Глава 39
Кафе, куда Миронов и Навоев отправились то ли обедать, то ли ужинать, и вечером было заполнено полицейскими, так как находилось в трех шагах от ГУВД. Здесь кормили дешево и вкусно. Навоев с аппетитом уплетал рассольник, Кириллу же кусок в горло не лез.
— Раскололи, а? — весело сказал Навоев и подмигнул майору.
— Ну да! — буркнул тот и с отвращением посмотрел в тарелку.
Честно сказать, он поразился той скорости, с которой Навоев организовал очную ставку. Капитан, скорее всего, заранее подобрал трех мужчин, сходных с Кречинским по возрасту, телосложению и одежде, пригласил криминалиста с видеокамерой, который должен был фиксировать ход и результаты опознания.
Подставных посадили рядом с художником, а затем в кабинет стали входить по одной женщины. У Кречинского тряслись губы, дергалась щека, он прятал взгляд. Орлова, наоборот, смотрела на потерпевших, но с неприкрытым ужасом.
Свежие, багрово-синие рубцы на лицах несчастных обезобразили их лица. Они стягивали кожу, перекашивали рты, превратив недавно красивых женщин в чудовища. Тинникова, Холопова и Мирошниченко без особых эмоций опознали Кречинского. Женщины сухо и холодно, чуть ли не слово в слово, пояснили: к Кречинскому приезжали позировать для эпохального полотна. Художник, с которым прежде были слегка знакомы, сам сделал им предложения. Денег не платил, каждой обещал написать портрет по завершении картины, иногда довольно прозрачно намекал на интим. После отказа вел себя пристойно и больше не домогался.
— Кроме Кречинского вы с кем-нибудь в мастерской контактировали? — спросил Навоев.
— Я дважды столкнулась с супругой Кречинского, Верой, — вспомнила Мирошниченко. — Крайне нелюбезная женщина. Смотрела на меня, как на вошь, да еще и усмехалась гаденько.
Тинникова и Холопова сообщили, что видели его ученицу Лидию.
Как показала Тинникова, Лидия весь сеанс просидела на кухне, а Холопова видела однажды, что та принесла сумку продуктов и бутылку водки для Кречинского.
— Кречинский не пытался составить вам компанию? Не предлагал проводить? — спрашивал каждую Навоев.
Женщины пожимали плечами. Нет, не предлагал. Заказывали из мастерской такси, причем разных компаний, и разъезжались на них по домам.
И лишь Холопова рассказала:
— Дважды Кречинский провожал меня до такси и каждый раз намекал, что не против поехать ко мне. Я отказывала, он не настаивал.
— Такси вы вызывали из его мастерской?
— Конечно.
— Он мог услышать адрес?
Холопова пожала плечами:
— Если не глухой, то, конечно, слышал.
Для очистки совести Навоев показал женщинам фотографии Быстровой и Беликова. Валерия не узнал никто, но Тинникова указала на Юлю.
— Это девушка с рекламы автосалона, — сообщила потерпевшая. — Напротив нашего дома баннер висит, так что я каждый день ее вижу.
— А лично вам приходилось встречаться? — спросил Навоев, уже зная ответ, и поэтому нисколько не удивился, когда Тинникова отрицательно качнула головой.
— Никогда!
Последней на очную ставку прибыла Татьяна Жукова, чьи шрамы до сих пор было заклеены пластырем, отчего она закутала голову шарфом так, что виден был лишь один глаз. Едва завидев Кречинского, пострадавшая ринулась к нему.
— Сволочь, гад! Что ты со мной сделал!
Она сорвала шарф, скрутила жгутом и принялась охаживать Кречинского по голове, спине, плечам… Тот лишь прикрывался руками и вжимался в стену, а Жукова орала, брызгая слюной из перекошенного рта.
— Убью гадину! Все равно жизни нет!
— Держите ее! — взвизгнула Орлова. — Если моему клиенту причинят хоть какой-то вред, я обращусь в прокуратуру!
Навоев попытался оттащить Жукову от Кречинского, но она вырывалась и продолжала сыпать проклятия в адрес художника. Уткнувшись лицом в ладони, тот жалобно, по-собачьи скулил.
Кирилл поспешил помочь капитану, хотя готов был поклясться, что тот специально оставил на закуску Жукову — самую агрессивную из потерпевших.
Разгневанную Татьяну с трудом усадили на стул. Она косилась на Кречинского единственным глазом, второй еще закрывала повязка, и шипела, как кошка, порываясь броситься в атаку.
— Жукова, успокойтесь! — приказал Навоев и усмехнулся. — Видите, на вас хотят жаловаться в прокуратуру.
— Пусть попробуют! — выдохнула Татьяна, но больше не стремилась кинуться на белого от страха Кречинского.
— Кого вы узнаете из сидящих перед вами мужчин? — строго спросил Навоев.
— Этого ублюдка, разве непонятно? — воскликнула Татьяна и ткнула пальцем в художника. — Он на меня напал!
Орлова вылупила глаза, и даже Кирилл удивленно вскинул брови.
— Позвольте, — поморщился Навоев, — прежде вы говорили, что не рассмотрели нападавшего как следует.
— Говорила! — согласилась Татьяна. — Когда он на меня набросился, я сразу почуяла запах краски, и сейчас от него краской несет. Подтверждаю: это был он! Старый козел малевал свою поганую картину, а затем потянул меня к дивану, бормотал всякую муть про единение душ, близость плоти, но я быстро поставила его на место.
— Кречинский знал, где вы живете?
— Конечно, знал! Он меня как-то встретил возле дома и очень напрашивался на кофе. Только я не согласилась. У меня ребенок дома и мама… И вообще… Он женат, к тому же совсем не герой моего романа…
Сказав это, Татьяна, наверное, вспомнила, как выглядит теперь, и заплакала. Навоев сочувственно вздохнул и пододвинул ей протокол.
— Подпишите!
— Я теперь уродка! — медленно сказала Татьяна и посмотрела на Кречинского. — А была красавицей, помнишь, тварь? Ты меня хотел! Слюнями захлебывался! А теперь от меня сын шарахается. Я все время дома сижу, потому что на улице люди смотрят, смотрят… Вот сюда!
Она ткнула пальцем в изуродованную щеку. Кречинский слабо вскрикнул и закрыл лицо руками. Татьяна нервно рассмеялась.
— Что? Не нравлюсь, дорогой? А сейчас захотел бы меня нарисовать? Или просто — захотел бы? Как думаешь, много шансов у такого чудища найти себе мужика? Еще интересно, сколько меня будут держать на работе? А выгонят, сортиры вместе пойдем мыть?
— Прекратите немедленно! — взвилась Орлова, но Кречинский не дал ей договорить.
— Хватит! Хватит! Это я! Я во всем виноват! — заорал он не своим голосом, сполз со стула и встал на колени. — Простите, простите меня!
Ближе к вечеру все было кончено. Кречинский, невзирая на сопротивление адвоката, признался во всех нападениях. Навоев торжествовал, но Миронова точил червяк сомнения. Частично он был согласен с адвокатом, что на художника оказали психологическое давление и попросту вынудили взять на себя вину. Тем более сообщить какие-либо подробности нападений, адреса потерпевших Кречинский так и не смог или не захотел. После ухода женщин он лишь бубнил себе под нос, как заведенный, что во всем виноват и должен ответить за свои деяния…
— Орлова, естественно, потребовала провести психиатрическую экспертизу, — радостно сообщил Навоев, отодвигая пустую тарелку. — Я почти не сомневаюсь, что у него полная каша в мозгах. Но если он шизик, ему можно спокойно предъявить обвинение. Пусть даже в тюрьму не сядет, но загремит в психушку на принудиловку. Скоро дело отправим в суд. Рад, наверное?
— Безумно! — буркнул Кирилл.
— Чего не ешь? — спросил Навоев.
— Неохота! — ответил Кирилл и поднялся. — Ты в ГУВД или к себе поедешь?
— К себе! Надо дело подшить, кое-какие бумажки оформить!
— А я в отдел! Тоже куча бумаг накопилась!
И, скупо кивнув капитану, Миронов первым направился к выходу.
