5
По узкой тропе между отрогами серо-голубых гор Сольвейг шла первой. Затем, на вершине перевала, она повернулась и встретилась глазами с Турпином. Ее накидка из войлока хлопала на ветру, а солнце, сиявшее из-за спины, нимбом озаряло ее золотые волосы.
Турпин, загородив от света глаза своей волосатой рукой, рассматривал ее.
— Что такое? — спросила она, слегка склонив голову набок.
Турпин тихо пробормотал:
— Ты напоминаешь мне… — И, не договорив, он пошел дальше, обгоняя Сольвейг.
Светило солнце, дул ветер, проносились по небу серо-бурые облака, осыпались на землю ледяные апрельские ливни, однажды случился снегопад. Шли дни.
«Ты видел все это? — мысленно спрашивала Сольвейг. — Отец, видел ли ты эти гигантские валуны, здесь их по склонам разбросаны сотни, тысячи! Они похожи на стадо овец-великанов. Умывался ли ледяной водой из горной реки, чьи пенные воды белы, словно молоко? Горные тропы открыты всем ветрам, а лесные дорожки застланы упругим ковром из сосновых игл; воздух здесь, наверху, такой прозрачный, что каждый звук — звон колокольчика на шее у козы, что стоит на дальней гряде, или стук топора и колотушки, которыми местный житель раскалывает бревна, — плывет по всей долине. Земля снова начала распахивать свои глаза: маленькие желтые цветочки с желтыми зрачками. Ты видел следы в росе, что оставляют волки, хорьки и зайцы-беляки? А помет косули? Ты слышал тихий шепот из-под воды в часы, когда падает снег? Чувствовал под ногами молодой мох, похожий на губку и такой пугающе зеленый? Вдыхал ли в себя утро — такое чистое, будто в первый день существования мира?»
А Сольвейг видела, слышала и чувствовала все это.
В сумерках, когда путники останавливались на ночлег — дважды они ночевали в ветхих амбарах и один раз в неглубокой пещере, но все остальное время спали под открытым небом, при ярком свете звезд и мерцании костра, — Сольвейг вырезала что-то из клена.
— Что это ты мастеришь? — спросила ее Ильва.
Сольвейг молчала.
— Похоже на рукоять для молота.
— Может, это длинная ложка? — предположил Орм.
Сольвейг придвинулась поближе к огню, где потрескивали и пощелкивали осиновые поленья.
— В таком полумраке, — ответила она, — то, что казалось чем-то одним, становится другим. Я вижу здесь все что угодно.
Орм взглянул на Ильву, медленно покачал головой и постучал указательным пальцем себе по виску.
— И даже когда я знаю, что хочу вырезать, — добавила Сольвейг, — лучше все-таки не рассказывать.
— О чем это ты сейчас? — спросила Ильва.
— Когда создаешь что-то, — откликнулась девушка, — лучше не говорить об этом, пока не закончишь дело.
Ильва нахмурилась:
— Почему это?
— Не могу объяснить. Но когда я вырезаю что-нибудь, мне требуются все мои силы, я погружаюсь в дело всеми чувствами и мыслями, и телом тоже, каждой его пядью. И разговоры тогда только опустошают меня. Слова делают меня слабее.
После того как все четверо поели и выпили немного эля, Сольвейг вытянулась на земле, и вскоре Турпин принялся рассказывать ей про лето. Если путешествовать здесь летом, а не зимой, то все совсем другое. На ледниках все еще лежит снег, но все луга взирают на тебя яркими глазами люпинов — молочно-белых, розовых, багряных… Мы жарим желтые грибы и собираем алые ягоды…
Голос Турпина звучал в ушах Сольвейг, будто жужжание пчел в летний день.
— А форель! Мы ловили ее руками и зажаривали на открытом огне…
— Вы только послушайте его! — раздался голос Ильвы.
— Ох! — проворчал Турпин. — Ну да, летом бывают еще и комары…
Но Сольвейг уже заснула.
Турпин встал, развернул шкуру — в темноте сложно было разглядеть, что это была за шкура, но пахла она черным медведем, — бережно накрыл ею Сольвейг и промолвил:
— Она напоминает мне…
И все трое еще посидели молча у костра.
Потом Турпин потер руки, потянулся. И простонал:
— Моя Тола! Тола! Какому отцу под силу пережить потерю дочери? Часть меня ушла вместе с нею, и я буду искать ее, покуда жив.
Пламя костра вздыхало и свистело.
— Нет, Сольвейг вряд ли доберется до Миклагарда, — заметил Турпин. — Но все же она идет вслед за отцом, и я думаю ей помочь. Когда мы придем в Сигтуну, можно отвести ее к шкиперу. К Рыжему Оттару.
Ильва шумно втянула в себя воздух.
— Она ему понравится, — сказал Турпин.
— Он сделает из нее рабыню, — возразила Ильва. — И потребует от нее особых услуг.
— Я этого не допущу. Сольвейг будет вырезать для него, но не спать с ним. У него уже есть рабыня. Нет, я знаю Рыжего Оттара. Он возьмет ее на борт и довезет до Ладоги.
— Друг мой, — объявил Турпин. — У меня для тебя есть настоящее сокровище.
— Пфф!
В золотисто-рыжей бороде Оттара заблестела слюна; он обдал ею и стоящих с ним рядом.
— Ты слышишь, Слоти? Турпин принес нам сокровище.
Слоти выпрямился и криво улыбнулся.
— Сокровище! — повторил шкипер, смакуя слово. — С каких это пор, Турпин, ты оказываешь мне услуги? Обычно ты обстригаешь меня как овцу, продавая свои вонючие овечьи шкуры.
Оба они рассмеялись, а женщина, у которой между зубами красовалась щель, захлопала в ладоши.
Сольвейг смотрела на них. На Рыжего Оттара и сидящую у его ног молодую красавицу с блестящими темными волосами, на двух женщин постарше, на мальчика и девочку, ровесников Блуббы, и на четверых других мужчин. У одного из них почернел зуб, а другой, гораздо моложе его, высокий и темноволосый, пристально глядел на Сольвейг смеющимися глазами.
— Ничто не дается даром, — сказал Рыжий Оттар. — Продолжай, Турпин. Что за сокровище?
Турпин кивнул в сторону Сольвейг и указал на нее раскрытой ладонью.
Балтийские торговцы дружно обратили взгляд на девушку. Десять пар немигающих глаз.
— Ничто не дается даром, — задумчиво повторил Рыжий Оттар. — Чего ты от меня хочешь?
— Она умеет вырезать разные штуки, — рассказал ему Турпин. Он стряхнул с плеч сумку, развязал кожаный шнурок и открыл ее: — Ты только взгляни на это. Какие иголки, какое блюдо с рунами по кругу.
Рыжий Оттар фыркнул. Затем приложил указательный палец к ноздре и высморкался.
— Она пришла с нами из Трондхейма.
Рыжий Оттар шагнул к Сольвейг и встал прямо перед ней:
— Сбежала откуда-то, а?
Сольвейг покачала головой.
— Сильно били?
Сольвейг вздрогнула, но потом, не моргая, уставилась Рыжему Оттару прямо в глаза.
— Или еще чего хуже. Ты пырнула кого-нибудь своим ножом для резьбы?
— Нет! — Голос девушки прозвучал гораздо громче, чем ей бы хотелось.
— Ей нужно переплыть. И безопасно, — сказал Турпин. — Она заплатит своими поделками.
— Ты слышал, Бруни? — обратился к тому Рыжий Оттар. — У тебя будет помощница.
Оттар взглянул на Сольвейг. Она была почти на голову выше его.
— И зачем? — пророкотал он. — С чего вдруг?
— Я иду вслед за отцом, — ответила девушка и широко распахнула глаза.
Шкипер скорчил гримасу и потряс головой:
— Одна?
Сольвейг кивнула.
— И где же он?
— В Миклагарде. — Она помолчала немного. — Я думаю, что там.
— В Миклагарде, — повторил Рыжий Оттар. — Понятно… Все слышали? В Миклагарде.
— Сияющий город для сияющей девицы, — проговорил красивый юноша.
— Ты за словом в карман не полезешь, а, Вигот? — обратился к нему рыжий Оттар.
Вигот лукаво улыбнулся Сольвейг:
— Да ты ведь точно не одна едешь, а?
Рыжий Оттар ударил себя по бедрам, откинул голову и расхохотался прямо Сольвейг в лицо. Все торговцы принялись насмехаться над Сольвейг и бросать колкие замечания.
Рыжий Оттар ткнул ей указательным пальцем в шею:
— Эта… эта девушка… так как, ты сказала, тебя зовут?
— Я не говорила, — ответила она.
— Ну так скажи.
Сольвейг не сводила глаз с Рыжего Оттара.
— Ничто не дается даром, — ответила она, стараясь изо всех сил, чтобы голос ее звучал четко и уверенно.
Услышав это, некоторые торговцы засмеялись.
И сам шкипер тоже расхохотался.
— А твой отец?..
— Хальфдан, — отозвалась Сольвейг.
— Никогда не доверяй данам, — промолвил Рыжий Оттар. — И даже полуданам.
— Хальфдан? — нахмурясь, повторил пожилой мужчина с яркими голубыми глазами.
— А что такое, Торстен? — спросил его Рыжий Оттар.
— Да, — ответил тот. — Точно. Когда я в последний раз плыл в Ладогу… Там был Хальфдан.
Словно холодные волны пробежали по спине Сольвейг, она вытянула шею.
— В прошлом сентябре, — добавил мужчина. — Высокий мужчина, неуклюжий. Он хромал.
Сольвейг услышала, каким отрывистым стало ее дыхание, и ощутила жжение в глазах.
А потом женщина со щелью меж зубов подошла к ней и помахала чешуйчатой красной рукой у Сольвейг перед носом.
— Я говорю «нет», — объявила она.
— А тебя никто и не спрашивал, — отозвался Рыжий Оттар. — Вот в этом-то твоя беда, Бергдис. Ты слишком много говоришь.
— Я говорю «нет», — повторила Бергдис, сверкнув глазами.
— Но вернемся к делу, — вымолвил Рыжий Оттар. — Девушка следует за отцом, и в этом нет ничего дурного. Но на преданности и больших надеждах далеко не уедешь.
— А без них, — отвечала Сольвейг, — и вообще никуда не уедешь.
— Ну, так как тебя зовут? — поинтересовался он.
— Сольвейг, — ответила девушка, и голос ее прозвенел громко и бодро.
Рыжий Оттар улыбнулся в золотисто-рыжие усы.
— И доверие, — добавил он. — Доверие в пути тоже помогает. Преданность, большие надежды и доверие могут завести тебя далеко, но вряд ли до самого Миклагарда. — Шкипер хитро поглядел на Турпина: — Ну а ты почему так переживаешь за эту девицу?
Турпин опустил глаза.
— Какое тебе до нее дело? — упорствовал Рыжий Оттар.
— Она напоминает мне кое-кого, — ответил Турпин, тяжко вздохнув. — И каждый на корабле должен относиться к ней с уважением. — Он посмотрел на красивого юношу долгим и многозначительным взглядом: — Мне нужно, чтобы вы поручились в этом, когда поедете в Ладогу.
— Мы едем в Киев, — быстро проговорил Рыжий Оттар.
— Киев! — воскликнул Турпин.
— Все когда-то случается впервые. Да, больше опасностей, но больше и золота.
— Киев, — объяснил Турпин для Сольвейг, — находится на юге. Дальше Ладоги, дальше Новгорода.
— Я знаю, — ответила она. — Там правит Ярослав.
Рыжий Оттар в удивлении поднял брови.
— Мне рассказывал отец. Это же больше чем на полпути к Миклагарду!
— Я дам вам больше шкур, чем обычно, — предложил Турпин.
— Да уж пожалуйста, — сухо ответил Рыжий Оттар. — Дай! А если она не будет добросовестно выполнять свою долю работы, мы вышвырнем ее за борт. — Он оглядел свою команду и медленно проговорил: — Да… И нет. Я вижу, что некоторые из вас согласны взять ее с собой, а некоторые — нет. И на то у кого-то из вас есть веские причины. Но не у всех… — Шкипер повернулся к Турпину: — Хорошо! Это мы решим сегодня вечером. Главное — возвращайтесь.
