Глава 12
Померания. Старогард. Лето 1147 от Р. Х.

Десятки больших катапульт метали снаряды в сторону осаждённого польскими крестоносцами города. Старые, но всё ещё прочные валы древнего венедского поселения пока выносили удары, но долго они не продержатся. Слишком сильным и массированным был обстрел. Ещё несколько часов – и двойной деревянный частокол, между которым была насыпана и утрамбована земля, не выдержит и обвалится, а затем начнётся штурм. Это было понятно и осаждающим, и осаждённым. Но если католики были уверены, что город падёт, то укрывшиеся в городе язычники, которые имели связь с засевшими в лесах вокруг Старогарда воинами из племени словинцев, напротив, твёрдо знали, что они выстоят, помощь уже близка.

Впрочем, далеко не все завоеватели верили в успех, и наблюдающий за осадой с невысокого холма князь-кесарь Владислав Пяст был одним из них. Этот усатый мужчина с густой сединой в волосах, одетый в тёмно-синий плащ с фамильным гербом, мало чем напоминал того великолепного рыцаря, который пять лет назад осаждал другой город поморян, Пырыцу, а затем был разбит соединённым войском венедов и взят в плен. Последние годы были для него очень тяжёлыми, ибо князя-кесаря преследовали неудачи. В борьбе с родственниками он потерял большую часть своих владений, казна его была пуста, и от него отвернулись многие союзники. Поэтому Владислав не хотел отправляться в Крестовый поход против славян. Однако его убедили, и он, собрав десять тысяч воинов, присоединил их к пятнадцатитысячной армии младшего брата Болеслава и восьмитысячному войску моравских князей.

Крестоносцы собирались в городе Гнезно, где к ним пристали боевые дружины влиятельного воеводы Петра Власта и церковные отряды под общим командованием архиепископа Якуба из Жнина. После чего ляхи и моравы, которые по настоянию церковников выбрали своим полководцем князя-принцепса Болеслава, форсировали пограничную реку Нотец и, следуя вдоль левого берега Вислы, начали наступление на Староград, который прикрывал крупный венедский порт Гданьск. Владислав одобрял любое решение брата, которого ненавидел лютой ненавистью, и старался не вмешиваться в военные дела. Князь-кесарь устал, он хотел покоя и мечтал вернуться домой. Однако старший Пяст не мог повернуть назад и покорно следовал туда, куда его тянула судьба. Он вёл своих людей по вражеской земле, но для воинов князь был скорее символом, чем настоящим командиром, поскольку войском руководили тысячники. Владислав мог на них положиться, и всё своё время посвящал размышлениям. Князь вспоминал плен и разговоры с языческими волхвами, которые объясняли ему своё видение мира и политические расклады. И как только на армию католиков начались нападения поморянских лесовиков, он словно очнулся от сна, решил действовать и вызвал к себе верного дворянина Добчека.

Главный шпион князя, неприметный, немного похожий на крысу, прибыл немедленно, и Владислав, ещё раз хорошенько обдумав то, что собирался сделать, поручил ему отправиться в лес и вызвать на тайные переговоры кого-нибудь из венедских командиров. Старший сын польского короля Болеслава Кривоуста и киевской княжны Сбыславы Святополковны понимал, что венеды в состоянии разгромить войско католиков, ибо силы у них для этого есть. И не хотел лишаться своих последних воинов, благодаря которым он всё ещё владеет какими-то землями, а не превратился в нищего беглеца. А раз так, то ему требовалось покинуть армию крестоносцев, сохранить своё войско и вернуться с ним на родину.

Добчек, который тоже побывал в плену у язычников, своего князя понял правильно и отправился в лесные дебри, которые надёжно скрывали поморян. Он отсутствовал несколько дней, и Владислав уже стал думать, что верный слуга убит. Но нет. Когда крестоносцы подошли к Старогарду, осадили его, собрали катапульты и начали обстрел оборонительных валов, Добчек появился и доложил, что договорился с поморянами о тайных переговорах.

Для Владислава это известие было подобно целебному бальзаму на больное место, и князь-кесарь не медлил. Под покровом темноты он тайком покинул лагерь католиков и без всякой боязни вошёл в негостеприимные для чужаков леса, где под сенью вековых дубов его ждал воин языческого бога Триглава витязь Сивер из Щецина. Польский князь был знаком с этим храмовником, он пересекался с ним во время боёв под Пырыцей и знал, что если витязь дал слово не причинять ему вреда, то сдержит его. Поэтому Владислав не боялся за свою жизнь и, когда встретился с языческим военачальником, был с ним предельно откровенен. Он рассказал Сиверу, что эта война ему не нужна и неинтересна, упомянул о ссоре с младшими братьями, во главе которых стоит наглый Болеслав, посетовал на то, что из всего отцовского наследства за ним осталась только Силезия и владения в Малой Польше. А когда храмовник спросил, чего Владислав хочет, князь-кесарь предложил ему сделку. Венеды выпустят его войско со своих территорий и уничтожат всех военачальников польско-моравской армии, а он поклянётся, что во время решающего сражения бросит своего брата на растерзание поморянам и их союзникам.

Слова Владислава шли от самого сердца, и Сивер ему поверил. Договорённость была достигнута, и католик с язычником обговорили план предстоящей битвы. После чего князь-кесарь, воспрянув духом, вернулся в лагерь под Староградом.

Прошла ночь, и наступил новый день, который должен был изменить судьбу князя-кесаря Владислава Пяста. Утром вновь загудели ремнями и заскрипели деревом катапульты, а войска ляхов и моравов выстроились в боевые порядки. После полудня католики планировали пойти на приступ, но Владислав был уверен, что его не будет, ибо язычники уже близко и вскоре выйдут из леса. Поэтому стрельба катапульт князя не интересовала. Его войско уже собрало свои пожитки и втихую подготовило обоз для похода. Тысячники, все как один преданные князю-кесарю люди, подозревали, что творится нечто странное, но истину среди ляхов знали лишь двое, Владислав и Добчек.

Неожиданно катапульты перестали обстреливать город. Последний камень ударил в стену, расщепил прочное дубовое бревно и пробил брешь, сквозь которую стала высыпаться земля. Соседние деревянные подпорки расшатались, и если бы в это же место попало ещё несколько камней, то в стене появился бы большой пролом. Однако прозвучала команда «Стоп!», и стрельба прекратилась.

«Началось!» – возликовал Владислав и, недобро прищурившись, посмотрел туда, где находился шатёр Болеслава.

– Змигод! – окликнул князь-кесарь одного из своих тысячников, считавшегося последние пару лет его самым удачливым военачальником.

– Да, ваша светлость! – подскочил к нему облачённый в доспехи статный воин, командовавший кавалерией.

– Объяви всем, что венеды рядом и вскоре нам предстоит с ними сразиться. Войскам строиться. Обоз в тыл. Лагерной обслуге собрать палатки и вооружиться.

– Слушаюсь, ваша светлость!

Зденек Змигод вскочил на коня, а к Владиславу подбежал гонец от брата и выпалил:

– Ваша светлость, мой господин просит вас немедленно прибыть к нему на военный совет.

Владислав кивнул и в сопровождении телохранителей отправился на встречу. Вскоре он оказался в шатре родственника и огляделся. Все главные крестоносцы были здесь: сам Болеслав, молодой брюнет с роскошными вьющимися волосами; грузный, похожий на медведя воевода Пётр Власт; худощавый, болезненный архиепископ Пётр из Жнина; ну и конечно же король Моравии Владислав Второй; а рядом с ним князь Отто Святополк. Все присутствующие были в броне, и только священнослужитель да князь-кесарь обошлись без них. Младший Пяст это, разумеется, отметил и, подумав, что старший ослабел, победно вздёрнул подбородок. Владислав в свою очередь тоже усмехнулся. Он знал то, о чём Болеслав даже не подозревал, и уже считал себя победителем. Поэтому Владислав мог позволить себе ухмылку.

Князь-кесарь сел в кресло подле большого раскладного стола, и Болеслав заговорил:

– Раз все в сборе, слушайте. Венеды вышли на тракт Старогард – Гданьск. Они всего в четырёх милях от нас и быстро приближаются. Необходимо готовиться к сражению, но, прежде чем мы начнём, мне хотелось бы, чтобы вы выслушали нашего разведчика. – Князь-принцепс посмотрел на одного из своих оруженосцев и отдал ему команду: – Ян, приведи десятника.

Оруженосец выскочил и снова вошёл с приземистым пожилым блондином в окровавленной рубахе и с повязкой на голове. Он поклонился полководцам и замер на месте. Болеслав обратился к нему:

– Расскажи о том, что ты узнал.

Разведчик снова поклонился и затараторил:

– Я десятник из дозорной сотни господина Гржижана. Ночью мы находились в поиске и сцапали вражеского воина, распотрошили его и узнали, что венеды готовятся идти на выручку городу.

– Это понятно, – поморщился князь-принцепс. – Говори о численности язычников.

– Так вот, – продолжил разведчик, – пленник поведал нам о вражеских силах, и выходит, что их очень много. Поморян идёт больше тринадцати тысяч. Городских стражников из Волегоща, Щецина и Гданьска – почти тысяча. Дружина князя Рагдая. Храмовники богомерзких богов Триглава, Перуна, Яровита, Ярилы и Велеса, а с ними бабы – воины Макоши. А ещё тысяча викингов с далёкого острова на западе, больше пяти тысяч конных пруссов и самогитов-литовцев, а также дружина Перкуно из города Трусо.

– Кто командует всеми?

– Князь Рагдай.

Разведчик замолчал. Взмахом руки Болеслав отпустил его, оглядел сидящих за столом людей и сказал:

– Вот такие дела. Язычники бросают против нас двадцать одну тысячу воинов и больше тысячи сидят в городе. Мы можем противопоставить им тридцать девять тысяч, и выходит, что венеды и дикари, которые пришли к ним на помощь, сами идут на свою погибель. Это хорошо. Это добрый знак. Это значит, что Господь с нами, и он затуманил разум богомерзких дьяволопоклонников. Так разобьём же их! Мы встанем в поле под стенами Старогарда, примем врагов на копья, втянем их в бой и уничтожим! Смерть язычникам!

Лицо Болеслава, который мог войти в историю как великий полководец, сияло радостью, чистой и незамутнённой. Он верил в свою счастливую звезду, и Владиславу стало его жаль, ведь он сам когда-то был таким же. Однако слабость князя-кесаря, который знал, что в тылу католического войска уже находятся прошедшие вверх по течению Вислы варяги и лесовики, была очень недолгой. Владислав вспомнил о том, как после поражения под Пырыцей, когда он был слаб, младшие братья и их мать Саломея фон Берг издевались над ним и его детьми, как поклявшиеся ему в верности польские дворяне покидали его и уходили под руку князей-принцепсов. А ещё перед взором Владислава пронеслись картины разорённых и сожжённых стоявших на его землях деревень и городков посланными против него младшими Пястами уграми и наёмниками. Как же тяжко ему было все эти годы! И если бы не поддержка германского короля Конрада Третьего да немногие преданные воеводы, то ему и его детям пришлось бы умереть либо бежать. Всё это заставило князя-кесаря собраться, вновь возненавидеть Болеслава и пожелать ему скорейшего поражения.

Моравские князья поддержали порыв князя-принцепса одобрительными выкриками. Пётр Власт, который одно время считал себя покровителем Болеслава, вскинул сжатую в кулак правую руку и потряс ею. Архиепископ благословил молодого полководца. А затем все люди в шатре одновременно посмотрели на Владислава.

Князь-кесарь понимал, что они ждут его слова, и он ещё раз взглядом пробежался по лицам участников военного совета. Правители Моравии, холёные солидные мужчины и воины, некогда обещавшие ему вооружённую поддержку, но обманувшие его. Пётр Власт, душеприказчик Болеслава Кривоуста, который не дал ему в своё время стать королём Польши. Архиепископ Пётр, когда-то клявшийся помогать ему во всех делах, если он нападёт на поморян и поможет семейству Грифинов вновь стать князьями этого венедского племени, но опять-таки обманувший его на том основании, что Владислав потерпел поражение. Ну и брат, самый главный враг и конкурент в борьбе за корону. Все они ожидали, что Владислав возразит Болеславу. Однако прожитые годы научили князя-кесаря быть осторожным, и он решил всех обмануть. Поэтому встал, подошёл к брату и, напустив на лицо самое благостное выражение, какое только мог, опустился перед ним на левое колено. Болеслав этим был удивлён, а Владислав обеими руками обхватил правую ладонь князя-принцепса и заговорил:

– Брат мой, прости меня. Я виноват перед тобой, ибо когда-то вся моя ненависть была направлена против тебя. Это было неправильно, и хотя я старше тебя и у нас разные матери, знай, что после того, как мы вместе прошли по пыльным дорогам войны, моя душа очистилась. Я понял, что зря тратил годы своей жизни на распрю с тобой и другими моими родственниками. Поверь, я искренне раскаиваюсь в этом и при свидетелях говорю, что, как только мы вернёмся в Польшу, моё семейство признает тебя своим королём. Так будет правильно, ибо ты сильнее меня, моложе, чище душой и крепче в христианской вере.

Владислав, внутренняя суть которого ликовала, замолчал, и по его щеке поползла слеза. Ошарашенный Болеслав, который не ожидал ничего подобного, помог старшему родичу подняться и промямлил:

– Благодарю, брат… Благодарю…

Князь-кесарь отпустил руку Болеслава и, поклонившись ему, словно своему сюзерену, сказал:

– Приказывай, мой король. Где мне встать?

Болеслав изначально планировал поставить десять тысяч воинов Владислава в центре, куда наверняка придётся основной удар язычников, но сейчас помедлил и переменил своё решение:

– Ты встанешь на левый фланг, брат. Стереги дорогу, по которой мы пришли, и прикрывай нас. В центре – моё войско. Моравские дружины будут на правом фланге, а отряды воеводы Петра и архиепископа составят наш резерв и обеспечат охрану тыла. С Богом!

Расклад на битву устраивал всех, планы и схемы обсуждались уже не раз, а потому военный совет закончился.

Старший Пяст прибыл к войску, отдал необходимые распоряжения, и вскоре все отряды католиков выдвинулись в поле между своим лагерем и Старогардом. С помощью волов катапульты оттянули в тыл. На их позициях встали отряды Болеслава, а на флангах выстроились войска Владислава и моравских владетелей. Крестоносцы приготовились к битве, и перед боевыми порядками появились многочисленные священники, которые хором стали произносить молитву:

– Святой архангел Михаил, вождь небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола! Будь нашей защитой! И да сразит его Господь, об этом мы просим и умоляем. А ты, предводитель небесных легионов, низвергни сатану и прочих духов зла, бродящих по свету и развращающих души! Да низвергни их силою Божией в адов огонь! Аминь.

Последнее слово молитвы, которую поддержали многие воины, пронеслось над полем битвы и растворилось в воздухе. Над землёй парили ласточки, видать, к вечеру будет дождь. В пока ещё чистых синих небесах ласково светило солнышко. От недалекой мелкой речушки, притока Вислы, долетал прохладный ветерок. И если бы не появившиеся на другом конце поля венеды, которые подошли на выручку осаждённому городу, да не изготовившиеся к драке католики, был бы самый обычный летний день.

Язычники быстро приближались, они решили вступить в бой сходу. Впереди несколькими колоннами двигалась поморянская пехота, воины в броне, с длинными копьями и щитами почти в человеческий рост. На флангах, обгоняя их, появились кавалеристы пруссов на отличных лошадях и в кожаных доспехах, обшитых костяными и металлическими бляхами. Венеды и их диковатые союзники накатывались, словно поток в половодье, и военачальники католиков ожидали, что вскоре они остановятся. Однако не тут-то было. Поморяне упрямо шли на врагов, и вскоре ляшские лучники смогли осыпать их стрелами.

Залп! И рой метательных снарядов, будто большая стая птиц, взмыл в небеса и сверху обрушился на языческую пехоту. Вот только потерь венеды почти не понесли, ведь не зря щитоносцев Померании считали одними из лучших в Европе. По команде сотников идущие в центре построения воины подняли над головой свои щиты и приняли на них вражеские стрелы. А затем передовой отряд язычников схлестнулся с бойцами из племени куявов, которые находились на острие атаки.

Щиты ударили в щиты. Длинные копья поморян пронзали тела куявов, а те били их в ответ. Мечи сталкивались с топорами, а дубины с шестопёрами. Всё смешалось, и следом за языческой пехотой в строй врагов врубились пруссы. Крики людей, ржание лошадей, грохот сталкивающегося металла. Боевые кличи «Перкуно!» и «Святовид!» разрезали польское «С нами Бог!». На помощь первой поморянской колонне подошла другая, а за ней третья. Отряды ощетинившихся сталью и прикрытых щитами венедов один за другим вонзались в строй католиков, и те замялись, ибо ярость и напор язычников были необычайно сильны.

Князь-кесарь, который так и не удосужился надеть доспехи, сидел на боевом коне и наблюдал за ходом сражения со стороны. Он ожидал, что Болеслав растеряется и кинет в бой резервные отряды Петра Власта и наёмников церкви. И Владислав не ошибся. Молодой князь-принцепс, который видел, что центр вот-вот может быть прорван, вызвал на подмогу тыловые отряды. И когда они уплотнили центр, позади них из лесного массива, легко сбивая слабые заслоны, появился бронированный хирд варягов.

Пропел боевой рог мореходов, которому ответили рога поморян и пруссов. В этот же миг на правый фланг крестоносцев навалилась тысяча исландских викингов-наёмников и городская стража венедских городов. Они сковали моравские дружины боем, и запаниковавший Болеслав прислал к Владиславу гонца. Младший брат просил старшего родича прикрыть частью своих сил тыл и принять на себя удар приближающихся варягов. Однако Владислав, который разговаривал с гонцом один на один, отпустив его, вызвал к себе тысячников и отдал им совершенно иную команду:

– Отступаем.

– Как же так?! – вскинулся храбрый Зденек Змигод. – Мы должны идти на помощь основным силам и держать фланг!

– Таков приказ Болеслава, который является нашим полководцем по воле церкви.

Князь-кесарь был совершенно спокоен. Кроме Змигода, который больше не смел возражать своему князю, никто приказ не оспорил, ибо каждый тысячник был не только предан своему поильцу-кормильцу, но и неплохо соображал. Опытные военачальники видели, что сражение складывается не в пользу католиков. А раз так, то смысла в продолжении боя нет. Необходимо спасать свою жизнь, и если князь отдаёт приказ отступать, значит, знает, что делать. Правда, многие сомневались, что главный полководец велел сделать именно это. Но кто смеет сомневаться в словах сюзерена? Так что надо уходить.

Вскоре левый фланг католической армии рывком разорвал своё соединение с центром, оттянулся к дороге на Польшу и начал отступление на юг. Конница пруссов, несколько сотен воинов, налетела на арьергард отступающих ляхов, и произошёл серьёзный бой, во время которого погибло немало католиков, среди которых оказался Зденек Змигод. Однако пруссы были отбиты, и после этого войско Владислава Пяста никто не трогал. Его отряды спокойно дошли до границы, повернули на Гнезно, вошли в него, и воины князя-кесаря «взяли под охрану» Саломею фон Берг и других её сыновей – Генриха, Казимира и Мешко.

С этого момента в Польше снова появился король, которого долгое время не хотели признавать многие соседние правители и церковь. Однако за Владиславом была сила – прошедшая через многочисленные сражения армия из ветеранов, которые продолжали воевать с язычниками и надёжно охраняли границу Польского королевства. Кроме того, в руках новоявленного короля находились его основные соперники и казна младших Пястов. Поэтому сначала его признали богатые польские феодалы, которым он раздавал земли погибших в боях с язычниками воевод. Затем родственник по жене король Конрад Третий и великий князь Киевский Изяслав Мстиславич, а после и остальные.

Что же касается крестоносцев, которых предали и бросили, то их участь была незавидна. По неприкрытому левому флангу католической армии ударили воины храмовых дружин, а с тыла подошли варяги и бойцы из венедского племени словинцев. Крестоносцев зажали в тиски и окружили. Деваться им было некуда, и они либо сдавались в плен, либо дрались и погибали.

Болеслава, который смотрел вслед уходящим войскам Владислава и не понимал, что происходит, свалили с лошади и забили дубинами лесовики. Моравские владетели попытались сдаться. Однако, на их беду, попали под удар пруссов, которые только что потеряли в схватке своего сотника. Поэтому короля вместе с князем Отто пришпилили к земле дротиками. Старый Пётр Власт, верный слуга церкви и большой друг цистерцианцев, был убит лично витязем Сивером, который помнил свой уговор с Владиславом и не собирался оставлять в живых никого из тех, кто бы мог обвинить временного союзника венедов в нечестности и измене. А архиепископа Петра и других священнослужителей, которые сопровождали крестоносцев в походе, после битвы собрали в кучу, подвергли пыткам и посадили на острые колья.