Но не думай, что все об этом только и мечтали, — добавил он. — Вовсе нет.
«Та рослая женщина, — подумала Сольвейг. — Кто же еще?»
— Но команда есть команда, — продолжил шкипер. — И мы должны ладить друг с другом.
— Я буду с вами ладить, — сказала Сольвейг.
— А то как же! — Рыжий Оттар повернулся к высокой женщине и кивнул ей: — Бергдис. И ты, Одиндиса.
Жена Слоти и Бергдис выступили вперед и встали бок о бок с Сольвейг.
— Вот! — воскликнул Рыжий Оттар. — Вот твои ближайшие товарищи. И разумеется, грести и вычерпывать воду вы тоже будете вместе. Они — опытные мореходы, мы отправлялись с ними в плавание больше дюжины раз. Они будут наставлять тебя и предупреждать об опасности. И они отвечают за тебя передо мной.
Сольвейг не могла не почувствовать, что Бергдис наседает на нее своим горячим плечом, а со стороны, где стояла Одиндиса, будто веет холодом.
— И если с тобой приключится что худое, — нарочито медленно проговорил Оттар, — то же будет ждать и их самих…
Он помолчал.
— Ты слышал, что я сказал, Турпин?
— Да.
— Я клянусь в этом, друг. — Рыжий Оттар помахал указательным пальцем. — Ну что ж. Пятеро мужчин, четыре женщины, двое детей. Одиннадцать человек в команде. У каждого есть свои обязанности, и каждый принес с собой свои умения. Ты, Сольвейг, умеешь вырезать и заплатишь мне за дорогу своими работами.
Сольвейг кивнула.
«В нем есть сила, — подумала она. — Мне это по душе».
— Ты должна будешь помогать Бергдис в стряпне и служить подмастерьем у нашего резчика и кузнеца, Бруни Черного Зуба. Все понятно?
— Да, — ответила Сольвейг.
— Может, ты думаешь, — продолжал Рыжий Оттар, — что, как только мы окажемся в море, у нас появится куча времени? Так не бывает. Дела находятся всегда. — Он повернулся к Торстену: — Так когда мы можем отчаливать? Что скажешь, Торстен?
Торстен ответил, что установилась хорошая погода.
— И не только погода. Ветер будет дуть нам прямо в спину.
— Ветер будет дуть в спину нам, а мы — моему сопернику Ульрику, — сказал Рыжий Оттар. — Он уплыл еще прошлой ночью.
— Тогда завтра на рассвете, — провозгласил Торстен.
— Когда мы оставим озеро позади и отправимся в открытое море, — рассказывал девушке шкипер, — сперва нам на пути попадутся Аландские острова. Один большой и сотни маленьких — будто месяц в окружении звезд. Дотуда плыть два дня и две ночи.
— Мы направимся прямиком к островам, — сказал Торстен. — Если ветер не переменится.
— Аланд, — проговорила Одиндиса нараспев. — Остров, населенный чародеями.
— Пфф… — сплюнул Рыжий Оттар и бросил на жену Слоти колючий взгляд.
— Знаешь, иногда я вижу то, чего не видят другие, — продолжала Одиндиса.
Шкипер хлопнул в ладоши:
— Вздор!
Одиндиса повернулась к Сольвейг и посмотрела на нее полудиким рассеянным взглядом, будто застыла между мирами.
— Значит, Аланд, — повторил Торстен. — А потом на восток, все время на восток, до Ладоги. Идти от Аланда будем пять дней и пять ночей, никак не меньше.
— Я видела, как двое плясунов превратились в камни, — мечтательно сказала Одиндиса.
— Одиндиса! — рявкнул Рыжий Оттар. — Я от тебя мокрое место оставлю!
— Может, мне показать девочке корабль? — спросил Торстен.
У Сольвейг екнуло сердце. Она не могла дождаться мига, когда расспросит кормчего про отца.
Но Рыжий Оттар сказал, что пойдет с ними вместе:
— Мне нужно проверить груз.
— Мы его уже проверили, — возразил ему Бруни Черный Зуб. — Слоти и Вигот уже на борту, сторожат.
— Все равно.
Сольвейг заметила, как гордится своим судном Рыжий Оттар. Проходя по причалу, он похлопал его по обшивке.
— Дуб, — объявил он. — Тес из дуба, только недавно срубили. Я был в том лесу, когда раскалывали деревья для моего корабля. Ему ведь всего годочек.
— Какой красивый! — воскликнула Сольвейг.
— Посмотри на эти изгибы, на эти очертания!
— Похож на волны, — сказал Торстен. — И на мою жену.
— А эта морская красавица и есть моя жена. Киль целиком сработан из отличной древесины. Знаешь что-нибудь о кораблях?
Сольвейг покачала головой:
— Нет, почти ничего. О рыбацких лодках и яликах могу рассказать, но я никогда не ступала на судно, которое было бы хоть вполовину так прекрасно, как это.
— Ну так заходи! — пригласил ее шкипер. Его глаза, рыжие, как мех лисицы, ярко сияли.
О! Пока Рыжий Оттар вышагивал с ней от носа к корме и обратно, а потом поперек корабля, она ощутила такую легкость в душе, что едва касалась ногами палубы. В ее ушах звенели строки, которые нередко произносил отец:
О мой скакун ретивый, конь морей,
Кричит кроншнеп — и снова сердце ввысь
Мое стремится, снова думы все
Помчались вдаль, над золотом и блеском…
— Измерь его, — приказал Сольвейг Рыжий Оттар. — Познакомься с ним!
И все трое снова зашагали бок о бок от кормы к носу. Сольвейг вслух считала шаги.
— Четырнадцать, — сказал она. — И четыре в ширину.
Рыжий Оттар крякнул и кивнул. Торстен тайком подмигнул Сольвейг.
— Еще не совсем выросло судно, а, шкипер? — спросил он.
— Это корабль богов! — ответил тот. — Таким, как вы, его не оценить по достоинству.
— Тут нельзя знать наверняка, — возразил Торстен. — Иным ладьям лучше оставаться на берегу.
— Парус двадцати футов в высоту и двадцати в ширину, — обратился Рыжий Оттар к Сольвейг. — А погляди на шкентель… а на канаты из тюленьей шкуры!
«Он такой грубый на вид, — подумала Сольвейг, — а радуется, будто ребенок».
— Так вот! — продолжал Рыжий Оттар. — Когда можем, мы плывем под парусом. А когда нет — гребем сами. Вот тут скамейки для гребцов. Я работаю веслом напротив Вигота, а…
— Ты будешь грести?! — воскликнула Сольвейг.
— А как же. Думаешь, я буду сидеть сложа руки? Торстен — наш кормчий, а я гребу напротив Вигота. Дальше — Бруни и Слоти. И затем уж вы, женщины, все четверо. Каждая будет грести по полсмены и помогать детям вычерпывать воду.
— А с кем буду грести я?
Шкипер поджал губы:
— Мы решим это позже.
Сольвейг указала на открытую кладовую возле мачты:
— Чем вы торгуете?
— Обычной всячиной, — ответил Рыжий Оттар и постучал по палубе: — Там, внизу, тоже запасы.
— Шкуры и мех?
— Уйма! Я вот что скажу: старый добрый Лысач с братом — как же его зовут-то? Орм? — приносят нам самый лучший мех.
— Ты имеешь в виду Турпина?
— Да, Лысача.
— Почему ты так его зовешь?
— Да потому что он такой мохнатый. Попомни мои слова, скоро они разгонят всех остальных поставщиков. В этот раз они привезли еще и воск. Я никогда не видел столько воска. Свечей хватит на всю Ладогу. И на Киев в придачу.
— Значит, меха и воск.
— Еще оружие. У некоторых украшены лезвие, рукоять или ножны. Исландец, Бруни, сработал их нынешней зимой.
Торстен прервал речь Оттара, сплюнув на палубу и растерев слюну подошвой левой ноги.
— Что с тобой, Торстен? — гавкнул Рыжий Оттар.
Но Торстен просто прорычал что-то и отказался отвечать.
— А можно мне посмотреть? — спросила Сольвейг. — На оружие?
— Придется подождать. Пока что все оно завернуто в промасленную ткань и сложено вот тут. — Рыжий Оттар снова топнул и рассмеялся: — Поглядите на нее! Глазки-то загорелись!
— Все тут так необычно, — объяснила Сольвейг.
— А еще мы везем мед. Бочки меда. И настольные игры. И… — он понизил голос, — драгоценные металлы.
— То есть золото?
Рассвет. Закурлыкали чайки. Засвиристели крачки. Но когда Торстен отвязывал лодку и она начала скользить, а потом мягко покачиваться, путники не издали ни звука. Оказавшись меж водой и сушей, все думали о том, что оставили и что ждет их впереди.
Дорога из гавани на озере Малар через канал в открытое море заняла все утро и половину дня, и только потом западный ветер принялся за дело всерьез.
Волны хлопали, будто от радости, а корабль Оттара подпрыгивал со свистом.
Сольвейг сидела на корме, позади огромного квадратного паруса. Здесь такой же ветер, как и там, где мою лодку пронесло мимо Трондхейма, подумала она.
— Поворачивает! — прокричал ей Торстен.
Сольвейг скосила на него взгляд.
— Ветер поворачивает! — взревел он.
— А мой отец, — начала Сольвейг, — он…
Торстен жестом подозвал ее ближе:
— Не слышу. Ветер слишком громко воет.
— Мой отец… — начала опять она.
Торстен сжал челюсти и решительно кивнул:
— Хороший человек. Словоохотливый. Знает множество историй.
— Ты говорил с ним?
— Мы застряли в Ладоге на пару дней. Ветер был северный. Да, он рассказал мне про Харальда Сигурдссона. И о цели своего путешествия.
— Ох! — сказала Сольвейг, чувствуя разочарование.
— Но он больше думал не о том, что его ждет впереди, а о том, что оставил. Это было заметно. Хутор… Аста… Однажды вечером он рассказал мне про Сири… Сирит.
— Про мою маму! — нетерпеливо отозвалась Сольвейг.
— Но… — Торстен внимательно оглядел Сольвейг, а потом положил ей на плечо свою теплую руку. — Но дело было в тебе. В тебе, Сольвейг.
Она затаила дыхание.
— Да, — уверил ее кормчий. — Он поведал мне, как он скучает по тебе… ты владела его мыслями.
Сольвейг не могла насытиться его словами. После того что Торстен ей рассказал, девушке хотелось услышать еще больше. Как будто, сколько бы он ни говорил, всего было бы ей мало.
По другую сторону от Торстена сидел Вигот. Он втянул на борт леску, которой ловил рыбу, схватил блестящую, извивающуюся морскую форель, вынул у нее изо рта крюк и расшиб ее голову о планшир. Потом оценивающе оглядел Сольвейг:
— Они не могут устоять передо мной. — Он улыбнулся.
«А я могу, — подумала Сольвейг. — Единственный, кто не может устоять перед тобой, — это ты сам!»
Рыжий Оттар с Эдит сидели в тени стонущего паруса. Он накручивал ей темный локон на левое ухо…
Бергдис чистила рыбу, которую поймал Вигот, и выбрасывала потроха за борт, где они не успевали коснуться воды: их с криками подхватывали на лету чайки… Бард и Брита склонились вместе над какой-то настольной игрой, а Слоти, их отец, наблюдал за ними. Бруни Черный Зуб искал что-то среди груза и бранился шепотом. И далеко на носу, одна-одинешенька, жена Слоти Одиндиса простирала руки куда-то вдаль, над водой, напевая и причитая.
«У нее серебристые глаза, — подумала Сольвейг. — Острые, как серп. Интересно, она голосовала за меня или против?»
Повсюду вокруг Сольвейг торговцы занимались каждый своим делом или отдыхали. Колесница солнца медленно спускалась вниз, и ее преследовал, лая и лязгая зубами, волк по имени Сколл. Он почти догонял солнце.
— Вороны! — раздался пронзительный крик прямо у Сольвейг за спиной.
— Ой! — выдохнула она.
— Вороны! — скрипела Бергдис. — Мысль и Память. Я вижу, как они сидят у тебя на плечах.
Сольвейг с трудом поднялась на ноги:
— Я тебя не видела.
Бергдис взмахнула разделочным ножом, и он блеснул в солнечном свете.
— Мне нужна твоя помощь. Прямо сейчас. Если не успеем к закату, на корабле будет одиннадцать голодных ртов и пустых животов.
— Что мне делать?
— То же, что и я. Хвосты — прочь! Головы — прочь! А затем потроши их.
Бергдис бросила на Сольвейг проницательный взгляд:
— Чтобы быть женщиной-викингом, тебе придется быть также и мужчиной.
— Что ты имеешь в виду?
— Сама поймешь. — Она постучала ей по подбородку острым концом ножа. — Следуй за мной. — И заковыляла по палубе.
Маленькая жаровня Бергдис — всего только железная пластина, окруженная четырьмя железными решетками, — находилась в трюме и была хорошо защищена от морских ветров. Там они с Сольвейг в первый раз приготовили еду на борту корабля — зажарили морскую форель и скумбрию, что поймал Вигот, и добавили к этой снеди холодную толченую репу с морковью. После того как все наелись и запили ужин мутным элем, Сольвейг почувствовала сильную усталость. Она не могла сегодня вырезать. И вдобавок к этому дневной свет за кормой быстро угасал.
«Ничто не пропадает даром — так говаривал отец, — подумала Сольвейг. — Он бы сказал мне, что если резьба еще не стала частью моего путешествия, то путешествие станет частью резьбы. Мне нравилось, как он умеет играть со словами. И правда, поэты и резчики каждый свой день, каждый год — путешествие длиною в жизнь — делают частью своей работы.
Вот почему Один говорит, что нам следует слушать седых певцов. Сморщенная кожа часто дает хорошие советы.
Но вера, вера в себя… ведь она значит больше всего остального, не правда ли? Многие насмехаются надо мной и говорят, что я никогда не доберусь до Миклагарда. Даже Турпин так говорил. Но я доберусь! Доберусь, если буду верить, что мне это под силу».
Сольвейг раскрыла овечью полость, свернулась под ней клубочком и почувствовала, прежде чем уснуть, что двое ее спутниц легли по обе стороны. Она чувствовала совсем рядом с собой тяжелое дыхание грузной Бергдис и пустое пространство между собою и молчаливой Одиндисой, тощей, будто палка. Она положила руки на сердце.
«Отец! Отец мой! Я и представить себе не могла, что тебя не будет дома, когда я спущусь с холма. Ни на секунду не могла такого помыслить. Как же ты мог уйти, не сказав мне? Как ты мог?»
Сольвейг вздохнула, вытянулась и устремила взгляд на кормчего. Он сидел на корме, держа в руках рулевое весло, и его лицо освещало мерцание ночного фонаря.
И как раз тогда, когда ночь становится черней самой черноты, когда наступает час волка, Сольвейг, Рыжий Оттар и торговцы проснулись от шума и тряски. Парус хлопал, как огромное крыло, сосновая мачта стонала, корабль подпрыгивал и содрогался. Их обжигали потоки соленых брызг, а Торстен, стоя на палубе, орал что-то в ночную даль.
Все сгрудились вокруг него. Сольвейг не удержала равновесия, споткнулась о деревянный сундук и упала. Вигот помог ей встать. Он прищелкнул языком:
— Да ты просто пала к моим ногам!
Но Сольвейг быстро стряхнула с себя его руки: она была напугана не менее остальных.
— Что? — галдели все. — Что это было? Что случилось?
— Уйдите с дороги! — прокричал Рыжий Оттар. — Торстен! Что это было, приятель?
А Торстен продолжал вглядываться в море за кормой. Он указывал куда-то пальцем.
— Чудно-то как, — промолвил он. — Ох чудно. Вынырнуло из тьмы и нырнуло обратно.
— А ну идите отсюда! — приказал Рыжий Оттар. — Все спать.
Торстен повернулся к торговцам. Глаза его были черные от усталости.
