Будильник включался каждый час.

– Чейз! – Пиппин растолкал ее на ее верхней койке. Было только около двух ночи, но, по ощущениям, они выполняют эту процедуру уже вечность. Она села – и комната накренилась. Он вручил ей стакан воды, и она сделала несколько небольших глотков. – Пусть бы это делал Стрела. Это же он устроил тебе сотрясение.

– Я могла бы остаться в лазарете.

– И чтобы Кейл устроил нам скандал за такой идиотизм? Спасибо, не надо. – Он принял у нее стакан и дотронулся до ее головы сбоку, щупая шишку, поставленную мощным финальным нокаутом Тристана.

– Опухоль уже меньше.

Он плюхнулся на свою койку.

– Мне не нравится, что ты за мной ухаживаешь. Я еще тебя не простила.

Он проигнорировал ее слова.

– Увидимся через час.

Чейз заснула против своего желания: словно мир закутался в черный плащ и исчез. Когда будильник зазвонил в следующий раз, она смотрела, как Пиппин бредет к столику, чтобы его отключить.

– Отлично. Ты не спишь, – сказал он.

Она уже сжимала зубы, готовясь выяснить с ним все раз и навсегда.

– Ты даже не хочешь узнать, почему я зла на тебя.

Он сел за свой стол.

– Не хочу. Но мне хотелось бы узнать, почему тебе вдруг захотелось говорить о чувствах. Это не в нашем стиле, Чейз.

– Ты все время проводишь с другими. С Ромео и Стрелой. И ты меня избегаешь…

– Я тебя избегаю, потому что ты на меня наседаешь. Я ведь сказал, что прошу меня не трогать. – Он вздохнул. – Учти: я пытался с тобой поговорить в какой-то момент, но ты от меня отмахнулась.

– И теперь ты от меня отмахиваешься?

– И теперь я веду себя так, как всегда, когда мы были вместе. И еще две недели назад тебе это вроде как нравилось, смею добавить.

Может, Пиппин прав. Разве они не всегда так себя вели? Саркастические шутки. Резкие и короткие разговоры. Но тогда, если это действительно так, с чего она внушила себе, будто они – лучшие друзья? Потому что он – ее сосед по комнате? Ее ОРП?

Волна одиночества захлестнула ее, и она ударила кулаком по подушке. Голова у нее пульсировала болью.

– Ну, может, теперь мне захотелось про тебя узнать. – Она поменяла тактику. – Ты в норме?

– Я? Травма головы была не у меня.

– Я имею в виду – вообще. Твоя уклончивость…

Она надеялась, что он дополнит это сам.

– В норме ли я? – Он потер лоб. – «Норма» – одно из самых неточных слов языка. Я соглашусь, что я «в норме».

В комнате воцарилось напряженное молчание. Чейз не могла придумать, как его разорвать.

– Моя очередь еще не кончилась? – спросил он. Злость и усталость поднялись в его голосе переплетенными змеями, а лицо даже в темноте казалось красным. – Ладно, у меня есть хороший вопрос. Тристан – следующий?

– Следующий в чем?

– Следующий парень, которого ты задуришь, а потом умотаешь от него быстрее, чем «Стрикер» из каньона. – Не успела она ответить, как он проковылял обратно к койке, так что ей больше его не видно было. – Бедняга Бунтарь. Он еще в себя не пришел, а ты уже переключилась на другого.

– Мне Тристан не нужен. Я хочу победить его на испытаниях – использовать его, чтобы показать правительственной комиссии возможности «Стрикеров». Тристан это понимает.

– Ты никогда не называешь меня Генри.

– Чего?

– Ты называешь его Тристаном, а меня всегда зовешь Пиппином. Никогда не зовешь по имени.

– Я не знала, что тебе этого хотелось бы, – удивилась она вслух. А действительно – почему она называет Тристана по имени? Даже мысленно. – Но я дралась с Тристаном. Он устроил мне сотрясение. Это что, по-твоему, похоже на увлечение?

– Да.

– Он просто еще один пилот «Стрикера». Как Сильф.

– «Феникс» не похож на «Пегаса». Их натаскивали нас сбивать, Чейз, – сказал Пиппин. – Стрелу знакомили с маневрами уклонения, которых мы еще не учили. Когда мы взлетим с ним на главном шоу, он нас уничтожит. Не забывай об этом. А не о его мужской привлекательности.

– Мужской привлекательности? – Чейз засмеялась. – Пип, сейчас не время превращаться в супергея.

– Да. Не время быть собой. Попала в точку, Никс.

Молчание.

Она перевесилась через край койки, чтобы посмотреть на него. Шишка у нее на голове моментально потяжелела.

– Эй…

– Я не хочу ничего тебе объяснять, Чейз. Не. Спрашивай.

– Мне не нужно объяснять. Я знаю, что ты…

– Просто заткнись! – Он встал, так что они чуть не стукнулись головами. Чейз села, чтобы смотреть на него. Лицо у него было такое, будто он вот-вот заплачет, но глаза оставались сухими. – Позволь я скажу тебе ясно. – Он обеими руками указал себе на грудь. – Это моя жизнь. – Потом он указал на нее. – А это – твоя. Обещаю не разнюхивать ничего про твои мерзкие интрижки, а ты не касайся моей ориентации.

Молчание, окутавшее их, оказалось холодным. Чейз пробрала дрожь.

– Я… мне жаль.

– Знаю. – Пиппин снова нырнул в койку. – Засыпай, – проворчал он так решительно, что она не стала спорить.

Чейз не могла пошевелиться. Неожиданностью это не было. Она никогда не замечала, чтобы Пиппин интересовался парнями, но его определенно не интересовали девицы. Чейз не поднимала эту тему, дожидаясь, чтобы он дозрел до разговора. Она даже несколько раз представляла себе его. Пиппин заставит ее сесть напротив него и скажет: «Я – гей». А она ответит: «Ну, конечно». И все уладится. Будет принято к сведению.

Она не думала, что это вырвется посреди ночи, словно пощечина. Пиппин достаточно сообразителен, чтобы задурить ей голову. Он никогда не стал бы говорить ей нечто настолько важное, пока не был бы к этому готов – и тем не менее, похоже, все получилось именно так. Она его подтолкнула. Чейз внезапно почувствовала себя жестокой: чувство вины было даже сильнее, чем когда она игнорировала его мольбы во время гонки.

Тристан был прав, что вышиб из нее гордость.

Когда будильник зазвенел снова, она спрыгнула со своей кровати на трясущихся ногах и отключила его. Пиппин похрапывал. Шишка у нее на голове болела от прикосновения, но это было гораздо легче терпеть, чем мысль о том, что она это заслужила.

– Небрежность, – прошептала она.

Тристан сказал ей, что она плохо летает, когда злится, но все было гораздо хуже. Чейз плохо летает, когда испытывает любые эмоции: она ни на что не способна, когда чувства берут над ней верх. Когда именно она разобьет «Дракона», обидевшись на Пиппина или разозлившись на Стрелу? Завтра? Во время испытаний?

Ей необходимо вернуться к тому, как она летала до появления «Феникса». Стать холодной, четкой и чистой.

Ни о чем не заботиться.

Найти Тристана оказалось нетрудно. Трудно было застать его одного. Кадеты окружали его в перерывах между занятиями и в столовой. Вокруг него постоянно роились почитательницы – сама Чейз раньше тоже была объектом такого внимания как Никс.

Хотя с появлением Стрелы Никс вышла из моды.

Это вызывало у нее не столько ревность, сколько любопытство: почему симпатии ее однокашников переключились на канадца? С другой стороны, Тристан помнил, как их зовут. Он спрашивал, откуда они, интересовался, чего они хотят добиться. Он связывал себя с ними. Ох, похоже, это требует таких трудов…

В конце концов Чейз обнаружила его в ангаре во время свободного часа: он разговаривал с «Фениксом» точно так же, как она порой говорила с «Драконом».

– «Феникс» девочка или мальчик? – спросила она.

Он повернулся и настороженно посмотрел на нее.

– Мальчик. А твой?

– «Дракон» – это дракон, – ответила Чейз.

Она забралась на верхнюю площадку трапа, чтобы оказаться подальше от Тристана. Она повернулась спиной к кабине «Феникса» и осмотрела «Дракона». В отличие от двух других «Стрикеров», серебряная шкура ее малыша была погнута и побита, зеркальный блеск пропал под пятнами заплат и царапинами. Наглядный список промахов Чейз. Ее отражение на металле было пятном формы и встопорщенным клоком неопрятных темных волос.

Тристан посмотрел на нее снизу вверх.

– Пришла за реваншем?

Чейз перегнулась через перила и посмотрела на него. Она пришла извиниться за драку. Уладить все так, чтобы между ними не было враждебных чувств… никаких чувств. Она не ожидала, что найти слова окажется так трудно.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

Он подкрутил какой-то механизм в машинном отсеке.

– Один из индикаторов стабилизации стал мигать. Проверяю, в чем дело: в сенсоре или в самом механизме.

– Кто тебя научил это делать? Меня к двигателю не подпускают.

– Адриен. – Он вытер испачканные смазкой руки ветошью. – Вообще-то не положено было, но я был очень внимателен. Она немного странная, как все эти гении. Уж ты-то знаешь. У тебя есть Пиппин. – Он улыбнулся – и его улыбка ее прошибла. Она отвела взгляд. – И к тому же если я собираюсь летать на птичке, то хочу знать, почему она держится в воздухе.

– Это Адриен создала «Стрикеры», да? – Чейз обдумывала эту вероятность с момента появления здесь этого пожилого инженера. – А я считала, что они исключительно американские.

– Твоя любовь к «Дракону» изменится, раз ты узнала, что он – иностранец?

Наверное, он поддразнивал Чейз, но она ответила совершенно серьезно:

– Нет. Но это меняет мой взгляд на весь проект. Канада обратилась к Америке, несмотря на опасность, что это привлечет к себе внимание Жи Сюнди. Тут целый клубок обманов – и теперь под угрозой оказались две страны.

– Посмотри на это вот как, – он облокотился на перила трапа, глядя на нее с земли, – Канада имела мощное оружие, и потому мы искали мощную руку, которая бы его держала. Вооружение без людских ресурсов – это ничто. И кроме того, мы пытались помогать Америке еще с Тайваня. Хотя, по словам кадетов «Звезды», в США это так не ощущают.

– Мы, американцы, хорошо умеем убеждать себя, что находимся в одиночестве. Мы готовы шествовать с этой истиной по улицам. Жисюндинцы сыграли на этой слабости, изолировав нас.

Тристан поднялся по ступенькам трапа и сел рядом с ней. Она отодвинулась подальше и вцепилась в перила.

– Я пришла сюда извиниться, – сказала она, не глядя на него. – Ты пытался помочь мне во время той гонки, а я… я этого не поняла. Впредь я буду внимательна.

Он скрестил руки на груди.

– Мне надо было включить запись? Похоже, Никс нечасто признается, что была неправа.

Чейз с трудом сдержала ухмылку.

– Это ты про Сильф подумал. Я постоянно бываю неправа. Просто обычно это происходит так быстро, что никто не замечает.

Она имела в виду полеты, но у ее фразы оказалось другое значение. Чейз и на земле слишком быстрая. Слишком быстрая с людьми. Но с другой стороны, замедление делает тебя уязвимой. Как сейчас.

Что происходит? При каждом разговоре с этим парнем она изливает свои чувства!

– Мне пора, – сказала она, но он схватил ее за руку.

– Никуда тебе не пора.

– Ты понятия не имеешь, что мне надо сделать.

– Ну, так я не приму твоих извинений, пока ты не объяснишь, что значит «за смелость платим».

Она высвободила свою руку и покосилась на него.

– Мне не важно, примешь ли ты мои извинения.

На самом деле ей это было важно. Она остро это ощущала. Она была идиоткой… плохим пилотом. А это – единственное, кем ей непозволительно быть в «Звезде».

Он посмотрел на нее, подняв брови, словно все это знал, – и стал ждать ее ответа.

– Эти слова… «за смелость платим»… это папа сказал мне в тот день, когда я заработала вот это. – Она продемонстрировала шрам у себя на руке. – Я пыталась пройти тренировочное минное поле для новобранцев у него на базе. У меня не получилось.

– И что было потом?

Она чуть было по привычке не отрезала: «А это не твое дело». Только вот ей вроде как хотелось все рассказать. Этот Тристан своими невинными вопросами и неосуждающими взглядами принес в ее жизнь такое вот освобождение. Если бы только ей удалось разговаривать с Пиппином так, как она открывается с Тристаном!

Она встретилась взглядом с Тристаном – медленно. Осторожно.

– Я почти истекла кровью. Мне пришлось делать переливание. А очнулась я уже в нескольких тысячах километров. Снова в квартире моей мамы. – Чейз вспомнилось ощущение дезориентации, бинты – и пересохшие слизистые от висящего в воздухе дыма. – В следующий раз я разговаривала с ним…

– Несколько недель назад?

– Это настолько понятно? – Она глубоко вздохнула. – Я была ему там не нужна с самого начала. Понятия не имею, с чего он меня пригласил. – Чейз сопоставила все события, которые привели в ее жизнь Торна. А потом оказалось, что она заново их переживает. Вслух. – Через шестнадцать лет после бомбардировки Филиппин какой-то идиот-журналист купил имя пилота, сбросившего ту бомбу. Я не знала, кто мой отец, пока не увидела его по телевизору: он говорил ту речь.

Она бросила взгляд на Тристана. Тот медленно кивнул, показывая, что знает, о чем она говорит.

«Я горжусь тем, что послужил своей стране настолько основательно», – сказал Торн, демонстрируя идеально стальной взгляд. Может, Чейз посчитала бы его чудовищем вместе со всеми остальными, вот только у нее рядом уже было одно чудовище, дымившее, словно фабричная труба.

– Дженис свалилась с дивана, когда его увидела. Прожгла сигаретой ковер.

– Дженис?

– Моя мать. Она велела мне ему написать. Хотела получить денег, а у него на мундире было столько блестящих звезд! – Чейз пожала плечами. – Я сказала ему, что хочу стать пилотом, и он угнал мою мечту. Муштровал меня все лето, словно собирался помочь попасть в армию, а потом вернул обратно, когда я провалилась.

Она глубоко вздохнула и заполнила те пробелы, о существовании которых даже не подозревала.

– Вот и вся моя мелкая трагедия. Вчера я не хотела ставить жизнь Пиппина под угрозу. Просто порой у меня появляются… слепые пятна. – Она скрестила руки на груди. – Я знаю, как стать лучше.

Но сначала ей надо заткнуться. Почему это так сложно? Она поднесла руку к голове – и одновременно это сделал Тристан. Их пальцы встретились на ее шишке. Прикосновение к Тристану не вызывало удара током. Нисколько. Все было гораздо хуже: это было приятно. Ей пришлось бороться с желанием положить голову ему на плечо и замереть.

– Извини, что отключил тебя, – сказал он. – Я пытался не испортить тебе лицо.

– Очень зря. Если бы ты меня изуродовал, то заработал бы у Сильф очки.

– Сильф меня жутко пугает. И Ромео тоже, хоть он по-прежнему ею интересуется. Нет ничего более пугающе-манящего, чем блондинка-амазонка.

– Сильф была бы рада это услышать. Бунтарь зовет ее «пилот истребителя Барби».

– Лучше не скажешь. А как насчет тебя?

Она потерла ботинки носок об носок.

– Мне Бунтарь дает более противные прозвища.

Он попытался замять неловкость, что было довольно мило.

– Но в тебе нет ничего поддельного. Нет предсказуемого. Делает тебя потрясающим пилотом. Ты ведь знаешь, что кое для кого здесь стала живой легендой?

О! Теперь пошел обмен любезностями! Чейз прикусила грозящие растянуться в улыбке губы и в это мгновение почувствовала, как открылась какая-то дверь между ними: их соединил их собственный легкий ветерок.

– Если я такая легендарная, то объясни мне, что было до того, как мы начали гонку. Когда ты отстал. – Тристан отвел взгляд, но она не замолчала. – Ты летал не как всегда. Пусть я и не смотрела записи твоей манеры, но видела достаточно и знаю: у тебя естественный наклон крыльев.

– Неэкономный расход топлива, – механически отозвался он.

– Это – твое. Не борись со своей манерой пилотажа.

– Это ты поделилась крохами своей мудрости?

– Это весь сухарик, Тристан, – ответила она. Он чуть не засмеялся, и ей захотелось спросить почему. – Это нервное? Ты в небе вспоминаешь МАВС?

– Да… но я уже вроде как справляюсь. Кажется, больше это меня из колеи не выбьет.

– Тебе надо изгнать призрака. Я делаю именно так, – призналась она. – Хотя не стоит называть его призраком: он ведь не умер. Пока еще. – То, с какой легкостью она упомянула об отце, так поразило ее, что она добавила: – Кейл говорит, что я летаю, как Торн. – Она тряхнула головой. – Господи, не понимаю, почему я тебе все рассказываю. Честно, когда я рядом с тобой, у меня начинается недержание правды.

– Я не заинтересован. С посторонними легче разговаривать.

– Может быть.

Она посмотрела на узкую кабину «Феникса». Она напомнила ей сердечный круг Психички… или круг доверия… или как там она его назвала. Чейз до сих пор не могла понять, как это они могут оказаться взаимозаменяемыми. Любовь – это одно: что-то плюшевое и мягкое. А вот доверие было реальным и редкостным – и в него она верила. Доверяет ли она Тристану? Можно ли ему доверять? Она ведь его почти не знает!

Этот вопрос напомнил ей о том, что за ней остается еще одно признание.

– А еще я хотела извиниться за то, что поцеловала тебя тогда в раздевалке. Я к тебе не клеилась.

Он зачесал пальцами волосы назад, но более короткие пряди тут же освободились и упали ему на щеки.

– Я понял: ты хотела меня удивить. И у тебя это получилось.

– Мне не хотелось, чтобы у тебя создалось неправильное впечатление. Тем более что все говорят, будто мы… будто я тебя добиваюсь.

Господи! Какая ужасная тема.

– И кто конкретно эти «все»?

– Бунтарь, – начала перечислять она. – Сильф и Пиппин. Кейл… Все кадеты, которые видели наш спарринг.

– Это действительно все.

– Это ведь ты улегся на меня чуть ли не на десять минут.

У нее загорелись кончики ушей: она вспомнила, что чувствовала, лежа под ним, ощущая его бурное дыхание у себя на шее. Она прижала ладони к щекам, стараясь скрыть от него свой румянец. С запозданием ей показалось, что он неправильно истолковал язык ее тела.

– Я не питаю иллюзий, Чейз. Подозреваю, что именно поэтому я тебе не нравлюсь.

Она посмотрела прямо ему в глаза. Синее пламя – и такой твердый взгляд!

– Я не говорила, что ты мне не нравишься.

– Так это ты делаешь с теми, кто тебе нравится?

Он задрал рубашку, демонстрируя свой живот. Помимо глубокой царапины на нем была масса почерневших синяков.

– Уй! Извини.

Он опустил рубашку, но удержал ее взгляд.

– Знаешь, что мне тогда в полете помогло вернуть уверенность в себе? – негромко сказал он. – То, что я за тобой погнался.

– Не гони!

Он ухмыльнулся.

– Удачная шутка. Часто так каламбуришь?

– Хотелось бы чаще. – Она сняла свои идентификационные медальоны и обмотала цепочку вокруг запястья.

– Я рада, что смогла тебе помочь. – Все было напрасно: куда бы она ни смотрела, атмосфера становилась все напряженнее. Она ощущала, что его взгляд непрестанно ее притягивает. Она выдавила из себя смешок. – При такой напряженности мы обязательно произведем на комиссию впечатление. Как ты думаешь?

– Как я думаю? – Он отнял у нее медальоны и провел пальцами по ее вычеканенному имени. – Я думаю о том, что будет после приемочных испытаний, если жисюндинцы не отступятся. Больше ни о чем я думать не могу. А ты?

– А я – нет, – автоматически соврала она.

Выхватив у него медальоны, она спрыгнула с трапа. До этого мгновения откровенничать с ним было приятно. Но если он собирается начать разговор о Второй холодной войне, она пошла.

– До встречи, Стрела.

Поспешно уходя из ангара, она ощущала и свое мысленное бегство. Пушки, ракеты, воздушные бои. Бомбы.

Смерть.

Вот что будет, если они не найдут способ заставить жисюндинцев отступиться. Вот что ждало их после испытаний. Суровый факт: все это – не игра.