Пер-Оке Сандстрём, внештатный журналист сорока семи лет, вернулся в свою квартиру в Солне после полуночи. Он немного выпил и теперь чувствовал, как у него все время сосет под ложечкой. Весь день прошел в пустом времяпровождении. Он не находил себе места от страха.

Прошло уже две недели с тех пор, как Даг Свенссон был застрелен в Эншеде. Ошалело слушая новости по телевизору в тот вечер, Сандстрём почувствовал облегчение и надежду: Свенссон был мертв, а значит, публикации книги о трафике проституток, в которой тот собирался выставить напоказ Сандстрёма, скорее всего, не будет. «Вот черт, одной лишней шлюхи оказалось достаточно, чтобы попасть в историю», – подумал он.

Его переполняла жгучая ненависть к Дагу Свенссону. Как он упрашивал, умолял, на коленях ползал перед этой скотиной…

На следующее утро после убийства Сандстрём был слишком возбужден от радости, чтобы мыслить здраво. Размышлять всерьез он начал только на следующий день. Поскольку Даг Свенссон работал над книгой, где он, Пер-Оке, характеризовался как насильник с педофильским уклоном, то, возможно, и полиция начнет раскапывать его прегрешения. Господи… Да его же могут заподозрить в убийстве!

Тревога слегка улеглась, когда физиономия Лисбет Саландер стала появляться на первой странице чуть ли не в каждой газете. «Кто, черт побери, эта Лисбет Саландер?» – крутилось у него в голове. Он никогда о ней не слышал. Полиция же определенно считала ее главной подозреваемой, а прокурор уже уверенно высказался о том, что расследование приближается к завершению. По собственному опыту Сандстрём все же знал, что журналисты обычно не выбрасывают собранные материалы и сделанные записи. «Миллениум», этот дерьмовый журнальчик с неоправданной репутацией серьезного… Все они одним миром мазаны: подкапываются под людей, вопят и гадят.

Он не знал, как далеко продвинулась работа над книгой. Он не знал, что им известно, а спросить было некого. Такое чувство, что он находился в вакууме.

Всю прошлую неделю его бросало то в панику, то в эйфорию. Полиция с ним не связывалась. Может быть, все обойдется? Говорят же, что дуракам везет. Но если облом, то жизнь его кончена.

Вставив ключ в замок и повернув его, он открыл дверь – и тут же услышал шорох за спиной, а затем почувствовал парализующую боль в пояснице.

Гуннар Бьёрк еще не спал, когда раздался телефонный звонок. Одетый в пижаму и халат, он сидел на кухне, не зажигая свет, и думал над своей дилеммой. Никогда раньше за всю свою многолетнюю карьеру у него не было ничего похожего на нынешнюю тяжелую ситуацию.

Сначала Бьёрк не собирался брать трубку. Бросив взгляд на часы, он увидел, что уже половина двенадцатого. Но телефон продолжал звонить, и после десятого сигнала он не устоял. Вдруг что-то важное?

– Это Микаэль Блумквист, – произнес голос на другом конце.

«Какого черта?» – подумал Бьёрк.

– Уже за полночь, и я спал.

– Извините. Просто я подумал, что вам будет интересно то, что я могу вам сказать.

– Что вам нужно?

– Завтра утром в десять я даю пресс-конференцию в связи с убийством Дага Свенссона и Миа Бергман.

У Гуннара Бьёрка перехватило в горле.

– Я собираюсь сообщить о деталях секс-торговли из книги Дага Свенссона, которую он почти закончил. Единственным клиентом, которого я собираюсь назвать по имени, будете вы.

– Вы же обещали дать мне время…

Услышав страх в своем голосе, он осекся.

– Прошло несколько дней, а вы обещали перезвонить мне после выходных. Завтра у нас вторник. Так что либо вы мне все выкладываете, либо я завтра провожу пресс-конференцию.

– Если вы созовете пресс-конференцию, то никогда ничего не узнаете о Зале.

– Возможно. Но тогда это не будет меня касаться. Вам придется вместо меня иметь дело с полицейскими, ведущими расследование, – ну, и, конечно, со всеми журналистами страны.

Возможностей для сделки на условиях Бьёрка не оставалось.

Он согласился встретиться с Микаэлем Блумквистом и сумел сдвинуть день встречи на четверг – еще одна небольшая передышка. Но он был готов.

Итак, пан или пропал.

Сандстрём не знал, сколько времени провел без сознания. Очнувшись, он понял, что лежит на полу в гостиной. Болело все тело, и он не мог пошевелиться. Постепенно он осознал, что руки у него связаны за спиной чем-то вроде изоляционной ленты и ноги перевязаны. Рот тоже был заклеен липкой лентой. В комнате горел свет, а жалюзи были опущены. Было неясно, что произошло.

Пер-Оке расслышал звук, доносившийся вроде из его кабинета. Он замер и прислушался: кто-то выдвигал и задвигал ящики письменного стола. «Неужели ограбление?» – подумал он, слыша, как кто-то роется в его ящиках, как шуршит бумага.

Целую вечность спустя он услышал шаги, попытался повернуть голову, но не смог никого увидеть. Он постарался хранить спокойствие.

Вдруг Пер-Оке почувствовал, как через его голову перекинули веревочную петлю и затянули на шее. С перепугу он чуть не обделался. Подняв взгляд, увидел, как веревка, идущая от петли, поднимается к блоку, закрепленному на крюке, где когда-то висела люстра. Злоумышленник обошел вокруг него и попал в поле зрения. Первой стала видна пара черных сапожек маленького размера.

Кого ожидал увидеть Сандстрём, он и сам не знал, но, подняв глаза, пережил что-то вроде шока. Сначала он не узнал в ней ту психопатку, чья фотография пялилась на вас с первых страниц всех газет, выставленных на витрины, со времени прошедшей Пасхи. Она не была похожа на свою фотографию – теперь коротко стриглась. Одета она была во все черное: черные джинсы, короткую открытую хэбэшную куртку, черную майку и черные перчатки.

Но самым пугающим было ее лицо, покрытое гримом: черная помада на губах, подведенные черным глаза, драматически выделенные черно-зеленым тени на веках и под глазами. Все остальное на лице было закрашено белилами. Кроме того, от левого виска к подбородку все лицо пересекла широкая красная полоса.

Эта гротескная маска придавала ей совершенно безумный вид.

Его мозг отказывался воспринимать увиденное, настолько все было невероятным.

Лисбет Саландер держала в руках конец веревки, за который дернула. Сандстрём почувствовал, как веревка врезалась в горло и на несколько секунд прервала его дыхание. Он старался подтянуть ноги. Ей же, благодаря блоку и талям, почти не приходилось прилагать усилий, чтобы поставить его на ноги. Когда Пер-Оке поднялся перед ней во весь рост, она перестала тянуть за веревку и намотала ее на трубку, подводящую к батарее отопления, а затем завязала двойным морским узлом.

После этого Саландер исчезла из вида, оставив его одного минут на пятнадцать. Вернувшись, придвинула стул и села напротив него. Он старался избегать ее взгляда с разрисованного лица, но у него это плохо получалось. На стол она положила пистолет. Его пистолет. Она обнаружила его в обувной коробке в гардеробе. «Кольт М1911». Этот не вполне легальный пистолет хранился у него несколько лет. Он как-то купил его по случаю у знакомого, просто ради хохмы, и даже ни разу не попробовал выстрелить. Прямо у него на глазах Саландер вынула магазин, вставила патроны, затем загнала магазин на место и отправила патрон в ствол. Пер-Оке Сандстрём был готов вот-вот лишиться чувств, но заставил себя выдержать ее взгляд.

– Не понимаю, почему мужчины так любят запечатлевать свои извращения, – сказала она.

Это было произнесено спокойным, ледяным тоном. Саландер говорила тихо, но отчетливо, протягивая фотографию, отпечатанную с его жесткого диска.

– Это, вероятно, эстонка Инес Хаммуярви, семнадцати лет, из поселка Риепалу неподалеку от Нарвы. Неплохо развлекся?

Вопрос был чисто риторический – Пер-Оке Сандстрём не мог ответить, его рот был заклеен лентой, а мозг был не в состоянии построить ответ. Фотография изображала… «Господи, зачем я только сохранил фотографии», – мелькнуло в мозгу.

– Ты знаешь, кто я? Кивни.

Пер-Оке кивнул.

– Ты – садистская свинья, подонок и насильник.

Он не шевелился.

– Кивни.

Он кивнул. На глаза его вдруг навернулись слезы.

– Сейчас я тебе объясню правила, – начала она. – На мой взгляд, тебя следовало бы прикончить немедленно. Переживешь ли ты эту ночь, мне безразлично. Тебе ясно?

Он кивнул.

– В нынешней ситуации от тебя вряд ли ускользнуло, что я сумасшедшая, привыкшая убивать людей, в особенности мужчин.

Саландер показала пальцем в сторону вечерних газет, которые он сложил на столе в гостиной.

– Я собираюсь снять клейкую ленту с твоего рта. Если ты закричишь или даже повысишь голос, я отключу тебя вот этим.

И она подняла электрошокер.

– Эта фурия выстреливает зарядом семьдесят пять тысяч вольт. В следующий раз там будет примерно шестьдесят, потому что один раз я ее использовала и не перезарядила. Тебе ясно?

Он удивленно смотрел на нее.

– Это означает, что твои мышцы перестанут действовать. Через это ты уже прошел у дверей при входе.

Она улыбнулась ему.

– А это значит, что ноги не смогут держать тебя и ты сам себя повесишь. Отключив тебя, я просто встану и уйду отсюда.

Сандстрём кивнул. «Господи, да это же чокнутая убийца!» – подумал он и почувствовал, как слезы снова безудержно полились из его глаз. Он зашмыгал носом.

Она поднялась и сорвала ленту с его рта. Ее мерзкое размалеванное лицо оказалось в сантиметре от него.

– Молчи, – приказал она. – Ни слова. Заговоришь без разрешения – отключу тебя.

Саландер подождала, пока он перестанет шмыгать носом и встретится с ней взглядом.

– У тебя есть только одна возможность пережить эту ночь, – обещала она. – Только одна, двух уже не будет. Я задам тебе несколько вопросов. Если ты на них ответишь, я сохраню тебе жизнь. Кивни, если ты все понял.

Он кивнул.

– Если откажешься отвечать хоть на один вопрос, отключу тебя. Тебе ясно?

Он кивнул.

– Если обманешь или будешь увиливать, отвечая, отключу тебя.

Он кивнул.

– Я с тобой торговаться не собираюсь. Второго шанса у тебя не будет. Либо ты сразу ответишь на мои вопросы, либо умрешь. Ответишь приемлемо, останешься в живых. Проще некуда.

Пер-Оке кивнул. Он ей верил, и выбора у него не было.

– Пожалуйста, – пробормотал он. – Я не хочу умирать.

Саландер строго взглянула на него.

– Только от тебя зависит, жить тебе или умереть. Но ты только что нарушил мое первое правило: не говорить без моего разрешения.

Сандстрём сжал губы и подумал: «Господи, она же совершенно сумасшедшая».

Микаэль Блумквист чувствовал такое напряжение и беспокойство, что просто не знал, куда деваться. В конце концов он надел куртку, шарф и пошел бродить. Без всякой цели прошел сначала мимо станции «Сёдра», затем мимо полукруга здания «Бофилс Боге» и, наконец, оказался в своей редакции на Гетгатан. В рабочем помещении было темно и тихо. Микаэль решил не зажигать свет, но включил кофеварку, сел на подоконник и стал смотреть на Гетгатан, ожидая, пока вода пройдет через фильтр. Ему хотелось разложить свои мысли по полочкам. Расследование убийств Дага Свенссона и Миа Бергман казалось ему разбитым мозаичным панно, где некоторые куски хорошо различимы, а некоторые вообще утрачены. В этом панно был сюжет, едва угадываемый, но неясный для глаза. Слишком много кусков недоставало.

Сомнения мучили его. «Она вовсе не убийца-псих», – напомнил он себе. Она написала, что не убивала Дага и Мию, и он ей верил. Но каким-то непонятным образом Лисбет все же была внутренне связана с тайной убийства.

Микаэль начал немного критически пересматривать свою теорию, на которой настаивал с того момента, как побывал в квартире в Эншеде. Он исходил из казавшейся ему очередной предпосылки, что репортаж Дага Свенссона о трафикинге был единственным мыслимым мотивом убийства Дага и Миа. Теперь Микаэль склонялся к признанию разумности аргументов Бублански, что это не объясняет убийства Бьюрмана.

Саландер писала, что на клиентов проституток можно наплевать, а сосредоточиться надо на Зале. Как это сделать? Что она имела в виду? Что за непростой человек? Неужели нельзя сказать ясно и определенно?

Вернувшись в буфетную, Микаэль налил кофе в кружку с эмблемой «Молодых левых», а потом сел на диван в центре комнаты, положил ноги на кофейный столик и закурил непозволительную сигарету.

Бьёрк – это список клиентов, а Бьюрман – это Саландер. Не случайно и то, что оба – и Бьюрман, и Бьёрк – работали на полицейскую службу безопасности. А тут еще пропавшее дело, относящееся к Лисбет Саландер…

Может быть, существует не один мотив?

Микаэль замер и пытался подхватить эту мысль, посмотреть с другого угла зрения.

Не могла ли сама Лисбет Саландер быть мотивом?

У него крутилась мысль, которую он пока не мог облечь в слова. Это было еще что-то непродуманное; Микаэль даже самому себе не мог пока объяснить, что имел в виду, предполагая, что сама Лисбет Саландер могла послужить мотивом убийства. У него появилось смутное ощущение, что он что-то нащупал.

Теперь Микаэль понял, что слишком устал, вылил кофе, пошел домой и лег спать. В постели, лежа в темноте, он снова пытался нащупать ту ниточку и пролежал пару часов, пытаясь добраться до того, что же он имел в виду.

Лисбет Саландер зажгла сигарету и удобно откинулась на спинку стула перед ним. Сев нога на ногу, она сосредоточила на нем пристальный взгляд. Такого пронзительного взгляда Пер-Оке Сандстрём еще не встречал. Когда она заговорила, голос ее был по-прежнему негромким.

– В январе 2003 года ты в первый раз был в квартире Инес Хаммуярви в Норсборге. Тогда ей только что исполнилось шестнадцать лет. Зачем ты к ней явился?

Пер-Оке Сандстрём не знал, что ответить. Он не мог объяснить, как все началось и почему он…

Саландер подняла руку с электрошокером.

– Я… не знаю. Я хотел ее – она была такая красивая.

– Красивая? И ты решил, что можешь трахать ее, связав.

– Она не возражала. Клянусь. Она была согласна.

– Ты заплатил ей?

Пер-Оке Сандстрём прикусил язык.

– Нет.

– Почему? Это же была шлюха. А шлюхам обычно платят.

– Она… она была подарком.

– Подарком? – переспросила Саландер голосом, в котором появились угрожающие нотки.

– Предложив ее, со мной расплатились за услугу, которую я оказал одному человеку.

– Пер-Оке, – нравоучительным тоном произнесла Лисбет, – ты ведь не собираешься увильнуть от ответа на вопрос?

– Клянусь. Я отвечу на все вопросы. Я не буду врать.

– Хорошо. Какую услугу и какому человеку?

– Я привез в Швецию анаболические стероиды. Я делал в Эстонии репортаж, поехал с несколькими знакомыми и взял таблетки в машину. Я был вместе с парнем по имени Харри Ранта, хотя его в машине не было.

– Как ты познакомился с Харри Рантой?

– Мы давно знакомы, еще с восьмидесятых годов. Он просто приятель, с которым можно сходить в пивную.

– И этот Харри Ранта отдал тебе Инес Хаммуярви в… подарок?

– Да… то есть нет. Это было уже позже, здесь, в Стокгольме. Это сделал его брат Атхо Ранта.

– Ты что же, хочешь сказать, что Атхо Ранта постучал к тебе в дверь и спросил, не хочешь ли ты прокатиться в Носборг и потрахаться с Инес?

– Нет… я был… у нас была… вечеринка в… Вот черт, не помню, где она была…

Его вдруг проняла дрожь, и он почувствовал, как подкашиваются колени. Ему пришлось приложить усилие к тому, чтобы удержаться на ногах.

– Отвечай спокойно и продуманно, – сказала Лисбет Саландер. – Я не собираюсь тебя вешать, если тебе нужно собраться с мыслями. Но как только я почувствую, что ты юлишь, тебе сразу конец…

Она подняла брови, и ее лицо вдруг приняло ангельское выражение, если ангельским может быть лицо, скрытое гротескной маской.

Пер-Оке Сандстрём кивнул и сглотнул слюну. Ему хотелось пить, во рту пересохло, и он чувствовал на шее натянутую веревку.

– Не важно, где ты пьянствовал. Как получилось, что Атхо Ранта предложил тебе Инес?

– Мы болтали о… мы… я рассказал, что мне хочется… – и он начал плакать.

– Ты сказал, что хочешь получить одну из его шлюх.

Он кивнул.

– Я был пьян, а он сказал, что ее нужно… нужно…

– Что нужно?

– Атхо сказал, что ее нужно наказать. Что она стала своенравной – не желала делать то, что он хотел.

– А что он от нее хотел?

– Чтобы она зарабатывала для него телом. Он предложил мне, чтобы я… Я был пьян и не соображал, что делаю. Я не хотел… Прости меня.

Она фыркнула.

– Просить прощение нужно не у меня. Значит, ты предложил Атхо помощь в том, чтобы проучить ее, и вы поехали к ней домой.

– Нет, это было не так.

– Расскажи как. Зачем ты поехал с Атхо домой к Инес?

– Поехал, потому что хотел ее, а она была продажная. Инес жила у знакомой Харри Ранты. Не помню, как ее звали. Атхо привязал Инес к кровати, а я… я занимался с ней сексом, пока Атхо смотрел.

– Нет, ты… не сексом занимался, а насилием.

Пер-Оке промолчал.

– А что сказала Инес?

– Ничего.

– Она сопротивлялась?

Он покачал головой.

– Значит, ей нравилось, как пятидесятилетний ублюдок привязал и трахает ее.

– Она была пьяная. Ей было наплевать.

Лисбет мрачно вздохнула.

– Ну, и с тех пор ты продолжал к ней наведываться.

– Она была… Она хотела меня.

– Вранье.

Сандстрём подавленно взглянул на Лисбет Саландер и кивнул.

– Я… я изнасиловал ее, а Харри и Атхо разрешили. Они хотели… хотели ее проучить.

– Ты им заплатил?

Он кивнул.

– Сколько?

– Немного, по дружбе – я ведь помогал с контрабандой.

– Сколько?

– Несколько тысяч за все в целом.

– На одной из фотографий Инес снята здесь, в твоей квартире.

– Харри ее привез. – Он снова зашмыгал носом.

– Значит, за несколько тысяч ты получил в свое распоряжение девушку, с которой мог делать все, что хотел. Сколько раз ты ее насиловал?

– Не помню… несколько.

– Ладно. Кто у них главарь банды?

– Они убьют меня, если я выдам их.

– Это меня не касается. Сейчас я для тебя бо́льшая головная боль, чем братья Ранта.

Саландер подняла руку с электрошокером.

– Атхо, он старший, а Харри – исполнитель.

– А кто еще в банде?

– Я знаю только Харри и Атхо. Подруга Атхо тоже в деле. Есть еще один парень, его зовут… не помню, Пелле какой-то, швед. Кто он такой – не знаю. Он наркоман, и ему дают поручения.

– А подруга Атхо?

– Сильвия, она проститутка.

Лисбет посидела, задумавшись, потом подняла взгляд.

– Кто такой Зала?

Пер-Оке побледнел. «Тот же вопрос, с которым лез Даг Свенссон», – промелькнуло у него. Он молчал так долго, что заметил, как взгляд этой ненормальной стал раздраженным.

– Не знаю, – ответил он. – Я не знаю, кто это.

Лисбет Саландер помрачнела.

– До сих пор ты вел себя прилично. Не напортачь теперь, – сказала она.

– Честное слово. Я не знаю, кто это. Журналист, которого ты убила…

Он замолчал, внезапно решив, что говорить с нею о кровавой оргии в Эншеде, наверное, не стоило.

– Ну?

– Он задавал тот же вопрос. Но я не знаю. Я бы сказал, если знал. Честное слово. Его знает Атхо.

– Ты с ним разговаривал?

– Всего минуту по телефону. Я говорил с кем-то, кого, по его словам, зовут Зала. Точнее, это он со мной говорил.

– О чем?

Пер-Оке заморгал. Капли пота со лба затекали ему в глаза, а сопли свисали до подбородка.

– Я… они опять хотели, чтобы я что-то сделал для них.

– По-моему, ты просто воду в ступе толчешь, – предупредила Лисбет Саландер.

– Они хотели, чтобы я опять поехал в Таллинн и вернулся оттуда на заранее приготовленной машине. С амфетамином. Я не хотел.

– Почему не хотел?

– Я решил, что с меня хватит. Они же гангстеры. Я хотел от них отвязаться. У меня же есть работа, обязанности.

– Хочешь сказать, что был только гангстером-любителем?

– Я вообще не такой, – жалобно промямлил он.

– Неужели? – Голос Саландер был полон такого презрения, что Сандстрём закрыл глаза. – Давай дальше. При чем тут Зала?

– Это был просто ужас.

Пер-Оке умолк, и слезы снова потекли у него по щекам. Он закусил губу так сильно, что из нее пошла кровь.

– Опять толчешь воду в ступе, – холодно напомнила Лисбет.

– Атхо несколько раз убеждал меня. Харри предупреждал, что Атхо начинает злиться на меня, и теперь неизвестно, что мне за это будет. В конце концов я согласился встретиться с Атхо. Это было в августе, в прошлом году. Мы с Харри поехали в Норсборг…

Он продолжал открывать рот, но голос его пропал. Глаза Лисбет Саландер строго сузились, и Пер-Оке снова обрел голос.

– Атхо был как невменяемый. Он жестокий человек, ты даже не можешь представить себе, какой жестокий. Он сказал, что мне уже поздно соскакивать и что, если я не сделаю то, что он поручит, мне не жить. И еще он собирался мне что-то сказать.

– Да?

– Они заставили меня ехать с ними. Поехали мы в Сёдертелье. Атхо сказал, что мне нужно нацепить на голову капюшон. Это оказался пакет, который он завязал на тесемки. Я был напуган до смерти.

– Значит, ты ехал с пакетом на голове. Что дальше?

– Машина остановилась. Где мы находимся – я не знал.

– Где они нацепили на тебя пакет?

– Подъезжая к Сёдертелье.

– Сколько времени вы после этого ехали?

– Похоже… похоже, минут тридцать. Они сказали мне выходить из машины. Это был какой-то склад.

– И что дальше?

– Харри и Атхо повели меня внутрь, там было светло. Первое, что я увидел, было тело человека на цементном полу. Он был связан и чудовищно избит.

– Кто это был?

– Кеннет Густафссон. Но имя я узнал уже позже, мне они его не называли.

– И что дальше?

– Там был еще один мужчина, такой громила, каких я никогда еще не видел. Непомерного роста и весь из сплошных мускулов.

– А лицо какое?

– Помню – блондин и с виду просто дьявол.

– А имя?

– Имя он не назвал.

– Ладно. Верзила-блондин. Еще кто-нибудь был?

– Да, еще один мужчина, какой-то истрепанный, с конским хвостом.

«Магге Лундин», – решила Лисбет.

– А еще кто?

– Только я, Харри и Атхо.

– Дальше.

– Блондин… тот громила придвинул мне стул, не сказав ни слова. Вообще, говорил только Атхо. Он объяснил, что парень на полу – болтун. Он хотел, чтобы я увидел, что бывает с теми, кто надумал дергаться.

Слезы неудержимо полились из глаз Сандстрёма.

– Опять буксуешь, – напомнила Лисбет.

– Верзила-блондин поднял парня с пола и усадил на другой стул напротив меня, примерно в метре от моего. Я посмотрел ему в глаза. Верзила встал за спиной у того, обхватил руками его шею… и… он…

– Задушил? – пришла на помощь Лисбет.

– Да… то есть нет… он сдавил его. Мне кажется, он сломал ему шею голыми руками. Я слышал, как шея сломалась, и он умер прямо перед моими глазами.

Пер-Оке Сандстрём закачался вместе с веревкой. Слезы лились неудержимо. Никогда раньше он об этом не рассказывал. Лисбет дала ему время прийти в себя.

– А что потом?

– Другой мужчина, тот, что с конским хвостом, врубил бензопилу и отпилил ему голову и кисти рук. Когда с этим было покончено, верзила подошел ко мне и обхватил ладонями мою шею. Я попробовал их оторвать, напрягся изо всех сил, но не мог пошевелить их ни на миллиметр. Он меня не душил… только долго держал руки на моей шее. Тем временем Атхо достал свой мобильник и позвонил. Он говорил по-русски. Потом вдруг сказал, что со мной хочет поговорить Зала, и приблизил трубку к моему уху.

– И что сказал Зала?

– Сказал только, что ожидает от меня исполнения поручения, о котором говорил Атхо. Он спросил, хочу ли я все еще порвать с ними. Я пообещал ему съездить в Таллинн и забрать машину с амфетамином. Что мне еще оставалось делать?

Лисбет молчала, только сумрачно смотрела на обмазанного соплями журналиста с веревкой на шее и что-то обдумывала.

– Опиши его голос.

– Не… не знаю. Обычный такой.

– Низкий или высокий?

– Низкий. Обыденный. Грубый.

– На каком языке вы говорили?

– На шведском.

– Акцент?

– Да… небольшой, но по-шведски говорил хорошо. С Атхо он разговаривал по-русски.

– Ты понимаешь по-русски?

– Немного. Но не всё. Так, чуть-чуть.

– Что сказал ему Атхо?

– Только то, что наглядный показ завершился. Больше ничего.

– Ты кому-нибудь об этом рассказывал?

– Нет.

– Дагу Свенссону?

– Нет… нет.

– Даг Свенссон был у тебя.

Сандстрём кивнул.

– Не слышу.

– Был.

– Зачем?

– Он знал, что у меня… были проститутки.

– О чем он спрашивал?

– Он хотел знать…

– Ну?

– Про Залу. Он спрашивал о нем. Это было во время его второго прихода.

– Второго?

– Он нашел меня за две недели до своей смерти. Это была наша первая встреча. А потом он опять появился за два дня до того, как ты… как он…

– До того, как я в него стреляла?

– Ну, да.

– И именно тогда он спросил про Залу?

– Да.

– Что же ты ему рассказал?

– Ничего. Я ничего не мог ему рассказать. Только признался, что разговаривал с тем однажды по телефону. Вот и всё. Я ничего не сказал ни о верзиле-блондине, ни о том, что они сделали с Густафссоном.

– Ладно. Повтори буквально, о чем тебя спросил Даг Свенссон.

– Я… он хотел что-нибудь узнать о Зале. Вот и всё.

– И ты ничего не рассказал?

– Ничего важного. Я же ничего не знаю.

Лисбет Саландер помолчала: «Он чего-то недоговаривает, – крутилось у нее в голове. В задумчивости она кусала губу. – Ну, ясное дело».

– Кому ты рассказывал о том, что у тебя был Даг Свенссон?

Сандстрём побледнел.

Лисбет покачала электрошокером.

– Я позвонил Харри Ранте.

– Когда?

Он сглотнул слюну.

– В тот же вечер, когда Даг Свенссон был у меня дома в первый раз.

Саландер еще с полчаса поспрашивала его, но он только повторялся и смог припомнить лишь несколько мелких деталей. Наконец она поднялась и положила руку на веревку.

– Ты, похоже, самое мерзкое ничтожество, какое мне только приходилось видеть. За то, что ты сделал с Инес, тебе полагается смертная казнь. Но я обещала сохранить тебе жизнь, если ты ответишь на мои вопросы, а я всегда держу свое слово.

Она нагнулась и развязала узел. Пер-Оке свалился на пол как подкошенный. Испытанное им облегчение было близко к эйфории. С пола он видел, как Саландер поставила табуретку на его журнальный столик, взобралась на нее и сняла блок. Веревку она смотала и положила в рюкзак. Минут десять пропадала в ванной. Затем послышался звук стекавшей воды. Когда она вернулась, грима на лице не было. Лицо ее было чисто вымыто и выглядело открытым.

– Развяжешься сам.

Она бросила кухонный нож на пол.

Сандстрём слышал, как Саландер долго возится в прихожей. Похоже, она переодевалась. Затем он услышал, как наружную дверь открыли и захлопнули.

Лишь через полчаса ему удалось срезать липкую ленту. Уже сев на диван в гостиной, Пер-Оке заметил, что она прихватила его «Кольт М1911».

К себе на Мосебакке Лисбет Саландер вернулась уже в пять часов утра. Сняв парик Ирене Нессер, легла спать, даже не включив компьютер и не проверив, решил ли Микаэль Блумквист загадку об исчезнувшем полицейском деле.

В девять утра она уже снова была на ногах и затем весь день во вторник разыскивала информацию о братьях Атхо и Харри Ранта.

Немало всякого числилось за Атхо Рантой, из-за чего он попал в криминальный регистр. Он был финский гражданин с эстонскими корнями, приехавший в Швецию в 1971 году. С 1972 по 1978 год работал плотником в строительной фирме «Сконска сементютериет». Его уволили после того, как он был пойман на краже, на стройке, и получил шесть месяцев заключения. С 1980 по 1982 год работал уже в значительно меньшей строительной фирме. Оттуда его выставили за неоднократное появление на рабочем месте в нетрезвом виде. До конца 80-х годов он занимался тем, что работал швейцаром, техником на предприятии, обслуживающем работу котельных, посудомойщиком и охранником в школе. Отовсюду его увольняли либо за пьянство, либо за драки и потасовки. Работа в качестве школьного охранника завершилась через несколько месяцев после начала, когда одна из учительниц заявила на него, обвиняя в грубых сексуальных преследованиях и запугиваниях.

В 1987 году его приговорили к штрафу и нескольким месяцам тюрьмы за угон машины, вождение в пьяном виде и торговлю краденым. Уже на следующий год он получил штраф за нелегальное владение оружием. В 1990 году его осудили за преступление против нравственности, но в чем оно состояло, в регистре не указывалось. В 1991 году он был обвинен в противозаконных угрозах, но был оправдан. Уже в том же году его присудили к штрафу и условному сроку за контрабанду спиртного. В 1992 году он просидел три месяца за избиение приятельницы, а также за незаконные угрозы сестре этой приятельницы. Несколько лет он сдерживался, а в 1997 году его осудили за торговлю краденым и нанесение грубых побоев. Тогда он получил десять месяцев тюрьмы.

Его младший брат Харри Ранта последовал в Швецию за старшим в 1982 году. В 80-е годы он продолжительное время работал на складе. Данные на него в криминальном регистре показывали три судебных приговора. В 1990 году его осудили за жульничество со страховкой. За этим, в 1992 году, последовали два года тюрьмы за избиение, за сбыт краденого, за воровство, за воровство с отягчающими обстоятельствами и за изнасилование. Приговор был обжалован, и Верховный суд счел возможным снять обвинение в изнасиловании. Но приговор за избиение был оставлен в силе, и Харри Ранта провел в тюрьме шесть месяцев. В 2000-м его снова привлекли к суду по обвинению в незаконных угрозах и изнасиловании. Однако заявление было отозвано, а дело – прекращено.

Лисбет выяснила адреса, по которым значились братья, и обнаружила, что Атхо Ранта живет в Норсборге, а Харри Ранта – в Альбю.

Паоло Роберто был в отчаянии, набирая номер Мириам Ву в пятидесятый раз и снова слыша: «Абонент в данный момент недоступен». Квартиру на Лундагатан он посетил несколько раз, ведь он взял на себя обязательство отыскать ее. Но на звонок в дверь никто не отвечал.

Взглянув на часы, он увидел, что уже девятый час вечера вторника. Должна же она когда-то явиться домой! Паоло Роберто вполне понимал скрывающуюся Мириам Ву, но ведь пик натиска журналистов уже позади. Он решил побыть какое-то время у ее подъезда на случай, если она появится, – например, чтобы переодеться или за какой-нибудь мелочью, – вместо того чтобы крутиться туда-сюда, как юла. Паоло Роберто наполнил термос кофе и приготовил бутерброды. Прежде чем выйти из дома, он перекрестился перед Мадонной и распятием.

Припарковавшись метров за тридцать от подъезда на Лундагатан, Паоло Роберто подвинул назад кресло водителя и поудобнее устроил ноги. Радио у него было включено на малой громкости, а фотография Мириам Ву, вырезанная из вечерней газеты, была закреплена перед лицом клейкой лентой. Он отметил, что выглядела она отлично. Безразличным взглядом он провожал немногих прохожих. Мириам Ву среди них не было.

Паоло Роберто пробовал звонить ей каждые десять минут, но в девять вечера его мобильник запищал, извещая, что батарейки хватит ненадолго.

Пер-Оке Сандстрём провел вторник в состоянии, близком к апатии. Ночь он провел на диване в гостиной, не в силах встать и перелечь в кровать, неспособный справиться с припадками рыданий, сотрясавших его время от времени. Во вторник утром он дошел до винного отдела в торговом центре Сольны, купил четвертушку сконской водки, вернулся домой на диван и выпил примерно половину.

Лишь после полудня он как-то уяснил себе свое положение и начал продумывать, что ему делать. Век бы их не знать, проклятых братьев Атхо и Харри Ранта вместе с их шлюхами. Он сам удивлялся, каким же нужно было быть дураком, чтобы дать заманить себя в квартиру в Норсборге, где Атхо связал семнадцатилетнюю, напичканную наркотиками Инес Хаммуярви с раздвинутыми ногами и предложил проверить, кто из них двоих более крепкий мужик. Они чередовались, и он, Пер-Оке, оказался победителем, за вечер и ночь оказавшись на высоте в большем числе случаев.

В какой-то момент Инес Хаммуярви пришла в себя и стала протестовать. Это побудило Атхо минут тридцать то избивать ее, то спаивать водкой, отчего она успокоилась, а он предложил Перу-Оке продолжить свои подвиги.

«Шлюха проклятая», – прошептал Сандстрём.

Ну и дурак же он был.

«Миллениум» его не пощадит. Они только и живут такими скандалами.

Эта полоумная Саландер нагнала на него страху.

А что уж тут говорить о блондине-живодере…

В полицию идти он не мог.

Своими силами ему не справиться. Нечего тешить себя иллюзией, что проблема рассосется сама собой.

Оставалась лишь слабая надежда на выход, где можно надеяться заручиться крохами симпатии, а возможно, и каким-то решением. Это и было соломинкой, за которую он ухватится.

Но это единственный способ.

Вечером Сандстрём взял себя в руки и позвонил Харри Ранте на мобильник. Никто не отвечал. Он продолжал попытки дозвониться вплоть до десяти вечера, а потом прекратил. Подумав еще и подбодрившись остатками водки, он позвонил Атхо Ранте. Трубку взяла Сильвия, подруга Атхо, и сказала, что братья уехали отдыхать в Таллинн. Нет, Сильвия не знала, как с ними связаться. Нет, она понятия не имела, когда они собираются вернуться – в Эстонию они уехали на неопределенное время.

По голосу Сильвии чувствовалось, что она этим довольна.

Пер-Оке Сандстрём опустился на диван. Он сам не знал, огорчен он или обрадован тем, что Атхо Ранты не оказалось дома и, значит, он лишен возможности с ним объясниться. Но подспудный смысл этой новости был ему ясен. Братья Ранта по какой-то причине прижали хвосты и решили отдохнуть в Таллинне неопределенное время. Но это не принесло спокойствия Перу-Оке Сандстрёму.