ГЛАВА 7

Спокойствие, только спокойствие. Он прилетает завтра утром. Завтра! Утром! Если бы он предупредил меня хотя бы позавчера, я бы успела посидеть пару дней на диете. Конечно, несколько кефирных дней не помогут мне втиснуться в шелковую розовую юбку на три размера меньше, которую я приобрела в прошлом году за безумные деньги в надежде, что этот отчаянный шаг вдохновит меня на пересмотр режима питания (как вы понимаете, не вдохновил). Зато я могла бы добиться приятного эффекта втянутости щек. А теперь…

Теперь у меня осталось всего восемь часов, ровно восемь часов, до того как я предстану перед идеальным мужчиной во всем своем великолепии. Ну и что же можно сделать за такое ничтожное время с бледной, усталой, круглощекой особой, которая давно не выщипывала брови и второй день не вылезает из любимой пижамы?!

М-да, за это время мне не успеть отшлифовать свою красоту так, чтобы, увидев меня, Майкл Рикман немедленно предложил отправиться в ювелирный магазин за обручальным кольцом. Мне не успеть прочитать какой-нибудь многотомный философский трактат, чтобы поразить его гибкостью ума и смелостью суждений. Зато я успею наскоро прибраться в квартире и… допустим, сходить в солярий. Легкий загар придаст мне свежий вид. Румяные щечки и обнаженная полоска подтянутого (ну ладно, не очень подтянутого) живота – это гораздо важнее, чем умение поддержать разговор о какой-нибудь теории архетипов Юнга.

Решено – утром, перед тем как отправиться в Шереметьево, я загляну в студию загара – благо, что это заведение находится в трех кварталах от моего дома. Я часто туда хожу, даже летом. Наверное, я слишком ленива для того, чтобы часами лежать на солнце в надежде стать обладательницей шоколадного загара, к тому же все равно на солнце у меня первым делом сгорают плечи и краснеет нос. Вместо того чтобы мучиться на солнцепеке и в итоге приобрести цвет лица подвыпившего Дедушки Мороза, я предпочитаю пять минут понежиться под фиолетовыми лампами солярия.

В ту ночь я засыпала абсолютно счастливой.

Я чувствовала себя ребенком, которому преподнесли подарок просто так, ни за что. А это даже приятнее, чем день рождения и Новый год. Завтра, уже завтра я буду засыпать, уютно положив голову на плечо Майкла Рикмана.

Завтра будет особенный день, совершенно непохожий на другие. Встану пораньше, уложу волосы, сотру пыль с телевизора, схожу в солярий… А потом рвану в аэропорт. Только бы побыстрее наступило это проклятое завтра.

Ох, наверное, мне так и не удастся сомкнуть глаз. Зато я смогу выбраться из душного плена одеяла на самом рассвете и, может быть, даже немного позанимаюсь йогой – для успокоения разволновавшейся души.

Утро началось как всегда. Я не услышала интеллигентного попискивания будильника. Это меня не удивило – я ведь не слышу его никогда. Так что наличие будильника в моем доме – это, скорее, формальность.

Я носилась по квартире, умудряясь одновременно отхлебывать кофе, красить ресницы и гладить джинсы.

Наскоро сложила в сумку необходимые вещи для солярия (несмотря на то что, скорее всего, я опоздаю встретить Майкла Рикмана, от загара отказываться нельзя, уж лучше я не буду пылесосить, это сэкономит мне достаточное количество времени) – бикини (люблю, когда на золотом теле слабо проглядываются полоски от купальника), косынку (чтобы уберечь волосы от пересушивания), специальный защитный крем.

Я ворвалась в студию загара ровно в половине одиннадцатого, как раз в это время лайнер с Майклом Рикманом на борту должен был приземлиться в аэропорту Шереметьево. Ничего страшного, эти самолеты всегда опаздывают. К тому же, наверняка у него с собой полно багажа. Может быть, какая-нибудь из его многочисленных сумок потеряется, и пройдет не один час, пока служащий аэропорта со скорбной улыбкой не объявит, что багаж улетел куда-нибудь в Новую Гвинею. А может случиться и так: служба безопасности заподозрит в Рикмане контрабандиста. Его отправят на прохождение личного досмотра, а я битый час буду нервно слоняться по аэропорту, ожидая, когда мой измученный допросами мужчина наконец-то появится в зале прилетов. Это я к тому, что все равно нет смысла приезжать в Шереметьево вовремя.

Я закрылась в кабинке вертикального солярия. Покопавшись в сумке, обнаружила, что оставила дома косынку для волос. Со мной это происходит всегда – когда я куда-нибудь тороплюсь, обязательно забываю что-то важное. Беда в том, что мои волосы довольно короткие и покладистыми их не назовешь. Такое впечатление, что они живут сами по себе, отдельно от меня и их главная стратегическая задача – как можно чаще портить мне настроение. Может быть, это месть за то, что в прошлом году меня угораздило побриться наголо? Вот, например, сегодня волосы упорно лезли на лицо. Короткие кудрявые прядки так и норовили закрыть от ультрафиолетовых лучей лоб и щеки.

Подумав, я нахлобучила на голову собственные трусы – все равно меня никто не увидит, зато все лицо загорит равномерно.

Все, теперь можно и расслабиться.

Расслабиться и подумать о предстоящем свидании с Майклом Рикманом. Мысль о нем и пугала меня, и завораживала.

У одной моей знакомой, журналистки Лизы из отдела новостей нашей газеты, был роман с испанцем. Она два раза летала в солнечную Малагу к своему Хуану. Или Хорхе? Не помню точно. Зато я прекрасно помню, с каким придыханием рассказывала она о своем южном возлюбленном. По ее словам выходило, что этому Хорхе-Хуану самое место на конкурсе «Мистер Мира». Мол, и красив он, как греческий бог, и сложен, как профессиональный атлет. И глаза-то у него зеленые, как утреннее море, и загар у него ровный и темный, как слегка разбавленный молоком кофе. Наслушавшись восторженных воспоминаний нашей Шехерезады, мы даже, помню, немного приуныли – вот какие, оказывается, есть на свете мужчины. Не сравнить с теми, кого мы каждый день видим в метро. И вот однажды Лизка объявила: внимание, внимание, красавец испанец приезжает в Москву! С каким нетерпением ждали мы, когда она представит нам этого волшебного мужчину. И чудо свершилось – однажды Лизка привела Хуана-Хорхе в нашу редакцию «на смотрины». Каково же было наше удивление, когда Аполлон-атлет на деле оказался тощеватым низкорослым брюнетом с маленькими глазками и плохими зубами. Потом Лизка призналась мне: «Знаешь, Кашеварова, я и сама была в шоке, когда увидела его в аэропорту. Я даже хотела потихонечку слинять, но потом решила, что это неудобно, он же ни в чем не виноват. Все, больше никаких курортных романов с продолжением. На пляже он выглядел как король мира. А здесь, в Москве, в куртке, с побледневшим загаром, стал обыкновенным мужиком».

И вот стояла я в теплой пещерке солярия и думала: а вдруг мой Майкл Рикман тоже покажется мне обыкновенным? Я так долго о нем думала, я так часто вспоминала нашу единственную ночь – целую сказку о нем сочинила. И в то же время я не могла внятно представить себе его лицо. Я отчетливо помнила глаза – ярко-голубые. А вот, например, какой у него нос – я бы точно сказать не могла. И вряд ли у меня получилось бы составить его фоторобот. Что же это значит? Я влюблена в мужчину, которого сама себе придумала? А на самом деле ко мне приедет чужой человек, которого я буду вынуждена терпеть… Кстати, я даже не спросила, на сколько он приезжает. Вдруг на целый месяц? И где он собирается остановиться – в гостинице или… или в моей квартире? Просто, когда он позвонил, я ополоумела от счастья. Я записала номер рейса – и все, а разные бытовые мелочи тогда вовсе не казались мне актуальными.

Ультрафиолетовые лампочки солярия погасли – время, отведенное на загар, истекло. Лениво потянувшись, я взглянула на часы и подпрыгнула – самолет Майкла Рикмана давно приземлился в Шереметьеве. А я, голая, все еще нежусь в солярии. Ну почему, почему я такая безответственная?

Я наскоро натянула свитер и джинсы, выскочила на улицу и поймала такси. Так, спокойно, все нормально. Пробок нет, значит, через… хм, ну максимум час, я буду в аэропорту.

Таксист смотрел на меня как-то странно.

– А что, сейчас это модно? – подозрительно спросил он.

Что он имеет в виду? Наверное, мой загар.

– Это никогда не выходит из моды, – дружелюбно объяснила я.

– Не могу понять вас, молодежь, – вздохнул таксист, – вот моя внучка проколола нос. Чего хорошего-то?

Я подтвердила, что ничего хорошего в этом нет. И чтобы поддержать разговор, рассказала, как моя подруга Жанна проколола пупок. Только одно я не поняла – я-то тут при чем? Разве можно сравнить кольцо в носу и легкий аристократичный загар на физиономии?!

В Шереметьеве я появилась на два часа позже оговоренного времени. И сразу же увидела Майкла Рикмана. Он уныло сидел на собственном чемодане и грустно смотрел в пол. И он… Знаете, он был еще лучше, чем я могла бы его представить. Его светлые волосы были слегка взлохмачены, что придавало ему трогательный вид. И эти синие глаза, и этот золотой загар! Вот он – идеальный мужчина.

– Майкл! – возопила я, подбегая к нему. – Прости меня! Пожалуйста, прости!

Он поднял голову. В его глазах мелькнуло такое искреннее изумление, что я даже отшатнулась – неужели он меня не узнал? Но потом он улыбнулся, и я поняла – Майкл Рикман мне искренне рад.

– Саша, я так рад, – он поцеловал меня в висок, – я уж думал, что ты не придешь.

– Я бы не опоздала, но со мной произошло такое… Сначала стояла в пробке, потом на МКАДе была жуткая авария, восемь машин всмятку, потом… – Я вдруг вспомнила, что это не мой начальник Максим Леонидович Степашкин, которому я обычно вру по поводу причин моего опоздания. – На самом деле я просто проспала.

– Ты неподражаема, – улыбнулся он, – ну что, в такси? Ты не против, если я остановлюсь у тебя? Или проводишь меня в шикарный отель?

– Не против! – искренне воскликнула я. – К черту отель!

– Ты извини, что я как снег на голову. Но я ненадолго. Всего на четыре с половиной дня.

– Четыре с половиной дня, – разочарованно повторила я.

– Не могу уйти с работы на большее время, – пожал плечами он, – но четыре дня – это не так уж и мало. За четыре дня и мир можно перевернуть.

От этих слов по моей спине пробежали мурашки. В такси пытались вести светские беседы. Он рассказал, что погода на Кипре окончательно наладилась. Стойкая круглосуточная жара, теплое, как парное молоко, море. Иногда он как-то странно в мою сторону поглядывал. Я все никак не могла понять, что означают эти подозрительные взгляды. И вдруг нехорошая догадка пришла в мою голову: а вдруг это Лизкина история с точностью до наоборот? Он ведь видел меня на пляже, в легкомысленной летней одежде… Вдруг сейчас, в моем «московском амплуа», я кажусь ему серой и невыразительной?! Скорее всего, так оно и есть, иначе с чего бы он так пристально на меня посматривает?!

– Майкл… Что-то не так?

– Э-э-э… Все нормально, – смущенно улыбнулся он, – а почему ты спрашиваешь?

– Постой, ну я же вижу! – возмутилась я. – Тебе что-то не нравится. Я плохо выгляжу? – Мой голос дрогнул.

– Что ты! – запротестовал он. – Замечательно выглядишь, как всегда… Но…

У меня замерло сердце. Это «но» не предвещало ничего хорошего. Сейчас он скажет что-нибудь вроде «но я посмотрел на тебя и понял, что ждал совсем другую девушку. Извини, так бывает. Давай попробуем остаться друзьями, а сейчас отвези меня в отель!».

– Но что? – поторопила я.

– Твоя… мммм… Шапка. Вернее, то, что у тебя на голове, – выдавил он, – я смотрю и все не могу понять. Это русская традиция?

Я недоуменно нахмурилась – о чем он? Шапки мне вообще не идут. Я их ношу, только когда столбик термометра опускается ниже отметки пятнадцать. Я провела ладонью по голове и вместо волос почувствовала ткань. Что за черт? Сорвала «шапку» с головы и едва не закричала от ужаса. Боже мой! Да это же… мои… ТРУСЫ! Я же нахлобучила их на голову в солярии, чтобы челка не лезла на лицо. А снять забыла, потому что торопилась в аэропорт. Теперь мне стало ясно странное поведение таксиста. Но какой же это позор! И нет бы трусы были красивые, кружевные. Но нет – то были обычные хлопчатобумажные трусики «панталонистого» фасона, которые я надела, потому что ничего другого я ящике с чистым бельем по закону подлости не обнаружила.

– Какой кошмар… – прошептала я.

– Да нет, тебе даже идет, – еле сдерживая смех, запротестовал Майкл Рикман, – можешь надеть обратно, мне нравится.

– Ты только не подумай, что я ненормальная. Просто я была в солярии, и там…

– Не надо ничего объяснять, – перебил он, – если честно, никогда раньше девушка не встречала меня в трусах на голове. Кстати, мне очень нравятся твои трусы…

Три дня мы, что называется, не вылезали из постели. Бесконечный сексуальный марафон, который прерывался только за тем, чтобы ленивым голосом заказать по телефону очередную пиццу. Неконтролируемое потребление калорий и мужчин – не об этом ли я всегда мечтала? Это были самые счастливые три дня моей жизни.

Майкл Рикман посетил Москву впервые, и лучшей достопримечательностью, на которую ему удалось за это время посмотреть, была собачья площадка, проглядывающаяся из окна моей спальни. Но смею нескромно предположить, что он об этом не пожалел. Во всяком случае, сам он сказал, что мои красоты могут посоперничать с лучшими городскими видами. Особенно бурно он восхищался моей тонкой талией. А я гордо улыбалась – словно вовсе и не была тем человеком, который косвенно боролся с этой самой талией с помощью бесчисленных сэндвичей и пирожных.

– Может быть, стоит включить твой адрес в справочник «Москва для вас»? – предложил он.

За что был несильно ударен пустой коробкой из-под пиццы.

Утром четвертого дня я проснулась и обнаружила, что Майкл Рикман, в джинсах и футболке расцветки камуфляж, задумчиво изучает недра моего холодильника. Я сразу поняла – что-то не так. Но что именно?

Сначала я подумала, что мое внезапное смущение вызвано тоненьким писком совести. Хозяюшка из меня, скажем прямо, никакая. Любимый человек заинтересовался моим холодильником, и что он там нашел? Одиноко притулившийся на дверце йогурт с давно истекшим сроком годности и нечто бурое, покрытое зеленым мхом, источающее слабый аромат гнили, вросло в нижнюю полку. А вдруг это тест – скажи мне, что в твоем холодильнике, и я скажу, что ты. Если так, получается, что я – личность с гнильцой.

Что ж, будем надеяться, что ему просто захотелось есть, а психологические тесты здесь ни при чем.

Но потом до меня дошло. Странным мне кажется вовсе не поведение Майкла Рикмана и не его устремленный к холодильнику печальный взгляд. А его внешний вид.

Все дело в том, что он… одет! А последние семьдесят два часа я наблюдала его исключительно в обнаженном варианте.

Я села на кровати.

– Привет.

Он обернулся, и в руках его был тот самый злополучный йогурт.

– Доброе утро, моя русская красавица.

– Куда это ты собрался? У тебя же завтра самолет.

– Это так, но… – Он отвел глаза. – У меня в Москве есть дело. Не волнуйся, я быстро вернусь. Заодно принесу тебе что-нибудь на завтрак.

– Дело? – растерялась я. – Но какое дело? Ты же говорил, что никого не знаешь в Москве…

– Это по работе. Я ненадолго.

– Но какая у тебя может быть работа в Москве? – настаивала я. – Разве ты сюда приехал не для того, чтобы встретиться со мной?

– Только для этого. Но… Сама понимаешь, если начальство что-то приказывает, я не могу сделать по-своему. Я мигом. Одна нога здесь, другая там.

Он присел на краешек моей кровати и поцеловал меня в нос. Да уж, страстным такой поцелуй не назовешь. Скорее, это вежливый, дружеский чмок. Что происходит? Еще вчера (да что там вчера, еще сегодня на рассвете) все было так хорошо! А теперь он прячет глаза и торопится куда-то. Кто поймет этих мужчин?

– Ну ладно, – растерянно протянула я.

– Не скучай, – он улыбнулся, – я обязательно вернусь.

«Конечно, вернешься, куда же ты денешься, – мрачно подумала я, – ведь в моей квартире остался твой чемодан!»

Когда за ним захлопнулась дверь, я набрала номер Лерки.

– С ума сошла, звонить в такую рань! – тепло приветствовала меня лучшая подруга.

– У меня форс-мажорное обстоятельство, – объяснила я.

– Тогда выкладывай, – ее голос сразу стал серьезным и деловым.

Мы с Леркой давно выработали свои личные правила этикета. Вот некоторые из них.

1. Если твою подругу бросил мужчина, ты не имеешь права делиться с ней подробностями собственной счастливой личной жизни.

2. Если у твоей подруги два месяца не было секса, ты не имеешь права рассказывать ей о страстной ночи со смуглым незнакомцем, в которого ты влюбилась накануне.

3. Если твоя подруга пытается бороться с депрессией с помощью шоколадных конфет, ты не имеешь права сидеть на диете.

4. Если твоя подруга сидит на диете, а у тебя депрессия, ты не имеешь права объедаться при ней шоколадными конфетами.

5. Если твоей подруге понравился какой-нибудь мужчина, ты не имеешь права строить ему глазки и отвечать на его телефонные звонки.

И наконец:

6. Если подруга позвонит тебе на рассвете в слезах в поисках понимания и дружеского тепла, ты не имеешь права ответить, что не выспалась, и бросить трубку.

Поэтому мы и не стесняемся звонить друг другу среди ночи.

– Так что у тебя стряслось, Кашеварова? – допытывалась она.

Я рассказала ей все. О том, как Майкл Рикман внезапно появился в Москве, и о том, как внезапно у него появились здесь дела.

– Я ему не верю, – подытожила я, – это странно. Тебе не кажется?

Помолчав, Лерка подтвердила мои худшие опасения.

– Кажется, – сказала она, – он тебя обманывает. К бабе пошел, как пить дать.

Черт, я бы предпочла, чтобы она начала рьяно убеждать меня в обратном. И вообще – я же искала у нее утешения, а вовсе не правду-матку. Надо бы нам подумать над новым правилом этикета – ты не имеешь права открывать подруге глаза на мужчин. Все равно она тебе не поверит.

– Точно? – У меня упало сердце.

– Сто процентов. И потом, он же друг Паникоса. Уже это характеризует его не с лучшей стороны.

– Но это ничего не значит… И потом, не такие уж они близкие друзья. Мне Майкл говорил.

– Он тебе еще не то расскажет, ты, главное, уши подставляй, – ухмыльнулась Лера. – Что же ты собираешься делать?

– Что делать, что делать, – я завернулась в одеяло, – может быть, надо было за ним проследить?

– К таким вещам надо заранее готовиться. Купить парик, например, и мешковатый комбинезон, чтобы он не заподозрил, что ты – это ты.

Я представила себя в парике а-ля «здравствуй, Барби» и темных очках в пол-лица, крадущейся по городу за Майклом Рикманом. Нет, не для меня это, не для меня. По-моему, это просто унизительно.

– Тебе только и остается, что ждать. Все равно правда рано или поздно раскроется, – Лера печально вздохнула, – но я бы советовала тебе особенно не обольщаться. Наверняка у него здесь имеется какая-нибудь… Наташа.

– Спасибо за совет. Но я ждала, что ты скажешь совсем другое. Что он любит меня и отправился в цветочный магазин за миллионом алых роз.

– Эх, Кашеварова, – усмехнулась Лерка. – Надежда, как известно, умирает последней.

Он вернулся не через час, как обещал, а через три. Это были самые длинные три часа в моей жизни.

Я металась по квартире, как дикий свободолюбивый леопард, заточенный в тесную клетку. Я успела опрокинуть в себя четыре чашки обжигающего кофе, нарядиться в лучшее платье с голой спиной и эротичные чулки с подвязками из гусиного пуха, которые я невесть зачем купила когда-то в секс-шопе, да так ни разу и не надела. Я накрасила ресницы и с помощью карандашика придала губам соблазнительный бантикообразный вид. Уверена, в то утро я была самой красивой девушкой в Москве. Да что там в Москве – во всем мире. А толку-то – все равно я была одна. Ох уж это внезапное одиночество! Как снег на голову. Еще вчера ты была спокойна, как Будда, и осмелилась поверить, что в животном мире мужчин тебе чудом достался единственный очеловеченный экземпляр.

А сегодня ты готова переколотить всю посуду, потому что поняла, что тебя в очередной раз обманули.

В какой-то момент я даже подумала, что он вообще не собирался возвращаться. Наверное, чемодан, оставленный им в моей прихожей, – это обманка, и внутри находятся рваные старые газеты. Обычно я не роюсь в чужих вещах, но тут удержаться не смогла. Распахнула чемодан, внутри ровными стопочками лежали футболки и джинсы.

Но куда, куда, КУДА он в таком случае делся?!

Через два с половиной часа я сменила чулки и платье на тривиальный спортивный костюм. Я вдруг поняла, что выгляжу в высшей степени глупо. Мой мужчина, скорее всего, отправился на свидание с другой, а я готовлюсь встретить его в наряде порнозвезды. Нет, так не пойдет.

Итак, Майкл появился через три бесконечных часа, за которые я из обычной милой девушки превратилась в озлобленную циничную стерву. Он, улыбаясь, стоял на пороге моей квартиры, и в руках его не было миллиона алых роз, на который я втайне все-таки надеялась.

– Саша! Ты не соскучилась? – Он наклонился, чтобы поцеловать меня, но я холодновато отстранилась.

– Не соскучилась.

– В чем дело? Ты чем-то расстроена?

«Держи карман шире, – подумала я, – так я тебе и призналась. Если я подам вид, что попросту ревную, то ты сразу же возомнишь себя пупом земли. С мужчинами это всегда случается».

– Саша! Я виноват, но я не мог прийти раньше. Мое дело… Я не думал, что это так затянется. Я правда ничего не мог поделать.

«Что, девчонка была так уж хороша, что никак не мог от нее оторваться?» – захотелось светски поинтересоваться мне. Но я мужественно молчала, хотя тысяча неприятных вопросов, как рой надоедливых летних мух, кружили в моей голове.

– Нам надо поговорить, – сказал он. У меня опустилось сердце. Неужели он настолько беспринципен, что собирается прямо сейчас расставить все точки над «и»?! Три дня он жил в моей квартире, спал в моей постели и вот сейчас, сейчас, когда я почти влюбилась (ну ладно, когда я действительно влюбилась), он собирается рассказать мне о другой женщине?

Ох…

Я кивнула.

– Ладно, давай поговорим. Наверное ты прав. Правда в любом случае лучше.

На самом деле я так не думала. Это малодушие, но я предпочла бы, чтобы он порадовал меня красивым враньем, развесил витиеватые макаронные изделия по моим ушам. Так мне было бы проще.

– Саша, я долго думал о нас с тобой… – он опустился на стул, – странная получилась история. Мы почти не знакомы, но я никак не мог тебя забыть. И я прилетел специально для того, чтобы присмотреться к тебе, понять, действительно ли мы подходим друг другу… Черт, кажется, я начал с конца.

«А сначала стоило рассказать тебе об одной блондинке, на которую я запал неделей раньше твоего появления на Кипре!» – мысленно продолжила я.

– Я скучал по тебе… Нет, правда скучал. Я не звонил столько времени, потому что ты рассказала мне всю эту историю о твоем женихе… Я подумал, что, возможно, вы помирились и не стоит тебя волновать…

«Поэтому и завел роман с другой. Кстати, она тоже русская. Хочешь, фотку покажу?»

– Но все как-то само собой получилось… Я провожал своего друга в аэропорт и вдруг решил взять и себе билет. В Москву. И только потом я позвонил тебе. Я прилетел и увидел тебя в тех дурацких трусах на голове. Тогда я и решил окончательно… Нет, опять я не о том… И еще кое-что… Саша, я тебя обманул.

Вот оно! Вот! Так я и знала! Подлец! Подлец!

– На самом деле никаких дел в Москве у меня не было.

Ну давай, не медли, говори. Кто она? Где ты с ней познакомился? Она темненькая или светленькая?

У кого грудь больше – у нее или у меня? Как ее зовут? И еще – где я могу ее найти, а то у меня руки чешутся кого-нибудь прибить. Не волнуйся, тебя я придушу первым!

– Саша… Я ходил по магазинам… Никак не мог найти нужный вариант. Короче… Вот.

Он извлек из кармана черную бархатную коробочку. У меня вспотели ладони.

– Что это?

– Открой.

Я долго не могла справиться с примитивной конструкцией. Пальцы не слушались. В конце концов мне удалось ее открыть.

Внутри по закону жанра лежало кольцо.

Нет, вы не понимаете.

Не просто кольцо.

Золотое кольцо с крупным прямоугольным бриллиантом. Уж я-то знаю толк в драгоценных камнях. Стоило оно целое состояние.

Сначала я машинально попыталась прикинуть, сколько карат в брильянте, и только потом до меня дошло – он подарил мне кольцо! Он! Подарил! Мне! Кольцо!!! Мама дорогая…

Это может значить только одно.

Только одно.

Я посмотрела на Майкла Рикмана.

– Саша, – сказал он, – не знаю, как ты отнесешься к этому… Но я предлагаю тебе стать моей женой.

Красочный фейерверк взорвался в моей голове. В моей глупой, глупой голове разгорелся нешуточный пожар. Внезапное глобальное потепление вызвало резкое таяние льдов, и мощные потоки воды хлынули в цивилизованные города, все разрушая на своем пути. В моей голове грохотал гром, и сталкивались друг с другом малые планеты.

– Саша… Саша, что с тобой?

– Ничего, – я растянула губы в улыбке, – все в порядке. Это значит «да». Я согласна.