Появляясь на свет, ребенок беспомощен – он нуждается в еде, уходе, внимании, телесных контактах. Обычно все эти функции берет на себя мать. Первичное всемогущество ребенка (я чего-то захотел – и оно появилось) должно быть прожито и пережито, после чего у матери появляется новая задача – разочаровать малыша. Когда он подрастает, она делает это, заставляя его ждать, отказывая в просьбах, объясняя, что такое хорошо и что такое плохо, и не разрешая делать то, что представляет опасность.

Ребенок растет, взрослеет, постигает мир, но в его памяти навсегда сохраняются те моменты, когда он рассматривал лицо матери, которая откликалась на его эмоциональные состояния. Ребенок улыбался – она улыбалась в ответ, ребенок хмурился – она демонстрировала озабоченность. Еще до того, как он научится говорить, до произнесения им слов, обозначающих все существующее, ребенок осваивает реальность на уровне телесных ощущений, эмоций, чувств, запахов и звуков. Очень многое из того, что происходит с ним, обусловлено эмоциональным состоянием и настроением матери, ее готовностью к взаимодействию с маленьким человеком. Вырастая, ребенок продолжает улавливать состояние матери, а потом и отца, и бабушки – всех тех людей, которые были рядом и заботились о нем.

Когда в жизни значимых взрослых происходят неприятности, ребенок видит это у них на лице. Он «считывает» тревогу, злость, страх и начинает испытывать беспокойство. Это так называемая непроизвольная, натуральная эмпатия — способность понимать эмоции другого человека, сочувствовать и сопереживать, даже не обозначая их словами.

С течением времени в жизнь ребенка входят слова, называющие предметы, людей, чувства, состояния. Репертуар средств, с помощью которых ребенок может взаимодействовать с окружающими, обогащается речью. Если родители или прародители скрывают какие-то тайны, ребенок понимает это не только через невербальную экспрессию, но и через отказ задействовать невербальный канал, отказ разговаривать в тот момент, когда очевидно, что случилось что-то неприятное.

Зачастую, улавливая тень тайны и пытаясь на своем детском уровне прояснить, что же все-таки происходит, ребенок получает классическое двойное послание («двойную связь», «двойную ловушку», «двойной зажим»). Двойное послание может быть определено как два противоречивых сообщения на разных уровнях коммуникации от одного и того же человека, с которым ребенок, как правило, находится в близких отношениях. При этом у него нет возможности адекватно отреагировать ни на один из отправленных сигналов. В то же время он не в состоянии прервать взаимодействие в силу того, что отношения для него очень значимы. В случае с маленьким ребенком эти факты делают ситуацию безвыходной, так как реакция, соответствующая одной части послания, будет вступать в конфликт с его другой частью.

Например, ребенок видит, что мама грустная, но, когда он пытается ее утешить, она злится на него. Если он не замечает ее состояния и просит о чем-то, пытаясь отвлечь от печали, она тоже демонстрирует недовольство: «Ты что, не видишь, что мне плохо!» Таким образом, его непроизвольная эмпатическая реакция (он заметил чувства другого человека и отреагировал) гасится и подвергается игнорированию или агрессии. Что бы он ни сделал – отреагировал или проигнорировал состояние матери, – в итоге ему будет плохо. И выключенная из контакта мать, и реактивная мать одинаково тяжело переносимы. Представьте, что происходит с ребенком, если он еще не умеет говорить и вообще не способен осознать ситуацию! Мы часто говорим: «Мать – образ мира». В случае с двойными посланиями это расщепленный, неустойчивый, непредсказуемый мир.

Когда ребенок старается утешить, развеселить, отвлечь или переключить на себя маму, пребывающую в грустном настроении, та может сказать, глядя ему в глаза: «Мне грустно, я расстроена, у меня проблемы на работе. Я немного посижу и подумаю, а потом приду к тебе». Так мать подтверждает, что ребенок правильно «прочитал» ее настроение, говорит, что именно она чувствует, и сообщает, что ее не надо спасать – с ней не все в порядке, но она вполне способна справиться сама. Очевидно, что, контактируя с такой мамой, ребенок получает сразу несколько уроков.

1. Он понимает, что его тревога не напрасна, ему не показалось, то есть он находится в контакте с реальностью.

2. Он узнает, как называется то чувство или состояние, которое переживает взрослый.

3. Он видит, что это вполне выносимо – люди иногда грустят, плачут, злятся, и это нормальные реакции на разные жизненные обстоятельства.

4. Он понимает, что о поведенческих или эмоциональных проявлениях другого можно говорить и спрашивать напрямую, а не пытаться угадать, включая фантазию, что же с ним происходит.

5. Ему не нужно спасать родителя, изобретая сложные формы «помощи» – болезнь, плохое поведение, капризы.

6. Он имеет возможность развивать натуральную эмпатию, которая со временем за счет опосредования знаками – словами и пояснениями матери – становится, согласно культурно-исторической теории Л. С. Выготского, высшей психической функцией, превращаясь в произвольную эмпатию.

Таким образом, в здоровой семье с достаточно хорошими отношениями можно давать ребенку адекватные возрасту пояснения, которые позволяют ему расти и развиваться в атмосфере поддержки его любознательности и интереса к окружающему миру. Семьи, оберегающие тайны (или, наоборот, неспособные сохранять в секрете от детей даже то, что нужно), не выполняют ряд важных функций.

Прежде всего они не обеспечивают для ребенка стабильность, устойчивость, надежность окружающей действительности. Постоянная тревога родителей и прародителей становится частью внутренней реальности ребенка. Малыш «считывает» напряжение и беспокойство вследствие натуральной эмпатии, но не получает ни нормальной обратной связи, ни ответов на свои вопросы. Часто члены семьи, живущие под сенью тайны, вымещают злость, стыд и страх на ребенке. Тогда он растет чрезмерно эмоциональным, все время ожидая непредсказуемой реакции родителей, или, наоборот, вследствие хронической тревоги и травматизации становится «эмоционально тупым».

Членам семьи, в которой хранятся тайны, сложно разрешить друг другу отдыхать, удовлетворяя потребности в принятии, заботе, поддержке, уважении. Напротив, такая семья становится источником постоянного напряжения. Отсутствие защиты, надежного убежища, тихой гавани, невозможность освободиться от переполняющих эмоций ведут к усилению тревоги. В этом случае вероятны неадекватные реакции родственников на окружающих. В таких семьях часто нарушена структура: спутаны семейные роли, размыта система власти, смещены границы. Ребенок иногда становится психологическим родителем собственного папы или мамы. Из-за отсутствия семейных границ члены семьи сливаются друг с другом. Кто-то злится за кого-то, кто-то любит вместо кого-то…

Самый важный вопрос: за счет каких механизмов все это происходит? Думаю, что ключевое значение здесь имеют подражание, идентификация, проекция, эмоциональное заражение. Кроме того, свет на механизмы повторения семейных сценариев пролило открытие зеркальных нейронов. Именно их деятельностью теперь объясняют эмпатию.

Когда ребенок наблюдает за поведением родителей, которое является для него ясным и последовательным, он знает, что будет дальше, и его мир остается стабильным и понятным. Если действия родителей постоянно ставят ребенка в тупик, если их тяжело «считывать», нейронные пути создают искаженные, зыбкие карты реальности. Зеркальные нейроны помогают нам создавать образы других внутри себя, понимать эмоциональные состояния людей, использовать их опыт, познавать себя через отражение в окружающих.

Условие нашего выживания – это принадлежность к семье, роду, своей социальной группе. Иногда мы даже не осознаем, как похожи на мать или отца, как повторяем их жесты и поступки, как переживаем их эмоции. Именно от них, наших значимых близких, зависит, будем ли мы свободными и уверенными в разных аспектах своего бытия или понесем бремя семейной тайны с присущими ей злостью, болью, завистью, страхом или стыдом.