16

Сколько я так проспал – точно сказать не могу. Но, судя по всему, довольно долго, ибо, когда я открыл глаза, солнце уже клонилось к закату. Голова болела. Ноги ныли. Желудок будто разрывался на части. Во рту ощущалась неприятная сухость. Я бессознательно дотронулся до своих губ, и с удивлением обнаружил, что ничего не чувствую, настолько они пересохли.

Я приподнялся и посмотрел на своих спутников. Они продолжали спать. Ваня слегка похрапывал. У Юли при каждом вздохе вырывался слабый стон.

«Пусть наберутся сил», – решил я, и не стал их будить, хотя бодрствовать в одиночку после всего случившегося мне было, конечно, страшновато. Сон, возникающий в качестве защитной реакции на стресс, лучше не прерывать. Организм сам проснётся, когда в нём накопится достаточный запас энергии.

А что это там лежит возле Попова? Я пригляделся повнимательнее. Ба, да это же рябчик! Очевидно, первый Ванин охотничий опыт оказался не пустым. Но за всей той суматохой, которая была вызвана гибелью Алана, я как-то не обратил на это внимания. Ай да Ваня! Ай да молодец! Значит, без ужина мы не останемся. Первая полноценная еда за три дня! Эх, найти бы ещё воды! Пить хочется просто невыносимо. Мы в такой панике убегали с места прежней стоянки, что напрочь забыли про закреплённую на берёзе баклажку. Она бы нам сейчас не помешала.

Я вскочил на ноги, и принялся собирать сухие ветки для костра. Когда их набралась внушительная куча, я достал из кармана перочинный нож и принялся освежёвывать пойманную Поповым дичь, время от времени с опаской поглядывая на небо. Погода, как назло, снова стала портиться. Воздух посырел. Небо покрылось набрякшими влагой облаками. Чувствовалось приближение дождя.

Чтобы не разбудить своих спутников, я старался делать всё как можно тише. Закончив потрошить рябчика, я приглядел на стоявшем неподалеку кедре две большие толстые ветки, которые по своей форме напоминали рогатины. Я их срубил, обтесал и воткнул в землю. Стойки вертела были готовы. В качестве шомпола я приспособил другую ветку, которая росла над самой землёй, отчего была сырой и не могла сгореть. Хорошенько её обстругав и заострив один конец, я нанизал на неё тушку рябчика, предварительно обмазав ту солью, положил на рогатины и развёл огонь. Когда языки пламени заплясали по дровам, а воздух стал наполняться запахом жареного мяса, я задумчиво покрутил в руках спичечный коробок и озабоченно поцокал языком. Этот коробок был последним. В нём оставалось всего-навсего десять спичек.

Вот так остро, порой, начинаешь ценить то, в чём раньше никакой ценности не усматривал. Казалось бы, что такое спички? Самый что ни на есть обычный товар, которого навалом в любом магазине. Обычно мы пользуемся ими бездумно, расходуем расточительно. А чего экономить? Это же не дефицит. Но вот попадаешь в глухую тайгу, и спички превращаются в самое настоящее сокровище. Они начинают цениться чуть ли не на вес золота. Не будет их – не будет и огня. А без огня не будет ни тепла, ни пищи.

Попов и Патрушева заворочались. Юля открыла глаза, посмотрела на меня и тут же вскочила, словно её ужалила змея. Секунду-другую в её взгляде горел испуг, но вскоре он погас.

– А, это ты, – облегчённо вздохнула она. – А я думала…

Патрушева замолчала, не договорив.

– Что это – Снежный Человек? – спросил я.

Юля смутилась и кивнула головой. Я улыбнулся.

– Вытрись, – бросила она мне, – а то тебя с самим дьяволом можно перепутать.

Я провёл пальцем по щеке. Палец почернел. Это я такой чумазый?! Вот что значит длительное отсутствие зеркала.

Я спешно расстегнул рюкзак, достал из него полотенце и тщательно протёр им лицо. Полотенце словно покрылось сажей.

– Сколько времени? – послышался заспанный голос Вани.

– Седьмой час, – ответил я, поглядев на часы. – Садитесь, сейчас будем ужинать.

Я аккуратно перевернул тушку другой стороной к огню и с беспокойством посмотрел на небо. Оно продолжало хмуриться и покрываться тяжёлыми тучами. Лес погружался во мрак. Нас постепенно окутывала тускло-серая дымка.

Когда жарящееся на костре мясо покрылось необходимым румянцем, мы сняли его с огня и разделили на три равные части. О, как был сладостен этот миг, когда я ощутил его вкус! Желудок приятно потяжелел. Тошнота ослабла. На душе полегчало. Обглодав рябчика до последней косточки, мы откинулись на землю, и стали задумчиво смотреть на костер.

– Как будем ночевать? – спросил я. – Снова под открытым небом?

– Не хотелось бы, – промолвил Попов, поглядывая вверх. – Может, давайте опять соорудим «балаган»? В нём спать теплее.

– Давай, – откликнулся я.

– Ребята, мне страшно, – призналась Патрушева. – Я вся трясусь. Мне почему-то кажется, что этой ночью кого-то из нас убьют.

– Хватит тебе страхи нагонять! – укоризненно воскликнул я. – И так тошно!

– Я не могу понять, чем мы его так разозлили, – не умолкала Юля. – Мы же ушли с его земли! Мы же ничего у него не забрали! Почему он тогда продолжает нас преследовать?

– Может, из-за того, что мы его видели? – предположил я. – Помните, Сергей рассказывал, что все, кто видел Снежного Человека, рано или поздно умирали?

Наступила тишина. Я заметил, что от моих слов Ване и Юле стало не по себе.

– Но ведь мы видели его всего один раз, – проговорила Патрушева. – И то только мельком, через окошко домика. Больше он перед нами не появлялся.

– Почему он убивает только тех, кто остаётся один, когда рядом больше никого нет? – задумчиво пробормотал Попов. – Странно всё это.

– Чего же тут странного? – усмехнулся я. – Ты бы стал в одиночку нападать на нескольких человек? Конечно же, нет. Вот и он так же.

Ваня почесал в затылке и снова задумался. Внезапно он вздрогнул. Его бывшие до этого тусклыми глаза вдруг оживились и зажглись ярким блеском. Он дёрнулся, переменил позу, и стал нервно ёрзать по земле.

– Вань, ты чего? – с беспокойством спросила Юля.

– Да так, одна мысль пришла в голову, – попытался отговориться Попов, явно досадуя, что так неосмотрительно себя выдал.

Но Патрушева от него не отставала.

– Какая мысль? Говори! Я хочу знать!

Ваня сначала отмахивался, но затем сдался.

– А вам не кажется, что тогда к нам в окно заглядывал вовсе не Снежный Человек? – произнёс он.

– А кто?

– Вишняков!

Мы с Патрушевой ошеломлённо посмотрели на Попова.

– С чего ты взял? – спросил я.

– Его же убили, – заметила Юля.

– Его убили только на следующее утро, – возразил Ваня. – А тогда, ночью, он был ещё жив.

– Ты говоришь какую-то ерунду, – осуждающе произнёс я. – Я же помню ту физиономию, которая возникла в окне. Ничего общего с лицом Вишнякова в ней не было.

– Он мог загримироваться. Обмазать лицо грязью, облепить его каким-нибудь пухом, скорчить жуткую гримасу. Вот поэтому мы его и не узнали.

– Но зачем ему было это делать?

Попов пожал плечами.

– Откуда я знаю? Может, просто хотел нас напугать. Он всегда любил всякие розыгрыши.

– Тогда получается, что никакого Снежного Человека не было? – спросила Патрушева.

– Может и не было.

– А кто же тогда убил Сергея? Кто убил Лилю? Кто убил Алана?

Ваня нахмурил лоб и прикусил губу.

– Пусть это выясняет милиция, – отвёл глаза он. – Наша задача – отсюда выбраться. Давайте прекратим пустые разговоры и займёмся «балаганом». А то скоро совсем стемнеет…

Едва мы закончили сооружать себе «ночлежку», как с неба хлынул ливень.

– Кружки! – истошно выкрикнул я.

Мы быстро вытащили из рюкзаков свои кружки и подставили их под стекавшие с веток струи воды.

– Помыться бы тоже не мешает, – проговорила Юля.

В этом я был с ней полностью согласен. Моя кожа от грязи и пота уже превратилась в настоящую «липучку». В голове беспрерывно чесалось, и это причиняло огромный дискомфорт.

– А не холодновато для мытья? – засомневался Ваня.

– Ничего, согреемся, – отрезала Патрушева. – Лучше немного помёрзнуть, чем завести вшей.

Презрев всякое стеснение, мы сбросили с себя одежду, выскочили на открытое пространство между деревьями и принялись намыливать свои тела. Природный душ оказал на нас благотворное воздействие. Нам стало свободно и хорошо. Мы почувствовали облегчение. На наших лицах снова появились улыбки, зазвучал смех. А когда мы утолили долго мучавшую нас жажду, опустошив свои, уже успевшие наполниться дождевой водой кружки, мы окончательно почувствовали, что в нас вернулась жизнь, а прежние страхи остались где-то позади.

Тщательно растеревшись полотенцами, мы снова оделись и спрятались в «балаган». Ливень словно только этого и ждал. Он стал стремительно ослабевать и вскоре утих совсем.

– Вовремя мы искупались, – заключила Юля.

– Как по заказу, – усмехнулся я.

– Как бы нам после этого «заказа» не подхватить пневмонию, – шморгая носом, забеспокоился Попов.

Солнце тем временем окончательно скрылось за горизонтом. Лес поглотила темнота.

– Как будем дежурить? – спросил я.

– Давайте, я сегодня начну первая, – предложила Юля.

Она вылезла наружу, а мы с Ваней завалились спать…

Густой белый туман снова окутал меня с головы до ног. Я осторожно продвигался вперёд, вытянув руки, чтобы ненароком не наткнуться на какое-либо препятствие. Вдали опять показался чей-то силуэт. Даже при таком немалом расстоянии, которое нас разделяло, я понял, что навстречу мне идёт дед Макар. Его невысокая, приземистая, кругловатая фигура, неторопливая, вальяжная походка, до сих пор хорошо сохранились в моей памяти. Он жил в деревне, по соседству с моей бабушкой, к которой я в детстве летом приезжал отдыхать, и работал сторожем колхозного склада. Детвора в деде Макаре души не чаяла. Он часто угощал нас грушами со своего огорода. А груши у него были отменные. На рынке таких не купишь. Мы заслушивались его рассказами о войне, которую он прошёл с самого начала и до самого конца. Будучи заядлым рыбаком, он скрупулёзно и терпеливо обучал нас этому искусству. Объяснял, как правильно завязать крючок, где закрепить грузило, как настроить поплавок, когда именно следует подсекать, если клюёт, и прочее.

Дед Макар погиб, когда мне было одиннадцать лет. Сгорел ночью при пожаре на складе. Помню, мы, дети, тогда сильно плакали. Нам было его очень жалко.

Следствие установило, что непосредственным виновником пожара был он. Дескать, напился на рабочем месте, заснул, выронил зажжённую сигарету, та упала, половица зажглась, а уж от неё огонь перекинулся и на всё остальное. Но в деревне в эту версию поверили немногие. Ведь все знали, что дед Макар спиртным не грешил, и к своей работе всегда относился очень добросовестно, не позволяя себе во время дежурства не то, что пить, а даже дремать. Кроме этого, вызывало подозрение и то, что случился этот пожар очень уж своевременно. Через несколько дней в колхоз должна была нагрянуть ревизия. А на складе, по слухам, было не всё в порядке. Выявись недостача – колхозное руководство загремело бы «под фанфары». А так, поскольку всё сгорело, попробуй теперь разберись, что там было, а чего не было.

Председатель колхоза, товарищ Шпиляков, через год пошёл на повышение. Дорос затем аж до зампреда облисполкома.

– Здравствуйте, дедушка Макар! – обрадовано воскликнул я, подойдя поближе.

Он вскинул голову и внимательно оглядел меня своими прищуренными глазами.

– Дима! – узнал он меня. – Вот ты какой стал! А ведь был махонький-махонький! Едва до живота мне доставал. Ну, как живёшь, как поживаешь?

– Поживаю нормально, – ответил я. – Вы-то как?

– Да вот, брожу в своей вечности. Скучно здесь. Зато спокойно. Ни забот, ни хлопот. Шпилякова недавно встретил. Плюнул в рожу его бесстыжую. Это же он, сволочь, меня тогда загубил. Пришёл вечерком в сторожку, бутылку из кармана вытащил. «Давай, – говорит, – по рюмашке. Радость у меня большая. Внук родился». Враньё оно, насчёт внука-то, было. Но как тут проверишь? Понимал, что на работе нельзя. Но с другой стороны, как человеку отказать? Ведь по себе знаю, как это радостно, когда внуки рождаются. Махнул рукой, и говорю: «Ладно, давай по одной». Не знаю я, чего он туда подмешал, но только едва я ту рюмку выпил, как тут же в беспамятстве очутился. А он мне в глотку всё остальное влил, склад поджёг, и был таков. Всё потом на меня свалили. Мол, я виновник пожара. В милиции даже в голову никому не пришло, что Шпиляков этим пожаром своё воровство прикрывал. А может просто возиться не захотели. Списать всё на погибшего сторожа было удобнее. А недостачи на этом складе, скажу тебе, было тогда лет на восемь с конфискацией. Как говорится, в особо крупных размерах.

– Да-а-а! – протянул я. – Бывают же на свете такие сволочи!

– А на этом свете много таких сволочей, – вздохнул дед Макар. – Жизнь – она штука несправедливая. В выигрыше зачастую оказывается тот, кто ничего не боится, кто не гнушается самым мерзким и постыдным. Вот так, Дима, учти это…