Судья Иверсен постучал ручкой о край стола, чтобы утихомирить возникший в зале после ареста Петера Телеборьяна переполох. После этого он довольно долго сидел молча, явно пытаясь понять, как следует продолжать процедуру, а затем обратился к прокурору Экстрёму:

– Не хотели бы вы что-либо добавить к тому, что происходило в зале за последний час?

Рикард Экстрём не имел ни малейшего представления о том, что ему ответить. Он поднялся со своего места и взглянул на Иверсена, затем на Торстена Эдклинта, после чего повернул голову и наткнулся на безжалостный, как бритва, взгляд Лисбет Саландер. И понял, что сражение проиграно. А когда перевел взгляд на Микаэля Блумквиста, то вдруг с ужасом понял, что и сам рискует стать героем разоблачительных статей на страницах «Миллениума»… А это уже сокрушительная катастрофа.

Вместе с тем Экстрём не мог до конца понять, что же на самом деле произошло. В самом начале процесса он не сомневался, что досконально знает всю эту историю.

После многочисленных откровенных бесед с комиссаром Георгом Нюстрёмом он прекрасно понимал, что такое дело потребует суперделикатного подхода, поскольку речь зашла о безопасности государства. Его заверяли в том, что документы по делу Саландер от 1991 года были сфальсифицированы. Его снабдили всей необходимой конфиденциальной информацией.

Он задавал вопросы – сотни вопросов – и на все получил ответы. А теперь, как утверждает адвокат Джаннини, выходит, что Нюстрём арестован… Так что же – все его ответы оказались ложью? Он ведь доверял Петеру Телеборьяну, который казался таким… Таким компетентным и таким сведущим. Таким убедительным…

«Господи, и как это меня угораздило?»

А уж за этим вопросом естественным образом следовал второй:

«Как, черт возьми, мне из этого дерьма теперь выкарабкаться?»

Он провел рукой по бородке. Откашлялся. Медленно снял очки.

– Сожалею, но боюсь, что по многим пунктам данного расследования меня ввели в заблуждение.

Прокурор подумал было, не взвалить ли ему все грехи на полицейских следователей, но внезапно увидел перед собой инспектора уголовной полиции Бублански. Тот никогда его не поддержит. Если только он натворит какую-нибудь глупость, Бублански созовет пресс-конференцию и обязательно потопит его.

Экстрём наткнулся на взгляд Лисбет Саландер. Она терпеливо ждала, глядя на него с любопытством и откровенной жаждой мести.

Никаких компромиссов.

Он по-прежнему мог добиться, чтобы ее обвинили по статье «причинение тяжких телесных повреждений» в Сталлархольме. И, вероятно, ей вполне можно было предъявить обвинение в покушении на убийство отца в Госсеберге. Но это означало, что ему следует полностью поменять стратегию и отказаться от выводов Петера Телеборьяна. В таком случае придется отказаться от версии ее психической неполноценности. Тем самым вся ее история, начиная с 1991 года, обретает вполне реальные очертания.

Тогда решение о ее недееспособности будет признано противозаконным…

И еще у нее имеется эта проклятая видеозапись, которая…

В конце концов до него дошло.

– Господин судья… Я не знаю, что случилось, но считаю, что больше не могу полагаться на те данные, которые находятся в моем распоряжении.

– Вот-вот, – сдержанно откликнулся Иверсен.

– Полагаю, что мне придется попросить объявить перерыв или прервать судебное разбирательство до тех пор, пока я не сумею точно выяснить, что же на самом деле произошло.

– Фру Джаннини? – спросил Иверсен.

– Я требую, чтобы мою подзащитную оправдали по всем пунктам предъявленных обвинений и незамедлительно освободили прямо в зале суда. Я также требую, чтобы суд пересмотрел вопрос о недееспособности фрёкен Саландер. И я считаю, что ей следует выплатить компенсацию за те правонарушения, которым ее подвергали.

Лисбет Саландер обратила взгляд на судью Иверсена.

Никаких компромиссов.

Иверсен взглянул на автобиографию Лисбет Саландер. Потом перевел взгляд на прокурора Экстрёма.

– Я тоже считаю, что следует досконально разобраться во всем, что произошло. Но боюсь, что вам вряд ли удастся провести подобное расследование… – Он задумался. – За все годы моей практики юриста и судьи я никогда не сталкивался с подобной ситуацией. Должен признаться, что я чувствую себя загнанным в угол. Я никогда даже не слышал о таком, чтобы главного свидетеля обвинения арестовали прямо в зале суда, а убедительные на первый взгляд доказательства оказались фальсификацией. Честно говоря, я даже не знаю, какой из пунктов обвинения у нас при таких обстоятельствах останется.

Хольгер Пальмгрен деликатно кашлянул.

– Вы хотели что-то сказать? – спросил Иверсен.

– Как представитель защиты, я полностью разделяю ваши чувства. Иногда приходится отступить на шаг, чтобы рациональность преодолела формальности. Я уверен, что вы, как судья, находитесь только в самой начальной стадии дела, которое потрясет всю Швецию. Всего за один день арестовали около десяти полицейских из СЭПО. Им предъявлены обвинения в убийствах и в таком солидном перечне преступлений, что для их расследования потребуется немалое время.

– Полагаю, я должен объявить паузу в данном процессе.

– Простите, но я считаю такое решение неудачным.

– Я готов вас выслушать.

Пальмгрен говорил медленно; было видно, что каждое слово ему дается с трудом, но он не запинался.

– Лисбет Саландер невиновна. Ее трагическая автобиография, которую господин Экстрём с таким презрением отверг, на самом деле достоверна. Она подтверждается документами. Лисбет Лисбет подверглась беспрецедентным беззакониям. Как участники судебного процесса, мы, разумеется, вправе соблюдать все формальности и еще какое-то время тянуть с разбирательством, пока не убедимся, что обвиняемая невиновна. Я предлагаю другой вариант. Все, что связано с Лисбет Саландер, следует расследовать. Такое следствие фактически уже предпринято. И теперь генеральному прокурору придется разбираться во всех безобразиях, с которыми пришлось столкнуться Лисбет Саландер.

– Понимаю, что вы имеете в виду.

– Как судье, вам сейчас предстоит сделать выбор. Самым разумным с вашей стороны будет, если вы полностью проигнорируете предварительное следствие и велите прокурору переделать домашнее задание.

Судья Иверсен рассеянно взглянул на Экстрёма.

– Справедливость требует, чтобы вы распорядились освободить нашу подзащитную прямо в зале суда. Ей к тому же должны принести извинения, но весь этот процесс займет немало времени и будет зависеть от остальных стадий расследования.

– Мне ясна ваша точка зрения, адвокат Пальмгрен. Но, прежде чем признать вашу подзащитную невиновной, я должен полностью прояснить для себя всю ситуацию. На это потребуется немного времени…

Он засомневался и посмотрел на Аннику Джаннини.

– Если я пойду вам навстречу и объявлю перерыв в слушаниях дела до понедельника, а также приму решение, что у нас больше нет оснований держать вашу подзащитную в следственном изоляторе и вы, следовательно, будете вправе рассчитывать на то, что ее, во всяком случае, не приговорят к тюремному заключению, сможете ли вы мне гарантировать, что она по первому требованию явится для продолжения судебного разбирательства?

– Разумеется, – поспешно сказал Хольгер Пальмгрен.

– Нет, – заявила Лисбет Саландер.

Все взгляды обратились к ней как к основному действующему лицу драмы.

– Что вы этим хотите сказать? – спросил судья Иверсен.

– Как только вы меня выпустите, я сразу уеду. Я больше не намерена уделять этому суду ни единой минуты своей жизни.

Судья Иверсен посмотрел на Лисбет Саландер с изумлением.

– Вы откажетесь явиться?

– Совершенно верно. Если вы хотите, чтобы я ответила еще на какие-то вопросы, вам придется держать меня в изоляторе. В тот миг, когда вы меня выпустите, эта история будет для меня окончена. А это значит, что я уже больше не окажусь в любой момент в вашем распоряжении, в распоряжении Экстрёма или каких-либо других полицейских.

Судья Иверсен вздохнул.

Хольгер Пальмгрен выглядел растерянным.

– Я согласна со своей подзащитной, – заявила Анника Джаннини. – Ведь не Лисбет Саландер совершила преступление по отношению к государству и властям, а наоборот. Она заслуживает того, чтобы выйти из этих стен, обрести свободу и забыть обо всей этой истории.

Никаких компромиссов.

Судья Иверсен покосился на наручные часы.

– Уже начало четвертого. Это означает, что вы вынуждаете меня оставить вашу подзащитную в следственном изоляторе.

– Если вы так решите, нам останется только подчиниться. Но как представитель Лисбет Саландер я требую, чтобы ее признали невиновной во всех преступлениях, в которых ее обвинил прокурор Экстрём. Я настаиваю на том, чтобы вы освободили мою подзащитную без всяких ограничений и прямо в зале суда. И требую отмены постановления о ее недееспособности – ее должны незамедлительно восстановить во всех гражданских правах.

– Вопросы о недееспособности будут рассматриваться довольно долгое время. Я должен получить заключение психиатрической экспертизы после проведения обследования. Принять такое решение наобум я не могу.

– Нет, – возразила Анника Джаннини. – Это для нас неприемлемо.

– Как вас понимать?

– Лисбет Саландер должна иметь такие же гражданские права, как все остальные шведы. Против нее было совершено преступление. Ее признали недееспособной обманным путем. Факт фальсификации можно доказать. Тем самым решение об установлении над ней опекунства лишается юридической основы и должно быть безоговорочно отменено. Нет никаких оснований подвергать мою подзащитную судебно-психиатрической экспертизе. Если против кого бы то ни было совершено преступление, то он не обязан доказывать, что он не сумасшедший.

Иверсен некоторое время размышлял над ее словами.

– Фру Джаннини, – сказал он наконец, – я считаю, что у нас исключительный случай. Я намерен сейчас объявить перерыв на пятнадцать минут, чтобы мы могли размять ноги и немного собраться с мыслями. Если ваша подзащитная невиновна, у меня нет ни малейшего желания отправлять ее обратно в изолятор, но это означает, что суд будет продолжаться до тех пор, пока мы во всем не разберемся.

– Прекрасно, – отозвалась Анника Джаннини.

Во время перерыва Микаэль Блумквист поцеловал сестру в щеку.

– Как все прошло?

– Микаэль, я довольна тем, как выступала против Телеборьяна. Я положила его на обе лопатки.

– Я же говорил, что ты будешь непобедима на этом процессе. Если вникнуть, то эта история – в первую очередь не о шпионах и государственных сектах, а о самом обычном проявлении насилия по отношению к женщинам и о мужчинах, которые это допускают. Я наблюдал лишь часть спектакля, но ты была великолепна. Так, значит, ее освободят?

– Да. Я уже не сомневаюсь в этом.

После перерыва судья Иверсен постучал по столу.

– Не могли бы вы изложить все – от начала до конца, чтобы я смог разобраться в том, что на самом деле произошло?

– С удовольствием, – сказала Анника Джаннини. – Может, стоит начать с умопомрачительной истории о группе сотрудников СЭПО, называющих себя «Секцией», которым пришлось в середине семидесятых годов опекать советского перебежчика? История полностью опубликована в вышедшем сегодня журнале «Миллениум». По всей видимости, это станет главной сенсацией всех вечерних выпусков новостей…

Около шести часов вечера судья Иверсен принял решение выпустить Лисбет Саландер на свободу и отменить постановление о ее недееспособности.

Правда, решение было принято с одним условием. Судья Йорген Иверсен потребовал, чтобы Лисбет явилась на формальный допрос, где сообщила бы о том, что ей известно по делу Залаченко. Поначалу Лисбет наотрез отказалась. Ее отказ повлек за собой небольшую перепалку, пока судья Иверсен не повысил голос. Он наклонился вперед и пристально посмотрел на Лисбет.

– Фрёкен Саландер, раз я отменяю над вами опекунство, это означает, что вы наделяетесь точно такими же правами, как все остальные граждане. Это, однако, означает и то, что у вас появляются такие же обязанности. Тем самым, хотите вы того или нет, следить за собственным экономическим положением, платить налоги, быть законопослушной и оказывать содействие полиции в расследовании тяжких преступлений становится вашим долгом. И вас, соответственно, вызывают на допрос, как любого другого гражданина, обладающего ценными для следствия сведениями.

Логика аргументов, похоже, подействовала на Лисбет. Она скорчила гримасу недовольства, но подчинилась.

– Когда полиция получит ваши показания, руководитель предварительного следствия – в данном случае генеральный прокурор – решит, надо ли вызывать вас в качестве свидетеля, если в будущем состоится судебный процесс. Подобно всем остальным шведским гражданам, вы можете проигнорировать такой вызов. Как вы поступите, меня не касается, но от ответственности вас никто не освободит. Если вы откажетесь явиться, вас, как и любого другого дееспособного гражданина, могут привлечь к судебной ответственности за неповиновение закону или сокрытие истины. Исключений ни для кого не делается.

Лисбет Саландер помрачнела еще больше.

– Как вы намерены поступить? – спросил Иверсен.

После минутного размышления она коротко кивнула.

Во время вечернего заседания по делу о Залаченко Анника Джаннини резко выступила против прокурора Экстрёма. Тот был вынужден признать, что все происходило приблизительно так, как описала Анника Джаннини. Проводя предварительное следствие, Экстрём действительно воспользовался помощью комиссара Георга Нюстрёма и принял на веру сведения от Петера Телеборьяна. Сам Экстрём, разумеется, в заговоре участия не принимал. Возглавляя предварительное следствие, он просто выполнял поручения «Секции». Когда же наконец понял, что на самом деле произошло, он прекратил уголовное преследование Лисбет Саландер. Такое решение означало, что отменяется целый ряд бюрократических процедур.

Иверсен вздохнул с облегчением.

Хольгер Пальмгрен, впервые за много лет принявший участие в судебном процессе, был совершенно вымотан. Ему требовалось вернуться обратно в постель реабилитационного интерната в Эрсте, и его отвез туда одетый в униформу охранник из «Милтон секьюрити». Прежде чем покинуть зал, Пальмгрен положил руку на плечо Лисбет Саландер. Они посмотрели друг на друга. Лисбет кивнула и улыбнулась.

В семь вечера Анника Джаннини позвонила Микаэлю Блумквисту и сообщила, что с Лисбет Саландер сняты все пункты обвинения, что она оправдана, но еще на несколько часов задержится в полицейском управлении для допроса.

Все сотрудники «Миллениума» в полном составе находились в редакции, когда поступило это известие. Телефоны в «Миллениуме» не умолкали, когда курьеры начали в обеденное время развозить первые экземпляры свежего номера по другим редакциям газет и журналов Стокгольма. Ближе к вечеру канал ТВ-4 запустил в эфир первые экстренные передачи о Залаченко и о «Секции». Этот вечер стал триумфом СМИ.

Микаэль встал посреди комнаты, засунул пальцы в рот и начал свистеть.

– Я только что узнал, что с Лисбет Саландер сняты все обвинения.

Коллеги с восторгом зааплодировали. А потом все по-прежнему продолжили говорить, каждый по своему телефону, словно бы ничего и не произошло.

Микаэль поднял взгляд и взглянул на экран – в центре редакции был включен телевизор. На ТВ-4 как раз начинался новостной выпуск. В качестве рекламной заставки они смонтировали короткий фрагмент видеозаписи, на которой Юнас Сандберг подкладывает кокаин в квартиру на Бельмансгатан.

– Сотрудник СЭПО размещает кокаин на квартире у журналиста Микаэля Блумквиста из журнала «Миллениум».

Потом на экране возник ведущий программы.

– Сегодня арестованы примерно десять сотрудников Службы государственной безопасности. Их обвиняют в серии тяжких преступлений, включая убийства. Мы предлагаем вашему вниманию специальный выпуск «Новостей».

Когда на экране появилась «Та, с ТВ-4», и Блумквист увидел, как он сам опускается в кресло в студии, Микаэль выключил звук – он и так знал, что там будет сказано. Потом бросил взгляд на письменный стол, за которым трудился Даг Свенссон. Здесь он работал над репортажем о траффикинге. Но прошло некоторое время, и стол снова начал превращаться в свалку для газет и неразобранных бумаг, которыми никому не хотелось заниматься.

Именно за этим письменным столом Микаэль трудился, когда только-только начинал писать о деле Залаченко. Ему вдруг очень захотелось, чтобы Даг Свенссон присутствовал при его завершении. Несколько экземпляров только что изданной книги Дага о траффикинге лежали рядом с книгой самого Микаэля о «Секции».

Микаэль слышал, что у него в кабинете звонит телефон, но не в состоянии был с кем-то беседовать. Он захлопнул дверь, пошел к Эрике Бергер, которая в это время говорила по телефону, опустился в удобное кресло возле стоящего у окна маленького столика и огляделся. Эрика вернулась месяц назад, но еще не успела загромоздить кабинет личными вещами, которые забрала с собой, покидая редакцию в апреле. На книжных полках еще зияли пустоты, а на стенах пока еще отсутствовали картины.

– Ну, и как ты? – поинтересовалась она.

– Мне кажется, я счастлив, – ответил он.

Эрика засмеялась.

– «Секция» станет сенсацией. Во всех редакциях такой переполох… Не хочешь поехать, выступить в девятичасовых «Новостях» на первом канале?

– Нет.

– Я так и подозревала.

– Нам еще придется выступать по этому поводу не один месяц. Торопиться незачем.

Бергер кивнула.

– А что ты будешь делать попозже вечером?

– Не знаю. – Микаэль напрягся. – Эрика… Я…

– Фигуэрола, – догадалась Бергер и улыбнулась.

Он кивнул.

– Это серьезно?

– Пока не знаю.

– По-моему, она в тебя без памяти влюблена.

– Мне кажется, я тоже в нее влюблен.

– Что ж, я постараюсь держаться от тебя подальше, пока ты не разберешься в своих чувствах.

Микаэль кивнул.

– Возможно, – добавила Эрика.

В восемь часов в дверь редакции позвонили Драган Арманский и Сусанн Линдер. Они посчитали, что случай вполне годится для шампанского, и принесли с собой несколько бутылок. Эрика обняла Сусанн и повела ее в редакцию, на экскурсию, а Арманский уселся в кабинете у Микаэля.

Они выпили, а потом довольно долго молчали, пока Арманский наконец не заговорил:

– Знаешь что, Блумквист? Когда мы с тобой впервые встретились в связи с этой историей в Хедестаде, ты мне ужасно не понравился.

– Серьезно?

– Вы пришли подписывать контракт, когда ты нанимал Лисбет исследователем.

– Я помню.

– Мне кажется, я просто тебе позавидовал. Ты был знаком с нею всего пару часов, а вы уже вместе смеялись. Я же целых несколько лет пытался стать Лисбет другом, но так и не добился от нее даже намека на улыбку.

– Ну… Признаться честно, я тоже не достиг особых успехов.

Они еще немного помолчали.

– Как хорошо, что все уже позади, – сказал Арманский.

– Аминь, – отозвался Микаэль.

Инспекторы уголовной полиции Ян Бублански и Соня Мудиг проводили формальный допрос Лисбет Саландер в качестве свидетеля. Едва они разошлись по домам после бесконечного рабочего дня, как их почти сразу вызвали обратно в полицейское управление.

Саландер явилась в сопровождении Анники Джаннини, которой, впрочем, не пришлось вмешиваться. Лисбет четко отвечала на все вопросы.

Она умышленно исказила два эпизода. Описывая события во время драки в Сталлархольме, упорно утверждала, что в ногу Карлу Магнусу, иначе Магге Лундину, случайно выстрелил Сонни Ниеминен – в ту секунду, когда она припечатала его электрошокером. Откуда у нее взялся электрошокер? Она объяснила, что конфисковала его у Магге Лундина.

Бублански с Мудиг смотрели на нее с недоверием, но никаких доказательств или свидетелей, опровергающих ее признания, не было. Возможно, ее слова мог бы опровергнуть Сонни Ниеминен, но он вообще отказывался рассказывать что-либо по поводу того дня. На самом деле он просто не имел представления о том, что произошло за те несколько секунд после того, как Лисбет вырубила его электрошокером.

Насчет поездки в Госсебергу Саландер заявила, что отправилась туда с целью встретиться со своим отцом и уговорить его сдаться полиции. При этом Лисбет выглядела вполне искренней. Конечно, никто не мог понять, говорит она правду или врет. Анника Джаннини тоже не имела понятия, что произошло на самом деле.

Только Микаэль Блумквист наверняка знал, что Лисбет Саландер поехала в Госсебергу с целью раз и навсегда покончить со своим отцом, но журналиста сразу же после возобновления судебного разбирательства выпроводили из зала. Никто не знал о том, что они с Лисбет Саландер вели долгие ночные разговоры в Сети, когда она лежала в полной изоляции в Сальгренской больнице.

Пресса прошляпила эпизод сенсационного освобождения Лисбет Саландер. Если бы стало известно точное время этого события, полицейское управление было бы окружено огромной толпой представителей массмедиа. Но после разразившегося днем скандала, когда вышел номер «Миллениума» и оказалось, что одни полицейские из Службы безопасности арестовали других, репортеры пребывали в шоковом состоянии.

«Та, с ТВ-4», как всегда, оказалась единственной журналисткой, которая полностью была в курсе дела. Ее часовая передача стала чуть ли не культовой и несколько месяцев спустя получила премию как лучшая информационная программа года.

Из здания полицейского управления Лисбет Саландер вывела Соня Мудиг. Она просто спустилась с нею и Анникой Джаннини в подземный гараж, а затем отвезла их на машине до офиса Анники – до Кунгсхольмс Чюркуплан. Там они пересели в машину Джаннини. Адвокат подождала, пока Соня Мудиг скрылась из виду, завела мотор и поехала в сторону района Сёдермальм. Когда они миновали здание Риксдага, Анника нарушила молчание.

– Куда едем? – спросила она.

Лисбет ненадолго задумалась.

– Можешь выпустить меня где-нибудь на Лундагатан.

– Мириам By там нет.

Лисбет покосилась на Аннику Джаннини.

– Она, как только вышла из больницы, почти сразу уехала во Францию. Если захочешь с нею связаться, то она живет у родителей.

– Почему ты мне не говорила?

– Ты не спрашивала.

– Ну да.

– Ей надо было куда-то скрыться. Утром Микаэль передал мне вот это; он сказал, что тебе это может понадобиться.

Она передала Лисбет связку ключей, и та взяла ее, не говоря ни слова.

– Спасибо. Можешь выпустить меня где-нибудь на Фолькунгагатан?

– Ты не хочешь говорить мне, где ты живешь?

– Я скажу попозже. А пока хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Хорошо.

Анника включила мобильный телефон сразу, как только они покинули здание полиции, и тот начал пищать, как раз когда они проезжали мимо Шлюза. Джаннини взглянула на дисплей.

– Это Микаэль. Он звонит каждые десять минут.

– Я не хочу с ним разговаривать.

– Понимаю. Но я могу задать тебе личный вопрос?

– Давай.

– Что тебе все-таки сделал Микаэль, что ты его так сильно ненавидишь? Ведь если бы не он, тебя, скорее всего, упекли бы сегодня в психушку.

– Я не ненавижу Микаэля. Он ничего мне не сделал. Просто я сейчас не хочу с ним встречаться.

Анника покосилась на свою подзащитную.

– Я не собираюсь влезать в твои личные дела. Но ты в него влюблена, не так ли?

Лисбет смотрела в боковое стекло и ничего не ответила.

– Мой брат совершенно безответствен, когда речь идет о женщинах. Он ведет себя беспечно, меняет партнерш и даже не понимает, какую боль причиняет женщинам, которые рассматривают его не как первого встречного, а надеются на нечто большее…

Лисбет посмотрела ей в глаза.

– Я не хочу обсуждать с тобой свои отношения с Микаэлем.

– О’ кей, – согласилась Анника.

Она припарковалась у тротуара, немного не доезжая Эрстагатан.

– Здесь подойдет?

– Да.

Они немного посидели молча. Лисбет не пыталась открыть дверцу машины. Через некоторое время Анника заглушила мотор.

– Что теперь будет? – спросила Лисбет.

– Теперь, начиная с сегодняшнего дня, ты больше не являешься недееспособной. Ты свободна в своем выборе и можешь делать, что хочешь. Сегодня в суде мы добились справедливого решения, но остается еще целый ряд бюрократических формальностей. В Комитете по надзору за органами опеки и попечительства начнутся разбирательства по поводу ответственности за случившееся, и возникнут вопросы о компенсации и тому подобном. Да и расследование преступлений будет продолжаться.

– Мне не нужна никакая компенсация. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Я понимаю. Но твое желание фактически не играет никакой роли. Процесс уже запущен. Я бы предложила тебе нанять адвоката, который сможет представлять твои интересы.

– А ты не хочешь продолжать быть моим адвокатом?

Анника потерла глаза. После такого тяжелого дня она чувствовала себя совершенно опустошенной. Ей хотелось поехать домой, принять душ и подставить мужу спину для массажа.

– Не знаю. Ты мне не доверяешь. А я не доверяю тебе. К тому же, какой мне смысл ввязываться в такую долгую историю? Ведь все мои идеи или попытки что-либо обсудить будут наталкиваться на глухое молчание.

Лисбет долго сидела молча.

– Я… Я не слишком-то гожусь для дружеских отношений. Но на самом деле я тебе доверяю.

Эта фраза прозвучала почти как извинение.

– Возможно. То, что ты не ценишь человеческие отношения, – не моя проблема. Но она станет моей, если мне придется представлять твои интересы.

Снова молчание.

– Ты хочешь, чтобы я и дальше была твоим адвокатом?

Лисбет кивнула.

Анника вздохнула.

– Я живу на Фискаргатан, девять. Над площадью Мусебакке. Ты можешь меня туда отвезти? – спросила Саландер.

Анника еще раз покосилась на свою клиентку и снова завела машину. Лисбет показывала ей дорогу. Когда они наконец приехали, Джаннини сказала:

– О’кей. Давай попробуем. Но я смогу представлять твои интересы на моих условиях. Мне надо, чтобы ты не избегала встреч, когда ты мне понадобишься. Если мне потребуется знать твое мнение по поводу того, как мне действовать, я хочу получать четкие ответы. Если я позвоню и скажу, что ты должна встретиться с полицейским или прокурором, или сделать что-либо другое, касающееся расследования преступлений, значит, я оценила ситуацию и пришла к выводу, что это необходимо. В таком случае я требую, чтобы ты появлялась в условленном месте, в нужное время, без всяких возражений. Тебя устраивают мои условия?

– О’кей.

– И, как только с твоей стороны начнутся какие-либо закидоны, я сразу прекращаю с тобой все адвокатские дела. Тебе это понятно?

Лисбет кивнула.

– Еще одно. Я не хотела бы стать участницей драмы между тобой и моим братом. Если у вас с ним имеются какие-то проблемы, тебе придется с ними расквитаться. Но, конечно же, он тебе не враг.

– Я знаю. Я разберусь. Но мне нужно время.

– Что ты собираешься делать?

– Не знаю. Ты сможешь контактировать со мною по электронной почте. Я обещаю отвечать при первой возможности, но не исключено, что буду проверять почту не каждый день…

– То, что у тебя есть адвокат, не означает, что ты становишься крепостной. Если мы сможем с тобой наладить контакты, то для начала это уже неплохо. А теперь вылезай из машины. Я смертельно устала и хочу поехать домой и лечь спать.

Лисбет открыла дверцу машины и выбралась на тротуар. Закрывая дверцу, остановилась. Она, похоже, пыталась еще что-то сказать, но не могла подобрать слов. Аннике на какой-то миг даже показалось, что Лисбет выглядит чуть ли не беззащитной.

– Все нормально, – сказала Джаннини. – Иди домой и ложись спать. И постарайся не вляпаться во что-нибудь в ближайшее время.

Лисбет Саландер стояла на тротуаре и смотрела вслед Аннике Джаннини, пока задние фонари ее машины не скрылись за углом.

– Спасибо, – наконец сказала она.