14
Райанский флот подошел к Рисовому Архипелагу, и вечно занятой теперь Сиятельство отсыпал мне от щедрот аж три дня отдыха. Первые двое суток я проспала, сползая с кровати лишь для того, чтобы поесть, и только к исходу третьих почувствовала себя человеком, а не измочаленной губкой.
Открыла глаза, потерла виски, радуясь отсутствию головной боли. Перевернулась на бок, потом на живот. Лежать на покачивающейся койке было странно. Просто лежать — в тепле и уюте, а не на груде тряпья в дырявом шатре римела или на росистой траве. Лежать, не дожидаясь окрика Сиятельства: «Подъем!» — сигнальной грубы, зовущей на марш, или, слава Светлым, сухой женской руки, пахнущей дрожжами и дегтем: «Чаюри… В город пора».
Я вдруг усмехнулась: надо же, уют. Клетушка восемь на десять локтей, узкая кровать, таз вместо ванны и ночная ваза в углу. Кошмар же! Даже по сравнению с походным жилищем Йарры, не говоря о комнатах Тима или покоях принцессы Эстер. А с другой стороны, после нищенствования и княжеской кухни…
Под подушкой завибрировал связник. Рубин сиял, блестел, подрагивал, всячески отвлекал меня от минорных мыслей, и я, снова вспомнив римела, накрыла камень ладонью:
— Привет, Тим.
— Слава Светлым, — проворчал братец. — Ты почему третий день не отвечаешь?
— Не слышала.
Действительно не слышала. Я даже взрывы крепостных башен острова проспала.
— Уши мыть не пробовала? — съязвил Тимар.
— Тим, я тебе при встрече лицо разобью, — пообещала я. Что-то сломалось между нами, и подначки брата вызывали сейчас только раздражение, а не желание подколоть в ответ.
— Лира…
— Тим, — перебила я, не желая в сотый раз выслушивать его доводы и объяснения, — под Пратчей меня вытащил Лачо, сын шунави из рода Янори Санакуно. Он умер, но… Я должна римела. Понимаешь меня?
— Да, — помедлив, ответил брат. — Не знаешь, где их искать?
— Они в Рау собирались… Думаю, в ближайшем приграничном городе. Баро наверняка постарается сбыть лошадей как можно скорее, в зиму их нечем кормить.
— Я найду римела.
— Спасибо.
— Лира…
— Мне нужно идти, — оборвала я разговор и потушила связник. Не хочу, не могу его слушать. Обидно и больно. У меня ведь никого ближе нет, а он…
Не стану плакать, — вытерла я слезинки, глядя на поводок. И за шантаж не прощу, не дождется! Ни его, ни тем более Йарру! Никогда!
Подперев двери стулом, умылась, переоделась — брюки, плотная рубашка и теплый жилет, высокие сапоги взамен утонувших — и вышла на палубу.
И снова то же странное чувство — я могу просто гулять. Не бежать тридцать пятый круг с языком на плече, а неторопливо пройтись по корме, потрогать паруса и погладить мачты. Рассмотреть руль и рынду, вдохнуть полной грудью воздух и, сложив ладонь козырьком, сосчитать стоящие на рейде корабли.
— Госпожа, — выросла за спиной высокая фигура.
— Добрый день, Сэли, — улыбнулась я.
Степняку я обрадовалась. Он совсем не изменился за те полгода, что я его не видела. Те же косички, те же костяные амулеты. Старый плащ и широченные плечи, на которых трещит рубашка, кожаный шнурок с каким-то мешочком на шее. Ни ранней седины и трости Тимара, ни выпирающих скул графа — и если долго смотреть на него, то можно представить, что ничего не было: ни войны, ни Пратчи, ни храмовников.
— Вам лучше подобрать волосы, госпожа, — чуть улыбнулся мой варвар.
— Гусей не дразнить? — вспомнила я одну из фразочек Кайна, примите, Светлые, шебутную его душу.
— Спутаются.
Как был наседкой, так и остался. «Оденьтесь, госпожа. Переобуйтесь, госпожа. Покройте голову, госпожа. Не бросайтесь на чудовищ, вы же женщина!»
Под косыми взглядами солдат и матросов мы с Сэли бродили по кораблю. Галеас Его Сиятельства был огромен. Сто двадцать шагов в длину, почти тридцать в ширину — он на треть превышал размерами самую крупную галеру княжеского флота. «Волк» нес три мачты со смешанными парусами — прямыми и косыми, и, насколько я знала, даже в сезон штормов мог спокойно дойти до Арааса или Джун-Джуна. Что примечательно, это был совсем не тот корабль, что я видела во время погружения в сознание Йарры. Впрочем, о галере из белого дуба я спрашивать не собиралась.
Опасливо поглядывая на крюссель-рей и веревки, я шла вдоль борта и считала неторопливо поднимающиеся весла.
— Тридцать, госпожа, — подсказал Сэли. — Двести шестьдесят гребцов, шестьдесят матросов, двести пятьдесят солдат, четыре офицера, и Его Сиятельство, — перечислил варвар.
…Кайн бы сейчас назвал его степным занудой и предложил бы выбросить за борт, акул пугать. Или спрутов. Или кто там водится на дне.
С графом мы раскланялись издали. Йарра кивнул и снова уткнулся в связник — шла операция по зачистке острова Санти, и Сиятельство, в кои-то веки вспомнивший, что Лорду-Адмиралу совсем не обязательно лично возглавлять атаку, координировал действия войск.
С Сэли я облазила весь корабль, разве что в трюм не спускалась — с недавних пор у меня стойкая аллергия на лестницы вообще, и эту в частности. На мачту тоже взбираться не стала, прыжков по канатам мне и на тренировках хватает. Зато рассмотрела, наконец, баллисты, мимо которых бегала по утрам, бушприт и ощерившегося волка носовой фигуры. К шпирону — абордажному тарану — Сэли меня не пустил.
— Убьетесь, госпожа.
— Не дождешься, — недовольно буркнула я, пытаясь его обойти. Сначала справа. Потом слева. — Какой же ты широкий! — топнула я, когда и в третий раз не вышло его обдурить.
Лицо Сэли дрогнуло и пошло лучиками морщинок — варвар смеялся. И незаметно теснил меня прочь от шпирона.
На отстоящем в трех перестрелах берегу громыхнуло.
Я повернулась к разоренной гавани острова Санти, пытаясь разглядеть сквозь закатные блики, что там происходит. С суши доносились приглушенные расстоянием крики, взрывы. Над западной оконечностью острова поднимались клубы дыма.
— И ведь чуть не каждые три года бунтуют. К чему? Налогами их не душим, трудовая повинность невелика, от тварей из аномалии защищаем. А раньше… Я читала, — пояснила я Сэли, — раньше на Санти преступников свозили, чтобы их крабам скормить. Вот таким крабам, — провела я на уровне своего плеча. — Неужели они всерьез собираются реставрировать монархию? Праправнук прежнего короля сидит в Оазисах и даже носа сюда не показывает, только письма с обещаниями шлет!
— А как же свобода, госпожа?
— Какая свобода, — фыркнула я. — Их же верзейцы сомнут, Фарлесс из них всю кровь выпьет! Рисовый никогда свободным не был, а мы его, по крайней мере, бережем! — И замолчала, осеклась, передернув поводок.
Сэли, нахмурившись, взглянул на узорный металл.
— Вас следует поздравить, госпожа?
— Это просто браслет, — буркнула я и отвернулась.
Над водой летали черноголовые чайки, их даже скопление кораблей не пугало. Время от времени то одна, то другая падала вниз, а потом изо всех сил улепетывала от товарок, сжимая в когтях мелкую рыбешку.
— Ты участвовал в морских боях, Сэли? — оперлась я о борт, подставив лицо солнечным лучам.
— Участвовал, — кивнул мой варвар.
— Расскажи!
— Зачем вам страшные сказки, госпожа? — покачал головой Сэли. — Кровь, грязь… Хотите, я расскажу вам о Степи?
— В другой раз, — оборвал его неслышно подошедший Йарра. И откуда только взялся! — Леди Рэйлире пора ужинать и спать, завтра у нее трудный день.
Граф стиснул запястье и повел, почти потащил меня к каюте. С каждым шагом бегущие впереди нас тени бледнели, а на корме они и вовсе исчезли — на солнце опустилась туча. Помню, я еще подумала, что очень символично вышло. Когда утром к бегу, плаванию, канатам, набивке и прочим издевательствам добавилась статика, я в этом убедилась.
А еще в том, что переучиваться гораздо труднее, чем начинать с нуля.
Фигуры, в которых требовалось замирать на две-три, а то и пять минут, были похожи на па танцев с лучами и вместе с тем отличались: прогнутостью, балансировкой, упором и разворотом. Память услужливо подсовывала уже знакомые позы, но Йарра пристально следил за движением каждой мышцы и одергивал меня, едва я приближалась к благодарности солнцу или попытке отпустить ветер.
— Не так, Лира! Я же объяснил, показал!
И приходилось начинать заново, и стоять, пытаясь не задохнуться и при этом не сбить равновесие. До немеющих рук, до дрожи в ногах. До острой боли в шее и ползущих по лицу капелек пота, которые невозможно стереть.
…до темнеющего горизонта и притихших песчанников, до потускневшего солнца и крылатой тени, несущейся над пустыней. До багряного ореола вокруг кварцевого столба караванной тропы и посвистывающего среди барханов ветра.
— Теперь правильно. Продолжай.
Раньше точкой преткновения для меня был всадник. Сейчас я мучилась с посохом — еще одной крайне полезной для здоровья и внутренней концентрации фигурой. Его Сиятельство, неторопливо прохаживаясь передо мной, чуть ли не дословно цитировал Роха, пока я материлась в нижней точке упора лежа, и подставлял мысок сапога мне под живот, стоило начать провисать. Самым сложным при этом было не вцепиться зубами в ногу Йарры — чтобы до крови, чтобы стереть с его физиономии кривую усмешку вкупе с едва заметным презрением.
«Гад», — сморгнула я капельку пота, резавшую глаза. Вслед за ней сразу же стекла новая.
«Сволочь», — шипела я, пытаясь отрешиться от острой пульсации в спине и представить линялое небо моей пустыни. Получалось плохо.
«Ско-ти-на», — толчками выталкивала воздух, глядя на тисненую кожу мужских сапог перед носом и маленькую трещину на подошве.
Промежутки между судорогами становились все короче. Боль рождалась между лопатками и простреливала в шею, а оттуда — в грудь. Повлажневшие ладони скользили, собирали занозы на бинты и кончики пальцев.
Вдох — судорога — боль.
Вдох — судорога — алая вспышка перед глазами.
Вдох — судорога…
Плечи подломились, и я, едва не разбив нос, растянулась на палубе.
— Плохо, Лира. Еще раз, — велел граф, зажигая новую мерную палочку.
Да чтоб вам пусто было!
Я с трудом перекатилась на спину, села, беспомощно глядя на Йарру. Ну вы же видите, что я не могу! Я устала! Я пять кругов проплыла вокруг корабля, я по канатам лазила, я не чувствую ни рук, ни спины! Мозоли на ладонях полопались, и пятачок, где я упиралась в доски, испятнан розовым! У меня колено — я упала в прыжке — до сих пор болит! А мышца на бедре, та, что вырастил Ришар, заметно отстает, и нога начинает подрагивать от малейшего напряжения!
Отпустите меня, ну пожалуйста! Вы же вчера меня загнали чуть ли не до обморока, а сейчас только утро, а вечером будет набивка — у меня синяки заживать не успевают!
Йарра резко отвернулся.
— Упор лежа, — велел он, не глядя на меня.
Я выдохнула, пользуясь тем, что граф не видит, а стоящий неподалеку Сэли ничего не скажет, промокнула рукавом выступившие от усталости слезы и выполнила стойку.
Ненавижу. Не-на-ви-жу его.
— Вспомни момент равновесия во всаднике и ощущение комка в ладонях, — присел передо мной Йарра. — Я хочу, чтобы ты чувствовала его всем телом, не только руками. В посохе это быстрее и проще, у тебя не получается лишь потому, что тело недостаточно проработано, а ты злишься, вместо того чтобы следить за дыханием. Сконцентрируйся и продолжай, — приказал граф.
Мерную лучину он держал вертикально, и промасленная щепка едва тлела.
До конца я все-таки не дотянула, свалилась, и Йарра, поджав губы — «Плохо, Лира», ушел. Подбежавший Рени Литами помог мне встать, протянул стакан с какой-то настойкой:
— Выпейте, госпожа. Будет легче.
Прохладная кисло-сладкая жидкость сняла спазмы, избавила от головокружения, и я, отдышавшись, поплелась в каюту. Рени вприпрыжку вбежал за мной. Установил на столе лекарский сундучок, в котором, как мне порой казалось, можно найти все на свете, расстелил на полу плащ:
— Ложитесь, госпожа.
К массажу господин Литами подходил со всей серьезностью и ответственностью. Разогревал ладони, растирал между ними горошину затвердевшей целебной мази, распространяя запах меда и имбиря.
Руки у Рени были волшебными. Они разминали, расправляли забившиеся мышцы, расслабляли, и я засыпала, уткнувшись лицом в мягкий капюшон плаща. Рени что-то недовольно бухтел, подсовывал мне под голову подушку, укрывал и на цыпочках выходил. Смотреть, как он крадется, было смешно, и иногда я нарочно прикидывалась задремавшей, чтобы подглядеть из-под ресниц, как он пробирается к двери и прикладывает к губам крошечный пальчик: «Спит». В обед он будил меня, и мы вместе ели. Потом я снова укладывалась — уже на кровати, а в половине пятого на плечо опускалась маленькая ладошка: «Пора вставать, госпожа».
Если бы не помощь Рени, я бы не выдержала темпа, заданного Йаррой. Целитель пичкал меня отварами и настойками, готовил припарки и мази, добавлял в еду какие-то смеси и порошки — «Поверьте, вам лучше не знать о составе, леди Орейо». Что удивительно, это работало без капли магии — я бы узнала по вкусу, и, хоть мне и было по-прежнему больно и плохо, желания спрятаться под лестницей и умереть я уже не испытывала.
Забавно, но пугливый малыш Литами быстро перестал меня бояться, решив, что я, видите ли, добрая — думаю, мой личный бестиарий, Ришар, Джайр, Дойер и несколько десятков безымянных рау с ним бы поспорили, зато ни разу на моей памяти не повысивший голоса Сэли внушал карлику не меньший трепет, чем граф. «Он такой большой и страшный, госпожа!» Вдвойне забавно, что именно рассказы Сэли о Степи заставили вечно прячущегося в отведенной ему кладовке целителя впервые к нам подойти.
— Вам бы понравилась Степь, госпожа, — наматывая на ладонь кожаный шнурок, тихо говорил Сэли. — Там простор и свобода. Там нет замков и лордов, нет городов и высоких стен, башен, где можно запереть, — только ветер, бисный ковыль, небо и беркуты. Вы вольны отправиться куда захотите! — на восток, к соленой воде, где по утрам умывается солнце, а волны выносят на берег его застывшие лучи. Вот такие, — показал степняк медовую каплю янтаря в булавке плаща.
Камень был теплым, как пальцы Сэли, и прозрачным, а океан сквозь него казался зеленым.
— Оставьте себе, — чуть улыбнулся мой варвар.
— Спасибо… Расскажи еще!
— Если поехать на запад, упретесь в Срединный Хребет. Он огромный, старый, его видно даже у океана. Но горы Хребта не такие хищные, как у вас в княжестве. Они не заманивают и не таят опасности, не скармливают Лесу. Наоборот, они обнимут вас, как руки друга, и, лаская слух журчанием рек, пологими перевалами приведут к равнинам Тэха-Эн.
А к югу пустыня. Ехать к ней долго, и за сотни лиг вы не встретите ни одного человека, только табуны диких лошадей и стада сайгаков. Постепенно воздух станет суше, а реки мельче, а острые травы запоют на ветру, как струны дотара. Вы спрячете лицо под косынку, чтобы не ожечь кожу, укроете глаза вуалью или чадрой, чтоб не поранить их песком. А однажды увидите корабль — прямо посреди пустыни. Такой же галеас, как этот. Или замок, в котором вы выросли, а может быть, горы…
— Фата-моргана… Я видела, — вспомнила я сияющие крыши города-призрака в окружении финиковых рощ. — Только не по-настоящему.
— Как так, госпожа? Иллюзию? — поднял голову Сэли, заглянул мне в лицо.
— В трансе. В медитации. — Степняк не понял меня, а я не знала, как объяснить. — Не важно.
— А что будет, если повернуть к северу? — послышался шепот, и мы с Сэли одновременно повернулись к пирамиде из ящиков — тех, по которым я прыгала под команды графа.
— Господин Литами? Идите к нам, — позвала я, разглядев темные глаза, блестящие в щели между досками.
Сэли недовольно тряхнул косами, но посторонился. Рени Литами боком вышел из-за баррикады, приблизился, смущенно пряча за спиной ладошки. Кисточка фески свесилась вперед, и в золотых бусинках отразилась моя расплывшаяся, как в кривом зеркале, физиономия.
— Если повернуть к северу, вы выедете к берегам Нэи, — сухо сказал варвар, а я удивленно подняла брови — что это с ним?
— Прошу прощения, что побеспокоил, господин… Госпожа… — Глаза Рени налились слезами, и карлик попятился, готовый сбежать.
— Нет-нет, Рени, останьтесь! — удержала я его. — Расскажите нам о Фарлессе! Я ведь нигде не была, мне все интересно…
Так нас стало трое, а я, неожиданно, получила Светлого Хранителя, помогающего прийти в себя после живодерских сеансов растяжки и статики.
По вечерам мы сидели у входа в каюту — я не желала оставаться наедине с проверяющим документы графом, в редкие перепадавшие мне выходные бродили по кораблю, издали смотрели на сражения и говорили-говорили-говорили… Точнее, говорили мужчины. А я слушала: о Фарлесской Школе Целителей и управляющем ею колдуне Джэхэре, о джиннах и куздакарах, песчанниках и дэвах, о летающих коврах:
— Вы меня разыгрываете?
— Нет, госпожа! Духами клянусь!
— Может, у вас и в корытах летают?..
…о превращенном в аиста Наместнике:
— Он просто слово «мутабор» забыл.
— Как он вообще его выговорил?
…о знающей тысячу сказок жене Визиря:
— Сколько Визирю лет?
— Девяносто восемь, а что?
— Ничего, — ухмыльнулся Сэли, а я, не сдержавшись, захихикала.
…о пациентах Фарлесской Лечебницы и шуточках — мне бы за подобные выходки уши оторвали и сказали, что я такой родилась — некой Фьоли Калло. Когда Рени рассказывал об этой невоспитанной особе без князя в голове, у него подозрительно краснели щеки и кончик носа.
Истории малыша Литами были легкими, смешными, звенящими. Слушая его голосок, я забывала об усталости, обидах — даже о поводке! — и возвращалась в детство с «Легендами Льетта» и мечтой о драконах.
Слова Сэли разъедали, как бурая ржа. Бескрайние равнины Тэха-Эн и затерянные в них Вольные города, где нет ни слуг, ни господ. Степь, укрытая одеялом из звезд, и Джун-Джун, чьи саванны сменяются джунглями. Север — не тот, не наш, настоящий, где снег не тает десять месяцев в году, а люди живут в домах изо льда. Юг, с его караванными тропами и оазисами, Фарлесс, Мабуту, Араас, Линнея — там люди с песьими головами и перьями в волосах, мустанги и прерии, а посягательство на свободу карается смертью.
Свобода…
Что такое свобода?
Раньше я была уверена, что свободна — я же райана! Не рабыня, не служанка — райана древней фамилии. За мной стоят род Орейо и имя Йарры, за меня вступятся, меня укроют и спрячут, за меня отомстят. Условности и правила я принимала как данность — до поводка, наглядно показавшего, сколько стоит свобода признанного бастарда. Медный грош.
«Ты будешь делать то, что я велел».
«Потому что я так сказал».
«Думать за тебя буду я».
Свобода, о которой тихо, будто для себя, говорил Сэли, представлялась мне орлом, купающимся в восходящих потоках. Расправленные крылья ловят ветер — он может оседлать его, но может повернуть против! Зоркие глаза высматривают добычу — он сам выбирает ее, а не охотится по указке. Он может свить гнездо на неприступной скале, на гранитном уступе или в развилке ветвей, и горе тому, кто попытается его разорить!..
— …Рэйлира Орейо, я с тобой разговариваю!
— Да, гос-сподин, — подняла я взгляд на Сиятельную плесень.
— Не отлынивай, шпагат должен быть минусовым, а не его слабым подобием!
— Да, Наставник.
…вот только с поводком я чувствовала себя не орлицей, а курицей.
— Госпожа?
— Да, Сэли?
— Если однажды… вы захотите уйти, если вам потребуется помощь — просто скажите. Я сделаю все, что будет в моих силах.
Семнадцать лет назад,
Предгорья Хребта.
Зубр был молод и глуп.
Спустившийся с гор трехлетка стоял посреди солончака, попеременно щипля жесткую траву и собирая языком на выжженной солнцем земле горькие грязно-белые кристаллы. Вот он поднял лобастую голову, шумно вдохнул, и ползущий в зарослях хо-гема Сэли замер. Древко копья скользило во влажной ладони.
Ветер с гор нес крепкий запах полыни и горячего камня, украшал густую гриву зверя пушинками репейника. Одна из семянок опустилась на нос быка, и зубр чихнул, фыркнул. Затряс бородой, хлестнул себя хвостом, прогоняя кружащихся над горбом кровососов.
Сэли медленно выдохнул — помогите, Предки! — приподнялся и метнул копье в зверя. Закаленное жало глубоко вошло под лопатку зубра, прочно засело в ней, пугая и одновременно, яря. Наливающиеся кровью глаза быка остановились на юноше — один. Не опасен. Больно. Убить! — зубр заревел и, наклонив широкие у основания аспидно-черные рога, понесся на охотника.
Двадцать шагов. Из-под острых копыт зверя разлетаются соль и комья земли.
Пятнадцать. Рука Сэли легла на рукоять ножа.
Десять. В ноздри бьет крепкий мускусный дух зубра, а сквозь него — тонкий металлический — крови.
Пять. Отпрыгнув в сторону, Сэли полоснул быка по шее, вскрывая яремную вену.
Зубр сделал еще несколько шагов и, кувыркнувшись через голову, поехал по траве. Сэли добил его, перерезав горло.
Сердце юноша съел сразу, еще горячим. Слизнул кровь с ладоней, вытер губы и торопливо направился к лагерю. Зверь был огромен, не меньше семидесяти стоунов, и Сэли предстояла большая работа.
К добыче он вернулся вечером, с конем и волокушей. Разрубил тушу на части, уложил ее на носилки и, понукая жемчужного Ас-Шора, Дитя Тумана, повез к мелкой речушке, на берегу которой жил последние две недели. От Кэи он ушел, отговорившись охотой.
— Я мужчина, — сказал тогда Сэли. — Я должен кормить тебя, а не объедать.
Тетка укоризненно покачала головой, погладила его по плечу. Темные нити благословения Предков соскользнули вниз по ее руке, и маленькая пустельга задрожала на женской ладони:
— Раньше ты мне не лгал.
— Я не лгу, — отвернулся Сэли. — Я не могу целыми днями лежать в юрте или выкапывать корни. Я мужчина.
— Иди, — отступила Кэи. Перестук копыт Ас-Шора быстро стих за холмом.
Он уехал к самым горам — древним, пологим, поросшим тенистым лесом и умытым ручьями с вершин, — туда, где его никто не найдет. Где никто не спросит, почему сын Тэра и племянник Хана похож на недавно получившего свободу раба.
Он охотился на сайгаков и коз, вялил мясо и рыбу, развешивая их на тонких бечевах между стволами осокоря. Купался в реке и подставлял голову под тугие струи ледяных водопадов, обнаженный, грелся на валунах, резал фигурки для волос — тетка заклянет их, и они станут новыми амулетами, — пересчитывал звезды Конской Гривы и отчаянно тосковал по ней.
Кто она, Сэли не знал. И даже не был уверен, что она существует. Разве бывает такое — чтобы кожа кобыльим молоком в фарфоровой чаше, а глаза — как бессмертники, растущие на курганах вождей? Волосы — шелковые нити закатного солнца, а губы горькие, как акациевый мед? Розовые и нежные, как лепестки тюльпанов, расцветающих по весне?..
Он закрывал глаза и видел ее, чувствовал, обонял, слышал смех — и машинально наматывал на кулак мягкие травы. Потом стряхивал и брезгливо смывал едкий запах. Не то.
И все чаще смотрел на север.
— Расскажи мне о будущем, тетя, — попросил он, вернувшись.
Ахающая Кэи только-только закончила раскладывать припасы по ларям — теперь ей хватит не только до следующей весны, но даже и через год будет что бросить в котел! — Кэи улыбнулась и омыла ладони.
— Что именно ты хочешь знать?
Сэли смутился. Покраснел. Заправил за уши выбившиеся пряди, отросшие чуть ниже плеч — все еще раб, все еще не свободен! Будь ты проклят, Хан!
— О женщине, — выдавил юноша, глядя на расшитую кошму.
— О Джианне? — улыбнулась ведьма. — Она приходила.
— Зачем? — Бывшая сестра, бывшая невеста, младшая дочь Хана. Не так давно он думал, что любит ее. — Что ей нужно?
— Хочет помирить тебя с отцом.
— Этого не будет, — отрезал Сэли.
За войлочной стеной юрты заржал Ас-Шор.
— Ну хорошо, — помолчав, сказала ведьма. — Значит, о другой женщине? — достала она мешочек с рунами. Закрыла глаза, неторопливо перемешивая выбеленные временем кости черного жеребца. — Рассказать тебе о любви? О счастье? — спрашивала Кэи, и заговоренные знаки под ее рукой разгорались алым, просвечивая сквозь замшу мешочка.
— Да… Да!
— О верности? Дружбе? — Голос тетки нарастал, гремел, как ползущие с гор тучи, и в глазах ее царила ночь. — О боли и радости? О чести и женщине? Ты уверен, что хочешь знать?
— Да!
Костяные кружки покатились по расстеленному платку, по кошме, застучали, столкнувшись с камнями очага.
— Ты встретишь ту, о ком грезишь, но получишь только ее отражение. Ты полюбишь, но она будет принадлежать другому. И однажды тебе придется выбирать — между честью и женщиной, между любовью и властью. Но чтобы ты ни выбрал, ты ошибешься.
Руны вспыхнули и погасли, и вместе с ними погас огонь очага.
— Прости, Сэли, — тихо сказала ведьма, нащупывая кресало. Трут отсырел, пламя долго не занималось, и женщина не видела, что племянник смеется.
«Ты встретишь ее, но она будет принадлежать другому».
Он просто убьет этого другого и получит женщину, а потом, с помощью Волка, Плеть. И над Степью снова взойдет луна ас-Вэй-Тэра.
