10

Дверь палаты скрипнула. Я поднял голову и увидел медсестру Машу.

– Ты не спишь? – тихо спросила она.

– Нет, – ответил я, и стал подниматься с кровати, полагая, что она пришла затем, чтобы увести меня на очередные процедуры. Но её заискивающий взгляд подсказал мне, что она явилась сюда вовсе не за этим. И что её визит, скорее всего, связан не с работой, а с чем-то личным. Я откинулся на подушку. Маша подошла ко мне и робко присела напротив.

– Ой, а чего у тебя глаза такие красные? – испуганно спросила она.

Я замялся. Назвать истинную причину мне было стыдно. Какой же я мужчина, если даю волю слезам! Поэтому я ляпнул первую пришедшую на язык отговорку:

– Сплю плохо.

Маша внимательно посмотрела на меня. Её недоверчивый взгляд не оставлял сомнений, что она не поверила моему объяснению, и, скорее всего, обо всём догадалась. Но из деликатности продолжать эту тему не стала.

– А ты давно в Москве живёшь? – поинтересовалась она.

– Пятый год, – ответил я.

– А сам откуда?

– Из Новозыбкова. Есть такой маленький городок в Брянской области.

– Не слыхала, – с сожалением в голосе проговорила медсестра. – А ты, что, с детства мечтал стать геологом?

– Нет, – смущённо произнёс я. – Если честно, мне просто хотелось учиться в МГУ, жить в Москве. Вот я и выбрал факультет, куда было проще поступить.

– С первого раза поступил?

Я не без гордости утвердительно кивнул головой.

– Трудно было? Конкурс большой?

– Шесть человек на место.

– Ого!

– Да нет, для МГУ это немного, – улыбнулся я. – На экономический или юридический и до двадцати доходит.

– Ничего себе! – охнула Маша.

– Тут главное хорошо подготовиться к экзаменам. Будешь всё знать – никакой конкурс не страшен. Кстати, а почему тебя это так интересует? Хочешь в МГУ поступить?

– Да нет, – смутилась она. – Я хочу в медицинский попробовать. Просто уже до чёртиков опостылела эта дыра. Всю жизнь в ней живу. А так хочется в цивилизацию! Я специально в больницу работать пошла, чтобы приобрести стаж. Говорят, при зачислении его учитывают.

Я развёл руками.

– Насчёт медицинского ничего сказать не могу. Я, честно говоря, даже не знаю, где он в Москве находится.

– Ни разу в столице не была, – с горечью призналась Маша. – Расскажи мне, какая она. Я ведь её только по телевизору вижу. Как там, вообще, живут?

– Живут, как и везде, – пожал плечами я. – Хотя, конечно, куда сходить и на что посмотреть там гораздо больше, чем в любом другом городе.

Я рассказал Маше про Красную площадь, про Кремль, про старый и новый Арбат, про московские магазины, про университет. Она зачарованно слушала, томно вздыхала и мечтательно поднимала глаза в потолок.

– Ты не знаешь, остальных ребят разыскали? – спросил я, резко переменив тему разговора.

– В морг час назад ещё одного парня привезли, – ответила Маша. – Сейчас вскрытие проводят.

У меня неприятно засосало под ложечкой.

– Ой! – вдруг испуганно вскрикнула моя гостья, и прикрыла ладонью рот. – Зачем я тебе всё это рассказываю? Мне же Виктор Михайлович строго-настрого запретил тебе об этом говорить.

– Почему? – спросил я.

– Тебе нельзя волноваться.

Я грустно усмехнулся.

– После всего того, что я пережил за эту неделю, меня уже вряд ли что сильно разволнует.

– И всё равно я не имею права. Мне за это знаешь, как влететь может?

– Я тебя не выдам, – попытался успокоить её я, но мой довод действия не возымел.

– Ты извини, что я тебя побеспокоила, – пробормотала Маша, ещё раз посмотрела на мои заплаканные глаза и вскочила с места. – Про Москву спросить очень хотелось. Давай в другой раз поговорим. Хорошо?

Она попятилась к двери. Я попытался её остановить, но Маша только смущённо улыбнулась, ободряюще кивнула и вышла из палаты, снова оставив меня в одиночестве…

Тело Вишнякова неподвижно лежало на земле. Его руки и ноги были безжизненно вытянуты, волосы на голове беспорядочно растрёпаны, а на бледном, вымазанном грязью, лице застыло выражение неподдельного ужаса. Его глаза с закатившимися зрачками были выпучены и обращены к небу. Рот, из которого вывалился посиневший язык, был широко открыт, а всю шею окаймляла тонкая красная полоска. Зрелище явно было не для слабонервных. Девчонки испуганно закрыли ладонями лица и отвернулись. Ваня и Алан смотрели на труп как завороженные. Я нервно сглотнул слюну и почувствовал, как у меня начинают трястись поджилки.

– Если бы не Ванёк, мы бы его не обнаружили, – негромко произнёс Тагеров. – Его кто-то хорошо замаскировал.

Он кивнул глазами на разбросанные вокруг сосновые ветки.

– Этих веток здесь была навалена целая куча. Я думал, это просто валежник, и прошёл мимо. А Ванёк поглазастее оказался.

Попов вздохнул.

– Я смотрю, внизу что-то белеет, – пояснил он. – Пригляделся – похоже на кроссовки. У меня внутри словно стрельнуло. А вдруг…? Говорю Алану, давай ветки разберём. Разобрали – и вот, пожалуйста.

Я смотрел на мёртвого Сергея, и меня разбирало какое-то странное, сложное чувство. Я никак не мог поверить, что я действительно это вижу. Ведь ещё вчера он был жив. Мы с ним разговаривали, охотились, разводили костёр. У меня даже в голове не укладывалось, что его больше нет. А может, мои глаза врут? Может, мне это только кажется? Может, это просто мираж?

Но мои глаза не врали.

Я оглядел остальных ребят. По выражению их лиц было заметно, что ими завладела паника. Мы непроизвольно сжались в кучу и продолжали смотреть на мёртвое лицо своего спутника, походившее на застывшую восковую маску.

– Боже, как это страшно! – тяжело дыша, прошептала Лиля.

– По всей видимости, его кто-то задушил, – как бы рассуждая сам с собой, произнёс Ваня. – Красная линия на шее походит на след веревки. Причём, сделали это не так уж давно. Тело ещё не закоченело.

– Ты хочешь сказать, что его убили не вчера? – спросила Юля.

– Именно, – утвердительно кивнул Попов.

– А как же тот крик, который мы все слышали?

– Крик был вчера, – согласился он. – Но задушили Сергея только сегодня. Ночью он определённо был жив. Может, он находился без сознания. Но он был жив.

Ваня приблизился к телу и неторопливо обошёл его вокруг.

– Ночью он находился не здесь, – уверенно заключил он. – Его притащили вон оттуда.

Он показал рукой в сторону.

– Почему ты так думаешь? – спросил я.

– Трава примята, словно по ней что-то волокли.

Мы подошли к тому месту, где стоял Попов, и убедились, что он мыслит правильно. На траве отчётливо просматривалась прямая линия, уходившая вглубь леса.

– Кроме этого, обратите внимание, – продолжал он, – его руки и ноги вытянуты вдоль тела. Такое положение конечностей может образоваться только в том случае, если не успевший ещё закоченеть труп волокут за подмышки. Если бы его задушили здесь, руки и ноги были бы неестественно скрючены. Инстинкт самосохранения заставляет любого человека как-то бороться за свою жизнь и отчаянно брыкаться.

Ваня присел на корточки и стал рассматривать руки Вишнякова. Спустя некоторое время он присвистнул.

– Что? – спросили мы.

– Похоже, перед тем, как задушить, его крепко связали, – пояснил он. – Вот, посмотрите. Видите, красные линии на запястьях?

– Ужас какой! – передёрнулась Ширшова.

– Может, давайте пройдём по этому следу? – предложил Попов.

Все неуверенно замялись.

– Боязно! – призналась Патрушева. – Здесь явно обитает какое-то разумное существо. И мы вчера его видели. Кто его знает, что можно от него ещё ожидать. Пока оно убило только Сергея. Где гарантия, что ему не захочется убить ещё кого-то из нас?

– Почему ты считаешь, что оно разумное? – спросила Лиля.

– Подумай сама, – ответила Юля. – Ведь Сергея не загрызли, не разорвали на части, а задушили верёвкой. Да ещё замаскировали при этом труп сосновыми ветками. Звери на такое не способны.

Её слова зародили в нас острое ощущение опасности, и мы стали беспокойно озираться по сторонам.

– Ты думаешь, это человек? – спросила Ширшова.

Патрушева пожала плечами.

– Не знаю. Может человек. Может какой-то получеловек-полузверь. Но, во всяком случае, это существо имеет интеллект, схожий с человеческим, – заключила она. – Его действия разумны.

– В чём же здесь разум? – возразила Лиля. – Беспричинно кого-то убить! Что здесь разумного?

– Я имею в виду не сам факт убийства, а то, каким образом оно совершено, – разъяснила Юля. – И я не уверена, что оно действительно беспричинно. Какая-то причина должна быть. Мы потревожили покой этого существа. Мы вторглись в его мир. Оно явно усмотрело в нас какую-то опасность. Но только вот какую?

Патрушева немного помолчала.

– Я вот что думаю, – задумчиво проговорила она. – А не завязан ли здесь каким-то образом этот проклятый самородок? Кстати, а где он?

Последняя фраза Юли мгновенно повернула наши мысли в совершенно другое русло.

– Информация к размышлению, – натужно усмехнулся Алан. – Самородок бесследно исчез.

– А ты, что, уже смотрел? – спросил я.

Тагеров кивнул головой.

– И что? Неужели самородка действительно не было?

– Не было, – подтвердил Алан.

– Странно. Ведь Вишняков постоянно носил его с собой. Куда он мог деться?

Я пристально посмотрел на Тагерова. Поймав мой недоверчивый взгляд, он весь как-то стушевался и съёжился:

– А я откуда знаю?

Мне что-то не верилось в правдивость этих слов. Слишком уж подозрительным выглядело смущение Алана. Каким-то оно было нервным и неестественным. А не присвоил ли он втихую себе вишняковскую находку?

Я был не единственным, у кого появились такие мысли. Аналогичные догадки, судя по всему, возникли и у Ширшовой. Она нахмурила брови и обратилась к Попову:

– Ваня, это так? Вы действительно не нашли у Вишнякова самородок?

Её вопрос прозвучал твёрдо и холодно. От меня не укрылось, с каким возмущением стрельнул в неё глазами Тагеров.

Губы Попова сжались. Он побледнел.

– Я ничего не искал, – робко ответил он. – Карманы Сергея исследовал Алан. Я не видел, чтобы он вытаскивал оттуда самородок.

Что означала бледность его лица? Страх разоблачения, или страх несправедливого оговора?

Присев на корточки перед трупом, я стал ощупывать одежду Вишнякова. Какое, всё-таки, это мерзкое и гнусное занятие, обыскивать мертвеца! Чувствуешь себя настоящим мародёром. Самородка не было. Я поднялся на ноги, взглянул на Лилю и отрицательно помотал головой. Но её не убедил мой жест. Она решила меня перепроверить. Приблизившись к телу Сергея, она устроила настоящий шмон. То, как она искала у него самородок, изумило всех. Казалось, её ничто не смущало. Ни то, что перед ней мертвец, ни то, что он другого, по сравнению с ней, пола. Она ощупывала его так, словно имела дело с витринным манекеном. Она не постеснялась исследовать даже пах. Лишь её трясущиеся руки выдавали, какое сильное отвращение испытывала она в тот момент, и сколько ей приходилось прилагать усилий, чтобы его преодолеть.

– Ничего, – разочарованно вздохнула она, поднимаясь с колен, и брезгливо отряхивая руки.

Мой взгляд упал на Тагерова. Его губы искривились в какой-то странной ухмылке. То ли его позабавило, как Ширшова бесцеремонно ощупывала труп, то ли он торжествовал, что мы ничего не нашли.

Я изучающе окинул Алана с головы до ног и решился на прямой, бестактный вопрос:

– А что у тебя в карманах?

Тагеров побагровел.

– Что-о-о?! – угрожающе протянул он, и сделал шаг вперёд.

Я инстинктивно хотел отступить, но всё же удержал себя на месте. Я смотрел на Алана без тени страха, спокойно и твёрдо. Не почувствовав во мне проявлений слабости, он остановился.

– Что вы ко мне прицепились? – взорвался он. – Нет у меня самородка! Нет! Вы слышите? Нет!

Что означали эти эмоции? Искреннее возмущение или защитную маску, за которой скрывалась ложь?

– И всё-таки, что у тебя в карманах? – повторил я.

– Ничего! – рявкнул он.

– Ну, а если ничего, почему ты тогда так нервничаешь?

Тагеров буквально затрясся. Его лицо пылало злобой. В его глазах сверкал яростный огонь. Казалось, ещё чуть-чуть, и он испепелит меня дотла. Его кулаки сжались. Я видел, что он едва сдерживается, чтобы не наброситься на меня, и хорошенько не наквасить мне физиономию.

– А потому, что вы меня уже задолбали! Сколько раз повторять, нет у меня самородка! Нет!

Лиля поочерёдно переводила взгляд то на Алана, то на меня. Ваня стоял, потупив глаза в землю. Юля брезгливо отвернулась в сторону. Было заметно, что ей крайне неприятен этот разговор.

– Аланчик, – мягко, но едко, с нотками неприкрытой враждебности, обратилась к Тагерову Ширшова. – А и правда, что ты там прячешь в своих глубоких карманчиках? Покажи, не стесняйся. Если у тебя действительно нет самородка, чего ты тогда так боишься?

Алан чуть не задохнулся от такого откровенного предательства подруги. Он зыркнул на неё так, что та осеклась. Напряжение достигло критической точки. Казалось, ещё чуть-чуть, и между ними вспыхнет электрический разряд.

К счастью, Тагеров нашёл в себе силы, чтобы удержать себя в руках. Подавив самолюбие, он резко вывернул карманы куртки наизнанку. На землю упали зажигалка, неполная пачка сигарет, а также тщательно обёрнутый полиэтиленом спичечный коробок.

– Что это? – поинтересовалась Лиля, указывая на него рукой.

– Сода, – снисходительно пояснил Алан. – Чтобы горло полоскать, если оно, вдруг, заболит. Весной, как известно, обостряются простудные заболевания. Ну, всё, довольна?

Лиля внимательно осмотрела упавшие на землю вещи, но в её глазах продолжало светиться подозрение. Я понимал, что ситуация взрывоопасна. Что ещё немного, и нервы Тагерова окончательно сдадут. Но вместе с тем мне по-прежнему не верилось, что находка Вишнякова бесследно исчезла. В поле моего зрения снова оказался Попов. Он продолжал стоять, низко опустив голову. Ваня явно испытывал чувство неловкости. Но от чего? От того, что происходило вокруг? Или оттого, что ему пришлось соврать? Может они с Аланом сговорились и припрятали самородок в каком-нибудь укромном месте, чтобы затем, после возвращения домой, втайне от остальных его продать, а вырученные деньги разделить на двоих? Не каждый сможет избежать такого соблазна.

– А можно осмотреть твою куртку? – не успокаивалась Ширшова.

– Зачем? – сквозь зубы процедил Алан.

– Да так, – с хитрецой ответила Лиля. – Она красивая. Хочется рассмотреть её поближе.

Тагеров несколько секунд выразительно смотрел на свою подругу. Его глаза сузились, в них появился хищный блеск. Он неторопливо, с подчеркнутой снисходительностью, снял с себя куртку и резко швырнул её в лицо Лили.

– На!

Этот жест не оставлял сомнений, что с этого момента на их отношениях поставлен жирный крест. Интересно, поняла ли это Ширшова? А если поняла, то беспокоило ли это её? Что было для неё важнее, любовь или деньги?

Если бы среди нас был учёный-психолог, он наверняка получил бы бесценный материал для диссертации на тему «Поведение индивидуума в экстремальной ситуации». Ведь именно экстремальная ситуация способна показать, каким на самом деле является тот или иной человек. Только экстремальные условия вытаскивают наружу абсолютно все его черты, включая те, которые он пытается замаскировать и скрыть.

Тщательно ощупав куртку, Лиля невозмутимо вернула её Алану.

– Ну? – язвительно спросил он. – Что ещё?

Ширшова медленно оглядела его с головы до ног.

– Ты спрятал самородок где-то на себе! – уверенно заявила она.

Тагеров поцокал языком:

– Так-так. Подозрения переросли в обвинения. Может, ты хочешь меня обыскать?

– Хочу, – упрямо проговорила Лиля.

Она словно наслаждалась своей нервозностью.

– Может, мне перед тобой раздеться догола?

– А что? Хорошая мысль! – воскликнула Ширшова. – Действительно, разденься! Этим ты точно сможешь снять с себя все подозрения.

Алан пристально посмотрел на Лилю. Его взгляд, в котором запрыгали шаловливые чёртики, выражал скорее удивление, чем гнев.

– Тебе так хочется увидеть меня голым?

Ширшова покраснела.

– Нужен ты мне! – с подчёркнутым возмущением заявила она. – Что я, голых мужиков не видела? Я просто хочу выяснить, где ты спрятал самородок.

– Не дождёшься! – жёстко отрезал Алан, и развернулся, вознамерившись уйти. Но я его остановил.

– Подожди! Постой!

Он остановился.

– По-моему, мы зашли слишком далеко, – произнёс я, мучительно пытаясь подобрать слова, которые смогли бы разрядить до предела накалившуюся атмосферу. Но они, как назло, никак не приходили на ум. Возникла пауза, которую нарушила Юля:

– Мне противно быть рядом с вами! – негромко сказала она. – Жаль, что вы сейчас не видите себя со стороны. Вы перестали походить на людей. Вы превратились в животных, готовых перегрызть друг другу глотки! Опомнитесь! Взгляните сюда. Вы ничего не видите? Здесь лежит мёртвый Сергей. Его кто-то задушил. Точно так же, спустя некоторое время, могут задушить и всех нас. Мы должны думать о том, как себя обезопасить. А вас волнует только самородок. Как вы не понимаете, что его, скорее всего, забрал убийца? И что он убил Сергея именно из-за него. Может быть, он сейчас наблюдает за нами из какого-нибудь укрытия и посмеивается. Ребята, мы сейчас находимся в такой ситуации, когда выжить можно только в том случае, если держаться всем вместе. Пройдёт время, и вам будет стыдно за своё поведение. Вот увидите. Я предлагаю следующее. Нам нужно остыть. Давайте сядем и посидим молча минут пятнадцать-двадцать. За это время каждый из нас должен собраться с мыслями и решить, что можно сделать для того, чтобы между нами снова установилось единство.

Патрушева говорила отрывисто и страстно, словно произносила речь на митинге. Как это всё не гармонировало с её хрупкой внешностью, никак не походящей на внешность оратора, способного убедить и повести за собой. Но при этом от неё буквально веяло покоряющей силой. Её слова словно резали по живому. В глубине души каждый из нас понимал, что она права. Думать о деньгах в тот момент, когда существует угроза жизни по меньшей мере глупо.

Юля уселась на землю, подогнула колени, обхватила их руками и склонила голову. Вслед за ней то же самое поочёредно проделали я, Ваня и Алан. Последней села Лиля.

Всё предложенное Патрушевой для размышления время мы просидели молча, не проронив ни слова. Я не знаю, кто о чём думал. Но в том, что в голове каждого крутились какие-то мысли, сомнений не было, ибо глаза ни у кого не были пустыми. Серьёзность ситуации понимали все. Но одного понимания ситуации было недостаточно. Кроме него, большую, если не решающую, роль играла готовность каждого из нас в угоду общим интересам подавить собственное «я». Что касается меня, то я был готов на всё, лишь бы между нами снова восстановился мир.

Когда двадцать минут истекли, Юля подняла голову и посмотрела на нас.

– Ну, что, остыли? – спросила она. – Можем теперь спокойно поговорить?

Ответом ей было молчание. Оно означало согласие.

Патрушева повторно обвела нас глазами.

– Дима, – спросила она, – что ты можешь сказать? Что ты можешь предложить?

Я посмотрел на Юлю. Её взгляд выражал надежду. Видимо, она считала, что именно я смогу направить дальнейший разговор в нужное русло. Ведь в любой дискуссии первый выступающий – самый главный. Он как бы закладывает платформу для последующего обсуждения, и именно от него во многом зависит, в каком направлении это обсуждение пойдёт дальше.

Тщательно взвешивая каждое слово, я произнёс:

– До вчерашнего дня у нас всё было хорошо. Став жертвами одного и того же несчастья, мы все были друг перед другом равны. Но вот появился этот проклятый самородок. Штука, безусловно, очень ценная. От его продажи можно выручить немалые деньги. И Вишняков, которому так подфартило, невольно возвысился над остальными. У нас это вызвало раздражение, что вполне естественно, ибо ничто не нервирует так, как осознание неравенства в возможностях. В результате начался раздрай. Я не хочу говорить о том, прав он был, когда отказался разделить свою находку с нами поровну, или не прав. Сейчас это не важно. Это была его находка. И он был вправе распорядиться ею так, как считал нужным. Важно другое. Вишняков убит. Кто его убил? Что за существо заглядывало к нам в окно сегодня ночью? Его ли это рук дело? Собирается ли оно нападать на нас? Лично меня эти вопросы волнуют гораздо больше, чем то, где сейчас находится этот злополучный кусок золота. Жизнь дороже денег. Юля говорит правильно. Если мы хотим выжить, мы должны держаться вместе. А при той разобщённости, которая сейчас между нами нарастает, мы становимся уязвимы. Если это существо нападёт, например, на Лилю, я не уверен, что Алан, после того, что между ними произошло, бросится её спасать. И наоборот. Мне кажется, сейчас наша главная задача – это не найти самородок, а восстановить доверие между собой. Причина, которая его нарушила, очевидна. Нас охватило подозрение, что кто-то, втайне от остальных, завладел находкой Вишнякова. Давайте как-нибудь докажем друг другу, что это не так. После этого всё снова придёт в норму. Как это сделать? Надо подумать. Лично я готов поддержать любой вариант. Даже тот, который предложила Алану Лиля.

Говоря всё это, я раз за разом невольно бросал взгляд на тело Сергея. Мне было неловко упоминать о нём в его присутствии, даже учитывая то, что он был мёртв. Мне постоянно казалось, что он всё слышит, и что он вот-вот встанет, чтобы как-то мне ответить.

– Я закончил, – резюмировал я.

На губах Тагерова снова заиграла усмешка. Щёки Ширшовой вновь покрыл румянец. С Попова и Патрушевой по-прежнему не сходила задумчивость.

– Понятно, – заключила Юля, и бросила на меня благодарный взгляд. Похоже, я оправдал её надежды. – Кто хочет высказаться следующим? Ваня, может быть ты?

Попов пожал плечами.

– Я с Димой во всём согласен. Я готов доказать, что самородка у меня нет. Но только вариант Лили я считаю унизительным. Раздеваться перед всеми – это чересчур.

– Кто следующий? – спросила Патрушева. – Алан?

– Я уже сказал, что самородка у меня нет, – отмахнулся он. – И мне плевать, верите вы мне, или не верите.

– Лиля, что ты скажешь?

Ширшова показала пальцем на Попова и Тагерова.

– Самородок у кого-то из них. Может, они как раз и прикончили Вишнякова.

– Лиля! – укоризненно бросила Юля.

– Полегче на поворотах! – угрожающе процедил Алан.

– Не пугай! – огрызнулась Лиля. – Судя по тому, как ты вчера стукнул этого несчастного зайца, убить тебе ничего не стоит.

– Да пошли вы все! – в сердцах бросил Тагеров, и вскочил на ноги. – Ванёк, идём отсюда! Ну их!

Он сделал несколько шагов по направлению к избушке, но затем остановился, увидев, что Попов на его призыв и бровью не повёл.

– Ну, что же ты?

– Это будет неправильно, – пояснил Ваня.

Алан метнул в него яростный взгляд.

– А что по-твоему правильно? – рявкнул он, и указал на Лилю. – Идти на поводу у этой озабоченной истерички?

– Давай без оскорблений! – повысил голос я.

– Вот-вот, – поддержала меня Патрушева.

Тагеров побагровел. На его лице появилась неумолимая решимость.

– Значит так, – сурово произнёс он, уперев руки в боки, – вы мне все надоели. Я иду спать. Чтобы в дом никто не входил. Будете ночевать сегодня на улице. Свои рюкзаки найдёте у входа. Если кто войдёт – сверну шею.

– Вы посмотрите, какой грозный! – саркастически воскликнула Ширшова. – А ты уверен, что мы тебя оттуда попросту не выкинем?

– Кто это мы? – усмехнулся Алан.

– Да хотя бы мы с Юлей, – в тон ему заявила Лиля, и посмотрела на подругу. Та в знак согласия кивнула головой. – Нас, всё-таки, двое.

Тагеров насмешливо фыркнул.

– Нас не двое, а трое, – заявил я. – Я к ним присоединюсь.

– Я тоже, – сказал Попов, и осуждающе посмотрел на Алана. – Ты слишком много на себя берёшь.

– Как видишь, нас значительно больше, – торжествовала Ширшова. – Вчетвером мы тебя уж как-нибудь скрутим. Сам окажешься на улице.

В глазах Тагерова появилась растерянность. Он явно не ожидал от нас такого отпора. Его буквально потрясло, что все мы так дружно выступили против него. Даже Ваня, которого он всегда считал безмолвным тихоней.

Алан понял, что переборщил. Он кисло усмехнулся и вернулся на место. Лиля залилась громким смехом. Её смех был провоцирующим и унижающим.

– Лиля! – осуждающе прикрикнула Патрушева.

Та посмотрела на подругу и послушно смолкла.

«Да, вот такая она, любовь, – подумалось мне. – Подобна углю. Когда раскалена – греет, когда холодна – пачкает. Верно замечено, от любви до ненависти – один шаг».

– В общем, в мире жить не хотим, – с горечью констатировала Юля. – Что ж, давайте подождём, пока ещё кого-нибудь не придушат. Может, тогда, наконец, поумнеем?

– Пусть вернёт самородок! – злобно бросила Ширшова.

– Нет у меня самородка, – продолжал упорствовать Тагеров.

– А почему ты тогда не даёшь себя обыскать?

– А потому, девочка моя, что есть такие вещи, как гордость и чувство собственного достоинства, – с наигранной любезность объяснил Алан. – Никогда про них не слыхала?

– Я не твоя девочка! – огрызнулась Лиля.

– Как угодно! – с язвительной улыбкой развёл руками Тагеров.

Ширшова покраснела. Воцарилось молчание. Солнце между тем всё ниже и ниже опускалась к горизонту. Стало холодать.

– Однако, темнеет, – проговорил я.

В стороне раздался глубокий вздох и прерывистое пофукивание. Это выражал свою досаду Попов.

– А почему ты так убеждена, что самородок может быть спрятан только либо у меня, либо у Алана? – обратился он к Ширшовой.

– А у кого ещё?

– Он может быть у любого из нас. Например, у тебя.

– И каким же образом он может быть у меня? – усмехнулась Лиля. – Ведь Вишнякова нашли вы с Тагеровым.

– Очень просто, – рассудительно пояснил Ваня. – Алан передал его тебе на хранение, когда вы шли сюда. Я видел, как вы о чём-то тайком шептались. А здесь вы специально разыграли перед нами ссору. Ваш план прост. Заставить Алана согласиться на обыск. При обыске у него, разумеется, ничего не найдут. Все решат, что самородок утерян, забудут про него. А вы, когда вернётесь в Москву, тайком его продадите, а деньги разделите между собой.

– Интересная версия, – изрекла Патрушева.

– Ну, знаешь ли! – едва не задохнулась от возмущения Ширшова.

– А что? Очень даже может быть! – подал голос я.

– С тем же успехом он может оказаться и у Димы, – продолжал Попов.

Я с удивлением посмотрел на него.

– Разъясни.

– Пожалуйста. Сергей нашёл самородок вчера днём. Вечером вы с ним пошли на охоту. Опасаясь, что ночью его могут обворовать, он передал самородок на хранение тебе.

– Оригинально, – усмехнулся я. – А может, он передал его не мне, а тебе?

– Может быть, – кивнул головой Ваня, сделав ударение на первом слове. – Как может быть и то, что ты сегодня передал самородок на хранение Юле. Ведь на неё меньше всего падает подозрений. Не зря же вы вместе ходили добывать дичь.

– Попов, у тебя что, температура? – воскликнула Лиля. – У тебя лихорадка началась? А может, белая горячка? Или тебя муха цеце укусила?

– Муха цеце здесь не водится, – спокойно отреагировал на её выпад Ваня. – Она обитает в Африке.

– Лиля, подожди! – оборвала подругу Патрушева. – Ваня, я, кажется, поняла, к чему ты подводишь. Ты предлагаешь обыскать абсолютно всех?

– Я только хочу сказать, что самородок может быть спрятан у любого из нас, а не только у Алана или у меня, – ответил Попов. – Может, он до сих пор где-то в одежде Вишнякова, а вы из нас душу выматываете. Что касается обыска, я считаю его оскорбительным. Но, учитывая ситуацию, я дам себя обыскать. Но только в том случае, если обыску подвергнутся абсолютно все.

В его голосе звучала непреклонность. Юля вопросительно посмотрела на меня.

– Похоже, взаимный обыск – это, действительно, единственный способ успокоить друг друга, – кивнул я.

Патрушева оглядела остальных.

– Другие предложения есть? – спросила она.

Тагеров, сгорбившись, задумчиво вырисовывал щепочкой на земле какие-то узоры. Ширшова фыркнула и иронично покачала головой.

– Тогда голосуем. Кто за то, чтобы обыскать друг друга?

– Да. Кто за то, чтобы устроить небольшой стриптиз? – с издёвкой воскликнула Лиля, и картинно вскинула руку вверх. – Я за.

Вслед за ней подняли руки Ваня, Юля и я. Алан посмотрел на нас и обречённо вздохнул…

– Ну, и что было дальше? – спросил Николай Иванович, нетерпеливо постукивая ручкой о бумагу, прерывая таким образом взятую мною паузу. – Забыл, что ли?

Я смущённо опустил глаза. Нет, я конечно ничего не забыл. Просто мне было неловко всё это рассказывать. Когда мы потом возвращались к домику, мы даже избегали смотреть друг другу в глаза. Нам было стыдно. Сильнее всех пылала Лиля. Мы даже не знали, как себя вести. Мы изо всех сил старались держать себя так, как ни в чём не бывало. Но получалось это неубедительно. В деланной непринуждённости явственно проскальзывала фальшь.

Впрочем, майор, похоже, и сам догадался, что последовало дальше, ибо в его глазах заиграл озорной огонёк. Это смутило меня ещё больше, и я почувствовал, как мои щёки предательски краснеют.

– Ну-ну-ну, – заулыбался он. – Зачем так комплексовать? Ты думаешь, у меня в молодости не было чего-то подобного? Было, уж поверь. И гормоны играли, и кровь бурлила. Всё это естественно, всё это заложено в природе человека. Успокойся, соберись, и постарайся подобрать нужные слова, чтобы как-то помягче описать в протоколе ваш стриптиз.

– А может, о нём вообще не стоит писать? – спросил я. – Может, лучше опустить этот эпизод?

– Нет, давай ничего опускать не будем, – возразил Николай Иванович. – Раз уж договорились рассказывать всё, будем рассказывать всё. Дело, ведь, серьёзное. Пять трупов – это не шутка. Так что поднапряги свои мозги и поупражняйся в изящной словесности. Должны же были тебя в твоём МГУ чему-нибудь научить.

– Пишите, – вздохнул я, и принялся неторопливо диктовать. – Мы тщательно осмотрели одежду и обувь друг друга, в том числе и нижнее бельё. Но самородка не нашли. Затем, по инициативе Ширшовой, мы осмотрели всю одежду на теле Вишнякова. Самородка там тоже не оказалось. После этого…

– Не торопись, – перебил меня следователь, – дай записать.

Я замолк. Пока майор скрипел шариковой ручкой, мне почему-то вспомнился жадный взгляд Лили, которым она пожирала обнажённое мускулистое тело Тагерова. Алан, заметив это, едва сдерживался, чтобы не прыснуть. Кстати, чуть позже, когда обыскивали уже саму Лилю, Тагеров демонстративно отвернулся, не желая лицезреть её прелести. Мне показалось, что Ширшову это огорчило…

– Чего улыбаешься? – прервал мои воспоминания Николай Иванович.

– Да так, – отмахнулся я. – Можно продолжать?

– Продолжай.

– После этого мы оделись и пошли обратно к избушке.

– Споров между вами никаких не было?

– Нет, мы шли молча. Мы буквально сгорали от стыда друг перед другом.

– А труп Вишнякова? Вы оставили его там?

– Там, – кивнул головой я. – Но при этом мы снова забросали его сосновыми ветками, чтобы он не лежал в открытую. Патрушева, правда, предлагала перенести его поближе к домику, но Тагеров убедил нас этого не делать.

– Каким образом он вас убедил?

– Сказал, что от трупа будет исходить неприятный запах. Кроме этого, мёртвый человек – очень заманчивая приманка для хищников. Навлечь на себя волков нам, естественно, не хотелось.

– Правильно он сказал, – согласился майор. – Что вы делали после того, как вернулись к домику?

– В первую очередь мы осмотрели рюкзаки друг друга. Правда, уже не с таким рвением, с каким осматривали одежду. Самородок опять не нашли.

– Не нашли, – проговорил следователь, записывая мою последнюю фразу. – А никто не жаловался, что у него пропали какие-нибудь вещи?

– У меня ничего не пропало, – ответил я, – у Попова тоже. У Вишнякова – трудно сказать. Мы ведь не знали, что у него изначально было в рюкзаке. А вот Ширшова утверждала, что у неё пропали таблетки снотворного. Правда, её жалобы никто серьёзно не воспринял. Кому нужно её снотворное? Скорее всего, она просто оставила его дома.

– Угу, – промычал майор, продолжая делать записи.

– Затем Ширшова высказалась, что неплохо было бы поужинать. Я заявил, что на охоту больше не пойду, и что если кто хочет, может сходить сам. Уже темнело, и мне, откровенно говоря, было страшно. Но добровольцев не нашлось. Потом мы забрали баклажку с берёзы, которую накануне утром повесили Вишняков и Попов, выпили всё, что в неё накапало, закрепили обратно, затем собрали хворост, развели костёр и уселись вокруг него, чтобы согреться и отпугнуть надоевшую мошкару…

– Обед! – донеслось из коридора. – Все на обед!

Николай Иванович оглянулся на дверь палаты и прервал свою писанину.

– Ладно, – произнёс он, – давай сделаем перерыв. Обед – это, всё-таки, святое.

Я улыбнулся, свесил ноги с кровати и принялся надевать тапочки…