США или Аргентина?
Уже не один обозреватель выражает опасение, что США сегодня превращаются в североамериканский вариант Аргентины. Эта страдающая многочисленными проблемами южноамериканская страна в результате политики, воплощающей политические пристрастия Большого Правительства, бредет от одного экономического кризиса к другому. В получившей множество похвальных отзывов статье, опубликованной в газете Financial Times, Алан Битти напоминает читателям о том, что — хотите верьте, хотите нет — Аргентину некогда считали страной больших возможностей.
«Всего лишь столетие назад США и Аргентина были конкурентами. На рубеже XX в. обе страны оседлали первую волну глобализации. Обе были молодыми и динамичными. В обеих странах были плодородные сельскохозяйственные угодья и уверенные в своих силах экспортеры. Обе страны поставляли говядину из Нового Света на столы европейских стран, откуда прибыли первопоселенцы. До Великой депрессии 30-х годов XX в. Аргентина входила в число 10 самых богатых экономик мира. Миллионы эмигрантов из Италии и бегущие от нищеты ирландцы в конце XIX в. делали непростой выбор между Буэнос-Айресом и Нью-Йорком, между пампой и прериями».
Поначалу и США, и Аргентина были аграрными странами, раздвигавшими свои границы. Но, как отмечает Битти, главное различие заключалось в том, что США сделали выбор в пользу создания децентрализованного открытого общества, тогда как в Аргентине контроль над землями и другими ресурсами попал в руки богатой аристократии и централизованного государства. Битти продолжает:
«Обе страны продвигались на запад, США — к Тихому океану, аргентинцы — к Андам, но это движение происходило по-разному. В Америке предпочитали переселенцев, которые осваивали свободные земли, а в Аргентине поддерживали помещиков, что усиливало привилегии. Европейские иммигранты, бежавшие в Аргентину, снова оказывались во власти земельной аристократии, возродившейся в Новом Свете. Сходства аристократий в Европе и Аргентине были далеко не поверхностными. В 60-70-х годах XIX в. землевладельцы с презрением относились к сельской жизни и реальному сельскохозяйственному производству. Многие землевладельцы жили утонченной, лишенной корней в местной почве жизнью в городах, посвящая свое время европейской литературе и музыке. Для них максимальным приближением к сельской жизни стала игра в поло, бывшая аристократическим вариантом сельской забавы, которую превратили в символ аргентинской спортивной изысканности. Даже в те времена игра в поло имела элитарный характер. Ее средоточием стал знаменитый Жокей-клуб Буэнос-Айреса. К концу XIX в. некоторые аргентинские землевладельцы отправляли своих сыновей учиться в Итон».
С тех пор экономическая политика Аргентины сосредоточена на сохранении интересов правящих элит. Известный аргентинский диктатор Хуан Перон в середине 40-х годов XX в. поощрял, по словам Битти, «культ личности и призывал к экономической автаркии нацистского типа и „корпоративизму“, при котором сильное государство, организованные в профсоюзы работники и отраслевые конгломераты совместно направляют экономическое развитие и управляют им».
Продиктованная интересами элиты протекционистская политика Аргентины привела к тому, что развитие страны было обращено внутрь. Аргентина облагала экспорт высокими пошлинами и не поощряла внешнюю торговлю. В стране было создано государство благосостояния. Чтобы оплачивать такую расточительность, Аргентина делала очень большие внешние займы и стимулировала свою экономику, печатая все больше песо и страдая от экономического эквивалента приема чрезмерно больших доз амфетамина. В последние десятилетия страна претерпела ряд валютных кризисов, сопровождавшихся приступами головокружительной гиперинфляции, темпы которой достигали 5000% в год. Битти сообщает, что в 1989 г. гиперинфляция уничтожила сбережения, сделанные аргентинцами за всю их жизнь, в течение нескольких месяцев. Битти цитирует одного журналиста, который жаловался на то, что за время написания статьи об экономической катастрофе цена сигареты, выкуренной за работой, выросла с 11 до 14 аустралей [новой аргентинской валюты, просуществовавшей несколько недель]».
Печальная история продолжается. В 2011 г. цены в Аргентине выросли примерно на 25%, и эти темпы уступали лишь темпам роста цен в социалистической Венесуэле. Ситуация с ценами в Аргентине настолько отчаянная, что владелец одной из сетей продовольственных магазинов вынужден «менять в своих магазинах ценники ежедневно, поскольку поставщики присылают ему новые прейскуранты, в которых цены на некоторые продукты растут в пределах от 5% в месяц до 5-10% в неделю». Этот человек сказал корреспонденту: «Если я не стану менять цены, я, пожалуй, кончу тем, что буду продавать товары по ценам, которые ниже новых расходов на закупку этих товаров».
Дэн Митчелл из Института Катона, как и Битти, считает, что история Аргентины — это «предупреждение для Америки»:
«Экономика Аргентины по намерениям и целям — это одна гигантская антиутопия в стиле Fannie Мае / Freddie Mac / „Обамаохранения“ / General Motors / Goldman Sachs и Обамы. Государство оказывает огромное влияние на все крупные экономические решения. Это походит на то, что „атланту не дают расправить плечи“, поскольку путь к обогащению пролегает через политические связи».
Вопрос в том, какое будущее принесет рост регулирования со стороны Большого Правительства его расходов и налогов, которые достигли новых уровней при Бараке Обаме. Издатель журнала Forbes и ведущий постоянной колонки Рик Карлгор указывает, что процветание США после Второй мировой войны основывалось на темпах роста ВВП, равных в среднем 3,3% в год. Эти темпы сгенерированы не крупными компаниями, а меритократией американских рынков, способностью малых новых предприятий к росту и превращению в большие компании. Исследование, проведенное предпринимательским мозговым центром «Фонд Кауфмана», показывает, что «Х-фактор исторического успеха Америки», то есть самый важный фактор, способствующий экономическому росту в США, — это «количество новых компаний, которые за 20 лет наращивают свои поступления до 1 млрд долл.». Карлгор пишет:
«Да, мы хотим, чтобы наши крупные многонациональные компании, все эти Apple и IBM, Walmart и Exxon Mobil, были успешны. Но их успехи, хотя они и необходимы для здоровья экономики, не дают экономике развиваться намного более высокими темпами, чем темпы развития экономики стран Западной Европы, составляющие примерно 2% в год (а это темпы роста, которые, как мы знаем, американцам кажутся агонией)».
Что происходит, когда насаждаемый Большим Правительством капитализм для избранных затрудняет новым компаниям подъем и превращение в Netflix и Google завтрашнего дня? В этом случае получаем то, что США испытывают с момента финансового кризиса: застойную экономику европейского типа с высокой безработицей, сужением возможностей и растущим отчаянием, вызванным ощущениями «несправедливости» и смерти «американской мечты».
