Комиссар Торстен Эдклинт, начальник Отдела защиты конституции при Службе государственной безопасности, держась за мочку уха, задумчиво разглядывал генерального директора уважаемой частной охранной фирмы «Милтон секьюрити». Тот неожиданно позвонил ему и настоятельно пригласил на воскресный ужин к себе домой на остров Лидингё. Жена Арманского Ритва приготовила великолепное жаркое.

Они ужинали, обмениваясь репликами. Эдклинт не мог догадаться, что, собственно, Арманскому надо. После ужина Ритва удалилась смотреть телевизор, оставив их за столом одних. И тогда Арманский начал рассказывать историю Лисбет Саландер.

Эдклинт медленно крутил в руках бокал с красным вином.

Драган Арманский вовсе не дурак. И Эдклинт это знал.

Они с Арманским познакомились двенадцать лет назад. Тогда одна дама – член Риксдага от Левой партии – стала получать анонимные угрозы. Она заявила об этом руководителю своей партийной группы в Риксдаге, после чего тот проинформировал отдел безопасности законодательного собрания. Угрозы поступали в письменной и вульгарной форме, и по ним можно было заключить, что анонимный автор писем лично знал члена Риксдага.

В результате история стала достоянием Службы государственной безопасности. Пока продолжалось расследование, депутату обеспечили охрану.

Отдел личной охраны Службы государственной безопасности в то время получал не так много средств и его ресурсы были ограниченными – несмотря на то, что эта структура отвечала и отвечает за охрану королевской семьи и премьер-министра, а также – по мере необходимости – за охрану отдельных министров и лидеров партий. Но скромные ресурсы не могут обеспечить определенные потребности, и большинство шведских политиков на самом деле вынуждены обходиться без серьезной личной охраны в какой-либо форме.

Женщине-депутату обеспечивали охрану в связи с несколькими публичными выступлениями, но только до конца рабочего дня. Хотя как раз по вечерам вероятность нападения со стороны какого-нибудь придурка как раз возрастала. Член Риксдага понимала, что вряд ли Служба безопасности способна по-настоящему ее защитить.

Жила она в собственном доме в районе Накка.

Как-то раз дама вернулась домой поздно вечером после дискуссий в финансовой комиссии и обнаружила, что кто-то проник в дом через дверь террасы, исписал непристойными эпитетами стены гостиной, а также умудрился позаниматься онанизмом в спальне члена Риксдага. Она подняла трубку, позвонила в «Милтон секьюрити» и попросила обеспечить ее личную безопасность. Об этом своем решении она не уведомила СЭПО, и, когда следующим утром отправилась выступать в школу в Тэбю, государственные и частные охранники сцепились в лобовом столкновении.

Торстен Эдклинт в то время был заместителем начальника отдела личной охраны. Он не мог смириться с ситуацией, когда частные головорезы перебегают дорогу государственным головорезам. В то же время он считал, что член Риксдага не зря тревожится за свою безопасность – то, что злоумышленник добрался до ее постели и оставил такие зримые следы своего пребывания, доказывало, что официально назначенные охранники со своими задачами не справились.

Вместо того чтобы устроить состязание, Эдклинт пригласил на обед руководителя «Милтон секьюрити» Драгана Арманского. Они решили, что ситуация, возможно, серьезнее, чем предполагали в СЭПО, и что есть основания усилить охрану депутата.

Эдклинту к тому же хватило ума признать, что команда у Арманского не только обладает необходимой для этой работы компетентностью, но неплохо подготовлена, а возможно, даже и лучше оснащена. Так что они договорились: «Милтон» будет осуществлять личную охрану, а Служба безопасности займется расследованием преступления и оплатит счет.

Эдклинт и Арманский обнаружили, что симпатизируют друг другу и могут сотрудничать. Кстати, впоследствии им еще многократно приходилось вместе выполнять какие-нибудь задания. Эдклинт высоко ценил профессиональную компетентность Драгана Арманского, и, когда тот пригласил его на ужин и попросил о личном доверительном разговоре, он с готовностью согласился встретиться. Хотя, конечно, никак не ожидал, что Арманский подложит ему на колени бомбу с горящим бикфордовым шнуром.

– Насколько я понял, ты утверждаешь, что Служба государственной безопасности занимается чисто криминальной деятельностью…

– Нет, – сказал Арманский. – Ты меня неправильно понял. Я утверждаю, что такой деятельностью занимаются только несколько сотрудников Службы государственной безопасности. Я ни на секунду не поверю в то, что подобные действия санкционированы руководством Службы безопасности или одобрены государственными структурами в какой-либо форме.

Эдклинт стал рассматривать фотографии Кристера Мальма – на них человек садился в машину с регистрационным номером, начинавшимся с букв КАБ.

– Драган, послушай! А это не розыгрыш?

– Мне бы очень хотелось, чтобы это было шуткой.

Эдклинт призадумался.

– И что же, по-твоему, черт возьми, я должен с этим делать?

На следующее утро Торстен Эдклинт сидел у себя в кабинете и задумчиво протирал очки. Он был седовласым мужчиной с большими ушами и волевым лицом. Хотя на какое-то мгновение его лицо могло бы показаться скорее растерянным, чем волевым. Ему почти не удалось поспать этой ночью, поскольку ему не давали покоя размышления о том, как ему поступить с полученной от Драгана Арманского информацией. И вот теперь он сидел у себя в рабочем кабинете, в Полицейском управлении на острове Кунгсхольмен и не знал, что делать.

Служба государственной безопасности являлась институтом, необходимость которого на словах признавали все партии Швеции (ну, почти все), но в то же время создавалось впечатление, что они ей не доверяют и плетут вокруг нее разные головокружительные интриги. Скандалов, конечно, было хоть отбавляй, особенно в леворадикальные семидесятые годы, когда кое-какие конституционные нарушения и вправду имели место. Но после пяти государственных проверок СЭПО, которые увенчались жесткой критикой, выросло новое поколение сотрудников.

Это были юные активисты новой школы, набранные из настоящих полицейских подразделений, занимавшихся экономическими преступлениями, связанными с торговлей оружием и крупными аферами, – полицейские, привыкшие расследовать реальные преступления, а не заниматься политическими фантазиями.

Службу государственной безопасности модернизировали, теперь Отделу защиты конституции отводилась новая ведущая роль. Его задачей, согласно сформулированному правительством документу, стало предупреждение и раскрытие угроз внутренней безопасности государства. Один из основных пунктов этого декрета звучал так: «незаконная деятельность, имеющая своей целью путем насилия, угроз или принуждения изменить наш государственный строй, вынудить руководящие политические органы или ведомства к принятию определенных решений или чинить препятствия отдельным гражданам в осуществлении прав и свобод, закрепленных в конституции».

Отделу защиты конституции, следовательно, вменялось охранять шведскую демократию от реальных или предполагаемых антидемократических элементов. К ним с ходу причисляли анархистов и нацистов. Первых – поскольку те упорно оказывали гражданское неповиновение и устраивали поджоги меховых магазинов. Вторых – потому что они изначально являлись противниками демократии.

Торстен Эдклинт получил юридическое образование и начинал как прокурор, а затем двадцать один год проработал в Службе государственной безопасности. Сперва он трудился на поприще личной охраны, а затем перешел в Отдел защиты конституции, где занимался решением различных задач – от аналитических до административных – и постепенно возглавил этот отдел. Иными словами, Торстен Эдклинт являлся самым высшим полицейским чином по защите шведской демократии. Сам он считал себя демократом. Эдклинт сформулировал свою служебную задачу весьма упрощенно. Конституция утверждалась Риксдагом, и он обязан следить за тем, чтобы она оставалась незыблемой и неприкосновенной.

Шведская демократия строится на одном-единственном законе, который можно обозначить тремя буквами – АСС. Эта аббревиатура расшифровывается как «Акт о свободе самовыражения». АСС предусматривает неотъемлемое право говорить, публиковать, думать и верить во все, что угодно. Это право распространяется на всех шведских граждан, от остервенелого нациста до кидающегося камнями анархиста. А также всех, кто располагается в интервале между ними.

Все остальные конституционные акты – такие как, например, «Акт о форме правления» – практически являются лишь виньетками свободы слова. Следовательно, АСС – закон, на котором зиждется демократия. Эдклинт считал своей миссией обеспечивать гражданам законное право публиковать и высказывать все, что им заблагорассудится, даже если сам он ни в малейшей степени не согласен с содержанием их публикаций или высказываний.

Тем не менее, свобода не означает вседозволенности, концепцию которой отстаивают в культурно-политических дебатах некоторые фанаты свободы слова, и прежде всего педофилы и расистские группировки. Любая демократия имеет свои пределы, и пределы АСС обозначены в «Акте о свободе печати», АСП. Он предусматривает четыре принципиальных пункта отступления от демократии. Запрещается публиковать детскую порнографию и некоторые описания сексуального насилия, причем независимо от того, насколько художественными их считает автор. Запрещаются подстрекательства и призывы к преступной деятельности. Запрещаются клевета и оскорбления в адрес кого бы то ни было. И запрещается разжигание национальной розни в любой форме.

АСП также утвержден Риксдагом и содержит некоторые допустимые с социальной точки зрения ограничения демократии. Иными словами, составляется некий общественный договор, который является основой цивилизованного сообщества. Суть законодательства заключается в том, что никто не имеет права травить или унижать другого человека.

Поскольку АСС и АСП – законы, то необходимы институты, которые смогут гарантировать их соблюдение. В Швеции эта функция распределена между двумя структурами, одна из которых – канцлер юстиции (КЮ) – должна возбуждать судебное преследование за преступления против АСП.

Но Торстена Эдклинта такая ситуация не устраивала. Он считал, что КЮ традиционно проявлял непростительную терпимость к фактам прямого нарушения шведской конституции. КЮ обычно отвечал, что принцип демократии стоит во главе угла и что ему следует вмешиваться и возбуждать дела только в случае крайней необходимости. Правда, подобная позиция в последние годы все чаще подвергалась критике, особенно после того, как генеральный секретарь шведского отделения Хельсинкского комитета по правам человека Роберт Хорд представил отчет об оценке деятельности КЮ. Выяснилось, что тот много лет бездействовал. В отчете констатировалось, что было почти невозможно возбудить дело и осудить кого-либо за нарушения закона о разжигании национальной розни.

Второй структурой, которая гарантировала соблюдение законов, являлся Отдел защиты конституции при Службе государственной безопасности.

Комиссар Торстен Эдклинт относился к своей задаче в высшей степени серьезно. Он считал, что занимает самый важный пост из тех, которые доступны шведскому полицейскому, и ни за что не променял бы его ни на какую другую должность в юридических или полицейских структурах Швеции. Он просто-напросто являлся единственным полицейским в стране, официально наделенным функциями политической полиции. Такая задача требовала особой деликатности, мудрости и справедливости. Опыт многих стран демонстрировал, что политическая полиция может с легкостью превратиться в главную угрозу демократии.

Массмедиа и общество привычно считали, что задача Отдела защиты конституции в основном сводится к слежке за нацистами и агрессивными веганами. Отдел действительно уделял большое внимание этим отщепенцам. Но в сферу его контроля входил еще целый ряд организаций и явлений. Если бы, к примеру, король или главнокомандующий вдруг решили, что парламентаризм изжил себя и Риксдаг следует заменить военной диктатурой или чем-либо подобным, к королю или главнокомандующему оказалось бы приковано пристальное внимание Отдела защиты конституции. Или если бы, например, группа полицейских решила бы вдруг раздвинуть рамки законов до такой степени, что защищенные основным законом права индивида оказались бы ущемлены, Отдел защиты конституции тоже обязан был отреагировать. В таких серьезных случаях предполагалось, к тому же, что следствие возглавит генеральный прокурор.

Проблема, разумеется, заключалась в том, что Отдел защиты конституции занимался почти исключительно анализом и контролем, а не оперативной деятельностью. Поэтому нацистов арестовывали главным образом либо обычные полицейские, либо другие подразделения Службы безопасности.

Подобную практику Торстен Эдклинт считал крайне неудовлетворительной. Почти все приличные страны не жалеют средств на содержание того или иного варианта конституционного суда, в задачи которого, в частности, входит следить за тем, чтобы власти не посягали на демократию. В Швеции же этим занимаются только канцлер юстиции или омбудсмен юстиции, которые, однако, должны ориентироваться на решения, принимаемые другими людьми. Если бы в Швеции был конституционный суд, адвокат Лисбет Саландер мог бы незамедлительно возбудить дело против шведского государства за нарушение ее конституционных прав. Тогда суд имел бы возможность затребовать все архивы и вызывать на допросы кого угодно, включая премьер-министра, пока вопрос не будет решен. А так максимум, что мог сделать адвокат, это подать заявление омбудсмену юстиции, который, однако, не имел таких полномочий, чтобы явиться в Службу государственной безопасности и затребовать там всю необходимую документацию.

На протяжении многих лет Торстен Эдклинт ратовал за создание конституционного суда. Если бы в Швеции был такой институт, ему не пришлось бы сейчас ломать голову, как поступить с информацией, которую ему предоставил Драган Арманский. Он просто составил бы заявление в полицию и передал бы документы в суд. И дал бы делу ход.

Но в теперешних обстоятельствах Торстен Эдклинт не имел юридических полномочий, чтобы инициировать предварительное следствие.

Он вздохнул и сунул в рот порцию жевательного табака.

Если сведения Драгана Арманского соответствуют действительности, значит, какие-то ведущие сотрудники Службы безопасности проигнорировали тяжкие преступления против шведской гражданки, затем, фабрикуя фальсификации, заперли ее дочь в психиатрическую лечебницу и, наконец, развязали руки бывшему русскому шпиону и предоставили ему возможность свободно заниматься делами, напрямую связанными с траффикингом, оружием и наркотиками.

Торстен Эдклинт напрягся.

Ему даже не хотелось считать, сколько законов было нарушено за это время. Не говоря уже о проникновении в квартиру Микаэля Блумквиста, нападении на адвоката Саландер и, возможно, причастности к убийству Александра Залаченко. Впрочем, во все это Торстен Эдклинт просто отказывался верить.

У него не было ни малейшего желания ввязываться во всю эту путаницу. Но, к сожалению, он все-таки угодил в нее в тот самый момент, когда принял приглашение Драгана Арманского на ужин.

Теперь перед ним со всей неотвратимостью встал вопрос, как с этой ситуацией разбираться. Формально вопрос требовал однозначного ответа. Если история, рассказанная Арманским, соответствует действительности, то Лисбет Саландер лишили закрепленных основным законом прав и свобод. С точки зрения конституции, возникал также целый клубок подозрений и противоречий. Например, как могли ведущие политические структуры или ведомства принимать определенные решения, кто или что могли повлиять на их противоправные решения и действия. А это уже входило в компетенцию Отдела защиты конституции.

Торстен Эдклинт, как полицейский, которому стало известно о совершении преступления, просто обязан связаться с прокурором и подать петицию. Хотя если отбросить все формальности, ответ оказывался не столь очевидным.

Инспектор уголовной полиции Моника Фигуэрола, несмотря на свою эксцентричную фамилию, родилась в провинции Даларна, в семье, проживавшей в Швеции по меньшей мере со времен Густава Васы. Она относилась к числу тех женщин, которые всегда привлекают к себе внимание. Это объяснялось несколькими обстоятельствами: ей было тридцать шесть лет, глаза голубые, рост 184 сантиметра, коротко стриженные, вьющиеся золотисто-русые волосы. Она хорошо выглядела и одевалась так, чтобы подчеркнуть свою привлекательность.

А еще она могла похвастаться исключительно хорошей спортивной формой.

В тинейджерском возрасте Моника преуспела в легкой атлетике и в семнадцать лет чуть не попала в шведскую олимпийскую сборную. Легкую атлетику она с тех пор оставила, но фанатично тренировалась в фитнес-зале по пять вечеров в неделю. Женщина занималась спортом так увлеченно и так всерьез, что эндорфины функционировали как своего рода наркотические препараты, и когда она прекращала тренироваться, у нее начинался абстинентный синдром. Она бегала, поднимала тяжести, играла в теннис, занималась карате и, к тому же, почти десять лет посвятила бодибилдингу.

В последние два года Моника сократила экстремальные занятия – раньше она занималась на силовых тренажерах по два часа ежедневно. Теперь женщина уделяла этим занятиям совсем немного времени, но разносторонние занятия спортом сделали ее тело настолько мускулистым, что недоброжелательно настроенные коллеги обычно называли ее Господин Фигуэрола. Когда она ходила в майках или летних платьях, все в первую очередь обращали внимание на ее бицепсы и лопатки.

Многих ее коллег-мужчин, помимо телосложения, задевало еще и то, что она была не просто pretty face. Моника окончила гимназию с наивысшими оценками, в двадцатилетнем возрасте получила квалификацию полицейского и потом в течение девяти лет служила в полиции Уппсалы, в свободное время изучая юриспруденцию. Попутно и буквально шутя она заодно получила специальность политолога. Запоминать и анализировать огромные пласты знаний не составляло для нее никакого труда. Детективы или другую развлекательную литературу Моника не читала, зато с огромным интересом поглощала литературу по самым разным областям знаний – от международного права до античной истории.

В полиции Моника начинала свою карьеру с патрульной службы – из-за чего улицы Уппсалы потеряли покой – и дошла до должности инспектора уголовного розыска. Она работала сперва в отделе по борьбе с особо тяжкими преступлениями, а потом перешла в подразделение, занимавшееся экономической преступностью.

В 2000 году Моника поступила на работу в Службу государственной безопасности в Уппсале, а в 2001-м переехала в Стокгольм. Поначалу Фигуэрола служила в контрразведке. Но Торстен Эдклинт, который знал ее отца и внимательно следил за ее карьерой, почти сразу же забрал ее в Отдел по защите конституции.

…Когда Эдклинт наконец решил, что все-таки не должен игнорировать информацию Драгана Арманского, он немного поразмыслил, а затем поднял трубку и вызвал к себе в кабинет Монику Фигуэролу. Она пока успела проработать в Отделе защиты конституции менее трех лет и, следовательно, по-прежнему оставалась больше настоящим полицейским, чем чинушей.

В тот день Моника была одета в облегающие синие джинсы, бирюзовые босоножки на небольшом каблучке и темно-синий пиджак.

– Чем ты в данный момент занимаешься? – первым делом спросил Эдклинт, жестом приглашая ее сесть.

– Мы разбираемся с ограблением мини-маркета в Сунне, которое произошло две недели назад.

Служба государственной безопасности, разумеется, не расследовала ограбления продовольственных магазинов – подобная базовая деятельность входила в компетенцию полиции. Моника возглавляла группу из пяти сотрудников Отдела защиты конституции, которая занималась анализом политической преступности.

В своей работе они главным образом пользовались несколькими компьютерами, подсоединенными к базе происшествий, которую составляла полиция. По большому счету любое заявление, зафиксированное в каком-нибудь полицейском округе Швеции, попадало в базу данных, которой распоряжалась Фигуэрола.

Компьютеры были снабжены специальными программами, которые автоматически сканировали каждый полицейский отчет, реагируя на триста десять специфических слов, таких как, например, «черномазый», «скинхед», «свастика», «иммигрант», «анархист», «хайль», «нацист», «национал-демократ», «предатель», «жидовская шлюха» или «любитель негров». Компьютер сигнализировал, если в полицейском отчете встречалось подобное ключевое слово, и сотрудники группы сразу извлекали и изучали соответствующий отчет. В зависимости от контекста, они могли затем инициировать предварительное следствие и дальнейшее расследование.

Отдел защиты конституции каждый год публиковал отчет под названием «Угрозы государству и его безопасность», который являлся единственным источником надежной статистики политической преступности. Статистика строилась исключительно на заявлениях в местные органы полиции.

В случае с ограблением мини-маркета в местечке Сунне компьютер среагировал на три ключевых слова: «иммигрант», «наплечная нашивка» и «черномазый». Двое молодых мужчин в масках, угрожая пистолетами, ограбили магазин, принадлежавший иммигранту. Они похитили сумму порядка 2780 крон и блок сигарет. Один из грабителей был в короткой куртке с нашивкой в виде шведского флага на плече, а второй неоднократно кричал хозяину магазина: «Чертов черномазый!» – и заставил его лечь на пол.

Всего этого оказалось достаточно, чтобы сотрудники Фигуэролы добились начала предварительного следствия и попытались выяснить, не принадлежат ли грабители к нацистским группировкам провинции Вермланд и не следует ли в таком случае отнести ограбление к преступлениям на почве расизма, поскольку один из грабителей продемонстрировал соответствующие взгляды. Если это подтвердится, то инцидент будет включен в статистический отчет следующего года, который затем будет проанализирован и включен в европейскую статистику, ежегодно составляемую в офисе Евросоюза в Вене. Но могло также выясниться, что грабителями оказались скауты, просто купившие куртку со шведским флагом, и что владельцем магазина по чистой случайности оказался иммигрант, откуда и возникло слово «черномазый». В таком случае группе Фигуэролы пришлось бы вычеркнуть это ограбление из статистики.

– У меня есть для тебя непростое поручение, – сказал Торстен Эдклинт.

– Вот как, – ответила Моника.

– С этой работой ты можешь попасть в опалу, и тогда – конец твоей карьере.

– Понятно.

– Но с другой стороны, если ты справишься с заданием, при удачном раскладе тебе светит серьезное повышение по службе. Я собираюсь перевести тебя в оперативное подразделение нашего отдела.

– Простите, что напоминаю, но в Отделе защиты конституции нет оперативного подразделения.

– В том-то и все дело, – сказал Торстен Эдклинт. – Но отныне такое подразделение есть. Я создал его сегодня утром. В настоящий момент оно состоит из одного-единственного человека. Из тебя.

Моника посмотрела на него с недоверием.

– Задача нашего отдела – охранять конституцию от внутренних угроз, которые обычно представляют собой нацисты или анархисты. А что если угроза конституции исходит от нашей собственной организации? Что нам делать в таком случае?..

Полчаса он пересказывал ей историю, услышанную накануне вечером от Драгана Арманского.

– Но кто – источник этих сведений? – поинтересовалась Фигуэрола.

– Это сейчас неважно. Сфокусируйся на полученной информации.

– Меня только интересует, считаете ли вы источник заслуживающим доверия.

– Я знаком с этим источником много лет и полагаю, что он в высшей степени заслуживает доверия.

– Это звучит… Я даже не знаю, как сказать. Честно говоря, неправдоподобно.

Эдклинт кивнул.

– Напоминает шпионский роман, – сказал он.

– Но какое задание вы хотите мне поручить?

– С этой минуты ты освобождаешься от всех остальных обязанностей. Твоя единственная задача – проверить степень правдивости этой истории. Ты должна либо подтвердить, либо опровергнуть данные утверждения. Докладывать будешь лично мне, и никому больше.

– О, господи, – сказала Моника Фигуэрола. – Теперь я понимаю, что вы имели в виду, говоря, что я могу угодить в немилость.

– Да. Но если эти сведения или даже малая часть этих фактов подтвердится, это будет означать, что мы приблизились к порогу конституционного кризиса, с которым обязаны разобраться.

– С чего мне начать? Как действовать?

– Начинай с самого элементарного. Сперва прочитай отчет, написанный Гуннаром Бьёрком в девяносто первом году. Потом вычисли людей, которые могут следить за Микаэлем Блумквистом. По сведениям моего источника, машина принадлежит некому Йорану Мортенссону, сорока лет, полицейскому, проживающему в Веллингбю на Виттангигатан. Потом надо установить личность второго легавого, которого сфотографировал коллега Микаэля Блумквиста. Вот этого молодого блондина.

– О’кей.

– Затем внимательно изучи биографию Эверта Гульберга. Я о нем никогда не слышал, но мой источник утверждает, что он должен как-то быть связан со Службой безопасности.

– Получается, что кто-то из Беза заказал семидесятивосьмилетнему старику убить шпиона? Я в это не верю.

– Тем не менее придется проконтролировать. Расследование должно проводиться в строжайшей тайне. Прежде чем что-либо предпринять, обязательно информируй меня. Я не хочу, чтобы пошли круги по воде.

– Вы поручаете мне очень серьезное многоступенчатое расследование. Как же я сумею справиться в одиночку?

– Тебе не придется работать в одиночку. Ты должна лишь произвести разведку боем. Если придешь и скажешь, что проверила и ничего не обнаружила, то все прекрасно. А если обнаружишь что-либо подозрительное, то будем решать, что делать дальше.

Обеденный перерыв Моника провела в спортзале полицейского управления – она занималась на силовых тренажерах. Обед, состоявший из черного кофе с бутербродом и фрикаделек со свекольным салатом, Фигуэрола отнесла к себе в кабинет. Там она закрыла дверь, убрала все с письменного стола и принялась читать отчет Гуннара Бьёрка, параллельно жуя бутерброд.

Женщина прочла также приложение к отчету в виде переписки между Бьёрком и доктором Петером Телеборьяном и выписала из отчета все имена и отдельные события, которые следовало проверить. Через два часа она встала и принесла еще кофе из кофейного автомата. Выходя из кабинета, заперла дверь, в соответствии с инструкциями ГПУ/Без.

Первым делом Моника решила проверить регистрационный номер отчета.

Она позвонила в регистратуру и получила ответ, что отчета с таким номером не существует.

Затем Фигуэрола обратилась к архиву СМИ. На сей раз ей повезло. Две вечерние газеты и одна утренняя сообщали о человеке, серьезно пострадавшем во время пожара в машине на Лундагатан в тот самый день 1991 года. Жертвой несчастного случая стал мужчина средних лет, но имя его не упоминалось. В одной из вечерних газет утверждалось, что, по словам свидетеля, машину умышленно подожгла какая-то девочка. Значит, речь шла о той самой зажигательной бомбе, которую Лисбет Саландер метнула в русского агента по фамилии Залаченко. По крайней мере, само происшествие, похоже, действительно имело место.

Гуннар Бьёрк, который значился как автор отчета, тоже существовал в реальности и являлся высокопоставленным должностным лицом отдела по работе с иностранцами, страдал от грыжи межпозвоночного диска и, к сожалению, скончался, совершив суицид.

Отдел кадров так и не смог сообщить, чем занимался Гуннар Бьёрк в 1991 году. Сведения имели гриф секретности даже для сотрудников ГПУ/Без. Впрочем, ситуация вполне стандартная.

То, что Лисбет Саландер в 1991 году проживала на Лундагатан, а последующие два года провела в детской психиатрической клинике Святого Стефана, удалось выяснить сразу. По крайней мере, содержание отчета в этом плане не противоречило реальности.

Психиатра Петера Телеборьяна многие знали, он часто выступал по телевидению. В 1991 году специалист работал в клинике Святого Стефана, а сейчас занимал должность главного врача.

Моника Фигуэрола долго размышляла над отчетом. А потом позвонила заместителю начальника отдела кадров.

– У меня тут возник серьезный вопрос, – сказала она.

– Какой?

– Мы в Отделе защиты конституции проводим исследование, и нам нужны кое-какие сведения о психической стабильности и общем психическом здоровье. Необходимо проконсультироваться с психиатром или другим специалистом, имеющим право доступа к секретной информации. Мне рекомендовали доктора Петера Телеборьяна, и я хотела бы знать, могу ли к нему обратиться.

Прошло несколько минут, прежде чем она получила ответ.

– Доктор Петер Телеборьян несколько раз привлекался у нас в качестве внештатного консультанта. Он имеет допуск к секретным материалам, и вы можете в общих чертах обсудить с ним засекреченную информацию. Но для того, чтобы обратиться к нему, вы должны выполнить бюрократическую процедуру: получить согласие своего начальника и послать формальный запрос на разрешение проконсультироваться с доктором Петером Телеборьяном.

Моника даже слегка вздрогнула. Она разведала то, что могло быть известно лишь очень ограниченному кругу лиц: Петер Телеборьян имел дела с ГПУ/Без. Тем самым достоверность отчета хотя бы частично подтверждалась.

Фигуэрола отложила в сторону отчет и приступила к изучению других фактов, которыми ее снабдил Торстен Эдклинт. Она углубилась в сделанные Кристером Мальмом снимки двух типов, которые, как утверждалось, не далее как первого мая преследовали Микаэля Блумквиста от кафе «Копакабана».

Проверив автомобильную базу данных, Моника убедилась, что Йоран Мортенссон тоже существует в действительности и владеет автомобилем «вольво» серого цвета с указанным регистрационным номером. Потом в отделе кадров Службы безопасности ей подтвердили, что он является сотрудником ГПУ/Без. Даже самая поверхностная проверка показывала, что и эта информация, похоже, верна.

Сердце Моники ёкнуло еще раз.

Йоран Мортенссон работал в отделе личной охраны на должности телохранителя и входил в команду сотрудников, неоднократно обеспечивавших безопасность премьер-министра. Несколько недель назад его временно перевели в отдел контрразведки. От служебных обязанностей его освободили 10 апреля, через несколько дней после того, как Александра Залаченко и Лисбет Саландер доставили в Сальгренскую больницу. Правда, в подобных временных перемещениях не было ничего экстремального, если для выполнения каких-то срочных заданий не хватало сотрудников.

Затем Фигуэрола позвонила заместителю начальника отдела контрразведки, которого знала лично, поскольку недолгое время работала у него в отделе. Она спросила, занят ли Йоран Мортенссон чем-то важным или его можно пригласить для проведения расследования в Отдел защиты конституции.

Заместитель начальника контрразведки удивился. Вероятно, Монику Фигуэролу неверно информировали. Йорана Мортенссона из отдела личной охраны в контрразведку никто не переводил. Увы.

Положив трубку, Моника еще пару минут смотрела на телефон. В личной охране считали, что Мортенссона перевели в контрразведку. Контрразведка это отрицала. Такие перемещения обычно должны рассматриваться и одобряться начальником канцелярии. Моника потянулась к трубке, чтобы позвонить начальнику канцелярии, но остановилась. Отдел личной охраны мог перевести Мортенссона только с одобрения начальника канцелярии. Но в контрразведке Мортенссона нет, и начальник канцелярии не может об этом не знать. А если он переведен в какой-то другой отдел, который следит за Микаэлем Блумквистом, то начальник канцелярии непременно должен быть в курсе.

Торстен Эдклинт велел ей следить, чтобы не пошли круги по воде. А позвонить начальнику канцелярии означало бы швырнуть огромный камень в маленький пруд.

В половине одиннадцатого утра, в понедельник, усаживаясь за свой письменный стол в стеклянной клетке, Эрика Бергер вздохнула с облегчением. Ей очень хотелось выпить свежего горячего кофе из автомата. Первые два часа рабочего дня она провела на двух собраниях. Сначала – на пятнадцатиминутной утренней летучке, на которой ответственный секретарь редакции Петер Фредрикссон наметил основные направления работы на день. Поскольку Эрика не доверяла Андерсу Хольму, ей все больше приходилось полагаться на мнение Фредрикссона.

А потом она провела целый час с председателем правления Магнусом Боргшё, начальником финансового отдела «Свенска моргонпостен» Кристером Сельбергом и директором по маркетингу Ульфом Флудином. Совещание было посвящено ухудшающейся ситуации на рекламном рынке и снижению объемов розничных продаж. Главный маркетолог и начальник финансового отдела считали, что необходимо срочно принять меры для того, чтобы минимизировать потери.

– В первом квартале мы справились с проблемой благодаря временному подъему рекламного рынка и тому, что в конце года двое сотрудников ушли на пенсию. Их должности остались вакантны, – сказал Ульф Флудин. – Данный квартал мы, вероятно, закончим с незначительным минусом. Однако нет никаких сомнений в том, что бесплатные газеты «Метро» и «Стокгольм-Сити» будут по-прежнему поглощать столичный рекламный рынок. Нам ничего не остается, кроме как прогнозировать откровенный дефицит в третьем квартале.

– Что мы может противопоставить? – спросил Боргшё.

– Единственная возможная альтернатива – сокращения. Мы никого не сокращали с две тысячи второго года. Но, по моим подсчетам, до конца года нам необходимо сократить десять ставок.

– И какие же именно ставки? – поинтересовалась Эрика Бергер.

– Нам придется урезать отовсюду и понемногу, сокращая по должности в разных подразделениях. Например, в спортивной редакции сейчас шесть с половиной ставок. А нам придется сократить их до пяти.

– Если я правильно понимаю, спортивная редакция уже сейчас работает из последних сил. Это означает, что нам придется сократить спортивные полосы в целом.

Флудин пожал плечами.

– Я не против обсудить и более удачные предложения.

– Более удачных предложений у меня нет, но принцип таков: если мы сократим персонал, значит, нам придется сократить количество полос, а если мы сделаем газету тоньше, то у нас снизится количество читателей и, тем самым, количество рекламодателей.

– Вечный замкнутый круг, – сказал начальник финансового отдела Сельберг.

– Меня взяли на работу с тем, чтобы предотвратить подобный сценарий. Это означает, что я должна полностью изменить облик газеты и сделать ее более привлекательной для читателей. Но если сокращать персонал, то эта задача окажется невыполнимой.

Эрика обратилась к Боргшё:

– Как долго газета может прожить в условиях стресса? Какой дефицит мы можем себе позволить, пока ситуация не изменится?

Боргшё напрягся.

– С начала девяностых годов газета поглотила значительную часть своих прежних накоплений. За последние десять лет наш портфель акций потерял в цене примерно тридцать процентов. Бо́льшая часть этих фондов инвестирована в компьютерную технику. То есть фактически у нас катастрофические потери.

– Я обратила внимание, что у «Свенска моргонпостен» имеется собственная система текстового редактирования, именуемая АХТ. Во сколько обошлась ее разработка?

– Примерно в пять миллионов крон.

– Я не вижу тут логики. На рынке существуют уже готовые дешевые коммерческие программы. Зачем «Свенска моргонпостен» понадобилось разрабатывать собственную?

– Ах, Эрика! Если бы я знал ответ на этот вопрос… Нас уговорил бывший руководитель технического отдела. Он считал, что в перспективе так будет дешевле и что «Свенска моргонпостен» сможет потом продавать лицензии на программное обеспечение другим изданиям.

– И кто-нибудь купил у вас программное обеспечение?

– Да, одна местная норвежская газета.

– Замечательно, – усталым голосом сказала Эрика Бергер. – Следующий вопрос: у нас компьютеры пятилетней давности…

– В ближайший год нам вряд ли светит приобретение новых компьютеров, – ответил Флудин.

Дискуссия продолжалась.

До Бергер вдруг дошло, что Флудин с Сельбергом просто игнорируют ее соображения. Они уже были уверены, что газету спасут только сокращения. Возможно, с точки зрения директора по маркетингу и начальника финансового отдела, такая мера и могла показаться вполне уместной. Но для нового главного редактора это исключено. Ее раздражало то, что они отвергали все ее аргументы с любезными улыбками, заставляя ее почувствовать себя тинейджером, который сдает экзамен. Они не произнесли ни единого недопустимого слова, но их отношение к ней показалось ей откровенно издевательским.

Боргшё так и не поддержал ее. Он, вроде бы, присутствовал на встрече и выслушал обе стороны; но он хотя бы не позволил себе такого пренебрежения по отношению к ней.

Эрика вздохнула, включила лэптоп и открыла электронную почту. Ей пришло девятнадцать сообщений. Четыре из них оказались спамом, содержащим предложения: купить виагру, испробовать киберсекс с The sexiest Lolitas on the net всего за четыре доллара США в минуту, и еще более вульгарное – Animal Sex, Juiciest Horse Fuck in the Universe, a также подписку на электронную сводку новостей с сайта mode.nu, которую распространяла какая-то назойливая фирма, наводнившая рынок рекламными предложениями и не прекращавшая их рассылать, сколько бы раз Эрика ни отказывалась от этой продукции. Еще семь мейлов оказались так называемыми письмами из Нигерии, от вдовы бывшего директора государственного банка в Абудже, – она предлагала ей колоссальные суммы, если только Эрика, в целях укрепления доверия, согласится инвестировать небольшой капитал. Словом, всякий спам.

Были и другие сообщения. Утренняя и дневная служебные записки, три отчета от ответственного секретаря редакции Петера Фредрикссона о подготовке ключевого материала текущего номера, письмо от ее личного аудитора (он хотел бы встретиться, чтобы сверить изменения в зарплате после перехода из «Миллениума» в «Свенска моргонпостен»), а также сообщение от ее стоматолога-гигиениста, напоминавшего о том, что подошло время ежеквартального визита. Эрика решила занести дату и время визита к врачу в свой электронный ежедневник и сразу же обнаружила, что ничего не выйдет, поскольку на этот день у нее запланирована большая редакционная конференция.

Наконец она открыла последний мейл, присланный с адреса «[email protected]» с заголовком «К сведению главного редактора» и, взглянув на текст, медленно опустила на стол чашку с кофе.

Эрика подняла взгляд и невольно поискала глазами Андерса Хольма. На рабочем месте его не было, и в редакционном зале она его тоже не увидела. Взглянув на адрес отправителя, Бергер подняла трубку и позвонила Петеру Флемингу, ответственному за техническое обеспечение «Свенска моргонпостен».

– Привет. Кто пользуется адресом «[email protected]»?

– Никто. В «Свенска моргонпостен» такого адреса нет.

– Я только что получила мейл с этого адреса.

– Это фейк. Сообщение содержит вирус?

– Нет. Во всяком случае, антивирусная программа не среагировала.

– О’кей. Такого адреса не существует. На самом деле нет ничего проще, чем сымитировать адрес, похожий на настоящий. В сети имеются сайты, через которые можно посылать подобные сообщения.

– А отследить такое сообщение можно?

– Почти невозможно, если отправитель не настолько глуп, чтобы посылать мейлы со своего домашнего компьютера. Вероятно, реально можно проследить IP-адрес сервера, но если он пользуется адресом, заведенным, например, на Hotmail, то след оборвется.

Эрика поблагодарила за информацию, потом задумалась.

Она и раньше получала письма с угрозами или послания от откровенных психов. Но это сообщение явно было связано с ее новой работой в качестве главного редактора «Свенска моргонпостен». Интересно, кто его послал – какой-нибудь психопат-одиночка, прочитавший о ней в связи со смертью Морандера? Или же отправитель находится с нею под одной крышей?

Моника Фигуэрола долго размышляла, как ей поступить с делом Эверта Гульберга. Преимущество работы в Отделе защиты конституции заключалось в том, что имеющиеся у нее полномочия позволяли ей запросить почти любой полицейский отчет, составленный в пределах Швеции, который сигнализировал о преступности на почве расизма или политики. Кстати, Александр Залаченко являлся иммигрантом, а одна из задач Моники, в частности, состояла в том, чтобы предотвращать проявления насилия по отношению к лицам, рожденным за пределами Швеции, и определять, какими мотивами – расистскими или нет – руководствовались преступники. Так что она имела законное право ознакомиться с расследованием убийства Залаченко, чтобы решить, не примыкал ли Эверт Гульберг к какой-нибудь расистской организации или не руководствовался ли он, совершая убийство, собственными расистскими убеждениями. Она затребовала отчет об этом инциденте и внимательно его прочитала. К нему прилагались также письма, посланные Гульбергом министру юстиции. Моника убедилась в том, что, помимо ряда оскорбительных личных выпадов и обвинений в адрес правосудия, в них присутствуют слова «черномазый» и «государственный изменник».

Стрелка часов приближалась к отметке пять. Фигуэрола заперла весь материал в сейф у себя в кабинете, выбросила стаканчик из-под кофе, выключила компьютер и поставила отметку о том, что покидает рабочее место. Быстро дойдя до гимнастического зала на площади Сант-Эриксплан, весь следующий час она посвятила разминке.

Закончив тренировку, Моника отправилась домой, в свою двухкомнатную квартиру на Понтоньергатан, приняла душ и поужинала – поздно, но соблюдая заповеди здорового питания. С минуту она раздумывала, не позвонить ли Даниэлю Мугрену, который жил в трех кварталах от нее, на той же улице. Даниэль был столяром и культуристом, и три года подряд тренировался вместе с нею. В последние месяцы они встречались также для занятий дружеским сексом. Секс, конечно, приносил почти такое же чувство удовлетворения, как напряженная тренировка в зале. Но в свои зрелые 30 с плюсом – или, скорее, 40 с минусом – Моника Фигуэрола стала задумываться, а не пора ли ей найти постоянного партнера и вообще устроить свою жизнь. Возможно, даже завести детей, а почему бы и нет. Правда, Даниэль Мугрен для всего этого не подходил…

Немного поразмыслив, Моника решила, что ей не хочется с ним встречаться. Вместо этого она улеглась в постель с книгой по античной истории. В полночь женщина уже спала.