Тоня даже палку не взяла. В комнату дочери она вошла, не чувствуя боли в ноге. Сердце рвалось. Катя – не очень веселая девочка, но плакала она редко. Тоня не помнит, чтобы она вообще плакала. Даже совсем маленькой почти никогда. Тоня включила настольную лампу на тумбочке у кровати, села на край. Катя накрылась с головой. Одеяло дрожало на ней.

– Девочка моя, – тихо сказала Тоня, мягко сдвигая одеяло вниз. – Повернись, пожалуйста. Нужно поговорить. Я понимаю, что-то случилось. Тебе одной не справиться. Расскажи. А когда поделим на двоих, может, окажется, что все не так плохо. В любом случае справимся.

Катя не повернулась. Осталась лежать лицом в мокрую подушку.

– Нет, – хрипло ответила она. – Не окажется. И мы не справимся.

Сердце Тони просто оборвалось. Но произнесла она спокойно:

– Может, и так. Но мы будем вместе. Понимаешь? Нет ничего, что могло бы нас разделить.

Катя повернулась и посмотрела на мать. Боже, это не глаза, это две раны.

– Мама, мне страшно это тебе сказать, но я думаю, что лучше бы я умерла.

– Расскажи. Я уже догадываюсь. Ты уходила с Дашей. Вы с кем-то встречались после студии?

– Я не была в студии. Даша сказала, что нас пригласили в гости. Что там будут ребята и другие девочки из нашего класса. Я пошла… Сейчас даже не вспомню, на какую улицу, в какой дом. Нас ждали. Только там не было знакомых мальчиков. Какие-то взрослые парни. Четыре или пять. И ни одной нашей девочки. Только мы с Дашей. Они включили музыку, позвали к столу. Там были гамбургеры и коктейли такие фруктовые с молоком, из магазина, в бумажных пакетах. Меня спросили, какой я люблю. Я выбрала клубничный…

Катя вдруг вскочила, и ее вырвало прямо у кровати. Тоня взяла дочку за руку, отвела в ванную, она умылась, почистила зубы, сняла пижаму, Тоня достала теплую ночную рубашку.

– Давай наполним ванну, полежи немного, погрейся. Я пока уберу у тебя. Все хорошо. Ты что-то плохое съела или выпила. Сейчас избавилась.

Когда Катя легла, Тоня с губкой вошла в ее комнату, трясущимися руками стала мыть ковер. Да, девочка права. Произошло почти самое страшное. По внутренней стороне ее бедер от движения потекли струйки крови…

Катя вернулась в свою комнату чуть порозовевшей. Забралась под одеяло, прикрыла глаза.

– Доченька, что было дальше?

– Я там быстро почему-то уснула.

– Но там же не было вина? Когда ты пришла, я не чувствовала запаха.

– Только этот коктейль.

– Тебе наливали его в чашку?

– В стакан.

– Что было, когда ты проснулась?

– Я была совсем голой. Лежала на чьих-то коленях. Эти парни сидели на диване. И Даша была рядом. Она смеялась. Кто-то нас фотографировал. Потом я не могла шевельнуть ни ногой, ни рукой. А они надо мной издевались. Я не могу это рассказывать. Потом вливали мне в рот что-то, вроде черный кофе. Бросили одежду. Когда я оделась, просто за шиворот вытащили на улицу. Даже не знаю, кто. Дашу не видела. Меня протащили по каким-то дворам… Я осталась одна. Поняла, что это уже наша улица. Тут ты и позвонила.

– Мы должны позвонить в полицию.

– Мама, если ты это сделаешь, я убью себя! Ты же понимаешь, что мне это всем придется рассказывать, что будут осмотры…

– Но это необходимо, доченька. Подожди, успокойся, ты так дрожишь, это просто судороги. Нам нужен врач, ты же понимаешь… Но и я понимаю… Нужно найти и хорошего врача, и какого-то особенного следователя, лучше всего женщину. Сейчас я накапаю тебе валерьянку, выпей, а я позвоню Вере, можно?

– Зачем?

– Затем, что она сейчас нам единственный не чужой человек. Ты знаешь ее с рождения. И она не откажется помочь. Кого-то найдет.

– Сейчас ночь.

– Сейчас хотя бы по интернету. Утром куда-то съездит. Мы с тобой просто калеки. Не только из-за моей ноги. Нас придавило. И теперь я думаю, что самое главное, чтобы ты поспала. Успокойся. Мы что-то придумаем.

Тоня дала Кате рюмочку с сердечными каплями. Набрала номер Веры. Та сразу ответила, но фон был какой-то странный. Музыка, голоса. Наверное, смотрит кино по телевизору.

– Верочка, извини, это Тоня. Ты не спала? Вроде телевизор включен.

– Я не дома, Тоня. Мы с Витей в гостях. А что? Что-то случилось?

– Да нет. То есть случилось, конечно. Катя простудилась, а у меня нет молока. Решила у тебя попросить.

– Слушай, давай я Игорю позвоню. Если спит, разбужу. У нас есть молоко.

– Нет, нет, нет. Я просто хотела, чтобы ты к нам зашла. Очень рада, что вы выбрались в гости. Я сейчас чай с лимоном и медом Кате дам. И пусть поспит.

– Да, ты же сама говорила всегда: сон – лучшее лекарство. А мы как вернемся, я сразу загляну, утром. Мы тут, наверное, до утра.

– Не торопись. Поспи сначала. Удачи вам.

– Ну вот, – ровно сказала Тоня. – Веры нет дома, она до утра в гостях. Значит, до утра ничего происходить не будет. Ты уснешь. Я буду стеречь твой сон. Моя маленькая, моя бедная девочка. Иногда очень страшно быть женщиной. Но мы отдохнем и начнем с этим всем бороться. Баю-баю-бай.

Катя уснула, Тоня сидела не шевелясь. Она призывала и умоляла Катин сон быть не страшным, а спокойным, ярким, детским. Потому что так ужасно сегодня ее детство убили. Потом она выключила лампу, вышла, до ванной уже едва дошла. Боль вернулась со страшной силой. В ванной она закрылась изнутри, включила воду… И застонала, захрипела, прислонилась лбом к холодной кафельной стенке. Разбить бы этот лоб, чтобы ничего не знать. Как же она ненавидела свою судьбу. Это уже было, с ней самой. Но у нее был отец, который не обращался в полицию. Все три насильника насильниками перестали быть навсегда. Один случайно попал под машину, два других, по одному, в разных ситуациях стали инвалидами. После чего ее молодой и сильный отец умер от инфаркта. Мать ушла за ним. Тоня до сих пор ждет от нее ответа ОТТУДА. Она ушла из любви к мужу или потому, что не хотела оставаться с дочерью, по сути, виновницей того, что папы нет? Имела ли право Тоня родить дочь, не договорившись со своей судьбой…