Глава седьмая

– Вы вот этого человека не знаете, товарищ полковник?

Сейчас у меня не было ни желания, ни необходимости разыгрывать полностью гражданского человека. Тем более мне самому порой было сложно не произносить уставное обращение «товарищ полковник».

Командир улыбнулся и, не снимая берета, почесал затылок.

– Как не знать! Это мой начальник штаба подполковник Лыков Виктор Николаевич. А по какой причине он вас интересует? Я думал, вы будете спрашивать о Равиле Эмильевиче Сарафутдинове. Так мне, по крайней мере, капитан из уголовного розыска объяснила. Вы что, подозреваете Лыкова? Фоторобот его сделали…

Мне показалось, что полковник Калугин даже обрадовался такому предположению. Из чего я сделал вывод, что у командира отряда и начальника штаба не ладятся отношения. Это порой случается и не только во внутренних войсках. Хотя то, что происходит в отряде спецназа внутренних войск, меня по большому счету касаться не должно.

– Дело в том, что этот человек был среди тех, кто навещал Сарафутдинова вечером в канун убийства. Убили его, скорее всего, уже ближе к утру. Согласно данным экспертизы, смерть наступила утром примерно в половине седьмого. В результате большой потери крови и сильного внутреннего кровоизлияния. Очевидно, Равиль Эмильевич несколько часов пролежал на полу. Сначала в бессознательном состоянии в результате болевого шока, потом, когда в сознание пришел, пытался выползти на лестничную площадку. У него хватило сил, чтобы приоткрыть дверь и умереть у порога. И я хотел бы поговорить с офицерами, которые навещали майора Сарафутдинова в тот вечер. Они были последними, кто видел его живым. Естественно, кроме убийцы или убийц, если их было несколько.

– Странно… – пожал плечами полковник. – Подполковник Лыков никогда не был в дружеских отношениях с Сарафутдиновым. Более того, мне кажется, что Лыков приложил определенные старания, чтобы отправить Равиля Эмильевича в отставку. У них, помнится, были даже словесные конфликты. Я не думаю, что Виктор Николаевич имел причины навещать Сарафутдинова дома. У нашего начальника штаба вообще, мягко говоря, тяжелый характер.

– Может быть, на фотороботе какой-то другой ваш офицер? Есть у вас кто-то похожий?

– Нет. Это – определенно! – ответил Виктор Николаевич. – Похожих у нас нет.

– Дело в том, что фоторобот делался с помощью женщины, которая еще раньше видела этого человека вместе с Сарафутдиновым. Еще до того, как тот уезжал в командировку. Ее муж поддерживал с Равилем Эмильевичем приятельские отношения. Однажды эта женщина угощала Сарафутдинова печеньем собственной выпечки и с собой ему пакетик насыпала. В тот же вечер к Равилю Эмильевичу приходил этот человек. Ему тоже печенье досталось. А потом, когда женщина встретила на улице Сарафутдинова с этим человеком, тот очень нахваливал ее печенье.

– Ну, это наверняка не Лыков. От Лыкова доброго слова в зарплату не дождешься. Он только отчитывать умеет. Младших по званию – тех обязательно матом.

Я вспомнил и еще одну характерную примету.

– Подполковник Лыков какого роста?

– Слегка повыше вас. Физически очень крепок. Мощный такой человек.

– Значит, это не он. Человек с фоторобота, по словам женщины, ростом «метр с кепкой», узкоплечий и худенький. И имеет очень большую голову – чуть ли не шире плеч.

– Нет, у нас здесь таких не водится, – категорично заявил Калугин.

– В таком случае, товарищ полковник, у меня будет к вам громадная просьба.

– Слушаю.

– Не могли бы вы опросить офицеров своего отряда, узнать, не навещал ли кто из них Сарафутдинова после его возвращения. Я допускаю такой вариант, что этот человек, – я кивнул на лист с фотороботом, – приходил с кем-то из офицеров-сослуживцев, а свидетель, который видел пришедших из окна своей квартиры, по невнимательности принял за военных всех. В темноте легко ошибиться. Тем более человеку гражданскому.

– Никаких проблем. Сегодня же вечером опрошу и вам сообщу. Оставьте свои координаты.

Я с каким-то даже удовольствием положил на стол перед полковником только сегодня полученную у секретарши генерального директора визитную карточку. Визитные карточки заказывались, естественно, за счет предприятия и считались неофициальной и не облагаемой налогом рекламой, и потому старательное их разбазаривание в агентстве даже приветствовалось.

– А сейчас я, с вашего разрешения, навещу подполковника Лыкова.

– Я не возражаю, – сказал полковник. – Возражает только сам Лыков.

– По поводу чего он возражает? Мы с ним еще не встречались. Он ничего не знает о моем интересе.

– Тогда почему он уехал? – спросил меня полковник, показывая в окно, находящееся от него слева. Мне пришлось привстать, чтобы увидеть, как осторожно проезжает по разбитой дороге «Фольксваген Туарег». – И мне ни слова не сказал. Словно сбежал…

– А позвонить ему можно? – попытался я предупредить необходимость повторного приезда на базу отряда «Росомаха».

– Сложно. Виктор Николаевич вообще человек сложный. Принципиально не пользуется сотовым телефоном. Считает, что это вредно для его головы. Облучение электромагнитными волнами. Дома не держит никакой электроники, даже телевизора – тоже вредно. Запах сигарет убивает его, как он сам говорит, с десяти метров. Если увидит курящего солдата, просто из себя выходит. Заставляет того бегать кросс вместе с собой. А его у нас никто перебегать не в состоянии. И еще не факт, что разговор у вас с ним получится.

– Почему? Я не курю и сотовым телефоном его пользоваться не заставлю.

– Я же говорю, сложный он человек. Никогда не знаешь, что от него ожидать. Я дам вам его служебный номер. Позванивайте. Когда-то он в кабинет все равно вернется.

Полковник продиктовал. Я повторил и запомнил.

– Записывать не будете?

– Я никогда не записываю. Так помню. А вы ему мой номер передайте.

Мой номер записывать необходимости не было. Он значился на визитной карточке.

– Обязательно…

Я покинул отдельный отряд спецназа внутренних войск «Росомаха» без видимого результата, хотя всегда понимал, что отсутствие результата в поиске – это тоже результат, который дальнейший поиск естественным образом сужает. А еще оставалась немалая надежда, что полковник Калугин опросит своих подчиненных офицеров и выяснит, кто приходил к Сарафутдинову вечером накануне убийства. И это даст какой-то толчок к дальнейшему поиску.

Выехав с разбитой дороги на нормальную городскую улицу, где еще оставалась надежда не растерять колеса, я остановился, вытащил трубку и позвонил капитану Сане. Сообщил, что еду к ней и чтобы она заказала пропуск на мое имя. Вообще, меня должны были уже знать все дежурные по управлению и пропускать без пропуска. Я надеялся, что скоро так и будет. Тем не менее пока приходилось мириться с обязательной бюрократической процедурой. Капитан Саня успела сообщить мне, что подготовила данные на имама салафитской мечети и даже распечатала их.

Ехал я быстро, но аккуратно, стараясь не нарушать правила. Но в центре города меня «подрезал» «Фольксваген Туарег», точно такого же коричневого цвета, как у подполковника Лыкова, только с другим номером. Номера машин мне даже запоминать не требуется, они автоматически фиксируются в моей памяти.

Вообще это привычная для наших улиц ситуация, и в другое время я не обратил бы на нее внимания, но сейчас я был настороже. Кроме того, я не видел за тонированными стеклами, кто сидел на заднем сиденье «Туарега». На переднем же пассажирском восседал знойный парень – выходец с Кавказа. На меня и на мой скромный «Джимни» он даже не посмотрел, «Туарег» спокойно помчался дальше.

Во избежание столкновения мне пришлось притормозить и резко вильнуть в левый ряд. И это тоже чуть не стало причиной аварии, потому что другая машина – мощная и быстрая, страшно дорогая «Порше Панамера» – очень быстро мчалась как раз в левом ряду. Я чудом сумел вернуться на свою полосу. Человек в «Панамере», когда шикарная машина обгоняла мой «Джимни», повертел пальцем у виска, изображая, какой я идиот. Я сделал вид, что не понял. Возможно, это движение относилось и не ко мне, а к тем, кто ехал в «Туареге», потому что водитель «Панамеры» должен был видеть, что меня «подрезали».

Этот водитель при беглом взгляде тоже, хотя не так откровенно, как пассажир «Туарега», походил на южного человека. И я вполне допускал, что все они из одной компании и действуют совместно. А сорвала их намерение юркость моего «Джимни», который успел увернуться от столкновения сразу с двумя машинами. Моя реакция сыграла здесь решающую роль. Обычно я реагирую и действую быстрее, чем большинство других людей. Сказывается многолетняя тренированность.

В принципе, возможность «подставы» я в этой ситуации просчитывал легко. У меня на стекле не было видеорегистратора, а хулиганы, которые организуют «подставы», в первую очередь обращают внимание на наличие у потенциальной жертвы видеорегистратора. Так, случись что, меня вполне могли бы обвинить в опасных маневрах, неадекватном поведении на дороге и создании аварийной ситуации. А случиться могло то, что «Панамера» не успела бы затормозить и ударилась бы в мою машину.

Повреждения «Джимни» никто бы из участников аварии в этом случае брать в расчет не стал. Имели бы значение только «травмы» дорогущего «Порше». Тогда бы наверняка и кавказцы, уехавшие вперед на «Туареге», вернулись разбираться. Возможно, и в «Панамере» за тонированными стеклами задних дверей сидели крепкие бойцы. Разборка ситуации могла бы вылиться в драку с применением орудий, способных изуродовать или даже убить человека. Это с их стороны. Мне, возможно, пришлось бы применить пистолет. Но это меня не сильно вдохновляло. И потому я, во избежание повторения, резко сбросил скорость и перестроился в крайний правый ряд, где движение всегда спокойнее.

По дороге мне попался на глаза магазин электроники. Я остановился и приобрел видеорегистратор. И сразу же установил его на лобовое стекло. Так и доехал до городского управления. Пропуск у дежурного за стойкой меня уже ждал. Дежурный был знакомый, он видел меня и до этого, и сегодня, когда я привозил Аглаю Николаевну составлять фоторобот.

– Это ради тебя капитан так расфуфырилась? – дежурный имел в виду то, что капитан Саня пришла сегодня на службу в нормальном, соответствующем ее полу летнем платье.

– Надеюсь, что не ради тебя, – ответил я просто и двинулся в сторону лестницы.

– Ты бы лучше посоветовал ей мундир почаще надевать. И чтобы кобуру с пистолетом не забывала, – сказал мне вслед дежурный. Скорее даже не мне, а моему тщеславию. А оно зашевелилось сразу же после «расфуфырилась». Я никогда не чувствовал себя покорителем женских сердец, но к капитану Сане испытывал необычайно теплые чувства. Более того, я отчетливо осознавал, что мы с ней живем, как говорится, на одной волне и друг к другу относимся одинаково. Мне было легко общаться с капитаном Саней, а ей было легко общаться со мной.

Но я вовсе не тот заяц, который никак не мог найти в лесу зайчиху и дошел до состояния, при котором от него в лесу прятались и лисицы, и волчицы. Я спокойный и самоуправляемый человек. И совсем не чуждый общению с противоположным полом. Меня воспитывал отец, и в детстве я играл в войну, а не пялился на голых баб в Интернете. И потому вырос не клерком, живущим исключительно с компьютером, а нормальным мужчиной.

Слегка окрыленный липкими мыслями дежурного майора, я тем не менее не показал своего состояния, входя в кабинет к Радимовой. Маскировать свои чувства я умею не хуже, чем скрывать свое местонахождение.

– Значит, товарищ капитан, вы мне предлагаете познакомиться с имамом поближе? – начал я с порога деловой разговор.

– Только до этого я хотела бы узнать, что вы привезли из отряда спецназа внутренних войск, – так же по-деловому ответила она.

Пришлось признаться в неудаче своей миссии. Но не я один считал, как оказалось, что отрицательный результат – это тоже результат. Радимова прямо так мне об этом и сообщила. И не утешая, а с деловой оценочной точки зрения. Дескать, следует искать другие варианты. Имам был одним из таких вариантов. Но до того, как познакомиться с данными на имама салафитской мечети, я попросил капитана, поскольку она уже сидела за компьютером, найти мне данные на владельцев двух машин, с которыми я встретился сегодня на дороге – «Панамеры» и «Туарега». Их номера я тут же продиктовал капитану.

Ответ из ГИБДД пришел очень быстро. Владелец «Туарега», судя по имени и фамилии, был выходцем с Кавказа. Более точных данных в картотеке ГИБДД не было. Владелец «Панамеры» был местным жителем. На нем «висели» шесть неоплаченных штрафов за превышение скорости. Но это нисколько не интересовало ни меня, ни капитана Саню.

– Что-то об этих людях подробнее узнать можно? – поинтересовался я.

– Только если имели неприятности с полицией. Я посмотрю.

Она вошла в картотеку МВД, «загнала» данные в поиск. Ответ пришел только на владельца «Туарега», который был участником какой-то массовой драки в кафе. Но тогда уголовного дела возбуждено не было. Тем не менее в картотеку человек попал, и, думается, навсегда, хотя сам он об этом, скорее всего, и не догадывался.

К сожалению, в картотеке данные совмещались с фотографиями только в тех случаях, когда человек был осужден судом или дело на него было передано в следственный комитет для оформления производства. В моем случае нужной фотографии в картотеке МВД, естественно, не было.

Радимова встала из-за компьютера, вынула из ящика стола лист принтерной распечатки, положила передо мной. Я догадался, что это информация по имаму салафитской мечети. Данных было не много, меньше половины страницы. Но я тут же вспомнил интерфейс сайта ФСБ России, раздел, где предлагалось выбрать субъект федерации для просмотра, и подумал, что в ФСБ данных может быть значительно больше.

Я перебрался за компьютер, так и не посмотрев толком, что предложила мне капитан Саня. Личный пароль полковника Свекольникова я помнил хорошо. Адрес сайта тоже. Спокойно вошел в систему, в нужный мне раздел.

Чтобы не путаться, я взял со стола данные МВД, открыл раздел «Картотека» и ввел в строку поиска фамилию, имя и отчество имама: Гаджиев Абди Акберович. Тот факт, что фамилия имама совпадала с фамилией одного из напавших на меня бандитов, меня не смутил. Во-первых, уже прозвучало, что Ильдар Мухамедович Гаджиев, возможно, родственник имама, во-вторых, фамилия Гаджиев очень распространена в Дагестане. Даже я, не имеющий в горной республике прочных связей, лично знал двоих Гаджиевых – офицера республиканского ФСБ и заместителя главы района, на которого было совершено покушение. Тогда я возглавлял погоню за бандитами, убегающими в горы. Причем эти два Гаджиева не были даже родственниками.

Данные ФСБ были если не более полными, то, во всяком случае, более объемными, чем данные МВД, хотя многое из того, что я читал, меня просто не касалось. Там, в частности, говорилось, что раньше Абди Акберович служил в сельской мечети в Чечне, на самой границе с Дагестаном. Но в Чечне, усилиями республиканской власти и при помощи официального ислама, салафитов старательно выживали. В результате имам Гаджиев вынужденно уехал сначала в Нижневартовск, где подходящего места ему тоже не нашлось, а потом и в наш город, где под салафитскую мечеть выделили здание, которое быстро отремонтировали и достроили.

Кто выделял средства на ремонт и строительство, в досье сказано не было, но я подозревал, что ремонт и строительство велись не на средства верующих салафитов города. Наша власть порой ведет себя очень странно, усердно выкапывая себе яму. Я с подобными явлениями встречался уже неоднократно. Но здесь дело, судя по всему, обстояло иначе.

В строительные бригады областное управление ФСБ сумело внедрить своих людей, и в каменную кладку некоторых важных помещений было «вживлено» электронное контролирующее оборудование. Что это было за оборудование, не уточнялось, но я догадывался, что деятельность имама в мечети была под постоянным контролем. В принципе, можно было догадаться, что финансирование ремонта и строительства властью велось не просто так. Если салафиты в стране не запрещены, то лучше держать их под присмотром, чем бездумно изгонять. За подпольем уследить куда сложнее, а тут – постоянный контроль видеокамер и подслушивающей аппаратуры.

Уровень современной техники позволяет использовать высококлассную аппаратуру, которая не выдаст себя ни проводами, ни звуками. Я не имел отношения к техническим специалистам ГРУ, но хорошо знал, что наши ведомственные технические службы были способны на многое. И не сомневался, что технические службы ФСБ тоже способны контролировать каждый шаг любого человека в городе. И контролируют, если человек их интересует. Наверное, эти самые технические средства контроля и позволили областному управлению ФСБ дважды в течение двух лет проводить в мечети обыск и изымать для экспертизы салафитскую литературу, которую имам раздавал верующим, посещающим его мечеть. Но оба раза эксперты не смогли признать эту литературу экстремистской, чем, наверное, сильно расстроили подполковника Лихачева, поскольку все данные по мечети в досье были выведены за его подписью. Это был сектор его деятельности. Изъятую литературу приходилось возвращать в мечеть.

За подписью того же подполковника Лихачева были выставлены и обзоры донесений осведомителей, которых было невозможно опознать по псевдонимам – сами по себе они ничего мне не говорили. Эту систему я знал хорошо: псевдоним никоим образом не должен намекать на конкретного человека.

В нескольких последних обзорах по работе осведомителей упоминалось о присутствии на службах в мечети новых людей, по виду и по речи приезжих, которые вели долгие беседы с самим имамом и с отдельными прихожанами. Перечислялись данные на этих людей – имена-отчества, фамилии. Несколько раз в донесениях упоминался некий «известный майор». Я без труда догадался, что речь идет о майоре Сарафутдинове. Но ничего плохого о нем сказано не было, кроме того, что подозрительные лица из прихожан мечети неоднократно беседовали с ним, но результаты бесед и само их содержание неизвестны, поскольку все разговоры велись на улице во время пеших прогулок.

И только одно донесение было конкретным. Запись разговора, состоявшегося в машине Сарафутдинова, где некто Бейбарс Билалович Голоханов пообещал познакомить майора с отставным капитаном ОМОНа Александром Рахимовичем Киреевым. Причем в разговоре дважды прозвучала фраза «ваш компаньон». То есть это были прямые ссылки на то, что именно Голоханов отправлял Сарафутдинова и Киреева в ИГИЛ.

Вообще, все эти данные имели к имаму Гаджиеву весьма косвенное отношение. Они больше говорили о деятельности других прихожан мечети. К тому же эти данные не носили полный характер, а были только фоновым материалом, доказывающим, что подполковник Лихачев не зря получает жалованье. Я предположил, что на сайте областного управления есть и личные страницы сотрудников, где они выкладывают свои рабочие материалы. Но я не имел доступа к этим материалам, поскольку при мне Лихачев не выходил в Интернет и не вводил свой пароль в компьютер.

А там, судя по всему, должны быть интересующие меня данные, и даже полный текст беседы Сарафутдинова с Голохановым. И тут я вдруг сообразил, что в картотеке ФСБ вербовщики ИГИЛ названы поименно. То есть они известны следователям, которые должны знать, наверное, кто из этих людей мог убить Сарафутдинова, а кто может покушаться на меня. То есть и Свекольников, и Лихачев должны были, в моем понимании, предупредить меня о конкретных людях, а они этого не сделали. Никто из троих задержанных не числился в картотеке ФСБ как связанный с ИГИЛ. А это значит, что меня умышленно подставляют.

– Прочитайте это, товарищ капитан, – попросил я Радимову. – Может, наведет на какие-то приятные мысли…

Я уступил место за компьютером капитану Сане. Она принялась читать, а я знакомиться с данными на имама из картотеки МВД. А там прямо в «шапке» говорилось, что данные собираются по заказу областного управления ФСБ. Так что ничего нового узнать я не надеялся. Так и вышло. Во-первых, текст был достаточно скупым и коротким. Во-вторых, даже в фактологической базе повторялось то, что было сказано об имаме Гаджиеве в картотеке ФСБ.

Капитан Саня читала быстрее меня, но после прочтения задумалась и из-за компьютера не вышла. Легко было предположить, что она обратила внимание на то же самое, на что обратил внимание и я.

– Что вы на это скажете? – задал я естественный вопрос.

– Скажу, что не могу понять игру ФСБ.

С ней можно было согласиться. Я сам, будучи человеком достаточно проницательным и умеющим ориентироваться в сложных обстоятельствах, не мог понять эту игру. Правда, я больше привык ориентироваться в сложном бою, когда каждое действие приходилось просчитывать, как в шахматах, на несколько ходов вперед. А здесь были не боевые обстоятельства, а интриги, с которыми я в армейской своей действительности, конечно, тоже встречался, но считал их чем-то из ряда вон выходящим.

Возможно, здесь выяснялись межведомственные или личные отношения. Больше походило на второе, поскольку полковник Свекольников, как мне казалось, не мог и не желал простить мне свое поражение в предыдущем расследовании. И не хотел прощать моего неуважения к себе в настоящем. И намеревался отомстить.

Что касается подполковника Лихачева, то здесь мне вообще ничего было не ясно. Как я видел ситуацию, Лихачев вынужденно помогал Свекольникову, который не посвящал его в свои планы. Возможно, именно поэтому Свекольников не только нас, но и самого Лихачева старался уверить, что обещанное покушение на меня, о котором знали оба, уже состоялось, хотя сам понимал, что речь идет совсем о другом покушении.

Возможно, и сам Лихачев, имея определенную информацию и постоянно анализируя ее, знал правду, но возражать полковнику Свекольникову не решался. Тот все же представлял вышестоящий орган, хотя и не являлся прямым начальником Лихачева. Поэтому однозначно считать Лихачева противником тоже было нельзя.

Добытые на сайте ФСБ данные заставляли задуматься и сделать определенные выводы. Причем выводы, без сомнения, категоричные. Однозначно нельзя было рассматривать полковника Свекольникова и подполковника Лихачева как партнеров в расследовании. Не позволяли обстоятельства видеть в них и откровенных противников. К этим людям можно было относиться исключительно как к предателям, преследующим свои корыстные интересы.

– Задача, где «иксов» больше, чем других членов уравнения, – сделала правильный вывод капитан Саня…