17

Меня разбудил дикий, пронзительный крик. Я подскочил так, словно под меня подтекла раскалённая вулканическая лава. Дед Макар тут же исчез, туман мгновенно растворился, и моим глазам предстала Юля. Освещённая лучами едва поднявшегося над горизонтом солнца, она стояла возле василистника и испуганно смотрела куда-то вниз. Я в два прыжка подскочил к ней. Меня пронзил ледяной холод, по спине пробежала дрожь, а глаза непроизвольно расширились.

– Господи! – охнул я.

Из травы выглядывали ноги Попова. Нервно сглотнув слюну, я протянул руки вперёд и раздвинул заросли. Ваня неподвижно лежал на земле. Его голова была скрыта под сгибом правой руки. Его левая рука также была согнута и упиралась кулаком в шею, словно стремилась что-то от неё оторвать. Я оглянулся. Патрушева закрыла лицо руками. Её глаза наполнились ужасом. Мне отчаянно не хотелось верить, что всё видимое мною – наяву.

– Может, он просто спит? – с робкой надеждой пробормотал я и шагнул вперёд. Юля последовала за мной. Мы присели. Я слегка потормошил Попова за плечо. Ваня не шелохнулся. Его правая рука съехала вниз, и нам открылась смертельная бледность его лица. Наш спутник был мёртв. Его шею прорезала тонкая красная полоса, точно такая же, какую мы ранее видели на шее Вишнякова. Его обращённые вверх глаза выражали безмерное отчаяние. Мои руки бессильно опустились.

– Как же это? – прохрипел я.

Очень трудно подобрать слова, чтобы в полной мере выразить ту горечь, которая овладела мною. Этой ночью я дежурил вторым, после Юли. Всё было тихо и спокойно. Не было даже малейшего намека, что рядом таится какая-то опасность. Вокруг всё словно вымерло. Когда я сдавал Попову смену, мне даже в голову не приходило, что я вижу его живым в последний раз.

– Покоя, – пожелал ему я.

– К чёрту, – немного невпопад ответил он.

Это были его последние слова.

Кто его задушил? Когда? За что?

Патрушева продолжала смотреть на Ваню, как завороженная. Казалось, она не верила, что перед ней всего лишь его безжизненное тело. Она словно ждала, что сейчас он проснётся и встанет перед нами, как ни в чём не бывало, жив и невредим. Но тут из его широко раскрытого рта вылезла какая-то мерзкая букашка и, не спеша, засеменила по его щеке. Это пренеприятное зрелище уничтожило в Юле последние иллюзии. Она опомнилась, вскрикнула, застонала, плашмя упала на землю и забилась в отчаянной истерике. Я обхватил её руками, прижал к себе и попытался поднять. Патрушева сопротивлялась. Когда мне, наконец, удалось поставить её на ноги, я изо всех сил потащил её в сторону от этого страшного места. Юля сотрясалась в рыданиях. Она задыхалась и глотала воздух, точно захлёбывалась в воде.

– Я же говорила! – сквозь слёзы кричала она. – Я же чувствовала, что кто-то из нас станет следующим!

Чьи-то невидимые руки беззастенчиво толкали меня вперёд. Наверное, это был страх. Бежать! Мчаться прочь! Что было сил! Куда угодно! Только бы скрыться от шедшей за нами буквально по пятам смерти…

Я замолчал. События того трагического утра предстали в моём воображении в воссозданной реальности. Я снова почувствовал ужас, беспомощность и растерянность – всё то, что тогда овладело мною. Продолжать рассказ было трудно. Слишком горькими и тяжёлыми оказались эти воспоминания. До меня донёсся тяжёлый вздох. Я повернул голову и увидел Виктора Михайловича. Он сидел возле двери на стуле. Увлёкшись своим повествованием, я даже не заметил, как он вошёл.

Майор, нахмурив лоб, торопливым почерком продолжал записывать мои показания. В его глазах читалась задумчивость. Закончив предложение, он вопросительно посмотрел на меня.

– Может, сделаем перерыв? – учтиво предложил он.

Сперва я вознамерился согласиться. Мне не хотелось больше ни о чём говорить. Мне хотелось остаться одному, бухнуться в подушку и дать волю слезам. Но я понимал, что майор не отстанет от меня, пока не разузнает всё от и до. Чем быстрее я ему всё расскажу, тем быстрее закончатся его утомительные визиты, и тем скорее я смогу выбросить всё пережитое из своей головы. Так уж устроена психика человека. Все свои беды и неприятности он стремится забыть, чтобы они не отравляли его дальнейшую жизнь. Память о них содержится в его разуме, как прочерченная в пыли линия, которая по мере своего продвижения становится всё более и более неясной, и в своём конце уже практически неразличима. Поэтому я помотал головой и твёрдо произнёс:

– Нет. Давайте продолжать.

Сделав над собой усилие и собрав всю волю в кулак, я продолжил рассказ…

После того, как я оттащил Юлю от мёртвого тела Вани, мы схватили свои рюкзаки и, испуганно озираясь по сторонам, бросились прочь. Нами владел дикий ужас, навеянный лицезрением смерти, которая открылась перед нами всей своей неприглядностью и жестокостью.

Сергей, Лиля, Алан, Ваня – ребята, с которыми мы ещё совсем недавно общались, разговаривали, шутили, смеялись, теперь валялись и гнили в дебрях этого проклятого леса, бледные, неподвижные, окоченевшие, покрытые мерзкими букашками, пожиравшими их плоть. А рядом было нечто неведомое и страшное, которое неотступно преследовало нас и поочерёдно пополняло нами чёрный список своих жертв. Это кошмарное видение неотступно стояло перед нашими глазами, и за ним меркло всё.

В наших душах царила пустота. Наш разум словно оказался вдруг каким-то образом выжжен, и наше сознание управлялось лишь слепым инстинктом самосохранения. Окружающий мир словно подавил нас под себя. Он был таинственен, чужд и враждебен. Угрюмые столетние деревья смотрели на нас с неприязнью. Гниющие пни, скрытые в высокой траве, исподтишка заставляли нас спотыкаться. Заросли колючего элеутерококка расцарапали наши руки почти до крови. Каждая ветка, словно в насмешку, сбрасывала нам за шиворот обильную росу. Но больше всего нас изводил гнус. Комары, мошки, мокрецы, слепни не давали нам ни минуты покоя. В этом мрачном, первобытном мире всё было против нас. Нас отсюда выгоняли, нас отсюда выживали, и мы, устав от сопротивления, безропотно подчинились этому желанию объединившейся против нас природы, смирившись с положением непрошеных гостей. А природа подбрасывала нам всё новые и новые опасности.

Мы продолжали идти вперёд. Внезапно, откуда-то сбоку, послышался шум, сопровождаемый угрожающим рёвом. Мы остановились и замерли. Рёв повторился. Росшие неподалеку кусты зашевелились, и навстречу нам вылезло что-то огромное и бурое.

– Медведь! – охнула Юля.

У меня душа ушла в пятки. В коленках возникла дрожь. Я нервно сглотнул слюну и крепче сжал в руке топор. Первым нашим порывом было развернуться и обратиться в бегство. Но тут в моей памяти с необыкновенной ясностью всплыли слова Вишнякова: «Медведи боятся людей… Главное, не бежать от него, сломя голову, иначе он бросится в погоню… Отогнать медведя нужно громким, но спокойным голосом…». Поэтому я усилием воли постарался погасить нараставшую во мне панику и прошептал:

– Спокойно, спокойно!

Внешне я адресовал эти слова Патрушевой. Но на самом деле я предназначал их себе. Постаравшись придать своему голосу ровность, я громко произнёс:

– Ну? Чего тебе?

Медведь изучающе оглядел нас, прорычал, после чего поднялся на дыбы, свесив передние лапы. Я вздрогнул и еле-еле сдержал себя, чтобы не отступить. Медведь стоял на месте и не выказывал никаких намерений к нападению. И тут мой взгляд упал на его морду. Я был просто потрясён. Я никогда не думал, что звери могут быть столь эмоциональны. В его глазах не было никакой злобы. Напротив, в них светилась просьба, даже мольба, причина которой стала ясна через несколько мгновений. Ветки стоявшей возле кустов сосны зашевелились. В них обозначилось что-то тёмное. Я пригляделся. Да это же медвежонок!

– А-а-а, – протянул я. – Да ты, видать, не медведь, а медведица.

Зверь опять зарычал. Он продолжал стоять на месте, не двигаясь ни вперёд, ни назад. Медвежонок принялся спускаться по стволу, мелко-мелко перебирая лапками, повернув голову в нашу сторону и глядя на нас любопытными глазами. Мол, что за диковинные звери появились в этих местах? Медведица снова зарычала. Медвежонок ускорил спуск. Когда он, наконец, оказался на земле, мамаша шлёпнула его слегка лапой по загривку, бросила на нас настороженный взгляд и быстро скрылась со своим детёнышем в лесной чащобе.

У нас отлегло от сердца. Облегчённо вздохнув, мы в бессилии опустились на землю.

– Да она и не собиралась на нас нападать, – произнесла Юля. – Она просто детёныша своего защищала.

Я согласно кивнул головой.

Немного передохнув, Патрушева поднялась на ноги, вознамериваясь идти дальше, но я её остановил:

– Погоди.

Меня беспокоило то, что мы уже слишком долго не сверялись с ориентиром. Мы тупо продвигались в ранее указанную Поповым сторону, а это было чревато. Нет, за прямотой нашего пути мы, конечно, следили. Но, преодолевая встречавшиеся препятствия, огибая деревья, продираясь сквозь заросли, мы вполне могли случайно, даже незаметно для самих себя, отклониться от выбранного курса, поэтому он нуждался в проверке. Определить правильность нашего пути можно было только визуально, и из нас двоих сделать это мог только я.

Я подошёл к старой толстой высокой сосне, той самой, с которой спускался медвежонок, внимательно оглядел её, обошёл кругом, затем скинул с себя куртку и принялся карабкаться по стволу.

– Что ты делаешь? – спросила Юля.

– Хочу посмотреть, что впереди, и насколько мы уже продвинулись, – объяснил я.

– Дима, не надо, – заволновалась Патрушева. – Ты разобьёшься.

– Не разобьюсь. Всё будет нормально, – упрямо ответил я, хотя, признаться, не был в этом уверен до конца.

Я явственно ощущал свою неподготовленность к подобным восхождениям. Слишком уж давно я не лазил по деревьям. Меня постоянно одолевали сомнения, туда ли я положил руку, правильно ли опёрся ногой. Порой, я откровенно не знал, что делать дальше. Но лезть было надо. Взвалить эту миссию было больше не на кого. Не желая ударить перед своей спутницей в грязь лицом, я изо всех сил старался, чтобы мои движения выглядели спокойными, ловкими и уверенными. Но, судя по её периодическим восклицаниям, получалось это малоубедительно.

– Осторожнее! Осторожнее!

Подниматься было настолько нелегко, что несколько раз я был на грани того, чтобы плюнуть на своё намерение и спуститься обратно вниз. Но моё самолюбие, моё тщеславие не давали мне перейти эту грань. Крепко стиснув зубы, стараясь не смотреть на землю, я продолжал медленно, но верно взбираться к вершине. Вот я уже поравнялся с макушками менее высоких деревьев. Вот моему взору предстал их неровный зелёный ковер. Опустив глаза, я почувствовал, как у меня начинает кружиться голова, и я ещё крепче уцепился за ветки. Но то, что я увидел впереди, тут же придало мне дополнительные силы. У меня от радости перехватило дыхание. Вдали отчётливо различались дома, дороги, столбы линий электропередачи. Это означало, что мы на правильном пути, и что конец наших мучений уже близок. Кроме этого, я заметил невдалеке шедшую поперёк просеку, в которой от чего-то отражалось солнце.

«Река!», – догадался я.

Охваченный воодушевлением, я принялся быстро спускаться, чтобы поскорее порадовать Юлю этим известием.

Спешка всегда вредит осторожности. Это давно замечено. Мой случай оказался не исключением. Нетвёрдо упёртая нога соскользнула со ствола, и я полетел вниз. Падая, я инстинктивно растопырил руки, пытаясь за что-то ухватиться, и наткнулся на толстую ветку. Раздался зловещий хруст, и правый локоть пронзила острая, резкая боль. Сосновые иголки больно расцарапали мне кожу. Земля становилась всё ближе. Вот она уже совсем рядом. Я зажмурился. В пятки сильно ударило. Не устояв на ногах, я повалился набок.

– Дима! – раздался испуганный возглас Патрушевой. Она стремительно подбежала ко мне.

– Димочка, ты сильно ушибся?

– Всё нормально, – прохрипел я, хотя это было, конечно, неправдой.

– Я же говорила тебе, не лезь! Я же говорила, что это опасно! Почему ты меня не послушал?

Она прижала меня к себе. Я не сопротивлялся.

– Если бы я тебя послушал, мы бы не узнали, что впереди – река, и что посёлок, в который мы направляемся, уже совсем рядом, – через силу, сквозь зубы процедил я, ибо боль в руке становилась невыносимой.

Но Юля пропустила эти слова мимо ушей. Она с беспокойством посмотрела на меня и, поняв, что моё «всё нормально» не более как враньё, спросила:

– Где болит?

Отпираться было бессмысленно, и я указал глазами на правый локоть.

– А ну-ка, согни руку.

Я попробовал это сделать, но тут же охнул от нового приступа боли.

– Ну вот, а говоришь, что всё хорошо. Зачем ты меня обманываешь? – укоризненно проговорила моя спутница, и осторожно дотронулась до ушибленного места. Я резко отдёрнулся.

– Больно!

– Перелом, – уверенно заключила Патрушева. – Тебя нужно срочно перевязать.

Она бросилась к своему рюкзаку и достала оттуда бинт.

– Ты не волнуйся, я умею. Нас учили это делать на курсах оказания первой медицинской помощи. Я наложу тебе шину и обмотаю бинтом.

– Шину? – недоумённо переспросил я, ибо у меня тут же возникли ассоциации с автомобилем. – Но где ты её здесь возьмешь?

Юля удивлённо посмотрела на меня и улыбнулась, поняв ход моих мыслей.

– Да нет, – сказала она. – Я имею в виду медицинскую шину, которую всегда накладывают при переломах для фиксации. Сделать её нетрудно. Здесь просто нужна ветка с крепким приростком.

Она взяла топор, приблизилась к злополучной сосне и стала рубить одну из нижних ветвей, в шутку приговаривая:

– Вот тебе! Вот тебе за Лю Ку Тана.

При каждом её взмахе я вздрагивал. Было очевидно, что Юля этот инструмент держала в руках впервые. Её движения были неуверенны и неуклюжи.

– Осторожно! Осторожно! – молил я, опасаясь, что моя спутница ненароком промахнётся. Но Патрушева с задачей справилась. Ветка в конце-концов рухнула на землю. Обрубив на ней всё лишнее, Юля приложила её к моей согнутой руке, тщательно обмотала бинтом, затем смастерила фиксирующую повязку, накинула её мне на шею и помогла просунуть сквозь неё руку.

– Я, прямо, как раненый боец, – мрачно пошутил я. – И сколько мне так придётся ходить?

– Пока не доберёмся до больницы, – ответила Патрушева. – Там тебе сделают рентген и, если перелом подтвердится, наложат гипс.

– А в гипсе сколько?

– Точно не помню, но, по-моему, месяц или два.

Я огорченно крякнул, досадуя от свалившейся на меня напасти. Юля помогла мне накинуть на себя куртку, и мы отправились дальше.

Патрушева по дороге несколько раз настойчиво пыталась отобрать у меня рюкзак, который я нёс в здоровой руке, но я не позволил ей этого сделать, полагая, что тащить такой внушительный груз для хрупкой молодой девушки будет уже слишком.

– Я сам понесу. Мне не тяжело, – отмахивался я.

– Нет, тебе тяжело, – не отставала Юля. – Я же вижу. К тому же тебе неудобно.

– Всё мне удобно. Успокойся.

– Давай, я сказала, сюда!

– Не дам! Что я, совсем калека, что ли?

Вокруг стояла тишина. Но нас всё равно не покидало чувство опасности. Мы постоянно оглядывались по сторонам и испуганно вздрагивали от каждого мало-мальски подозрительного шума.

Облегчение мы испытали только тогда, когда, наконец, вышли из таёжной чащобы. Перед нами открылась небольшая поляна. Её середину прорезала узкая бурная речка с каменистым дном. Даже на расстоянии было заметно, насколько прозрачна и чиста в ней вода.

Нас обуял дикий восторг.

– Ура-а-а! – хором закричали мы.

Подбежав к краю берега, который оказался обрывистым и крутым, мы сбросили рюкзаки на землю и прыгнули вниз. От воды веяло приятой свежестью. Зачерпывая её ладонями, мы принялись жадно пить. С каждым новым глотком на душе становилось всё легче и легче. Утолив жажду, мы, не помня себя от счастья, стали брызгаться, как маленькие дети, и гоняться друг за другом. Натешившись, мы упали на прибрежный песок, и в приятном изнеможении закрыли глаза.

– Эге-ге-е! – приложив ладони ко рту, зычно прокричал я, выплёскивая таким образом всколыхнувшие меня чувства. – Кто нибу-у-удь!

– Ты что?! – цыкнула на меня Патрушева.

После этого в меня снова вернулось чувство реальности. Мой восторг резко улетучился, и на его место опять заступили тревога и настороженность. Я поднялся на ноги и посмотрел по сторонам. Вокруг по-прежнему никого не было. Но поляна уже не казалась мне такой гостеприимной. Её краски словно почернели. Каждое дерево, каждый куст внушали мне беспокойство. Небо тоже перестало радовать. Бывшее ещё недавно совсем чистым, оно теперь стремительно наполнялось кучевыми облаками, предвещавшими скорый дождь.

– Нужно переправиться на другую сторону, – тихо произнёс я.

Мы стали водить глазами по линии реки, обдумывая способ переправы. На первый взгляд, здесь было сплошное мелководье. Но уверенно делать такой вывод я всё же поостерёгся. Дно хорошо просматривалось примерно до середины, а вот дальше уже было не видно. Где гарантия, что ближе к противоположному берегу глубина резко не вырастала?

– Попробуем вброд? – предложил я.

Юля согласно кивнула головой.

– Если не получится – вернёмся и пойдём в обход, – сказала она.

Нахмурив лоб, я стал мучительно вспоминать, при какой глубине брод можно считать безопасным. Нам об этом как-то рассказывали на лекции. По-моему, здесь всё зависит от скорости течения. Если она не превышает метра в секунду, то безопасная глубина будет как раз метр. И чем выше первое, тем меньше второе.

Ну, глубина здесь небольшая. Метра она явно не достигает. Во всяком случае, до середины реки. А вот скорость течения? На первый взгляд, она, вроде, тоже была небольшой. Но проверить всё же не помешает. А вдруг это обман зрения?

Посмотрев на песок, я увидел маленькую щепочку. Я поднял её и бросил в воду. Щепка понеслась по реке.

«Тысяча один», – мысленно просчитал я, что соответствовало секунде. За это время щепка проплыла чуть меньше метра.

– Ну как? – спросила Патрушева, поняв смысл моих действий. – Наши шансы велики?

– До середины – да, – ответил я. – А дальше будет видно.

– Тогда я пошла за шестом, – заявила Юля.

Она вскарабкалась по прибрежному склону, схватила топор и направилась к лесу. Я хотел последовать за ней, но преодолеть склон с одной здоровой рукой без посторонней помощи оказалось нелегко. Поэтому я оставил эти попытки и решил ограничиться ролью наблюдателя. Реально помочь своей спутнице я всё равно ничем не мог.

– Только поосторожнее махай топором! – крикнул я ей вслед.

Патрушева обернулась и сделала характерный жест выставленной вперёд ладонью. Мол, всё будет хорошо.

Её обещание с действительностью не разошлось. Свалив нижнюю ветку на одном из деревьев, она ловко обрубила на ней все отростки, и назад уже возвращалась, держа в руке вполне пригодный для перехода шест.

– Молодец! – похвалил её я.

Юля смущённо улыбнулась, но я заметил, как болезненно сморщилось её лицо.

– С тобой всё в порядке?

Патрушева молча показала свои ладони, которые представляли собой ужасное зрелище. На их нежной коже вздувались уродливые красные волдыри.

– А-а-а, ну так это неотъемлемый атрибут любого физического труда, – заключил я. – Не бойся, это не смертельно. До свадьбы заживёт.

– А когда у меня свадьба? – спросила она, и в шутку стукнула меня шестом чуть пониже спины. Мы рассмеялись.

Закатав джинсы повыше колен и уложив в рюкзаки куртки, чтобы те не стесняли наши движения, мы зашли в реку и сразу почувствовали её мощный напор. Вода хлынула в кроссовки. Ноги заметно отяжелели. Ёжась от холода, мы двинулись вперёд. Чтобы лучше держать равновесие, мы взяли курс не по прямой, а немного наискосок по течению. Это существенно ослабило силу его воздействия. Первой шла Юля. Она тщательно тыкала перед собой шестом, убеждаясь в отсутствии ям, и только после этого делала следующий шаг. За ней следовал я. Мы продвигались медленно, осторожно, мелкими шажками, волоча ступнями по дну, и старались больше смотреть вперёд, на противоположный берег, а не вниз на воду. Это помогало держаться на ногах. Но, как мы ни старались, без приключений всё же не обошлось.

Меня угораздило наступить на валун. Я поскользнулся и, судорожно взмахнув руками, рухнул в воду. Бурная река тут же поволокла меня за собой.

– Дима! – испуганно воскликнула Патрушева.

Старательно удерживая голову над поверхностью, я лихорадочно шарил рукой по дну, стремясь за что-то зацепиться. Но прежде, чем мне это удалось, меня два раза перевернуло вокруг себя. Ощущения были не из приятных. Я вдоволь нахлебался воды, а в сломанной руке снова вспыхнула адская боль. Ухитрившись, наконец, зацепиться за зажатую между камнями корягу, я набрал полные лёгкие воздуха и, с превеликим трудом, встал на четвереньки.

– Бросай рюкзак! – крикнула моя спутница.

Как ни мешала мне моя поклажа, но лямку рюкзака я всё же из рук не выпустил. Река нещадно хлестала меня по лицу. Будучи не в силах разогнуться, я замер на месте и стал дожидаться, когда Юля сумеет подойти ко мне.

– Скорее! Скорее! – истошно вопил я, чувствуя, что мои силы стремительно иссякают.

Наконец, Патрушева приблизилась. Она помогла мне выпрямиться, и я с облегчением перевёл дыхание. Мы немного отдохнули и продолжили свой путь. К счастью, вторая половина реки также оказалась неглубокой, и мы смогли благополучно добрести до другого берега. Выйдя из воды, мы в изнеможении упали на землю.

– Надо развести костёр и обсохнуть, – тяжело дыша, пробормотала Юля.

Она ещё немного полежала, затем вскочила, помогла мне встать, преодолела прибрежный склон, вытащила меня наверх и направилась к лесу, подбирая на ходу мелкие сучки. Когда она вернулась, в её руках была целая охапка.

Пока я, сидя на земле, левой рукой складывал хворост в аккуратную кучку, Патрушева рылась в своём рюкзаке в поисках спичек.

– Только бы они не промокли, – причитала она.

Вытащив наружу свёрнутый в несколько слоев полиэтиленовый пакет, она достала из него коробок и облегчённо вздохнула:

– Фу-у-у! Кажись сухие!

Костёр разгорелся довольно быстро. Мы уселись к нему буквально вплотную и подставили свою промокшую одежду. От огня вокруг как будто потемнело. Небольшая кучка отчаянных, не испугавшихся дыма комаров бешено кусала наши руки, но мы этого словно не замечали. Нас охватило приятное тепло. Внутри словно всё растаяло. Дрожь прекратилась. Я посмотрел на свою спутницу. Она сидела рядом, закрыв глаза. Выражение её лица было каким-то затуманенным, словно её сознание находилось сейчас не здесь, а пребывало в некоей потусторонней реальности. Моё сердце бешено застучало. Я осторожно дотронулся до её плеча. Юля отреагировала не сразу. Сначала она как будто ничего не заметила. Затем пришла в себя, напряглась и бросила на меня вопросительный взгляд. Я попытался улыбнуться, но улыбки почему-то не получилось. Я сделал ободряющий жест, но он вышел каким-то неестественным и неуклюжим. Патрушева, не отрываясь, смотрела на меня. Я взял её руку и прижал к своим губам. Она погладила меня по голове и подалась вперёд. Крепко обхватив руками мою шею, она легла на спину, увлекая меня на себя. Наши лица прижались, а губы слились в сладком, страстном поцелуе. Меня словно охватила и закружила в своём водовороте горячая морская волна. Я почувствовал, как в меня возвращается уже подзабытое ощущение радости жизни…