Как Большое Правительство убивает заботу
Искажая суждение, потворствуя разрушительному поведению и поощряя застой, программы Большого Правительства делают что угодно, только не укрепляют человеческое общество. В сущности, эти программы позволяют людям проявлять меньше заботы по отношению к бедным.
Сегодня многие люди думают, что до Великой депрессии Америка в общем пренебрегала бедняками и что «милосердие», «сострадание» к бедным возникло одновременно со становлением «государства благосостояния» в 30-х годах прошлого века. Это неверно. Американцы заботились о бедных и до Великой депрессии, только делали это по большей части без помощи государства. Заботу о нуждающихся обеспечивала сеть некоммерческих институтов частного сектора, начиная с церквей и синагог и заканчивая частными благотворительными организациями.
Марвин Оласки в своей впечатляющей книге «The Tragedy of American Compassion» («Трагедия американского милосердия») объясняет, что некогда благотворительность была трансакцией между человеком, оказывающим помощь, и человеком, получающим ее. Подобно всем обменам, происходящим на свободном рынке, эта трансакция была взаимной. Те, кто жертвовал на бедных, часто делали это в силу личного участия, которое ныне редко увидишь. Считалось, что благотворительные даяния на заре истории Америки имели семь фундаментальных характеристик: «любовь к ближнему, связь с ближними, распределение нуждающихся по группам, различение нуждающихся, трудоустройство нуждающихся, свобода и Бог». Добровольцы благотворительных организаций действовали как «новые члены семьи» — они были глубоко вовлечены в жизнь людей, получавших помощь, в предоставлении им эмоциональной поддержки и в убеждении их, что те могут в корне изменить жизнь.
«Занимавшиеся благотворительностью добровольцы столетие назад обычно не подряжались раздавать продовольствие, но брали на себя узкую и одновременно глубокую ответственность за совершение в отдельной человеческой жизни изменений в течение нескольких лет. Для выполнения этой задачи были крайне необходимы и доброта, и строгость: в 1898 г. журнал American Hebrew писал, как некий человек впал в зависимость, а доброволец-благотворитель „с великим терпением убедил его в том, что тот сам должен зарабатывать себе на жизнь“; вскоре этот человек так и поступил и вернул себе уважение членов своей семьи и соседей. Сходным образом некая женщина была деморализована, но „с нею работали несколько месяцев то добром, то строгостью, до тех пор пока она наконец не начала проявлять желание самой себе помочь“».
Между тем от людей, принимавших помощь, ожидали взаимности в виде добросовестных усилий, направленных на изменение их собственной жизни. Предполагалось, что «воздаяние за милости» проявится двояко. Этот подход считали укреплением социальных уз. Оласки отмечает, что полтора века назад не кто иной, как Генри Реймонд, основатель New York Times, опасался, что распределение помощи через правительственную бюрократию, в сущности, подорвет дух милосердия в обществе. Такое оказание помощи, считал Реймонд, «породит безразличие в сердцах граждан, положив конец их личному участию в судьбах бедных».
Это положение начало меняться в начале 30-х годов XX в. Массовая безработица во времена Великой депрессии вызвала беспрецедентные страдания. Без работы остались миллионы американцев, и частные агентства по трудоустройству изнемогали от наплыва людей, искавших работу. Было очевидно, что надо что-то делать. По словам Марвина Оласки, «многие правительственные программы имели нравственный смысл... как временные меры». Однако государство зашло намного дальше временных мер помощи. Оно вошло и фактически национализировало огромную часть благотворительности. То, что должно было быть кратковременной помощью в чрезвычайных обстоятельствах, стало помощью постоянной. Затем, в 60-х годах, началась «война с бедностью». Государственную помощь перестали рассматривать как «поддержку» или «последнее прибежище». Государственная помощь стала привилегией, а затем и «правом» американцев.
Социальные услуги, которые в прошлом оказывал свободный рынок, теперь стали предоставлять бюрократические ведомства, финансируемые «принудительной благотворительностью» за счет налогоплательщиков. Став между жертвователями и получателями помощи, Большое Правительство трансформировало — и опять-таки исказило — то, что некогда было обменом, происходящим на свободном рынке. Благотворительность перестала быть добровольной и обязывающей к взаимности. Государство благосостояния дало новое определение понятию «сострадание», превратив его в безличную сделку: людей вынудили «отдавать» средства агентствам Большого Правительства, которые автоматически выделяли скупые субсидии и относились к людям как к порядковым номерам.
Бюрократические органы государственного социального обеспечения были более озабочены своими внутренними процессами и потребностями, нежели нуждами и желаниями людей, которым они предположительно служили. У тех, кто работал на эти органы и стремился хорошо выполнять свои обязанности, могло быть много причин для деморализации и разочарований. Оласки приводит слова Натаниела Данфорда, бывшего журналиста New York Times, который работал в Управлении социального обеспечения детей города Нью-Йорка в период расцвета государства благосостояния. Данфорд смог выносить сокрушающие душу страдания в течение только двух месяцев. По его воспоминаниям, оказание помощи людям уступило место бюрократизму и канцелярщине.
«В первый же день работы в управлении я получил больше бланков и документов, чем за семь лет работы в Times... Дела обычно поступали по утрам... Их перекладывали со стола на стол, где к ним подшивали „приложения“ — дополнительные бланки, которые должен был заполнять исполнитель дела. В конце концов дела доходили до нашего инспектора, где задерживались еще на несколько часов и обрастали новыми „приложениями“. Ничто не должно было нарушать перерыв на ланч. Тем временем в разных частях города детей и сочувствовавших и пытавшихся им помочь взрослых оставляли кипеть от раздражения и нетерпения».
В конце концов Данфорд ушел с этой службы и стал работать в частном агентстве. С тех пор как он написал свою историю, мало что изменилось. Исследование, проведенное в 2009 г. системой социального обеспечения детей округа Милуоки, показало, что исполнители конкретных дел пребывают в унынии, а текучка кадров достигает 50%. Как сказал кто-то, «высокая нагрузка и канцелярщина — препятствие № 1. Я не могу даже увидеться с моими подопечными». Социолог Джон Хейдждорн, поработавший с бюрократией Милуоки в 90-х годах, написал работу «Мы отказываемся от наших детей: бюрократия и реформа в системе социального обеспечения детства». Хотя Хейдждорн — восторженный либерал, он тем не менее говорит, что мысль о том, что подобные учреждения оказывают социальные услуги, — «миф», «полезный» главным образом «законодателям штата, которые должны предоставлять средства, а также озабоченной общественности, необходимый для поддержания морального духа в таких учреждениях».
Вместо создания более милосердного общества Большое Правительство во многих отношениях делает нечто прямо противоположное. Марвин Оласки считает, что бюрократия социальных служб позволяет людям игнорировать проблемы бедных, «не испытывая при этом ни малейших угрызений совести». В конце концов ответственность лежит на правительстве. Неудивительно, что после того как социальные услуги начало предоставлять государство, исчезли общества взаимопомощи. Расходы церквей на услуги, оказываемые бедным, сократились примерно на 30%. А доля благотворительных пожертвований на социальное обеспечение сократилась более чем наполовину.
