Глава 9

Музыкальный салон днем был обычно свободен. Леня Зюник занял удобное место, не слишком близко к возвышению, на котором обычно располагались музыканты. Сергей Трофимов поколдовал над аппаратурой, помучил немного при настройке уши единственного зрителя.

– Хочу тебе показать. Песня не для широкой публики, но что-то торкнуло. Послушай, как получилось.

Вступление было жестким, по-настоящему роковым. Потом пошел текст. Трофимов подавал его с фирменной хрипотцой, но подчеркнуто ровно, без модуляций. Это создавало эффект высказывания. Исполнитель не делился эмоциями, он посылал слушателю продуманный, выверенный сигнал.

Леня сидел, полуприкрыв глаза, не меняя позы. Только в конце песни он чуть подался вперед, как будто хотел глубже проникнуть в сознание Сергея.

– Ну и что? – Трофимов отложил гитару. – Не утомил?

Зюник выпрямился, отрицательно покачал головой.

– Сильная вещь, – признал деятель массовой культуры. – Но кому ты ее адресуешь?

Трофимов представил парней, которых видел на суде над Милевским, своих соседей по трибуне в Лужниках, ребят, вышедших пару лет назад на Манежку после убийства болельщика «Спартака» Егора Свиридова. Но пересказ всего этого занял бы слишком много времени. А вопрос Зюник задал серьезный.

– Тем, кто хочет без страха жить в своей стране, не желает отдавать ее чужим идеям, правилам, привычкам. Извини за чрезмерный пафос.

– Извинил. Понимаю. Но в песне у тебя хорошо выражен пафос отрицания. Да, под нее хорошо шагать строем, бить, громить. Ее можно орать срывающимся голосом. А дальше, когда все разгромлено, разбито, смято? Враг повержен – что торжествует?

– Справедливость! – уверенно ответил Трофимов.

– Справедливость у каждого своя, это мы с тобой хорошо знаем. Смотря под каким знаменем идет толпа. Под красным – одна справедливость, под зеленым – другая. Мне вот, знаешь, нравятся знамена, на которых много цветов. Глядишь, и для меня найдется.

– Ну, до таких знамен нам еще шагать и шагать, – грустно признал Сергей.

– Правильно. Но направление-то надо выбрать, иначе не дойдем. Знаешь, почему я никогда не работал с рокерами?

Трофимов всем своим видом выразил заинтересованность в ответе. Зюник любил ораторствовать, но ему нужна была поддержка аудитории.

– Для меня российский рок закончился на Викторе Цое. Лично не был знаком, так, пересекались за кулисами. Но песни! Он всегда искал причины происходящего в себе. В собственном несовершенстве, в своем характере, мыслях. Ты понимаешь, не своих буквально, а своего лирического героя. Несчастья, беды, уродства – во всем он обвинял себя, должен был сделаться лучше, чтобы этого стало меньше. А следующее поколение рокеров стало искать врага. Власть, общество, инородцы – вот кто виноват. А мы все белые и пушистые. Не верю. Мне неинтересна пропаганда, а это она самая и есть, пусть иногда под классную музыку.

– А Шевчук?

– Да, у Шевчука есть прорывы. Но один в поле не воин. К тому же стар, раздражителен, выдохся в музыкальном плане. Где новая «Осень»? Двадцать лет прошло, а она все «последняя».

– Согласен. Но ведь общество меняется. И цели у него возникают новые, и враги – назовем вещи своими именами – тоже другие. Когда-то врагом номер один была власть – это одни песни. Теперь власти можно только посочувствовать. Борьба пошла на религиозном поле, на национальном. А тут надо и рыбку съесть, и не сесть сам знаешь на что. То, что президент не может сформулировать прямо, волен заявить рок-музыкант. А если после этого президент приглашает рокеров на встречу, значит, они все сделали правильно. С точки зрения ситуации в обществе.

– Сережа, у власти тоже есть сиюминутные интересы. Ты попал в струю – тебя похвалили. А принесло это пользу обществу или пошло во вред – кто знает! Как говорит Григорян из «Крематория», «все ищут свои пути – кто-то в православии, кто-то в Кремль ходит».

Оба взяли паузу. Новые аргументы поспевали в головах.

Первым созрел Зюник.

– Если говорить о твоей песне – конкретно сильная вещь, я уже сказал. Но в ней я вижу одну системную ошибку. Она, кстати, общая для православия и ислама. Это говорю тебе я, старый еврей! И они, и вы сосредоточены на смерти – своей, чужой, но все равно на ней. Ну, с исламом понятно. Надел пояс шахида, подорвал сорок человек – и прямиком в рай с гуриями. На том свете шахида ожидает роскошный чертог, мебель там украшена жемчугом и драгоценными камнями. Шахид с золотой короной на голове восседает на кресле, сделанном из того же драгоценного металла, лакомится изысканными яствами. Понятное дело, его окружают семьдесят две черноокие девственницы, готовые ублажать героя всеми мыслимыми и немыслимыми способами. А еще многомудрые исламские богословы заявили, что в раю шахид приобретает неутомимость в любви, поскольку его потенция становится равной силе ста зрелых мужчин. Не забыты друзья и родственники борца за веру. Ему прощаются все его преступления в этом мире. Он получает право порекомендовать Аллаху пятьдесят своих близких, чтобы и они в честь его заслуги оказались в раю. Ну, как гастарбайтеры перевозят в Москву всех своих родственников – по той же системе.

– Насчет ста зрелых мужчин – тут и я бы купился, – с усмешкой проговорил Сергей.

– Можно, конечно, и не через смерть, а через праведную долгую жизнь. Но тут не каждый выдержит, доберется до рая, – продолжил свой анализ Зюник. – Получается, главные герои в исламе – мертвяки. А теперь возьми куда более близкий тебе православный мир. Далеко в историю забираться не будем, посмотрим, чьими именами названы улицы. Матросов – помер молодым, лег на пулемет. Гастелло – врезался в танковую колонну, превратился в живой факел. Девочка эта – ну, которую повесили в лесу, как ее?..

– Зоя Космодемьянская, – подсказал Сергей, у которого еще не выветрились до конца школьные познания.

Зюник кивнул, почувствовав поддержку.

– Видишь, их все помнят. А ведь был Иван Кожедуб, в конце концов, Алексей Маресьев. Эти где-то далеко, на втором плане. Чего о них говорить, они же не погибли. Свежий герой – Гагарин. Штопором в землю. Да и само восприятие жизни. Я к любой религии отношусь в высшей степени почтительно, но православную сегодня вижу слишком чванливой, постановочной, очень уж умело придающей всему ореол угрюмой обреченности. «Страдайте, страдайте без конца, жизнь для страданий дана». Воздаяние – об этом после. А радоваться? А жить когда?! Если Верховный Режиссер велит находить смысл в непрекращающемся стоянии на коленях, то тут что-то не так. К тому же большинство священников, которых я знаю, – скуловоротные резонеры.

Сергей кивнул. В словах Зюника он видел много правды.

– Нынешняя русская церковь требует от каждого смирения и стояния в углу. Тогда как при общении с Богом, пусть даже через посредников, нужно излучать счастье, а не внушать себе, что ты перманентно виноват. Иначе все действительно будет как в твоей песне: «Вместо мостов высятся стены. Вместо садов кладбища стынут».

Трофимов, подстегнутый собственной строчкой, решился все-таки вступить в спор:

– Хорошо, церковь как институт себя не оправдывает. Тем более мы, рок-музыканты, должны решать социальные задачи. Русский рок всегда пытался раскрепостить мозги. Ислам же сегодня не просто поднимает голову, как пишут в Интернете. Он уже замахивается на нас, на наших близких, на то, что нам дорого.

– Здесь я с тобой не соглашусь. Тут есть громадное противоречие, которое мало кто видит, – пошел в атаку Зюник. – Мне, еврею, защищать эту религию совсем не с руки, пойми. Я тебе такие примеры насчет нас могу принести – волосы дыбом встанут. Вот их пророк Мухаммад. Одно из его высказываний о евреях организация Хамас даже включила в свою декларацию. Указывая, что нужно сделать, дабы на земле воцарилось всеобщее счастье, пророк говорит: «Конец времен не наступит, прежде чем мусульмане не начнут воевать с евреями и будут убивать их так, что даже если какой-то еврей спрячется за скалу или за дерево, то скала и дерево скажут мусульманину: “За мной прячется еврей, приди и убей его!” Желтая нашивка, прикрепляемая к одежде, вовсе не является выдумкой немецких фашистов. Правоверные последователи Мухаммада придумали ее в девятом веке, еще во времена династии халифов Абассидов. Я, знаешь, кроме текстов поп-авторов еще кое-что почитываю. В книжках можно найти много интересного! Но будем справедливы. Есть ислам и исламизм! То, о чем мы спорим, и то, о чем твоя песня, – это порождение исламизма. А ислам изначально – не только религия, но и стиль жизни. «Предание себя Богу» – вот значение слова «ислам». По идее, он призван освободить человека от рабства своих привычек, плотских желаний, денег. Согласись, цель возвышенная.

– Но если эта цель оправдывает такие средства, какие мы видим!.. Ты же знаешь, что творит тот же ИГИЛ. Не просто убить, а размазать!

– Так было всегда. В любой религии. Твои конкуренты из «Хай фай» правильно поют: «Религия обманна». Любая религия! А арабы, по большому счету, – это тормоза цивилизации. Но в хорошем смысле! Как в мощном автомобиле. Наша цивилизация уж слишком разогналась, надо притормозить. Тут тебе и однополые браки, и возраст согласия снижают уже до тринадцати лет. Вот арабы со своими хиджабами, Рамаданом, когда нельзя обжираться, с запретом алкоголя, прочими делами. Мне иногда кажется, что мы уже стоим на краю – как в песне Высоцкого. Чуть-чуть притормозить бы! – Он замолчал, словно адресовал себе этот призыв, потом вздохнул, что-то пробросил в голове. – Извини за длинную проповедь. Есть философия успеха и неудачи. Дайте им успех хоть в чем-то! В политике, в экономике, в спорте. Им можно поделиться. А они делятся неудачами – перекладывают их на всех.

Трофимов осторожно, как будто пробуя воду с берега перед тем как окунуться, спросил:

– Леня, а ты сам во что-то веришь? Во что-то высшее, над нами?

Зюник ответил без задержки, будто заранее готовился к такому повороту разговора:

– Нет, я атеист. По-моему, за такими людьми, как я, стоит вера в себя, а не надежда на то, что за соблюдение каких-то канонов Бог ему поможет. Да, у атеиста нет поддержки сверху, но именно это и делает его сильнее. – Он взял паузу.

Его ответ прозвучал значительно резче, чем ему хотелось бы.

Поэтому Леня решил уточнить:

– Хотя, как сказал Фома Аквинский, «никто не доказал существование Бога, равно как никто и не доказал, что Бога нет. Верить в то или иное утверждение – личное дело каждого верующего». Поэтому атеизм я воспринимаю как своеобразную религию. А песня у тебя отличная, Сережа! Талантливый ты парень.

Омар долго выбирал место, где мог бы откровенно поговорить с Тимуром. На огромном лайнере, как оказалось, сложно было с кем-то остаться наедине. «Ромео» можно было сравнить с муравейником. Везде передвигались, пересекались, сталкивались живые существа.

Каюту как место для разговора он отмел сразу. Омар, конечно, не верил, что в каждой есть видеокамера, но подставляться не собирался. Ведь риск при таком раскладе присутствовал, пусть и теоретически.

В конце концов, он застал Тимура одного в тренажерном зале, после тренировки. В разгар ужина даже самые заядлые любители железа отвалили отсюда, а этот парень все продолжал пружинить свои мышцы. Омар даже подумал о сублимации. Он уже пару дней не встречал спортсмена рядом с увлекшей его блондинкой. Но вслух эту мысль высказывать не стал.

По горскому обычаю они три раза приложились щекой к щеке. От Тимура пахло здоровым мужским потом, майка его промокла. Сил на тренировке он явно не жалел и встретил Омара даже с каким-то облегчением. Теперь можно было остановить утомительную работу с железом.

– Извини, отвлекать не хотел, – предупредительно начал Омар. – Могу подождать, когда закончишь.

Тимур махнул мускулистой рукой:

– Да хватит уже, накачался. На сегодня все, финиш.

– Тогда давай побеседуем.

Он предусмотрительно выбрал место для разговора у дальней стены зала, на низких скамейках. Оттуда был виден вход. Если кто-то войдет, можно сразу перевести общение на нейтральную тему.

Да, собственно, и начал Омар издалека:

– Маме звонишь? Как она?

– Спасибо. Рада за меня, – искренне ответил Тимур.

– Как тебе круиз? Не жалеешь, что согласился?

– Нет, что ты! – Парень улыбнулся. – Тебе огромное спасибо. Классный отдых, приятная публика. Я столько увидел, сколько за всю жизнь не посмотришь. Все просто отлично! У меня вопросов нет.

Зато таковые были у его собеседника. Он решил давить на общечеловеческий фактор. Внутренний мир Тимура все равно оставался закрытым для него, можно было задеть не те струны. А типовая схема человеческих отношений работала в большинстве случаев. Тем более что все до конца он не собирался раскрывать этому молодому парню.

– Я с тобой хотел посоветоваться, – заявил Омар. – Тут возникла одна проблема. Понимаешь, нас не просто так в этот круиз посылали…

– Не просто так? – удивился Тимур. – В каком смысле?

– Тебе, может, эти слова покажутся слишком высокими. Но мы здесь, на этом корабле, – часть миссии справедливости.

У Тимура даже рот приоткрылся от удивления. Он никак не ожидал услышать подобные речи от Омара, отстраненного, казалось бы полностью погруженного в себя. Миссия справедливости на круизном лайнере!

В начале разговора, который сразу обещал быть непростым, он готов был к любому повороту. Омар мог сказать, что их выезд – часть отмывания каких-то больших денег. Тимуру надо будет где-нибудь расписываться за колоссальные суммы, якобы потраченные на «Ромео». Парень был готов и к трудной теме его очевидной связи с солисткой «ПП», и к возможной необходимости перебираться на родину. Дагестану нужны надежные люди. Он перебрал в голове все возможные серьезные темы, пока Омар раскачивался. Но этот заход его озадачил.

– Опа! – как-то по-детски отреагировал Тимур.

– В последние годы появилось такое понятие – «мусульманская солидарность». Оно возникло во многом вынужденно. Даже самым простым людям становится ясно, что происходит колоссальная несправедливость по отношению к мусульманам, что они заслуживают гораздо большего, их третируют. Наши с тобой единоверцы незаслуженно занимают вот такое низкое место в мировой иерархии. Великую религию обижают, оскорбляют. Нас недооценивают. Но это пока пассивная солидарность, годящаяся только для слабых. На международном уровне это жалобы и ноты. Палестина обращается в ООН, Турция рвет дипломатические отношения с Израилем, Иран напрягает американцев. Это ничего нам не дает.

– А что это должно дать? – осторожно поинтересовался Тимур.

– Мы заслуживаем уважения, не хотим быть мальчиками для битья. Мы не согласны, чтобы на наших великих пророков рисовали грязные карикатуры и снимали про них порнофильмы. Или тебе это нравится?

Атака удалась.

Тимур явно опешил и проговорил:

– Нет, мне это совсем не нравится. Но что можно сделать?

Первый успех был достигнут. Парень сам задал ему тот вопрос, к которому его и надо было подвести. Теперь все, что Омар сформулирует, будет восприниматься Тимуром как сказанное в ответ на его собственный вопрос. Никакого давления, только объяснение истин, непонятных пока молодому человеку.

– Я начну с Дагестана. У тебя дома каждый день убивают людей: милиционеров, чиновников, учителей, даже мулл. Почему так? Откуда эта ненависть всех ко всем? Потому что никто себя не чувствует хозяином на своей земле. Нет уважения к себе и к другому человеку. Каждый сам за себя. Причина в том, что нет уважения к нам как к общности.

Тимур развел руками. Возразить тут было нечего.

– Мусульмане когда-то создали империю от Китая до Франции. Почему они сейчас где-то внизу, а наверху правят неверные, в основном Америка? А ведь Аллах в Коране сказал, что лучшая из общностей, созданная человечеством, – это мы. Мусульмане – избранные люди, которые должны быть выше всех. Это не значит, что нужно весь мир сделать исламским. Вовсе нет. Ошибаются те мудрецы, которые думают, что мы хотим мировой халифат создать, всех сделать мусульманами. Это хорошо как лозунг, броско, понятно. Но по сути дела полная ерунда. Невыполнимо, конечно. Наша цель сейчас такова: прийти к власти в ключевых странах, доказать, что эти территории могут процветать.

– Но ведь у нас в Дагестане нет наместников, – очнулся Тимур. – Как и прямого президентского правления из Москвы. Мы вроде сами собой командуем, а результат?

– А разве ваши чиновники и президент – дай ему здоровья Аллах – выбираются вами, народом? Президента назначают из Москвы. А должности просто покупают. Потом все чиновники страшно торопятся нажиться. Деньги заняли. Должности купили. Не дай бог завтра какой-нибудь шайтан хлебное место перехватит. Поэтому не обижайся, брат, не подводи, отстегивай. Семьдесят процентов вашего бюджета формируется из центра. А я видел закрытые цифры, из них понятно, что в республике вполне достаточно бизнеса для самоокупаемости. Надо просто честно собрать налоги. Но кто это будет делать? Налоговая служба у вас издавна закреплена за лезгинами. Значит, эту группу она и подпитывает. Кумыки сидят на газе. Тут ничего не может изменить даже всесильный «Газпром». Он многие миллионы теряет из-за тупого воровства. – Омар взял паузу, решил, что слишком уж круто наехал на бедного парня.

Глаза у Тимура стали как у больной собаки. Никому не приятно слушать такое про свою родину.

– Такого количества роскошных вилл, как в Махачкале, ты даже на подмосковной Рублевке не увидишь, – продолжил свой пламенный монолог обличитель. – Чьи они? Ты сам можешь ответить: бывших и нынешних чиновников. А виллы вашего прежнего и теперешнего президентов? Каждая занимает квартал. Сам знаешь, как люди называют местность, где они стоят.

– «Золотая миля», – со вздохом проговорил Тимур и вспомнил свой скромный дом в Дербенте.

Хотя у этого строения на самом-то деле было два больших преимущества. Во-первых, оно стояло в центре города. Во-вторых, имело два выхода. Один в сторону ГОВД. Тимуру всегда было интересно смотреть на милицейские машины и на самих милиционеров, серьезных мужчин с кобурами на черных широких ремнях.

Другой выход – в сторону моря. Сколько времени он с друзьями проводил на берегу и в воде! Наверное, если мальчишка серьезно занялся бы плаванием, был бы сейчас мастером спорта в этом виде. Он быстро научился обгонять всех друзей, заплывал так далеко, что ребята просили его вернуться. Если Тимур упрямился, они обманывали его, кричали, мол, мама твоя идет. Тогда он ускорялся и быстро доплывал до мелкого места.

А еще дома был свой крошечный сад. Несколько деревьев и розы. Тимур до сих пор сразу вспоминал дом, если видел на витрине киоска букет из этих цветов. Белые розы, как во всех почти попсовых песнях.

Вторым домом для него стала школа. Самым уважаемым взрослым человеком стал преподаватель русского языка и литературы Исмаил Ибрагимович.

Дома мама заставляла сына читать книжки на русском языке.

«Не хочу, чтобы ты у меня дураком вырос», – просто говорила она.

Учитель никого не заставлял. Он просто работал так, что всем было интересно. Выбирал такие отрывки для чтения, в основном связанные с героическими битвами, что у мальчишек горели глаза. Темы для сочинений давал такие, чтобы каждому было что сказать. Выставление оценок он превращал в настоящее представление, находил в каждой тетрадке что-то достойное внимания. Учитель так расхвалил Тимура за стенд «Метеор, промчавшийся над землей», как будто мальчишка не просто подобрал и расклеил тексты и картинки, связанные с именем Лермонтова, а сам написал его самые знаменитые строчки.

Исмаил Ибрагимович приносил на уроки репродукции знаменитых художников. Это началось с пятого класса, когда дети читали русские сказки и рассматривали картины Васнецова. Став старше, они узнали фамилию Фаворский – «Слово о полку Игореве», спорили о Глазунове на уроках по творчеству Достоевского.

Он возил своих учеников в Кубачи, Унцукуль, Балхар, знакомил с мастерами из селений Табасарана, которые прославили Дагестан своими коврами.

А когда Тимур написал свой первый рассказ, наивный и прямолинейный, учитель говорил с ним не как с несмышленым подростком, взявшимся не за свое дело, а как с равным по знаниям, умению и перспективам.

Убили Исмаила Ибрагимовича прямо в школе, в коридоре у кабинета директорши, вместе с ней. Потом люди говорили, что преступники пришли не за ним, а за ней. Она требовала, чтобы школьницы не носили в учебном заведении хиджаб. Ссылалась на устав общеобразовательного учреждения и на то, что в России светская школа отделена от церкви.

Кому-то это не понравилось. Несколько бородатых мужчин решили преподать ей свой урок.

Любимый учитель Тимура оказался рядом, пытался защитить женщину. Их расстреляли из нескольких пистолетов, не оставили никаких шансов.

Вот тогда Тимур решил ехать в Москву и поступить на филфак. Да, в память об учителе.

«Короли властвуют над людьми, а ученые – над королями». Эту арабскую пословицу часто цитировал Исмаил Ибрагимович.

Тогда же Тимур попытался углубиться в книги, которые считались главными, первоисточниками ислама. Он старался понять: кто и как может оправдать убийство ни в чем не повинного человека, который сделал столько добра и не причинил никому зла? Кто смеет присваивать себе право решения главного для мыслящего существа вопроса: жить ему или умереть?

Парень часто заглядывал на эти страницы, чтобы получить ответ на мучивший его вопрос. Каждый раз он ощущал затхлый запах могильного склепа, где веками копилась каменная пыль, и трудолюбивое эхо повторяло слова, давно потерявшие смысл.

– Нам надо самим стать хозяевами Кавказа, – снова пошел в атаку Омар. – Обрежем все ниточки, которыми привязывают марионеток, выдвинем достойных людей. Но для начала нам нужно, чтобы от нас просто отстали, не лезли к нам. В Чечне мы уже почти добились этого. Пора приниматься за твой Дагестан. В общем, скажу тебе прямо, как своему: на «Ромео» должен быть взрыв. Россия обязана чувствовать, что мы везде. Нигде не безопасно! Мы в вашем метро, у вас в аэропорту, на стадионе, теперь и здесь, на этом корабле. Отстаньте от нас, и мы вас больше не тронем. А пока путь к уважению лежит только через страх. У нас нет другой дороги.

По виду Тимура было ясно, что он оторопел. Все декорации, которые выстроились вокруг него за последние дни: роскошный лайнер, ослепительные курортные города, красивый роман с московской звездой, – зашатались и готовы были рухнуть.

Взрыв на «Ромео»!.. Это никак не укладывалось в голове парня.

От Омара, конечно, вполне можно было ожидать чего-то подобного. Он с самого начала их знакомства ничем не походил на доброго волшебника, радующего подарками бедных студентов.

Но теракт! На огромном судне! Это сколько же должно погибнуть людей?

Он постарался взять себя в руки. Теперь надо слушать вдвойне внимательно.

– И какую роль в этом ты отвел мне? Я должен буду надеть пояс шахида?

Тимур как-то сразу повзрослел. В его голосе не осталось восторженных мальчишеских ноток.

Это совсем не понравилось Омару.

– Никаких шахидских штучек вообще не предполагалось. Все должны были сделать наши парни-футболисты. Точнее, один работает, другой на подстраховке. Они – на одном конце корабля, взрывчатка – на другом. Минимум жертв. Важно, что взрыв произойдет в открытом море. Все рассчитано, корабль остается на плаву. Мы проверили на модели «Ромео». Важен резонанс. Таких подрывов еще не было. – Омар фантазировал на ходу, сам себя заставлял поверить в безопасность взрыва для тех людей, которые должны были его осуществить. – И эти дьяволы нас подвели. Попались береговой полиции.

Теперь до Тимура дошло, куда делись его спутники-футболисты. Попались береговой полиции. А может, эти неглупые парни предпочли комфортабельную заграничную тюрьму и судимость за мелкое нарушение выполнению высокой и благой миссии?

– И что теперь? – Он твердо посмотрел в глаза Омару.

– Теперь остались мы с тобой.