ГЛАВА 6
На моем автоответчике – восемнадцать новых сообщений, и все от Эдуарда. Почему-то я так сразу и подумала – и даже хотела ликвидировать послания, не прослушав их. Но потом решила, что человек, с которым я всерьез рассчитывала обменяться свадебными кольцами, вправе получить хотя бы десять минут моего внимания.
«Шурка, что происходит? Уже несколько дней не могу тебя поймать! Перезвони мне, как только сможешь!»
Прямо в туфлях я прохожу на кухню и пью воду из носика чайника. При этом половина воды выливается на мой любимый кашемировый свитерок – я всегда была растяпой.
«Шурка, если ты не перезвонишь сегодня, я пойду в милицию, не могу отделаться от мысли, что с тобой что-то случилось. Ты же у меня такая дуреха!»
Вот с этим не согласиться невозможно. Случилось – это еще слабо сказано. Дуреха влюбилась. Дуреха не поняла, как именно это произошло. А сейчас этой дурехе плохо. И даже некому пожаловаться. Окружающие скажут, что ей слишком много лет для того, чтобы серьезно относиться к курортным романам.
«Шур, понимаю, ты не хочешь меня видеть. Но по телефону-то можно поговорить?! Пожалуйста, объясни мне, почему ты так себя повела. Что случилось? Если не хочешь говорить, можешь написать электронное письмо!»
Это ужасно, ужасно – но вступать в электронную переписку с бывшим любимым мужчиной мне тоже совершенно не хочется. Понимаю, что я веду себя непорядочно. Это именно из-за таких, как я, мужчины называют женщин суками. Но пойти против своей природы я не могу. Я просто не знаю, что ему сказать.
«Эй ты! Из-за тебя я напился. Шурка, ты просто дрянь! Один мой друг сказал, что ты сволочь… Ой… Из-за тебя я разбил свой плеер!»
С этим я поспорить не могу. Твой лучший друг прав на все сто процентов. Я готова сделать на лбу татуировку «Дрянь!» и пойти в таком виде на работу. Только боюсь, Максим Степашкин меня не поймет – он всегда недоверчиво относился ко всем проявлениям авангарда.
«Шур, ты уж прости меня за вчерашнее. Я был не в себе. Хочу, чтобы ты знала – несмотря ни на что, ты остаешься для меня любимой девушкой!»
Бедный Эдик. Его любимая девушка, словно деревенская проститутка, переспала с другим мужчиной на сеновале. И она никак, ну никак не может выкинуть из головы эту ночь.
Я пыталась думать об Эдуарде, но в голову с назойливостью июльских мух лезли мысли о Майкле Рикмане. Хорошо, что я его хотя бы не сфотографировала. Будь у меня под рукой фотоизображение синеглазого британца, я бы, может быть, тоже заказала себе коврик для мышки с его лицом (а что, дурной пример заразителен!).
Это был курортный роман. Просто курортный роман. Я должна срочно перестать об этом думать.
Но почему в таком случае уже третье мое утро начинается с быстрорастворимого аспирина? Вместо утреннего кофе пью шипучий порошок, надеясь, что он избавит меня от ноющей боли в области сердечной мышцы.
Ровно неделю я не ходила на работу. В понедельник утром позвонила секретарше Степашкина и, зайдясь в надрывном кашле, прохрипела что-то о вирусном гриппе. Я прекрасно понимала, что надменная секретарша Диночка мне не верит – уж слишком часто я в последнее время прогуливала работу. Но мне было все равно.
Целую неделю я не мыла голову, не причесывалась и не красилась.
Зато я обзвонила своих подруг и всем задала один-единственный вопрос: был ли в твоей жизни курортный роман, о котором ты и до сих пор не можешь забыть?
Лика, та самая, крестины ребенка которой мы с Леркой благополучно прогуляли на Кипре, застенчиво рассказала о сорокапятилетнем военном, с которым она познакомилась в пансионате под Звенигородом. Было тогда Ликусе пятнадцать лет. «С ним было щекотно целоваться, потому что он носил усы, – она рассказывала о бравом военном с таким энтузиазмом, словно они расстались не двенадцать лет назад, а позавчера. – Это был мой первый французский поцелуй. А еще он мне оставил засос на шее. Мама потом спрашивала – что это за синяк? А я ей ответила – это я утюгом обожглась! Мама, наивная душа, поверила и потом долго рассказывала подружкам, что я глажу блузки, не утруждаясь их с себя снять!»
Лесбиянка Лида поведала о разбитной американке, с которой она познакомилась во время экскурсии по «Золотому кольцу». «Мы долго друг к другу приглядывались. А потом она пригласила меня прогуляться вместе с ней по магазинам. В примерочной кабинке все и произошло. Это был самый быстрый, но самый запоминающийся секс в моей жизни. Когда мы вышли из кабинки, натолкнулись на изумленных продавщиц, выстроившихся в ряд, как на параде. Одна из них сказала: „Надо же, а мы-то думали, что в кабинке кто-то занимается сексом, а там были всего лишь вы!“ Это было в Суздале восемь лет назад. Да уж, искушенными провинциальных продавщиц не назовешь! Они даже не предположили, что между двумя женщинами могут разгореться нешуточные страсти!»
Подруга по имени Жанна рассказала о своем романе с итальянским судовладельцем. «Это были самые запоминающиеся отношения в моей жизни! – воскликнула она. – Он обещал подарить мне яхту! Но… не подарил. Я и сейчас часто его вспоминаю. Будь у меня яхта, моя жизнь повернулась бы совершенно по-другому».
Я выслушала десятки историй разной степени скабрезности. Но ни одна из них не была похожа на мою.
Из всего этого я могла сделать только один, причем весьма печальный, вывод. Я, Александра Кашеварова, являюсь самой несчастной девушкой на свете.
И это правда.
* * *
Самая неприятная деталь в расстроившейся свадьбе – сообщить об этом печальном событии родителям. Особенно моим. Я знала, что мама изо всех сил готовится к моему бракосочетанию. Казалось, что наконец у нее появился смысл жизни. Она даже как будто бы помолодела и похорошела – игривый девичий румянец появился на ее обычно фарфорово-бледных щеках. Целыми днями она носилась по магазинам, фанатично скупая разные глупые вещи, без которых, как ей казалось, не может обойтись ни одна свадьба. Вчера она позвонила, чтобы просветленным голосом сообщить, что ею было приобретено расписное полотенчико для свадебного каравая. Честное слово, я и не думаю шутить или преувеличивать! «Какого еще каравая?!» – хотелось взреветь мне. Разве на свадьбах бывает каравай?
Я, по крайней мере, слышала только о наличии торта, украшенного миниатюрными фигурками брачующихся. Но я промолчала. Я знала, что мама начнет растерянно говорить о древних традициях, о великом историческом значении момента, о том, что она хотела как лучше… А еще она купила себе шляпку, украшенную букетиком кружевных ромашек. Она где-то вычитала, что на матери невесты непременно должна быть подобная шляпка, это, мол, правило хорошего тона. Шляпка пришлась ей к лицу. Иногда мама доставала ее из нарядной круглой коробки и примеряла шляпу перед зеркалом – то поглубже на лоб надвинет, то выпустит кокетливую челку.
И как после всего этого я должна была сказать ей, что ни каравая, ни мамы в шляпке, ни самого исторического момента в моей жизни пока не предвидится?
В тот день после работы я заехала к родителям. Я не могла больше терпеть. Все равно когда-то придется им это сказать. Почему бы и не сегодня?
Дверь открыла мама, и на ней была та самая шляпка. Я вдруг почувствовала себя невозможно усталой. Ну почему у меня такая инфантильная мама?
– Сашенька! Как хорошо, что ты зашла, – бурно приветствовала она меня, – заходи, блинчики будешь? Отец! Смотри, кто пришел!
Из боковой комнаты вырулил папа в полосатых семейных трусах.
– Привет, невеста, – сказал он, и я окончательно почувствовала себя не в своей тарелке.
– Блинчики буду, – вздохнула я, – хотя… Вообще-то я поговорить пришла.
Мы прошли в комнату. Я уселась на диван. Мой взгляд тотчас же зацепился за новую деталь интерьера – симпатичную тюлевую занавеску, висевшую на стуле. Я решила, что наконец-то у нас появилась тема разговора, не относящаяся к моей свадьбе.
Я смогу несколько минут передохнуть, беседуя с родителями о ремонте. Я знала, что они давно собирались переклеить обои и поменять занавески.
– Что, купили наконец? – Я кивнула на стул.
– Да, – гордо подтвердила мама, – только ее надо немного подшить.
– А куда вы собираетесь ее повесить? – поинтересовалась я. – В спальню или на кухню?
– Ты о чем?
– О занавеске, о чем же еще!
Мама перевела растерянный взгляд с занавески на меня. Потом ее лицо просветлело.
– Это не занавеска, дурочка! Это же твоя фата!
– Моя – что?
– Фата, – послушно повторила мама, улыбаясь во весь рот.
Мне вдруг захотелось застрелиться.
– Но я не собиралась выходить замуж… В фате!
Ох, зачем я добавила «в фате»?! Если бы не это небольшое уточнение, то все бы уже было позади. Но я не смогла, я просто не смогла… Что ж, значит, скажу это со второй попытки. Вот только подожду, пока мама прочитает мне мораль.
– Саша, – укоризненно покачала головой мама, – на невесте должна быть фата. Это традиция, и ты не можешь ею пренебречь.
«Очень даже могу, – подумала я, – раз уж я смогла пренебречь даже женихом!»
– Фата символизирует невинность, – вставил свое веское слово отец.
Уж не думает ли он, что в свои двадцать семь лет я…
– А ты, надеюсь, невинная девушка.
Все понятно. Нет занятия более неблагодарного, чем попробовать убедить своего отца в собственной развратности. Какой парадокс – я уже два года пользуюсь кремом от морщин, а мой папа все еще считает меня ребенком. Наверное, не стоит напоминать ему, что я полгода жила в одной квартире со своим предыдущим бойфрендом. Чтобы не разочаровывать папу. Ведь в чем-то мы похожи – каждый из нас живет в своем собственном иллюзорном мире.
Что ж, кажется, пора. Я должна, должна наконец это сказать.
Прямо сейчас.
– Мама! Папа! Я хотела с вами поговорить. Есть новость, – смело начала я.
– Слава богу! – вскричала мама, не дождавшись окончания моей фразы. – Я знала! Я знала!
– Молодец, дочь.
Папа одобрительно хлопнул меня по спине, да так сильно, что у меня дыханье сперло, а перед глазами бойко заплясали зеленые круги.
Я недоуменно на них уставилась. Что все это значит? Неужели… Как, неужели в глубине души они тоже были против моей свадьбы с Эдуардом?
И втайне надеялись, что она не состоится? Выходит, весь мир (я, конечно, имею в виду свой маленький мирок, состоящий из родителей и Лерки) знал, что я не гожусь на ответственную роль жены. Весь мир, кроме меня самой!
– Если честно, я даже начала к этому готовиться, – продолжила меж тем мама, – я уже связала такие хорошенькие носочки и еще на подходе миленькая шапочка, на которой будет вышит симпатичный поросеночек.
Я подозрительно на нее взглянула. О чем это она? Какое отношение имеют носки и «миленькая шапочка с симпатичным поросеночком» к тому, что я в очередной раз рассталась с мужиком? Или нынче у нас так клеймят неудачниц? Мало того, что мне в очередной раз не повезло в любви, так я еще должна носить дурацкую панаму со свиньей?!
– Я тебе покажу! Тебе понравится. – Мама умчалась в другую комнату.
Мы с отцом остались наедине.
– Я тобой горжусь, – тихо сказал он.
Я втянула голову в плечи. Нет, точно происходит что-то не то. Как будто бы мы все участвуем в самодеятельном спектакле, но никто толком не выучил роль, и вот мы судорожно пытаемся подстроиться друг под друга, но все получается невпопад.
Мой отец-военный всегда был скуп на похвалы. Не помню, когда он в последний раз говорил, что я молодец и он мной гордится… А, вспомнила, это было десять лет назад, я тогда поступила в университет. А с тех пор… М-да, кажется, ни разу.
Из комнаты вернулась мама. В ее руках было нечто розовое, крошечное, опутанное шерстяными нитками.
– Вот. Это носочки, – она с гордостью выложила на стол два крошечных комочка шерсти, – а это шапочка. Теплая получилась, мягкая.
И только тогда до меня дошло.
Мамочки мои! Только не это!
Да они ведь думают, что я беременна! Они думают, что это и есть моя новость.
– Вы меня неправильно поняли… – только и смогла пробормотать я.
– Я на всякий случай второй комплект свяжу, – перебила меня мама, – голубенький. Если будет девочка, она будет носить розовую шапочку. А мальчугану достанется голубая.
– Не надо второго комплекта. Не будет никакого мальчугана, – сказала я.
– Ты сделала УЗИ, – всплеснула руками мама, – и точно знаешь, что будет девочка!
Отец умильно улыбался. Давно я не видела его в таком благостном расположении духа.
– Девочка! – бурно радовалась мама. – И мы назовем ее Авдотья!
– Только не это! – против своей воли выпалила я вместо того, чтобы сказать наконец, что никакой девочки тоже не предвидится.
– Почему нет? – огорчилась мама. – Авдотья – старинное русское имя. А дома мы могли бы звать малышку Дунечкой.
– Не будет девочки, – наконец решилась я.
– Как? – тупо переспросила мама.
– Вот так, – я схватила краешек занавески… простите, фаты, и принялась нервно мять нежную ткань, – девочки не будет. И мальчика тоже. Потому что я не беременна.
Тихо охнув, мама осела на стул. Краски схлынули с папиного лица.
– Не беременна? – хором уточнили они.
– Нет, – вздохнула я.
Все. Первый шаг сделан. Дальше будет проще.
– Я не беременна, и я не собираюсь выходить замуж.
– Что?
– Да. Мы поссорились. Свадьбы не будет.
– Но… Но, может быть…
– Не может, – покачала головой я, – извините.
И почему я должна перед ними извиняться?
Какой абсурд – я рассталась с мужчиной и прошу прощения за это у своих родителей.
Мама закрыла лицо руками. Ее плечи еле заметно вздрагивали. Что же это такое? Почему она так себя ведет? Если так будет продолжаться дальше, то я обзаведусь огромным комплексом вины. Создается впечатление, что я бросаю не Эдика, а собственную маму.
– Какая трагедия, – опустил глаза отец.
– Ну прекратите. Никто же не умер, – слабо улыбнулась я, – я молодая, красивая, успешная…
– Не такая уж и молодая, – с военной прямолинейностью сказал отец, – через полгода тебе исполнится двадцать восемь лет. А потом – пшик! – и тридцать.
– Два с половиной года – это никакой не пшик, – попробовала возразить я, – за это время я получу бесценный жизненный опыт. Я стану мудрее и, может быть, даже красивее… У меня все наладится с карьерой, я буду больше зарабатывать и стану более интересна для мужчин.
Мама подняла на меня покрасневшее, заплаканное лицо. Встретившись с ее взглядом, я осеклась.
Потому что она смотрела на меня… с жалостью. Примерно так я смотрю на самоуверенных восемнадцатилетних красавиц, которые думают, что этот мир возложен к их стройным ногам навсегда. Нет. Увы. Мир кладется к твоим ногам максимум на пять – десять лет, а дальше… Дальше ты сама оказываешься у подножия. И чтобы получить то, что раньше ты могла взять бесплатно, щелкнув пальцами, теперь придется упорно карабкаться вверх…
Я вздохнула. Неужели я уже вступила в тот возраст, когда тебе открывается другая сторона медали?
Ну уж нет. Дудки. Просто мои родители – люди старой закалки, им кажется, что двадцатисемилетняя незамужняя женщина – это безнадежная старая дева. Но я-то сама знаю, что я еще ого-го! Все у меня получится. Я обязательно буду счастливой.
Я еще всем вам покажу!!
* * *
Существует масса проверенных на практике способов развеять мою черную меланхолию. Сотни милых девчоночьих радостей, которые помогут мне позабыть ту пахнущую морем и сеном ночь. Мы с Леркой годами шлифовали наши собственные методы борьбы с депрессией. Вот самые действенные:
1. ШШ – что означает шальной шопинг. Что может быть заманчивее – устроить маленькую магазинную вакханалию, день необдуманных трат. Сметать с полок не то, что тебе нужно, а то, что хочется, даже если это совершенно бесполезная и дорогая вещь. Например, пару месяцев назад, разгоняя тоску посредством магазинотерапии, я обзавелась: коллекционным белым чаем (на эти деньги можно было купить целый фарфоровый чайный сервиз), плюшевой сумочкой в виде сердца (с чего я взяла, что она впоследствии будет повышать мне настроение? Вышло все наоборот – когда я вижу ее, мне становится дурно, потому что я вспоминаю цифру на ценнике), массажными стельками, длиннющей нитью искусственного жемчуга (теперь жемчужная нить висит на балконе, я сушу на ней нижнее белье – по-моему, это весьма аристократично, жаль, не видит никто). А еще: симпатичными баночками для круп (правда, я не умею варить кашу и не держу дома крупы, но банки неплохо вписались в кухонный интерьер), толстенной книгой о коневодстве (мне просто понравился жокей на обложке), мельхиоровым ведерком для льда, домашними меховыми тапками и лаком для ногтей ярко-оранжевого цвета. Покупать все эти необычные вещицы было очень весело. Но, придя домой, я поняла, что истратила кучу денег непонятно на что. В этом запоздалом раскаянии и есть главный подвох шального шопинга.
2. ОО – расшифровывается как очаровательное обжорство.
Первая часть плана заключается в стихийном опустошении полок ближайшего супермаркета. Причем условия довольно жесткие – страдающей стороной (то есть мною) должно быть приобретено не менее восьми разнокалиберных пирожных, несколько коробок с замороженной пиццей, произвольное количество свежевыпеченных булок… да, и желательно не забыть про конфеты. Вторая часть состоит в методичном поедании всего вышеперечисленного. Слоеные пирожные стоит смело запивать пятипроцентным шоколадным молоком. В общем, надо вести себя так, словно наводящее тоску понятие «целлюлит» находится за гранью твоего словарного запаса. Правда, следующим утром ты просыпаешься вся в прыщах (то ли ты имела в виду, когда мечтательно вздыхала – где, мол, мои пятнадцать лет?). Морщась от колик в животе, ты уныло плетешься к шкафу – только чтобы убедиться, что любимые джинсы не сошлись на талии.
3. Следующий план – ДД – депрессивный девичник.
План прост. Несколько девиц разной степени невезучести медленно, но верно накачиваются красным вином. Мероприятие проходит под лозунгом: «Все мужики – животные». Если сказать точнее – козлы. На повестке дня остро стоит проблема прогрессирующего козлизма мужской части народонаселения. Будут горячо обсуждаться проблемы повышения нашей козлоустойчивости. Вместе с козлоустойчивостью будет, ясное дело, повышаться и градус потребляемых напитков. В конце концов кого-нибудь из «козловедов-практиков» стошнит на твои любимые туфли. Да и утреннее похмелье тебе обеспечено.
Кажется, я упустила что-то еще.
Ах да, четвертое, и самое главное.
4. СС – страстный секс. И комментарии здесь излишни.
«Ты должна срочно с кем-нибудь переспать», – посоветовал внутренний голос. И хотя наши с ним мнения далеко не всегда совпадают, на этот раз я была склонна с ним согласиться.
Итак, шальной шопинг, очаровательное обжорство и депрессивный девичник отменяются. Вместо этого я должна найти себе любовника.
* * *
Согласно статистике, в Москве и ближайшем Подмосковье проживает около двадцати миллионов человек. Будем считать, что половина из них – мужчины. Примерно половина из этой половины не подходит мне по физическим параметрам. Я понимаю, что с лица воду не пить. Но раз уж мы говорим всего лишь об ОО (в данном случае – одноразовый оргазм), то мне хотелось бы чтобы этот «случайный попутчик» был если не Томом Крузом, то, по меньшей мере, Эдвардом Нортоном, и уж точно никаких Жераров Депардье. И потом – я довольно высокая, и мой избранник должен быть хоть самую малость выше. Ну не люблю я рассматривать лысину стоящего рядом мужчины, что уж с этим поделаешь?
Итак, остается пять миллионов. Идем дальше – возраст. Возрастной диапазон моего возможного любовника колеблется от двадцати пяти до сорока пяти лет (ну ладно, пятидесяти, но только если у него не будет седых волос на груди и дряблых ягодиц). Отсекаем всех остальных.
Некоторому количеству не по вкусу придусь я. Когда-то я с юношеским максимализмом считала себя венцом творения природы. Если кто-то спрашивал меня: «О, ты идешь в салон красоты? А зачем?» – я могла на полном серьезе заявить: «Я работаю там эталоном!» Сейчас мне двадцать семь лет, и после пары бокалов красного полусухого я по-прежнему уверена в своей полной неотразимости. Во всех же остальных случаях… Что ж, я довольно хороша собой, но, положа руку на сердце, некоторые мужчины остаются совершенно равнодушными к моим прелестям. Так что еще минус половина, итого у нас остается… мамочка родная, всего один миллион двести пятьдесят тысяч годных для Страстного Секса мужчин!! А ведь еще не следует брать в расчет гомосексуалистов, легкодоступных красавчиков, у которых на лбу написано «триппер», маньяков и прочих подозрительных потенциально опасных типов.
В общем, поле боя сужается максимум до тысяч пятисот.
Пятьсот тысяч более-менее приличных мужиков в огромном, бескрайнем мегаполисе. Что тут прикажете делать?
Но есть в моей личной статистике и маленький оптимистичный штрих. Да, в огромном городе есть всего пятьсот тысяч годных к разовому употреблению мужчин. Зато мне известно, что добрая половина из них собирается по субботам в клубе «Камбала-бар» на Кузнецком мосту.
В Москве имеются места, словно предназначенные для того, чтобы два неприкаянных индивида могли повстречать друг друга с благородной целью совместного проведения одной ночи, а то и всей оставшейся жизни. Если вы, к примеру, натура экстремальная и предпочитаете высокоградусное лишенное предрассудков соитие, то отправляйтесь прямиком в бар «Мак-кой». Развеселая шальная ночь с удалыми плясками на стойке бара и соблазнением накачанного «Джеком Дэниэлсом» смешливого персонажа вам гарантирована. К сожалению, есть опасность, что поутру вы обнаружите на соседней подушке незнакомую физиономию. Во вчерашнем пьяном расфокусе вам показалось, что кавалер удивительно похож на Брюса Уиллиса. Но безжалостный дневной свет настаивает на том, что у вашего любовника и голливудской суперзвезды есть только одна общая черта – намечающаяся лысина.
Лично я считаю себя давно выросшей из алкогольных страстей такого рода. Поэтому мною и было выбрано заведение респектабельное, куда наведываются светские снобы, холеные яппи, в общем, мужчины экстра-класса.
Я решила взять с собой Лерку. Кто-кто, а моя Валерия никогда не упустит шанс близко познакомиться с достойным ее ветреного внимания мужиком. Я позвонила Лерке, но за пятиминутную вступительную тираду она произнесла слово «Паникос» восемнадцать раз. И я поняла – мне вовсе не хочется выкладывать солидную сумму за ужин в модном баре для того, чтобы напротив меня восседала печальная Лерка, которой, кажется, пришлась по вкусу трагическая роль брошенной невесты. Она упоенно складывала брови скорбным «домиком», ее голос был тихим и лишенным эмоций; она настолько вошла в образ, что даже носила с собой изящный батистовый платочек, который время от времени прикладывала к совершенно сухим глазам.
Нет уж, лучше я как-нибудь обойдусь без этой ярчайшей представительницы Всемирного Общества Брошенных Невест.
Пойду в «Камбалу» одна, пусть такое поведение и не соответствует общепринятым нормам этикета. «Негоже приличной девушке появляться в ресторане одной!» – мне это мама назидательно говорила еще десять лет назад, когда я ни о каких ресторанах и не помышляла по причине полной неплатежеспособности.
Итак, я отправляюсь на поиски приключений. И пусть на лице моем будет написано: «Молода, прекрасна и готова на все!»
На моем лице было написано: «Пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста-пожалуйста, пустите меня в этот чертов клуб!» Секьюрити, дежуривший у входа, упорно делал вид, что такого явления, как я, в природе не существует. Битый час я понуро топталась у входа. На мне было черное платье на тонких серебряных бретельках и босоножки на каблуках такой высоты, что я чувствовала себя примой балета, исполняющей затянувшуюся сольную партию. Не понимаю, почему это мне, такой шикарной и нарядной, на этот раз не удалось миновать грозного цербера.
Всем известно, что попасть в модный московский клуб не так-то и просто. Шансов нет, если на вас разношенные кроссовки, или курточка с Черкизовского рынка, или если вы не умеете придавать своему лицу презрительно-светское выражение. Да, но я-то этим искусством овладела в совершенстве! Может быть, все дело в том, что я пришла пешком? Ну, извините, на автомобиль пока не заработала!
– Вы меня не пускаете, а меня там, может быть, ждут! – предприняла я очередную попытку разжалобить равнодушного охранника.
Но презрительное молчание было мне ответом.
– Вы что, не понимаете, что я могу здесь замерзнуть? – изо всех сил я взывала к его, похоже, отсутствующей совести.
Самое неприятное – мимо меня постоянно проходили люди, которым удавалось попасть в «Камбалу» совершенно беспрепятственно! То были светловолосые дылды с умеренно загорелыми бесконечными ногами и их спутники, похожие на членов итальянской мафиозной группировки. Правда, если честно, я никогда настоящего сицилийского мафиози не видела, но почему-то мне кажется, что он должен выглядеть именно так – зачесанные назад волосы, дорогой костюм-тройка в тонкую серую полоску и остроносые ботинки, начищенные до такого блеска, что хочется зажмуриться, чтобы не получить ожога глазной роговицы.
Обидно, но ничего не поделаешь – придется убираться восвояси. Оскорбленная в лучших чувствах, неоправданно нарядная, я приплетусь домой, чтобы смыть макияж, над которым трудилась полтора часа.
– Кого-то ждешь?
Я вздрогнула. Надо же, не заметила, как один из «мафиози» остановился аккурат напротив меня. Видимо, на распродаже манекенщиц ему не досталось достойной дылды, вот он и обратил свой взор на меня. Он был словно клонирован с прочих посетителей клуба – те же зализанные волнистые волосы (с каких это пор липкий укладочный гель стал символом мужественности?!), те же сияющие ботинки. Добавьте к этому благородный золотой загар, гладко выбритый подбородок и свитер «Кензо» – и получится мужчина не то чтобы идеальный, но очень даже ничего. Сносный образец породы праздношатающихся богатых бездельников.
– Не то чтобы жду, – я замялась.
Не говорить же ему, что меня просто не захотели пустить внутрь.
Наверняка он думает, что я одна из тех богатеньких тусовщиц, которые переезжают из ресторана в ресторан всю ночь напролет.
– Что, не пускают? – снисходительно усмехнувшись, спросил он.
– Сегодня не мой день, – я улыбнулась – мол, все равно мне, но предательски дрогнувшая нижняя губа свидетельствовала об обратном.
Я, как ребенок, не умею прятать эмоции. Если мне смешно – то, вместо того чтобы интеллигентно прыснуть в ладошку, я начинаю хохотать, как обкурившаяся гиена. Если мне хочется плакать, то я просто не умею сдержать набежавшую слезу.
– Да ладно тебе, – «мафиози» погладил меня по щеке, – нашла трагедию. Там нет ничего интересного… Я сейчас еду на одну вечеринку, хочешь со мной?
Я вскинула на него влажные, покрасневшие глаза. А он ничего. Нет, правда ничего. И потом – не за этим ли я сюда пришла?
– А что за вечеринка? – шмыгнула носом я. – Много будет народу? Это в каком-то другом клубе?
– Да нет, у меня дома, – подмигнул он, – а насчет народу… Я считаю, что трое – это уже толпа. Ты, я, джакузи, шампанское. Как тебе такая идея?
Я сошла с ума! Нет, совершенно точно, свихнулась, сдвинулась по фазе, без сожаления проводила уехавшую крышу. Я в гостях у полузнакомого мужчины! Мои часы показывают половину второго ночи, в моей руке – хрустальный бокал с ледяным шампанским. Я сижу на удобном кожаном диване, на другом конце которого устроился «мафиози». Мы ведем светский разговор о кино.
Никогда раньше со мною не происходило ничего подобного. Вот Лерка – большая охотница до приключений такого рода. Ей ничего не стоит отправиться в гости к мужчине, с которым она познакомилась пять минут назад. Я же всегда считала себя чересчур рассудительной для таких опасных экспериментов. И вот пожалуйста, томно выпятив губки, рассуждаю о Ларсе фон Триере, краем глаза наблюдая за его рукой, которая продвигается по спинке дивана в моем направлении.
Во всем виноват Майкл Рикман. Если бы не он, я бы никогда не решилась на такое безрассудство.
Рука нового знакомого улеглась на мое плечо и на секунду замерла, но, не почувствовав никакого сопротивления, поползла дальше и запуталась в моих коротких волосах. Осторожно, кончиками пальцев, он массировал мой затылок. Это было приятно. Но я все равно нервничала. И даже шампанское, которое я, как конь на водопое, вливала в себя огромными глотками, не помогло мне расслабиться.
Я должна, должна, должна это сделать. Сейчас самое время повернуться к нему, красноречиво посмотреть на его губы, закрыть глаза, откинуть голову на спинку дивана… Именно так и положено вести себя девушке, которая, ни минуты не сомневаясь, согласилась прийти в гости к случайному знакомому. Именно этого он от меня и ждет. Но почему же мне так отчаянно хочется сбросить его руку со своих плеч? Почему прикосновения его теплой опытной руки не вызывают во мне ничего, кроме нарастающего отвращения?!
– Почему ты молчишь? – задала я самый идиотский вопрос всех времен и народов.
– А я вообще немногословен, – отшутился он.
Так, надо срочно придумать тему для разогревающей беседы. Может быть, если выяснится, что он высоколобый интеллектуал или гордый обладатель отточенного чувства юмора, может быть, тогда мне будет хоть капельку легче?
– Мы, кажется, говорили о кино… – жалко улыбнулась я.
– Кино, вино, домино, – протянул он. – Иди-ка лучше сюда!
И тут я поняла – ничего не получится. Я просто больше не могу притворяться. И вообще вся эта идея с поиском одноразового оргазма была дурацкой. Случайная связь как лекарство от любви? Не смешите меня…
И еще одно – мы битый час строили из себя киноэстетов, но никто из нас не догадался поинтересоваться, как зовут собеседника. Я только сейчас вспомнила, что мы даже толком не познакомились!
Я вскочила с дивана и устремилась к двери, на ходу застегивая туфли. Я появилась ниоткуда, а значит, имею полное право исчезнуть навсегда без всяких объяснений. Разве не так обычно поступают мужчины? Правда, они-то исчезают после страстного секса, а я решила смыться с поля боя, не дожидаясь начала эротических упражнений.
– Эй, ты куда? – Он устремился за мной.
Но мне уже удалось справиться с замками.
– Я… Мне пора! – крикнула я на бегу.
– Постой… Но что случилось?!
– Кажется, я оставила дома включенный утюг!
За моей спиной раздалось раскатистое «дура!». Не знаю, относилось ли это к моей невнимательности по отношению к бытовой технике или к моему поведению в целом.
В любом случае я не могла с ним не согласиться.
* * *
На моем автоответчике восемь новых сообщений. От Эдика – от кого же еще? И почему он никак не хочет оставить меня в покое?
«Шурка, нам надо встретиться! Если ты опять мне не позвонишь, я поставлю палатку у твоего подъезда и буду караулить тебя весь день!»
Вот черт, неужели он это серьезно? В таком случае мне придется влезать в собственный подъезд через окно с другой стороны дома. Если так, то ношение мини-юбок и шпилек временно отменяется. Придется перейти на военное положение и носить в сумочке не милую сердцу косметичку, а моток веревки и альпинистские ботинки.
«Шурка, почему ты надо мной издеваешься? Чем, ну чем я тебя обидел? Без тебя все как-то не так. Мне даже не хочется бегать в парке по утрам!»
Ну и слава богу, подумала я. Хоть от одной вредной привычки он избавился.
«Шурка, я знаю, что тебе до лампочки весь этот бег по утрам. Согласен больше никогда не заставлять тебя заниматься спортом. Никаких залов! Никаких тренажеров! Я торжественно сожгу твой спортивный костюм, хочешь?!»
Если бы я сама знала, чего я хочу на самом деле. Боюсь, сгоревший костюм не привнесет в нашу жизнь утраченную гармонию. Если так пойдет и дальше, то это я совершу торжественное самосожжение.
А ведь я веду себя точно так же, как тот непробиваемый секьюрити из клуба «Камбала»! Эдик отчаянно пытается прорваться в мое пространство, а я… Я прозрачно намекаю, что и на этот раз он не прошел фейс-контроль…
* * *
– Я решила ему отомстить!
Лерка ворвалась в мой кабинет и, небрежно смахнув на пол увесистые папки с пресс-релизами, сама уселась на краешек стола.
– Кому? – опешила я.
Сказать по правде, в то утро мои мыслительные процессы не отличались высокой скоростью. После ночного приключения я чувствовала себя помятой, разбитой и униженной. Как всегда, проспала и приплелась в офис вялая, как амеба. На мне была мятая черная мохеровая пижама – впрочем, она выглядела как спортивный костюм. Я была настолько самой себе противна, что утром у меня не возникло ни малейшего желания хоть немножко приукрасить отразившееся в зеркале бледнолицее существо. Я просто почистила зубы и мокрой ладонью пригладила топорщившиеся в разные стороны волосы. Тоже мне, ночная гулена, дитя порока. Несостоявшаяся королева быстрого секса.
Зато Лерка словно светилась изнутри. В красном костюмчике, в пышной шифоновой юбке она была похожа на кинозвезду шестидесятых.
– Паникосу, кому же еще!
Я поморщилась, как от внезапного приступа зубной боли. Паникос, Паникос, опять этот Паникос! Не могу больше слышать это имя. Когда же она наконец успокоится?!
– И что же ты сделаешь? – Мне пришлось вяло поддержать разговор, чтобы не обидеть эту страдалицу. – Проберешься ночью в его спальню и обреешь его налысо?
– Этого придурка не испортит даже лысый череп, – вздохнула Лера, – скорее, он будет выглядеть более мужественным… Нет, копай глубже. Я же журналист, и моя месть – информация!
– Только не говори, что напишешь о нем в нашей газете. Собираешься перед всей редакцией опозориться? – сказала я и мысленно добавила: – «И опозорить меня!»
– Я создала свой интернет-сайт! – торжественно объявила Лера. – Под названием «Будьте осторожны, они опасны!».
Она вскочила со стола и принялась мерить комнату нервными шагами. Вид у нее был совершенно безумный. Если бы я не знала ее так хорошо, наверное, испугалась бы и вызвала психиатрическую перевозку.
– Похоже на вывеску в зоопарке. Не кормите верблюда, он плюется.
– Это и будет зоопарк. Мы же давно решили, что все мужики – животные. И вот теперь у меня будет свой зоопарк. Я разместила на сайте фотографию Паникоса! И написала о нем всю правду. Холодный, беспристрастный рассказ.
– Звучит подозрительно. И что же ты там написала?
– Что он сразу показался мне чересчур слащавым для порядочного мужчины, – с готовностью рассказала Лерка, – что меня насторожила его ненатурально широкая улыбка, и в то же время мне, одинокой и утонченной, так хотелось любви…
– Постой, но, по-моему, все было немного по-другому, – нахмурилась я, – это меня насторожила его слащавая улыбка, а ты пялилась на его красные трусы.
– Это просто небольшое художественное преувеличение, я же литератор, – важно объяснила Лера, – я написала про то, как он предложил мне выйти замуж, и про эту… как ее там… не помню…
– Наташу, – с услужливостью настоящей подруги подсказала я.
– Ну да, – понуро подтвердила она, – и еще на моем сайте много свободного места. Так что все желающие могут оставить там информацию о мужчинах, которые их обидели. С фотографиями. Получится целый зоопарк, вернее, серпентарий. Все будут знать, что с мужчинами, которые попали на странички моего сайта, связываться не стоит!.. Кстати, ты тоже можешь внести свою лепту. Фотография Майкла Рикмана у меня есть. Правда, маленькая, но мы ее увеличим!
Глаза Лерки горели фанатичным огнем. Она была похожа на человека, который после долгих скитаний наконец-то нашел свое призвание. Безжалостная мстительница, готовая растоптать своими шпильками «Прада» всех мужчин-обманщиков на свете.
– А при чем здесь Майкл Рикман?
– Разве ты не держишь на него зла? – удивленно спросила Лерка.
– За что? – грустно поинтересовалась я. – За то, что он хорош в постели, но живет на другом конце земли? Он мне ничего не обещал. Приглашал, конечно, в Лондон, у него там свой дом и конюшня с тридцатью арабскими скакунами, – как бы между прочим похвасталась я. Пусть это и глупо – хвастаться движимым и недвижимым имуществом мужчины, которого я вряд ли еще когда-нибудь увижу. Но на женщин вроде Лерки такие детали почему-то производят неизгладимое впечатление.
– Да ты что? – ахнула она. – А выглядит таким скромным. И джинсы у него недорогие, на заднице лейбл «Бенеттон». Не миллионерская марка.
– Ты и его задницу рассмотреть успела? – разозлилась я. – А я-то наивно полагала, что тебе глаза застили красные трусы одного нашего общего знакомого.
– О, ты ревнуешь, – поддела меня она, – просто у меня глаз-ватерпас. Слушай, да твой Майкл Рикман – находка. Скромный миллионер.
– Увы, он не мой.
– Увы? – приподняла тонко выщипанные брови Лера. – Скучаешь по нему?
– Нет, – сказала я.
Лера молча на меня смотрела.
– Немного, – призналась я и, немного помолчав, добавила: – Очень скучаю. Не могу выбросить его из головы.
– Так бери отпуск и вперед! – посоветовала Лера.
– Третий отпуск за месяц. Степашкин и так в последнее время ко мне подозрительно относится. И потом, а вдруг я застану его с какой-нибудь… Наташей?
Лерка брезгливо поморщилась.
– Не все же такие, как Паникос… О чем я говорила? Ах да, о сайте! Сашка, как только я это сделала, у меня сразу же улучшилось настроение. Хочешь, покажу?
– Ну покажи, – без особенного энтузиазма согласилась я.
Моя энергичная, как плюшевый кролик из рекламы батареек, подруга вытеснила меня из-за стола и замолотила по клавиатуре моего компьютера. Она нажимала на клавиши с такой силой, словно это был не пентиум, а старенькая печатная машинка. Недовольно отфыркиваясь, компьютер наконец соединился с Интернетом. Лерка ввела в командной строке адрес сайта.
– Смотри!
Я наклонилась поближе к экрану и тут же отпрянула. Потому что весь экран занимала приевшаяся физиономия Паникоса. «Внимание! – гласила подпись над фотографией. – Этот мужчина вас обманет!»
Далее следовал душещипательный рассказ, щедро снабженный фотографиями и документальными данными: мстительница-Лерка опубликовала не только полное имя обидчика, но и его рост, вес и почтовый адрес.
– А он на тебя в суд не подаст?
– Пусть только попробует! Тогда я тоже подам на него в суд. Мне вообще кажется, что следует принять новый закон и сажать в тюрьму за разбитое сердце.
– Браво! – Я несколько раз хлопнула в ладоши. – Замечательная речь!
– Нет, я серьезно! – горячо воскликнула Лера. – Однажды меня бросил мужчина. Я так на него разозлилась, что поздно ночью пришла к его дому и кирпичом разбила стекла на его машине. Между прочим, «ауди» последней модели!
Ну вот, опять это хвастовство как бы между прочим. Как будто бы наличие дорогого авто у мужчины, который к тому же тебя бросил, как-то влияет на твой социальный статус. По мне, какая разница, кто тебя бросил, слесарь Вася или Дональд Трамп? Конечно, если последний не одарил тебя на прощание особнячком на Голливудских холмах.
– Уже смешно, – я представила, как вооруженная кирпичом Лерка подкрадывается к машине.
– Я перебила все стекла. Потом вошла во вкус и оставила пару вмятин на крыше. Наверное, надо было успокоиться и бежать, но я никак не могла остановиться. Я вопила – получай! Получай! И колотила по его машине. В итоге меня забрали в милицию. Мне пришлось заплатить огромный штраф. Вернее, моим родителям, мне-то тогда было девятнадцать лет… И вот теперь я думаю, почему за разбитое стекло полагается платить, а за разбитое сердце – нет? Неужели мое серд це стоит дешевле какого-то несчастного стекла?!
– Если смотреть на твое сердце, с точки зрения хирурга-трансплантолога, то, конечно, оно стоит дороже. Я читала, что двадцать тысяч долларов дают за одну только почку.
– Опять ты издеваешься, – надулась Лера, – а я серьезно. Мой сайт – отличная возможность для всех обиженных женщин. Теперь мы можем достойным образом отплатить всем этим разбивателям сердец. Настало время платить по счетам!
– Как красиво это звучит, – усмехнулась я, – но откуда все обиженные женщины узнают о твоем сайте?
– Я все продумала. Буду давать рекламу.
– Что, деньги лишние завелись?
– Я ведь откладывала на свадебное платье, – вздохнула Лерка, – мне хотелось, чтобы у меня была шикарная романтичная свадьба. И куда мне теперь девать свадебные деньги? Только и остается, что потратить их на месть этому подлецу!
Ну что, что я могла на это возразить?!
* * *
На моем автоответчике одно новое сообщение. Подхожу к телефонному аппарату и тупо смотрю на мигающий красный огонек. Стереть или прослушать? Не могу больше слышать умоляющий голос Эдика. Он заставляет меня чувствовать себя предательницей. А я уже привыкла к такой расстановке сил, что предателем обычно является мужчина, женщина же – вечная страдающая сторона. Это мужчины обещают перезвонить и не перезванивают. Если и правда в один прекрасный день правительство примет закон о разбитых сердцах; то простым штрафом я не отделаюсь, меня расстреляют в день суда.
Надо стереть, наконец решаю я. Но моя рука сама тянется к кнопке «Прослушать». Наверное, это означает, что я еще не совсем потеряла совесть.
Отчаянно давлю на кнопку, чтобы поскорее покончить с этой экзекуцией, и вдруг, к своему удивлению, слышу английскую речь.
«Милая Саша! Я собирался позвонить тебе раньше, но ты никогда не берешь трубку, а разговаривать с автоответчиками я не люблю. Но теперь у меня нет выхода, потому что завтра я прилетаю в Москву.
Наверное, надо было предупредить тебя раньше. Но лучше поздно, чем никогда. Я просто понял, что больше не могу тут без тебя. Целую, скоро увидимся, Майкл Рикман».
