Глава 5
По прибытии в город, буквально на следующий день, Лязгин доложил об успешно завершённом деле генерал-полицмейстеру Чичерину. Тот уже был наслышан – Архаров курьером успел донести. Однако, памятуя, от кого исходила инициатива, и зная, кто начал раскручивать дело, Чичерин прекрасно осознавал цену донесениям обер-полицмейстера.
– Ну-ка, ну-ка, доложите мне подробно.
И Иван сжато, но с важными подробностями ввёл Чичерина в курс событий.
– Как-как? И пехотный полк подключили? – Лицо его расплылось в довольной улыбке. – Ну, молодцы! Орлы! Надобно государыне завтра доложить о сём, пусть сама решит.
А через два дня Лязгин подозвал Андрея.
– К императрице на приём завтра приглашены. Не на бал, потому одежда форменная. Коли постирать да погладить надобно, со службы отпускаю.
Следующим утром – к Чичерину, а уже за его каретой – и розыскники на санях. Пролётка-то в Москве осталась, да и куда на ней зимой проедешь? Это генералу можно позволить себе такую роскошь – центральные улицы от снега очищены, и ехать всего ничего.
Ждать на сей раз пришлось долго. Императрица встретила ласково, была весела. И было чему радоваться. Пугачёв, с 1772 года мутивший казаков и простолюдинов, пойман и казнён. Подписан Кучук-Койнарджийский мир с Турцией. Успешно продолжаются реформы – Екатерина вводила учреждение сословных судов и разделение державы на пятьдесят губерний, а каждую – на уезды.
Войдя, Чичерин доложился.
– Ах, это те мужи, коим я поручила поимку злодеев, что ассигнации поддельные изготовляют? Слышала я, что нашли злоумышленников?
– Точно так, ваше величество.
Чичерин дал знак пальцем. Иван Лязгин подошёл, развязал тесёмки мешка, что держал в руке, и под ноги императрицы высыпалась куча ассигнаций.
– Ваше повеление исполнено, ваше величество! Злодеи промышляли в Москве, сбывая подделки в крупных городах.
– Ах, оставьте эти подробности! Я вами довольна.
Императрица подозвала одного из адъютантов и что-то шепнула ему на ухо. Довольно быстро он принёс поднос из серебра, покрытый шёлком.
– Дарую вам обоим, кто живота не жалел, эти чудные вещицы!
Адъютант театральным жестом сдёрнул накидку. На подносе стояли две табакерки из серебра, довольно изящной работы, украшенные самоцветными камнями.
Оба – Андрей и Иван – опустились на одно колено и приняли из рук императрицы дар. Попытались отблагодарить, но Екатерина махнула рукой с платком, и адъютант красноречиво обозначил розыскникам конец аудиенции. Как говорится, мавр сделал своё дело, мавр должен уйти.
В большой приёмной ожидали возвращения Чичерина, который вышел через пять минут с орденом Андрея Первозванного на золотой цепи на шее.
Когда уселись в сани, Андрей грустно сказал:
– Кому вершки, а кому – корешки.
– Не завидуй, дослужишься до генерала – сам ордена получать будешь. Ну посуди, генерал – это величина, большой начальник. Не может же сама государыня дать табакерку тебе и ему. Вы же не ровня. Вот и получается: справедливо – когда тебе табакерка, ему – орден.
– М-да, но всё ж досадно.
Прикрывшись от встречного ветра поднятым воротником, Андрей не утерпел и начал осматривать табакерку. Изящная, небольшая – как раз в боковой карман свободно влезет, с вензелем Екатерины-государыни сверху, по углам изумруды да рубины переливаются, числом восемь. Глаз не отвести! «Жалко только, что я трубку не курю и табак не нюхаю, как другие», – подумал Андрей.
Воротит его от запаха табачного, да и священник в церкви табак не жалует, говорит: «Бесово зелье». В общем, пользы чуть – только что перед сослуживцами похвастаться да на комод поставить.
А орден всё-таки лучше бы смотрелся. Его можно на шее носить, всем видно будет. Орден – награда редкая, даже у высоких чинов удивление и зависть вызывают, а ещё уважение. Ладно, какие годы у Андрея, ещё заслужит службой верной орден, а может, и не один. А ещё лучше бы поместье, хоть небольшое, но своё, да с крепостными. Не всё же ютиться по съёмным квартирам в доходных домах. Должность у Андрея и звание уже солидные, так и жильё под стать должно быть. Нет в обществе уважения к мужчине, коли дома своего нет, пусть хоть и маленького.
Андрей вздохнул и сунул табакерку за пазуху.
На службе поудивлялись подаркам Ивана и Андрея, покрутили в руках табакерки, рассматривая вензеля и любуясь сияющими самоцветами, позавидовали. И вновь потянулась служба – кражи, разбои, убийства. Но всё какое-то обыденное. То в угаре пьяной драки ударом бутылки по голове убит собутыльник, то муж жену приревновал и зарезал. Чего там расследовать – вот труп, рядом убийца, ещё не осознавший толком, чего натворил. И наказание для них почти однотипное – или на галеры, или на Урал, к Демидову на заводы, в рудники. С такими преступлениями и молодой розыскник справится. Скукота!
С Василисой отношения развивались помаленьку. После приёма у императрицы и получения награды Андрей принёс в дом купца табакерку. Завидев в руках Андрея сияющую вещицу, поражённый Нифонт открыл рот, не в силах позвать дочь, да та сама впорхнула, заслышав шум в гостиной. Широко раскрытыми глазами она с изумлением смотрела на крышку с самоцветами и подписью государыни. Ещё бы! Не каждый день сама самодержица такие подарки делает.
Нифонт долго крутил в руках табакерку, восхищался тонкой работой.
– Это же сколько она стоить может? – деловито изрёк купец, прикрыв один глаз.
– Не знаю, Нифонт. У императрицы же не спросишь.
– Ну да, ну да. А какая она из себя, императрица наша?
Андрей описал.
– Так немка же она, бают. Неуж по-нашему говорит чисто?
– Лучше тебя.
– Невозможно лучше, я коренной житель, и отец и дед русские были.
Не стал с ним спорить Андрей. Речь-то у Нифонта хоть и русская, да простонародная. Зато Василиса прицепилась – какой наряд у государыни, какая из себя Москва, да что видел в ней?
Как мог, удовлетворив любопытство девушки, Андрей необдуманно ляпнул, что видел казнь Пугачёва со товарищи. В глазах Василисы метнулся страх, а Нифонт – так тот чуть табакерку из рук не выронил.
– Расскажи…
И Андрей рассказал в подробностях о событии морозным январским утром.
– Что, прямо так и сказал народу? И поклонился? – переспросил Нифонт.
– Именно так и было. Я от эшафота в десяти шагах стоял, всё видел и слышал сам.
– Повезло тебе, парень. А то в городе слухов полно, да только не видел никто казни-то.
После увиденной табакерки с вензелем императорским да рассказа о казни Пугачёва Нифонт проникся к Андрею уважением заметным. И, похоже, ещё пуще возжелал видеть Андрея своим зятем. А отношения Андрея с Василисой зашли уж далеко – целовались-миловались вовсю. О постели, понятное дело, речи быть не могло – честь дворянская не позволяла Андрею такого баловства, да и Василиса воспитана была Нифонтом правильно, в христианской традиции. Вот и целовались до одурения, пока губы не распухали, как у арапа какого или эфиопа.
Нравилась Андрею избранница его. И чем больше они узнавали друг друга, тем яснее он осознавал – выбор правильный. Девица не глупа, не вздорна, собою хороша, а главное – любил он её. Конечно, на службе думать о ней некогда, но дома, в квартирке своей, он часто вспоминал её улыбку, вкус её пухлых губ на своих губах.
Через несколько недель в департамент пришло сообщение из Москвы, что пойманных розыскниками фальшивомонетчиков судили. Главаря и сообщников приговорили к смертной казни путём заливания в горло расплавленного свинца. Такой метод казни издавна применялся на Руси к воровским золотых и серебряных дел мастерам. Мелких сошек сослали на каторгу в Рогервик.
Любопытна система наказаний, бытовавшая при Екатерине. Применяемая смертная казнь к преступникам была простой или квалифицированной. Простая смертная казнь – в виде повешения – применялась к грабителям и ворам, пойманным на месте преступления. Воришки мелкие – скажем, укравшие у соседа поросёнка, клеймились – на лбу выжигалась буква «В», на правой щеке – «О», на левой – «Р», а также вырывались ноздри, и вор ссылался на каторгу или в Сибирь – на рудники. Если обвиняемых было много, их не вешали, а топили, привязав на шею груз.
Квалифицированная смертная казнь применялась в случаях серьёзных. За богохуление приговаривались к сожжению живьём, иногда – на медленном огне в железном, вроде трубы, сосуде. Жёны, убившие мужей, приговаривались к закапыванию живьём в землю. Грабителей и убийц, а также злоумышлявших против государя, четвертовали, солдат за провинности засекали шпицрутенами до смерти.
За наиболее опасные государственные преступления применялось дробление колесом костей с предварительным прожжением языка или подвешиванием за ребро на мясницкий крюк.
За трусость и бегство с поля боя солдат наказание им было одно – расстрел. К лицам моложе 17 лет смертная казнь не применялась, а если преступница была беременной, исполнение приговора переносили до разрешения от бремени.
При этом розыскникам все статьи Уложения о преступлениях и наказаниях надо было знать наизусть.
Иван Лязгин мог на память процитировать любую статью Уложения. И Андрей, когда выдавалась свободная минута на службе, брал толстенное Уложение и зубрил статьи.
За незначительные преступления было множество статей о штрафах.
По воинским преступлениям существовало особое Уложение.
Совсем уж ошалевший от зубрёжки Андрей едва дождался окончания рабочего дня и направился к Василисе.
Известно, путь к сердцу мужчины лежит через желудок. А готовила купеческая дочь отменно, и сегодня она обещала жаркое на вертеле. Это не кашами пробавляться в холостяцком жилище.
Только дойти до Рыбневых Андрею так и не удалось.
Из-за угла вылетела пролётка, запряжённая парой лошадей. Неслась она во весь опор, и правил ею пьяный в дым купец. Только они носили тогда жилетки с карманчиками для часов с массивной цепью, петлёй свисающей вниз, серебряной или золотой – в зависимости от благосостояния. А как же? Чтобы все видели.
Меховая доха на купце была расстёгнута, на голове – лисья шапка, морда красная.
Не успел Андрей опомниться, как пролётка, управляемая купцом, вылетела на тротуар и сбила идущую перед розыскником пару – прилично одетого мужчину, поддерживающего под руку так же элегантно одетую даму. Андрей сам едва успел увернуться, вжавшись в углубление в стене.
Совершив наезд, пьяный ухарь не остановился, а подхлестнул коней и понёсся дальше.
Долг служителя, да и просто человеческая злость и жажда справедливости не позволили Андрею остаться безучастным. Он побежал за пролёткой, но та уже скрылась за поворотом.
Однако Андрей, не останавливаясь, свернул за угол, и тут ему повезло – его догнала другая пролётка, с пассажиром.
Андрей вскочил на подножку, едва не сорвавшись под колесо.
– Гони! – крикнул он.
Кучер обернулся и, увидев Андрея, взмахнул кнутом, намереваясь сбить нахала наземь.
– Я из юстиц-коллегии! При исполнении! Гони! – увернувшись в сторону от возможного удара кнутом, крикнул Андрей.
Связываться с его ведомством кучеру не хотелось – наслышан был. Потому кучер опустил кнут на круп лошади.
– Куда гнать? – снова обернулся кучер.
– Впереди пролётка с пьяным, догнать надо.
– Видел я её, чуть было не столкнулись.
Пьяный купец имел преимущество – он уже оторвался на квартал, поскольку имел фору во времени и пару рысаков. На пролётке Андрея лошадка была одна и уступала в скорости. Да ещё и пассажир – средней руки ремесленник – стал возмущаться:
– Мне ехать не туда, мне бы в тот переулок, что позади уже остался!
Андрей зубами скрежетнул от злости, но промолчал.
Преследуемая пролётка медленно удалялась, ещё немного – и лихач уйдёт. Но на повороте на Пантелеймоновскую улицу пролётку занесло, и она углом передка ударилась о столб. Удар! Треск ломающегося дерева! Пролётка упала набок, переднее колесо покатилось по булыжнику. Ухарь купец вывалился на тротуар и лежал неподвижно. «Никак, убился?» – продумал Андрей, соскакивая с подножки пролётки.
Кучер, видя негодующего пассажира, хлестнул лошадь и уехал.
Вокруг пьяного купца, лежащего без движения, начали собираться редкие прохожие.
– Ах, бедняжка! – сказала сердобольная дамочка.
– Этот «бедняжка» только что лошадьми двух людей на тротуаре сшиб.
Настроение собравшейся толпы резко переменилось.
– Никак не напьются, изверги! – взвизгнула сердобольная дамочка.
В порыве праведного гнева она подскочила к купцу и ногой пнула его в спину. Ещё мгновение – и толпа устроит над купцом самосуд.
Андрей решить взять инициативу в свои руки.
– Расходись, честной народ! Я – служащий юстиц-коллегии.
Народ смолк, но расходиться и не думал.
– Видаки есть? Надо в протокол записать, потом в суд пойдёте – вину его подтвердить.
Желающих не нашлось, собиравшийся потихоньку народ как-то быстро рассосался, лишь некоторые, отойдя подальше, наблюдали за происходящим со стороны.
Андрей наклонился к пьяному, потёр ему уши, тряхнул за грудки. Купец промычал что-то невнятное, открыл глаза и мутным взглядом уставился на Андрея.
– Ты… ик… чего?
– Вставай!
– Зачем?
Похоже, купец не понимал, что с ним произошло и почему он лежит на тротуаре, а не сидит в пролётке. Однако же встал – сначала на четвереньки, потом на колени и, держась за стену дома, поднялся и вовсе.
– Это кто же так мою пролётку? – изумился он, уставившись мутными глазами на своё транспортное средство.
– Ты сам! А перед этим выехал на тротуар и сбил мужчину и женщину.
– Никого я не сбивал, – помотал головой купец.
Чего с ним разговаривать – пьян, сукин сын! Пролётка разбита, кони умчались после столкновения, волоча за собой дышло.
Помог дворник – поймал возничего, проезжавшего на телеге по переулку.
Андрей посадил пьяного купца на телегу и повёз его в розыскной отдел, причём попросил возничего проехать по улице, где лихач сбил прохожих. Да, вот и это место – на тротуаре кровь, снег истоптан.
Андрей тронул возничего за плечо.
– Погодь маленько.
Сам соскочил с повозки и подошёл к месту трагедии. Рядом появился дворник.
– Чего изволите, господин хороший, или просто интересуетесь?
– Куда люди девались, что пролёткой сбиты были?
– А вы кто, вам зачем это нужно?
– Отвечать коллежскому секретарю юстиц-коллегии! – прикрикнул Андрей.
– Слушаюсь! – вытянулся дворник. – В мертвецкую их свезли, потому как мёртвые.
– Понял, спасибо.
– Завсегда рады помочь! – от полноты чувств дворник сдёрнул шапку.
Андрей уселся на телегу:
– Трогай!
Пьяного купца Андрей распорядился запереть в кутузке – пусть отоспится, протрезвеет. Сам же уселся за стол и быстро написал докладную об обстоятельствах происшедшего.
Он вышел из розыскного отдела и задумался – куда идти? На улице темно, когда выходил, напольные часы показывали восемь вечера. Не сказать, что поздно, только в гости к Василисе идти уже неудобно. Постоял, помаялся, а потом махнул рукой и пошёл всё-таки к Рыбневым. Зря, что ли, Василиса старалась, готовила, ждала…
На стук в двери купеческого дома открыл сам купец.
– Припозднился что-то, Андрей Михайлович! Мы уже заждались, не чаяли увидеть.
– Дела, Нифонт Петрович, не мог раньше. Да и устал я что-то сегодня. Мне бы только повидаться с Василисой, и пойду я.
– Ну уж нет. Дочка старалась, готовила, тебя ожидаючи. Мы ещё и за стол не садились. Я, честно говоря, слюной изошёл.
Андрей вымыл руки и прошёл в трапезную. Василиса, как увидела его, обрадовалась, а потом капризно надула губки.
– Остыло ведь уже всё! А я так старалась.
– Прости, милая, не мог я раньше вырваться – служба такая.
– Ну что напала на человека! Негоже гостя голодом морить. Он ведь со службы, приглашай за стол, – вмешался Нифонт.
Василиса вынесла на подносе жаркое, источающее восхитительный аромат, и поставила на стол.
– Погодите, это ещё не всё!
Василиса умчалась на кухню, а Нифонт разлил по гранёным рюмкам водку-казёнку.
– Ну, давай для аппетита! Холодненькая! – крякнул довольный купец.
Мужчины выпили по рюмочке. А тут и Василиса появилась, неся в большой глиняной миске жёлтые шары-клубни, исходящие паром.
– Вот, новинка заморская – картофель называется.
Запах от клубней шёл необычный. Андрей слышал о картофеле, привезённом по велению императрицы ещё в 1765 году. Его в качестве семенного материала раздали по губерниям для посадки. Только сам Андрей никогда не видел его и, уж конечно, не пробовал. А после рюмочки водки аппетит разыгрался.
Все воздали должное мясу. Баранина и в самом деле была хороша – нежная, сочная, с румяной корочкой. А запах!
Попробовали и картошку. Андрею и Нифонту она понравилась, а Василиса скривилась.
– Не знаю, кому как, а по мне – репа лучше.
– Не торопись, дочка, отвергать сей продукт. Мне – так по нраву, а коли сметанки добавить, так и вовсе хорошо будет.
Он повернулся к гостю:
– Ну, Андрей, – по второй?
Не дожидаясь ответа, купец снова разлил водку по рюмкам. Выпили.
– А говорят, её ещё жарят, да с салом, – заметила Василиса.
– Сало чего хочешь вкусным сделает, – рассудил Нифонт. – Вот ты и попробуй завтра сделать.
От выпитого и обильной еды Андрею стало хорошо: сытно, уютно – не то что у него в холостяцкой квартире. И уходить не хотелось, хотя пора было: время позднее, неудобно. И ему и Нифонту завтра на службу и работу. Хотел уже было откланяться, да Нифонт удержал:
– Ты куда в ночь-то? Неуж у нас в доме места не найдётся? Две комнаты свободны. И не думай! И не спорь! Василиса, постели гостю!
Андрей поглядел на Василису, та отвела взгляд.
Андрею отвели небольшую комнату. Он с удовольствием растянулся на пуховой перине. И подушка была пуховая, мягкая. «Хорошо-то как!» – подумал разомлевший Андрей, погружаясь в сладкую истому.
А утром уже и завтрак на столе – самовар кипит, сушки-бараночки в вазочках жёлто отсвечивают боками. И такая охватила Андрея тоска по простому домашнему уюту!
Андрей шёл на службу и размышлял. Василису он любит и жениться не против, да и отец давно поговаривает, что пора уже остепениться и обзавестись семьёй. Но есть одно, но весомое «но»: Василиса – дочь купеческая, а Андрей хоть и бедного и захудалого, а всё же дворянского рода. Как отнесётся батюшка к его выбору? Надо бы посетить отца в его имении, осторожно сказать, да не сразу и не в лоб. Хоть и дорога Андрею Василиса, но и мнением отца розысник дорожил. Да и то – единственный близкий человек. А кто кроме родителей может подсказать, как сделать правильный выбор?
Друзья, знакомые, жёны часто хотят поиметь свою корысть. И только для родителей их ребёнок – дитя на всю жизнь, и советы и подсказки их бескорыстны. Единственная цель их – уберечь чадо от ошибок. Потому и полагался Андрей на мнение отца.
На том и порешил.
Надо выехать в субботу после службы, а к ночи уже в имении отцовском будет – в Путилове, что лежит на берегу Ладожского озера, на восток от Петербурга, по дороге на Волхов. Давненько не был в родном гнезде Андрей – он начал вспоминать, когда в последний раз посещал отца. Выходило – годика три минуло. Нехорошо! Всё служба да служба. Отец присылал редкие письма, не жаловался ни на что, и Андрей успокаивал себя – значит, дома всё в порядке. Сердце сжалось в ожидании близкой встречи с отцом.
Едва Андрей успел зайти в розыскную экспедицию, как его вызвали к Лязгину. «И когда он только успел прочитать вчерашние бумаги по пьяному купцу-лихачу!» – удивился Андрей.
– Здравствуй, Андрей! Садись. Прочёл бумаги твои. Молодец, действовал правильно. Только упущение одно есть.
– Какое же?
– Свидетелей – видаков – не записал. Суду ведь не только твои бумаги потребны, а ещё хотя бы пара видаков, что подтвердить могут.
– Как бы я успел? Я ведь за ним кинулся, да и то повезло – пролётка мимо ехала. На ней и преследовал.
– То, что задержал – хвалю, а вот после того как купца повязал, должен был на место злодейства вернуться и видаков найти.
– Трупы есть, виновный задержан, я сам всё видел – чего же ещё?
– Молод ты, опыта ещё мало. Запомни, ты – лицо заинтересованное. А может, вовсе и не он сбил людей на тротуаре, а другой? Тогда, получится, и вины купеческой нет. Эка, выпил человек! Может, у него радость какая – ребёнок родился, именины, сделка выгодная! Пьяный – ещё не преступник. Государство в питие свой интерес имеет – доход с казённой водки, и никогда монополию не отменит, и пить народу не запретит. Понял?
– Виноват, Иван Трофимович. Учту и впредь таких ошибок допускать не буду.
– То-то! Заруби себе на носу. Ты не дворник, а служитель закона, и действовать должен в полном соответствии с оным. А сейчас отправляйся на улицу, где смертоубийство свершилось, с людьми поговори – кто видел сам. Запиши показания, всё честь по чести. Хорошо бы двух, а лучше – трёх видаков найти. Тогда купцу не отвертеться.
– А что ему грозит?
– То суд решит. По статье 318 Уложения за неумышленное убийство двух и более человек – каторга или галеры.
– Да, сломал себе судьбу человек.
– Ты его не жалей, такую судьбу он сам себе выбрал. Ты лучше людей, им живота лишённых, пожалей да домочадцев их.
– Да я и не жалею. Хотя всё равно досадно, потому как нелепо – и два трупа, и сломанная судьба.
– Ты почему ещё здесь?
Андрей отправился на Захарьевскую, где случилась трагедия, и первым делом нашёл вчерашнего дворника. В Санкт-Петербурге все дворники, кроме того, что убирали улицы, были ещё и опорой полиции – имели свистки и при случае трелью вызывали городовых или квартальных.
Дворник сразу узнал Андрея, скинул шапку.
– Готов помочь, господин начальник!
– Ты шапку-то надень – простудишься ненароком.
Дворник, как по приказу, натянул заячью шапку.
– Как тебя звать-то?
– Иван.
– М-да, редкое имечко. Скажи-ка, любезный, не слыхал ли ты, может, кто видел сам, как вчера людей на тротуаре лошадьми сбили?
Иван поскрёб в затылке.
– Разговоров много ходит, только видел ли кто – не знаю. Должно быть, видели, а иначе откуда энти разговоры? – предположил он.
– Ты вот что, Иван, обойди квартиры, что окнами на улицу выходят, да поспрашивай жильцов. Если найдёшь кого – сразу ко мне. Я на улице буду.
Сам же Андрей стал останавливать прохожих, пытаясь выяснить, не видел ли кто самого вчерашнего происшествия? Битых полдня опрашивал – и всё без успеха. Никто не видел наезда, а если и видел, да говорить не хотел. На Руси в свидетели никогда не рвались, это не благовоспитанная и законопослушная Германия.
Первому повезло дворнику Ивану. Он прибежал к Андрею.
– Есть! Нашёл!
– Чего кричишь, можно спокойнее сказать.
– Дык почти все квартиры обошёл, отчаялся уже, когда на энтого видака наткнулся!
– Веди!
Свидетель и в самом деле оказался на удачу глазастым.
Из бывших мастеровых, совсем ещё не старый мужчина лет сорока, без одной ноги, оторванной по колено на судоверфи. От скуки он целыми днями просиживал у окна. Он-то и видел всё до мельчайших подробностей – происшествие случилось прямо перед его окнами, находящимися на втором этаже.
Андрей тут же составил протокол допроса. Удача! Есть один свидетель. А то, что без ноги, – не беда, коли надобен будет свидетель суду, можно его и на повозке довезти. Ещё бы одного, а лучше – двух, тогда дело можно будет считать завершённым и смело передавать в суд.
Однако в этот день найти ещё кого-то из видаков не удалось.
Со стыдом Андрей предъявил вечером единственный протокол допроса Лязгину.
– Ну что же, на безрыбье и рак – рыба. Даю тебе ещё один день, завтра – умри, но найди ещё хотя бы одного свидетеля, и тогда делу конец. А там передаём бумаги и купца в суд. А себе же запишем раскрытое преступление – чай не зря жалованье получаем.
И утром Андрей, не заходя на службу, с тяжёлым чувством отправился на Захарьевскую улицу. Однако, вопреки ожиданиям, повезло сразу же.
Из подворотни вышла модистка. Она была первой, кого остановил Андрей. Происшедшее она видела, возвращаясь с работы, и была потрясена событием. А вчера её не могли найти, так как домой она вернулась поздно.
Андрей завёл её в дворницкую – маленькое помещение в подвале, где проживал дворник и где хранились лопаты и метла. Быстро составил протокол допроса, чтобы не задерживать свидетельницу. «Повезло!» – ликовал молодой розыскник. Времени всего восемь утра, а у него уже есть второй свидетель. Практически дело можно считать завершённым: написать обвинительное заключение да отнести бумаги в суд – дело одного часа.
Довольный Андрей вышел из полутёмного подвала под арку дома. И сразу почувствовал неладное. Слева, у выхода во двор, типичный питерский – колодцем, стоял парень недоброго вида. Справа, у выхода на улицу – ещё двое. Один из них чем-то напоминал давешнего купца-ухаря на пролётке. «Не сынок ли его?» – мелькнуло в голове у Андрея. Он сунул руку под пальто. Пистолет был при нём.
Стараясь сохранять спокойствие, Андрей неспешно расстегнул пуговицы пальто и сюртука – так будет легче выхватить оружие и в случае драки сбросить одежду. Мысль розыскника работала лихорадочно: «А может, спуститься в подвал, в дворницкую?» И тут же устыдился минутной слабости: «Ни черта, не спущусь. Они – преступники, вот пусть они и боятся!»
Андрей сделал шаг к выходу из-под арки, на улицу. Один из стоявших достал из-под полушубка дубинку, второй, похожий на купеческого сына, осклабился.
– Чего встал, испужался? Как людей ни за что в кутузку прятать – так герой! Ничего, мы тебе сейчас мозги вправим.
– Вы препятствуете правосудию, – предупредил Андрей, – за что положена ответственность.
Он не успел договорить, как молодец с дубинкой кинулся на него. Андрей выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил – почти в упор. До врага-то оставалось шага три, не больше.
Выстрел резко ударил по перепонкам, усиливаясь гулким эхом под аркой. С крыши взметнулись перепуганные птицы.
Раненный в живот уронил дубинку, удивлённо посмотрел на дырку в тулупе и упал на спину. Нападавшие явно не ожидали отпора и застыли на месте от шока.
Но только не Андрей. Он перехватил пистолет за ствол и стремительно бросился к купеческому сыну, не давая ему опомниться. Тот, пытаясь защититься, не пустился наутёк, а выставил перед собой руки. Андрей ударил его тяжёлой рукоятью пистолета по голове. Хоть шапка и смягчила удар, но Андрей, видимо, перестарался немного, не рассчитал силы. Купеческий сынок побледнел, закатил глаза и осел на снег.
Андрей резко обернулся. Он не забыл, что сзади, у входа, стоит ещё один злодей. Но тот быстро понял, что дело не выгорело: мало того что он из нападавшего тоже может превратиться в жертву, так ведь теперь и уйти незаметно со двора, сбежать уже не получится.
Он метнулся в одну сторону, другую, но двор был непроходной. В отчаянии бандит, едва держась на ослабевших от страха ногах, затравленно озирался по сторонам. Вдруг, в каком-то исступлении, дико сверкая глазами и плохо соображая, что делает, он сделал шаг в сторону Андрея.
– А-а-а! – закричал он, достал из кармана нож и кинулся к Андрею.
В это время из дворницкой, вход в которую был в боковой стене арки – аккурат посередине, – на звук выстрела и крики выбежал дворник Иван. В руке он сжимал черенок лопаты – в умелых руках неплохое оружие в рукопашной. Завидев незнакомца с ножом в двух шагах от себя, он с силой ударил его черенком по руке. Парень взвыл от боли и выронил нож. Дворник вошёл в раж, огрел его по голове, и только шапка спасла бандита от верной смерти. Злодей покачнулся, а Иван, не давая ему прийти в себя, черенком ударил его по коленям. Преступник с воплем упал.
Андрей мог бы вмешаться, остановить дворника, но зачем? Они шли за его жизнью, пусть получат своё. Да и к тому же Иван черенком лопаты не убьёт, но покалечить может. Теперь, после случившегося, преступление их уже будет квалифицироваться как нападение на государева служащего с угрозой для жизни. По закону преступника ждёт за это верная смерть через повешение. Тогда чего их жалеть?
– Молодец, Ваня! Обязательно про помощь твою сообщу. А сейчас неси верёвки, злоумышленников связать надо и в экспедицию доставить.
Купеческий сын, силясь приподняться на локте, со страхом наблюдал за происходящим, держась за голову.
Иван убежал в дворницкую и вынес моток верёвки. Преступников связали, не церемонясь.
– Я тут побуду пока, посмотрю за ними, а ты найди подводу – их же отвезти надо.
Дворник быстро сыскал на мостовой подводу. Вдвоём они взвалили связанных преступников на возок.
– Господин хороший, энтот вроде дышит ещё. Может, в госпиталь его свезти?
– Пока довезём – дойдёт. Не велика потеря, меньше мучиться будет.
– Это почему?
– Им всем виселица грозит.
Услышав эти слова, очухавшийся купеческий сын задёргался, завопил:
– Не хочу-у на виселицу!
– А ты думал, за нападение на власть тебя по головке погладят и пряников дадут? Сам, своими руками, корень у семьи подрубил. Отец на каторгу пойдёт, а ты – на эшафот.
Купеческий сын завыл. Злодей с поломанной рукой стонал.
– Эй, Иван, а ты чего не садишься? Вместе поедем – с тебя ещё показания взять надо, ты главный свидетель и участник схватки.
Иван вздохнул и нехотя уселся на подводу. Места на ней уже не было, и Андрей зашагал рядом.
Лязгин в экспедиции удивился, завидев подводу, полную связанных людей.
– Это ты чего? Неуж свидетелей привёз? А связал зачем?
Лязгин вопросительно смотрел на товарища.
Андрей объяснил ситуацию.
– Хм, получается – дело по купцу закрыли, коли свидетелей нашёл, а по сынку его открыли. То ли ты невезучий, Андрей, то ли наоборот. Одно дело завершил и второе, почитай, – тоже.
– Везучий, Иван Трофимович. И с дубиной на меня сегодня вот этот, в живот раненный, пёр, и с ножом кидался – тот, который стонет. А я – вот он, живой и без царапинки. Спасибо Ивану, – кивнул Андрей на дворника, – помог мне с ними совладать.
– Значит, всё-таки – везучий, – согласился Лязгин. – Ну, коли так – пиши бумаги. До вечера чтобы успел. На обоих сразу в суд и передадим – на купца да на сына его с шайкой. За шайку-то больше дают. Хотя куда уж больше виселицы.
Когда стаскивали купеческого сынка с подводы, он брыкался, выл, пытался укусить. Глаза его вылезли из орбит, и он казался сумасшедшим.
– Как думаешь, Иван Трофимович, на самом деле он свихнулся или прикидывается?
– А суду всё едино. Вздёрнут, и все дела.
Через день состоялся суд. В один день судили обоих, только отца утром приговорили к десяти годам каторги, а сына с бандой – к повешению. Приговор привели к исполнению на следующий день. А чего преступника в тюрьме держать, тратить деньги казённые на его кормёжку?
Купец, как узнал, к каким страшным последствиям привёл его поступок, едва руки на себя не наложил, хорошо – надзиратели тюремные углядели.
День шёл за днём, прошла неделя. Андрей вспомнил о трёх днях отпуска, что когда-то обещали Лязгин да и Чичерин. Сейчас они были бы как нельзя кстати – к отцу ведь съездить надо, о Василисе поговорить.
Лязгин думал недолго.
– Дел мало, розыскники не загружены – езжай!
Обрадованный Андрей прикинул: получалось, вместе с воскресеньем – четыре дня. День на дорогу туда, столько же обратно, два полных дня на родине. Сосем неплохо.
После работы он пошёл к Рыбневым – всё-таки надо сообщить об отъезде. Нифонт обрадовался.
– А как добираться будешь? Снег уже тает, дороги развезло. Хочешь, я тебе лошадь найду? Ты в седле держаться-то умеешь?
– Обижаете, Нифонт Петрович, я же дворянин потомственный.
– Считай, договорились. Когда надо?
– Хоть завтра.
– Будет, приходи с утра. Только не загони лошадку да кормить не забывай.
Андрей посмотрел на Нифонта укоризненно. Купец смутился:
– Да это я так, к слову.
Задерживаться у Рыбневых Андрей не стал – надо было ещё собраться к выезду. Да и Нифонту насчёт лошади договориться необходимо. Где уж он её возьмёт – не Андрея забота, сам вызвался помочь.
И слово своё купец сдержал: утром Нифонт завёл Андрея во двор, где уже стояла осёдланная лошадь.
– Видал? – гордо приосанился Нифонт.
– Как звать-то?
Нифонт смешался.
– Вот простодыра! – Он хлопнул себя по лбу. – Забыл спросить!
Андрей вытащил из кармана припасённый ломоть хлеба, посыпанный солью, и протянул к лошадиной морде. Лошадка обнюхала угощение и аккуратно взяла губами краюху с ладони.
– Всё, Нифонт, мы подружились с нею, и теперь не важно, как её звать.
– С Василисой-то пойди попрощайся.
Андрей забежал в дом, а девица уже ждёт – у окна стояла. Чего тут говорить! Андрей обнял Василису, притянув к себе, и впился в сладкие, пухлые девичьи губы.
– Не скучай, милая, я скоро.
– Боюсь я, – молвила Василиса.
– Чего же?
– Вдруг батюшка твой не согласится с нами родниться, благословения не даст?
– Даст, уговорю.
Василиса покраснела и опустила глаза.
– Смотри, я жду, любый.
И убежала в комнату.
Андрей вышел из дома, пожал руку Нифонту. Купец распахнул ворота. Андрей взлетел в седло, помахал рукой. Лошадка без понукания тронулась.
Дорога и в самом деле оказалась тяжёлой. По самой дороге, собственно, и ехать было невозможно – снег был перемешан с грязью в серую кашу, сдобренную водой.
Лошадка сама выбрала путь по обочине. И уже ближе к вечеру – даже посветлу – Андрей подъезжал к отцовскому имению.
С радостью и необъяснимой грустью он смотрел на отчий дом – деревянный, с потемневшим срубом, но забор – ровный, во дворе – порядок, чувствовался хозяйский пригляд.
Отец, завидев на пороге сына, едва не прослезился. Обнял, потом отстранился, внимательно поглядел на шитьё на воротнике сюртука.
– Это до каких же чинов ты дослужился, сын?
– Коллежский секретарь пока.
– Молодец, я всегда знал, что ты башковитый, в нашу породу. Ну заходи в дом.
– Не могу, мне бы сначала лошадь пристроить.
– А чего её пристраивать – место в конюшне есть. Федька, поди сюда!
Из глубины дома выбежал подросток.
– Вот, сынок мой приехал, в люди выбился в стольном граде. – Отец явно был рал прибытию сына и гордился им. – Поди, сведи лошадь его в конюшню, расседлай, задай овса да напои.
– Всё исполню, барин, как велишь.
Подросток направился к лошади.
– Отец, это кто такой, почему не знаю?
– Неужто забыл? Это же кухарки нашей, Аглаи, сын. Он ведь ещё пацанёнком сопливым был, когда ты в город учиться уехал.
– Не помню.
– Проходи, проходи! Хоть бы известил письмецом заранее, я бы к приезду приготовился.
– Чего готовиться, я ведь домой вернулся.
– Надолго ли?
– Два дня пробуду. Отпуск мне трёхдневный дали за заслуги, да воскресенье ещё.
Они уселись на лавку у стола.
– Аглаюшка, гостю с дороги собери на стол.
Вошла Аглая, всплеснула руками:
– Неужто Андрей Михайлович приехал? Я сейчас, я быстренько.
Андрей тепло смотрел на хлопочущую кухарку: постарела Аглая, морщинки, да лёгкая проседь в волосах появилась. Как быстро бежит время! А отец всё такой же – шустрый, подвижный.
– Ну, рассказывай, как служба идёт.
Андрей и рассказал о суровых буднях розыскника, о поездке в Москву на задание, о ликвидации гнезда фальшивомонетчиков, о повышении по службе да о подарке императрицы. В подтверждение своих слов достал из кармана сверкающую самоцветами табакерку. Бережно взял отец царицын подарок, осмотрел, восхитился.
– Вижу, больших ты успехов и уважения добился, сынок. Не зря я за тебя хлопотал. Табакерка-то из рук самой императрицы не хуже ордена будет. Служи на совесть, глядишь – и орден заработаешь. Наш род Путиловых всегда родине славно служил, и ты его не посрами.
– С тебя беру пример, отец.
– Жениться бы тебе, сынок.
– Затем и приехал.
– Неужель девицу себе нашёл?
– Нашёл.
– Расскажи. Нет, постой. Ты же с дороги, устал и голоден. Аглая, ну где ты?
Наполнив гостиную памятным с детства запахом домашней снеди, кухарка внесла поднос с тарелками, порезанным хлебом, парящим чугунком с похлёбкой, разлила.
– Сейчас ещё рыбка жареная будет.
Поели молча, предварительно прочтя молитву.
– Ну, говори, не томи.
И Андрей рассказал о купце Нифонте Рыбневе и о дочери его Василисе.
– Любишь ли? – строго глянул старший Путилов на сына.
– Люблю, по сердцу она мне.
– А давно ли знаком с избранницей своей, не спешишь ли, сынок? Семья – дело серьёзное, а супружница твоя будущая после церковного освящения одна на всю жизнь должна быть.
– Второй год знакомы уже, отец. Нраву она хорошего, воспитания строгого. С батюшкой её знаком, а о Василисе только и думаю, да и она меня любит.
– Ну что же, не скрою – не о такой паре для тебя я мечтал. Всё думал – из дворянок найдёшь кого. Город-то большой, не чета селу нашему. Но и неволить тебя не стану. Коли по нраву тебе – даю своё изволение на женитьбу. Ты говоришь, что вы любите друг друга. Сбереги это обретение на долгие годы, не расплескай, не растранжирь. Любовь – штука сильная, но хрупкая. Когда думаешь свадьбу играть?
– Полагаю, в августе.
– Как определишься – извести. Обязательно буду. Подожди, а о приданом не сказал ничего.
– Нифонт, отец её, дом обещал в подарок за дочкой.
– Славно. Аглая, да где же рыба?
– Несу уже, с пылу, с жару, – донёсся голос кухарки из кухни.
Немного выпили за встречу яблочного вина. Водку казённую отец не уважал, да и здоровье не позволяло. Посидели, потрапезничали, поговорили. Уж за полночь глаза у Андрея стали слипаться. Отец заметил состояние сына.
– Ох, Андрей, заболтал я тебя. То с радости, прости. Комнатка твоя в неприкосновенности, иди, отдыхай. Наговоримся ещё, два дня впереди.
В голове гудело. Едва держась на ногах, Андрей добрёл до кровати – уж больно устал с непривычки в дальней дороге в седле.
Утром домашние ходили на цыпочках и говорили шёпотом.
Андрей спал почти до обеда, выспался всласть и проснулся от голода и потрясающего запаха супчика с потрошками, готовить который Аглая была мастерица.
Встав, он умылся, а уж отец за стол зовёт.
Кушали не спеша, отец всё про город расспрашивал, про новости столичные.
– А как думаешь про овощ заморский – картофель?
– В моде он ныне, сам пробовал недавно, понравился. Говорят – урожай даёт высокий и даже питательный.
– Ага, стало быть – надо брать да сажать по весне.
А после обеда гости потянулись. Велико ли село, в котором однофамильцев и дальней родни – половина?
И снова Андрей рассказывал о новостях столичных, о картошке. Незаметно и день пролетел. Почти так же и второй. А утром – в дорогу.
Федька за два дня лошадь вычистил, гриву расчесал, в гриву ленточки вплёл.
Попрощался с отцом Андрей, в седло поднялся, а в горле ком стоит. Когда-то он ещё посетит отчий дом?
А поехал – не обернулся, боялся, что слёзы потекут. Он же мужчина всё-таки, никто не должен видеть мужчину плачущим.
К седлу был уже приторочен узелок с домашней снедью, собранный Аглаей.
В Питер прибыл уже в сумерках, и лошадь, и сам он были в грязи. Ещё бы неделя – и дороги совсем развезло, и добраться до Путилова было бы решительно невозможно.
Андрей устал, но в душе всё пело. Главное – отец жив и здоров и дал согласие на брак с Василисой.
Не заезжая домой, сразу отправился в дом Рыбневых: надо лошадь вернуть, хотя, конечно, и другая причина побуждала его ускорить шаг. Надо сказать, что за два проведённых в дороге дня Андрей так свыкся с покладистой и резвой лошадкой, что даже расставаться было жаль.
На стук в ворота вышел сам Нифонт, в меховой безрукавке. Распахивая ворота, спросил:
– Жив ли и здоров батюшка?
– Всё в порядке и согласие на брак дал.
– Фу, – выдохнул Нифонт, – а то Василиса все четыре дня ни спать, ни есть не могла – так испереживалась. Ну, иди к ней, обрадуй, а с лошадью я сам управлюсь.
Андрей взбежал по ступеням лестницы, ворвался в дом и тут же попал в объятия Василисы. Поцеловал жарко в губы, провёл рукой по стану и почувствовал, что девушку бьёт дрожь.
– Ты не заболела случаем? – озабоченно спросил он.
– Не томи, скажи – дал ли согласие твой батюшка?
– Дал, дал! Думаю, в августе свадьбу сыграем. За пять месяцев, полагаю, успеем подготовиться?
– Да я хоть завтра с тобой под венец, любый мой!
– Завтра так завтра, я не против. А сегодня мне ещё почиститься надо. С утра на службу, а я грязен с дороги.
– Давай я постираю твою одежду и повешу у печи. К утру высохнет, и погладить успею.
– Поздно уже, вечер, когда успеешь?
– Сюртук-то чистый. Штаны только и постирать – всего-то дел! А сапоги сам почистишь.
– И правда.
– Снимай.
Предстать перед невестой в кальсонах было неудобно. Андрей зашёл за дверь, стянул брюки, отдал Василисе. Сам юркнул в комнату.
Вошёл довольный Нифонт.
– А где Василиса?
– Порты мои стирает, испачкал в дороге.
– Ужинать сейчас будем, а ты в исподнем. Нехорошо. Сейчас я.
Нифонт ушёл и вскоре вернулся с портами, вроде казацких шаровар.
– Надевай.
Андрей надел, глянул на себя в зеркало и чуть со смеха не покатился. Таких, как он, по двое в каждую штанину войдёт. Нифонт тоже улыбнулся.
– А ты вот кушаком в поясе обмотайся – не спадут.
Андрей так и сделал, и пока Василиса занималась стиркой, вымыл и почистил сапоги.
А тут и Василиса подошла. Все уселись за стол.
– Ой, самовар остыл. Я мигом!
Но Андрей схватил самовар сам, вынес на крыльцо. Василиса, выскочив за ним следом, подбросила в самовар еловых шишек, дающих ровный жар и придающих особый вкус воде. И пока тульский самовар подогревался, они целовались до одури. У Василисы аж губы припухли, а у Андрея стало ломить внизу живота.
Видно, они переборщили с поцелуями, потому как из дверей высунулся недовольный Нифонт.
Андрей и Василиса отпрянули друг от друга.
– Чегой-то самовар долго не закипает. Я уж заждался.
Нифонт дотронулся пальцами до латунного бока самовара, отдёрнул руку и схватился ею за мочку уха.
– Да он готов уже давно. Вас только за смертью посылать, – проворчал он, подхватил самовар и унёс в дом.
Василиса и Андрей прыснули. Про самовар они уже и забыли.
Долго за ужином не рассиживались. Поели картошку, жаренную со шкварками, попили чаю с ситным хлебом. Василиса убрала со стола.
– Андрей, ты уж свою комнатку знаешь, найдёшь без провожатых. Что-то разморило меня, да и ты спать иди.
Кто бы отказался!
Андрей прошёл в комнатку, разделся, лёг и – отрубился напрочь. Долгая и утомительная дорога, плотный ужин да пуховая перина располагали ко сну.
Уже под утро в комнате вроде как сквознячок пронёсся. Андрей потянул одеяло повыше и ощутил на своём бедре нежную руку.
– Василиса, ты?
– Разве не ждёшь, любый мой? Никак дождаться не могла, пока тятенька уснёт.
Андрей замешкался, растерялся немного.
– Чего ждёшь? – шепнула в ухо Василиса. Откинув одеяло, она скользнула на кровать.
Андрея сразу пот прошиб. Вроде и согласие обоих родителей есть, и не насильник он, а неудобно как-то. Зато Василиса времени не теряла, стащила ночную рубашку, оставшись нагой, и прильнула к Андрею жарким телом.
– Люби меня!
Андрей начал развязывать завязки на кальсонах, запутался в них, едва распустил. Одной ногой стал стягивать кальсоны, снова запутался.
– Экий ты неловкий, – зашептала Василиса.
Исподнее всё-таки удалось снять.
Андрей вновь прильнул к девичьим губам. А Василиса уж разомлела под ним, дышит часто, в спине прогибается. Груди набухли, соски затвердели.
Андрей поцеловал ей грудь, провёл рукой по животику, опустил ладонь на лобок. Василиса застонала протяжно, раздвинула ноги. Андрей хоть и не ходок по женской части, но кой-какой опыт имел – давно, правда, ещё в отцовском имении с дворовыми девками в бане.
«Как же так? – мелькнуло в голове Андрея. – Я же дворянин, и вот на тебе – не могу устоять перед похотью тела до венчания».
Василиса почувствовала заминку и, обхватив его шею одной рукой, другой слегка прикоснулась к органу – девятый вал страсти накрыл бедного Андрея… В любовном угаре он направил орган свой, нажал слегка, ощущая жаркое лоно Василисы, и вошёл, преодолевая природное препятствие. Девушка слегка вскрикнула, и Андрей замер, прислушиваясь. Не услышит ли Нифонт? А потом вошёл до конца, сделал несколько движений и взорвался от неземного наслаждения. Было неудобно перед Василисой, да видно – перевозбудился от поцелуев на крыльце.
Поцеловав девушку в губы, он ощутил солоноватый привкус и прошептал в ухо:
– Ты чего?
– Боялась в девках остаться, подруги-то мои замужем, уж детки есть.
– Вот глупенькая. Ты же красавица, как тебя замуж не взять?
– Пойду я, как бы тятенька не проснулся, он рано встаёт.
Вскочив, она набросила ночнушку, но потом охнула, прикрыв рот ладошкой.
– Андрюш, вставай.
– Рано же ещё.
– Вставай быстрее, наследили мы.
На простыне предательски темнело в утренних сумерках пятно греха.
– Я сейчас простынь новую принесу, а эту покуда спрячу, а потом застираю, как тятенька в лавку уйдёт.
Василиса выскользнула из комнатки неслышной тенью, вернулась вскоре, перестелила простыни, чмокнула Андрея в губы:
– Спи, любый! – и ушла.
А Андрей лежал и думал. Какой, к чёрту, сон? Андрей был слишком взбудоражен неожиданным поступком невесты. Он вспоминал произошедшие события, смакуя каждую подробность. И хотя вины своей не чувствовал, было неудобно перед Нифонтом. Как он посмотрит ему утром в глаза? А хуже – если купец слышал чего-то и обо всём догадался. С тем и уснул.
Утром в комнату постучал купец.
– Вставай, соня! Пора на службу собираться, завтрак уже на столе.
Андрей вскочил, оделся, умылся и уселся за стол. Робко взглянул на вышедшую к завтраку невесту. Василиса вела себя как ни в чём не бывало, и Андрей успокоился.
С завтраком управились за четверть часа.
Андрей шёл на службу в отличном настроении, весело напевая. Путь его пролегал по набережной, схваченной тонким ледком Фонтанки.
Оттуда доносились весёлые крики и смех – по ноздреватому льду катались раскрасневшиеся на морозе мальчишки. Полозья коньков были прикручены к валенкам сыромятными ремешками. Не так давно и сам Андрей вот так же катался по льду Ладоги.
Он улыбнулся воспоминаниям и вдруг услышал крик. Обернувшись, увидел, как в полынью проломившегося льда погружаются двое мальчишек лет десяти. Ах ты, господи, беда!
Не раздумывая, Андрей пронёсся по набережной около двадцати саженей, сбросил суконное пальто, сюртук, помедлил секунду и скинул сапоги.
Держась за чугунную ограду, он спустился на лёд, который угрожающе затрещал под ногами. Андрей лёг на живот и пополз к промоине. Один парнишка ещё держался на поверхности, рядом плавала шапка. Он из последних сил судорожно пытался ухватиться за края полыньи, но лёд обламывался, не выдерживая веса мальчонки.
Андрею удалось схватить парня за воротник пальто, подтянуть к себе и рывком вытащить на лёд.
– Ползи к берегу, только на ноги не становись.
– А брат?! Там брат мой!
– Ползи! А то все провалимся!
Парень пополз.
На набережной стали собираться люди. Но помогать никто не спешил, только слышались сочувственные возгласы.
– Верёвку несите! – крикнул Андрей.
Сам вдохнул глубоко пару раз и нырнул в ледяную воду. От холода обожгло тело.
Андрей плавал хорошо. Да и живя на берегу Ладожского озера, которое прозывают морем за размеры, трудно не научиться плавать. Летом в их селе мальчишки днями пропадали на берегу – купались, загорали, рыбачили.
Андрей открыл глаза. Вода мутноватая, видно сажени на две-три. Огляделся вокруг – нет мальчишки. Посмотрел вниз – вроде темнеет что-то. Он вынырнул, набрал воздуха и снова нырнул. Точно, мальчишка уж недвижим, и течением его потихоньку начинает сносить в сторону.
Андрей ухватил мальчишку за пальто и потянул к проруби. Одежда паренька намокла, как и Андреева, и сильно затрудняла движения. Воздух в лёгких кончился, хотелось вздохнуть, а пролом во льду, кажется, вот, рядом, но до него ещё доплыть надо.
Андрей ухватился левой рукой за кромку льда, подтянулся, поднял голову и вдохнул полной грудью. Толпа на берегу восторженно закричала.
Андрей подтянул паренька к себе и рывком, теряя силы, буквально вышвырнул его на лёд. Надо было выбираться самому, но силы иссякли, и ноги от холода сводило судорогой. Да и забраться на лёд сложно, только рукой обопрёшься, как он ломается.
Рядом на воду упал конец верёвки. Андрей ухватился за него, а на берегу мощно потянули. Розыскника выдернуло из воды на лёд. О ледяную кромку порвало рубашку, оцарапало до крови кожу на груди, но всё это – ерунда, главное – выбраться удалось.
Андрей схватил одной рукой мальчишку, второй – верёвку.
– Тяните!
Несколько мужиков споро стали тащить обоих.
У набережной Андрей всё-таки встал, передал им наверх паренька, а потом, держась за верёвку и опираясь босыми ногами на гранит, поднялся наверх. С него ручьями стекала вода.
– Согреть бы спасителя надо, – раздались голоса.
– Одежду и сапоги мои принесите, – попросил Андрей.
Сразу двое услужливо побежали исполнять его просьбу. Андрей же босыми ногами, уже не чувствуя холода, пошлёпал по мокрому снегу к спасённому мальчишке.
Вокруг него стояли и жалостливо кивали головами женщины.
Андрей опустился на колено, поднял парня и перевернул его вниз головой. Изо рта мальчишки хлынула мутная вода. Толпа раздалась в стороны.
– Да он утоп уже! – охнул кто-то в толпе.
Андрей положил мальчишку на снег, похлопал по щекам. Парень не подавал признаков жизни. Андрей вспомнил – ещё в детстве он видел, как старый дед вот так же, как и он сейчас, сделал утопленнику несколько выдохов в рот. «Жизнь вдохнул!» – объяснил он потом.
Вот и Андрей наклонился, приник ко рту мальчишки, выдохнул в него воздух раз, другой. Толпа вокруг безмолвствовала и смотрела на Андрея с неослабным вниманием.
Щёки мальчишки порозовели, он сам сделал вдох-другой.
– Ожил! – пронеслось по толпе ликующе.
Андрей поднялся с колен. Ему услужливо подали сапоги. Он обулся. Затем ему помогли натянуть сюртук и накинули сверху пальто. Андрея начала колотить крупная дрожь, буквально – зуб на зуб не попадал.
Послышался крик. Из подворотни выбежала женщина без пальто, впереди неё бежал первый спасённый Андреем мальчишка. Женщина подбежала к собравшимся на берегу Фонтанки людям, и толпа расступилась. Она упала мальчишке на грудь и зарыдала.
– Чего ревёшь, дура! – сказал мастеровой из толпы. – Жив твой сын, неси его в тепло быстрее, раздень, разотри. Ему согреться надо, не то захворает.
– Живой! – обрадованно причитала женщина. Она подхватила мальчугана на руки и побежала к дому.
– Хоть бы спасибо спасителю сказала, – осуждающе шумели в толпе.
Люди стали расходиться.
Вскоре Андрей остался один. Надо спешить на службу, и так уже опоздал. А одежда мокрая – рубаха, брюки, исподнее. И в сапогах уже волгло.
Андрей перехватил извозчика, доехал да розыскной экспедиции. И сразу – к Лязгину.
– Здравствуйте, Иван Трофимович! Представляюсь по случаю прибытия из отпуска.
Лязгин внимательно оглядел Андрея.
– Так… Опоздал на службу и в таком виде…. Ты что, пьян?
– С чего вы взяли? – обиделся Андрей.
– Лужа потому как под тобой, а шинель сухая.
Андрей рассказал о происшествии на набережной Фонтанки.
– Эка, брат, к тебе злоключения липнут. Ладно, ругать не стану. Поступок геройский, две жизни спасти – это не фунт изюма съесть.
– Да я его и не ел никогда.
– Есть такая сушёная ягода, сладкая. Её с Кавказа везут. Вот что, езжай домой, переоденься в сухое. А ладно, возьму грех на себя: сегодня на службу не возвращайся, вещи да сапоги высуши и сам в тёплой постели согрейся. Ты мне здоровым на службе нужен.
– Вот спасибочки, Иван Трофимович.
– Иди. И помни мою доброту.
Обрадованный Андрей пошёл к Рыбневым. Всё равно запасных сапог, как шинели или пальто, дома нет, а у Рыбневых – печь, возле которой всё высыхает быстро, и перина пуховая – отогреться можно. Мокрая одежда неприятно холодила тело, и в сапогах уже хлюпало.
Василиса, увидев мокрого Андрея, ахнула.
– Чего случилось? В лужу упал?
– Если бы. В Фонтанке купался.
– Да кто же в здравом уме зимой и в одежде купается, – опешила Василиса.
– Мальчишки тонули, пришлось выручать.
– Ах ты, мой герой! Ты же мог погибнуть! – ужаснулась она. – Ну раздевайся быстрее, сушиться будем. Садись поближе к печи, грейся!
Василиса повесила шинель у горячей печи, натолкала в сапоги сена и – к теплу. Близко не ставила, потому как мокрая кожа скукожиться может. «Молодец, Василиса, понимает», – с удовольствием отметил про себя Андрей.
– А теперь снимай рубаху и исподнее. Сюртук тоже сыроват, и его подсушим.
Рубаху Андрей снял, а вот исподнее? Он взялся было за завязки и застыл в раздумье. Василисы он стеснялся. Вроде и переспали уже, а вот – неудобно как-то.
Василиса хихикнула:
– Я отвернусь.
Андрей и кальсоны снял, протянул девушке. Не поворачиваясь, Василиса сказала:
– Иди в свою комнату, ложись, грейся. Сейчас я тебе вина тёплого принесу. Мой тятенька всегда так делает, когда замёрзнет. Ложится в постель, попьёт вина тёплого, глядишь – утром здоров, даже не чихнёт.
Андрей, прикрывая руками причинное место, прошлёпал босыми ногами в знакомую комнату и юркнул под одеяло на перину.
Минут через двадцать вошла Василиса, она принесла в глиняном глечике тёплого вина, да много!
– Ой, куда мне столько! Я ещё опьянею! – запротестовал Андрей.
– И ничего, зато здоровым будешь. Пей!
Андрей, почти не отрываясь, выпил всё, едва перевёл дух. Тёплое вино согрело желудок, пробежало по жилам и ударило в голову.
– Голова закружилась, – признался Андрей.
– Это хорошо. Теперь спи. У меня дел по дому полно.
И Андрей провалился в сон. И то неудивительно: сегодня ночью не выспался после утомительной дороги, затем купание в ледяной воде.
Проснулся он от нарушившего тишину дома громкого мужского голоса и тяжёлых шагов. «С тобой потом говорить буду, иди к себе. Я покажу ему! Где он?» – гремел голос купца.
Дверь в комнату резко отворилась. Андрей с трудом разлепил глаза.
На пороге стоял рассерженный Нифонт. Принюхавшись и уловив винный запах, он ещё более помрачнел, прикрыл за собой дверь и грузно уселся на стул. Не спуская с Андрея сверкающих яростью глаз, он, тяжело дыша и качая головой, теребил бороду. Справившись наконец с переполнявшим его гневом, Нифонт резанул:
– Ну-ка, Андрей, объяснись. Мы оба из дома вышли утром. Ты на службе должен быть, а что я вижу? Ты в постели и голый, да ещё в винном угаре.
Тяжёлый взгляд Нифонта не предвещал для парня ничего хорошего. Неудобно Андрею стало. Присел он в постели, прикрыв наготу одеялом. Делать нечего – рассказал об утреннем происшествии и о том, что начальник экспедиции отпустил обсушиться.
Купец хлопнул себя по голове.
– А ведь слышал я о сём сегодня. На Сытном рынке только и разговоров. Мальчишки, мол, тонули, да какой-то молодец их спас, сам жизнью рискуя. Я ещё подумал – вот молодчина! Оказывается – ты! И Василиса хороша! Нет чтобы толком отцу обсказать, заладила – «тятенька, тятенька, это не то, что ты думаешь…». Ты уж прости меня, о нехорошем подумал, грешным делом хотел вожжами отходить да от дома отлучить. Прости, Андрей! Отдыхай! Завтра на рынке всем обскажу, что жених это моей дочери, пусть завидуют.
Нифонт вышел в коридор.
– Вот! Во-от! – подняв вверх палец и не находя других слов, пробасил купец поджидавшей за дверью Василисе.
А с Андрея сон слетел. Он уже согрелся. Сейчас бы выйти в комнаты, да не в чем. Не пойдёшь же нагишом? Вот нелепая ситуация.
Василиса оказалась девушкой понятливой. После визита отца в комнату Андрея она поняла, что жених практически не может выйти на люди, и принесла ему высохшее исподнее, зашитую и отглаженную рубаху и штаны. Не забыла и тапочки из войлока.
– Сапоги ещё не высохли, – развела она руками. – Одевайся – и за стол, ужин уже на столе.
– Подожди, какой ужин, сколько времени?
– А ты посмотри в окно.
Андрей повернул голову: сумерки сгущались, выходит – никак не меньше шести часов вечера. «Так я что – почти весь день проспал? – удивился Андрей. – То-то кушать хочется!»
Андрей оделся и прошёл в трапезную. За столом, с торца, на месте хозяина, сидел Нифонт.
– Как себя чувствуешь?
– Спасибо, Нифонт Петрович, вроде неплохо.
– Ну это ты завтра утречком скажешь. Сейчас надо непременно чаю горячего, да с малиной. Вот пару самоваров выпьем – и в постель, да попотеть. Малина – она всю хворь выгонит. Так ещё дед мой завсегда делал.
– И мой отец тоже.
Андрей вздохнул и сел за стол.
