После внепланового рабочего дня Кристер Мальм, вернувшись домой, чувствовал себя усталым и вымотанным. Он почувствовал пряный запах из кухни, зашел туда и обнял своего бойфренда.

– Как чувствуешь себя? – спросил Арнольд Магнуссон.

– Как выжатый лимон, – ответил Кристер.

– Я слышал об этом убийстве по новостям весь день. Имени не назвали, но картина ужасающая.

– Это действительно ужас. Даг работал для нас; хороший парень, мне он очень нравился. Я не был знаком с его подругой Миа, но Микке и Эрика встречали ее.

Кристер огляделся в кухне. Они купили эту квартиру на Алльхельгонагатан и переехали три месяца назад. Сейчас она показалась ему чужой.

Когда зазвонил телефон, Кристер и Арнольд посмотрели друг на друга и решили не отвечать. Включился автоответчик, и они услышали хорошо знакомый голос.

– Кристер, ты на месте? Возьми трубку.

Звонила Эрика Бергер. Она сообщила новости: теперь по подозрению в убийстве Дага и Миа полиция разыскивает бывшую помощницу Микаэля Блумквиста, делавшую для него анализ данных.

При этом известии Кристера охватило чувство нереальности происходящего.

Хенри Кортес пропустил сумятицу на Лундагатан по той простой причине, что все время находился за пределами полицейского пресс-центра в Кунгсхольмене и до него не дошло никакой информации. Ничего нового с тех пор, как провели поспешную пресс-конференцию днем, не поступало. Он устал, был голоден и зол – все, с кем он пытался установить контакт, отклоняли его попытки получить ответы на вопросы. Только к шести вечера, когда закончился обыск квартиры Лисбет Саландер, до него дошли слухи, что у полиции появился подозреваемый. Досада брала оттого, что информацию он получил от коллеги из вечерней газеты, у которого имелся налаженный постоянный контакт со своей редакцией. Вскоре Хенри посчастливилось выведать номер личного мобильного телефона прокурора Рихарда Экстрёма. Представившись, он задал важнейшие вопросы: кто, как и почему.

– Какой журнал вы представляете? – в свою очередь спросил Рихард Экстрём.

– Журнал «Миллениум». Я был знаком с одним из убитых. По слухам, полиция разыскивает определенное лицо. Что это значит?

– В данный момент ничего не могу вам сообщить.

– А когда сможете?

– Возможно, сегодня, позднее вечером, мы проведем еще одну пресс-конференцию.

Все это звучало очень туманно. Хенри Кортес дернул себя за толстую сережку в ухе.

– Пресс-конференцию созывают для журналистов новостной ленты. Я же работаю в ежемесячном журнале, и у нас чисто человеческое желание узнать, что происходит.

– Ничем не могу помочь. Придётся вам, как и другим, побороть нетерпение.

– Согласно моим источникам, разыскивается женщина. Кто она?

– Об этом сейчас я не могу распространяться.

– Вы можете опровергнуть информацию о том, что это женщина?

– Нет, я имею в виду, что не могу высказываться…

Инспектор криминальной полиции Еркер Хольмберг стоял на пороге спальни и озадаченно смотрел на огромную лужу крови на полу, где была найдена Миа Бергман. Повернув голову, он мог из дверного проема видеть похожую лужу на месте, где находилось тело Дага Свенссона. Обильное кровотечение заставляло задуматься. Крови было намного больше, чем ему доводилось видеть при пулевых ранениях. Это говорило о том, что используемые пули вызвали чудовищные повреждения, а значит, прав был комиссар Мортенссон, предположив, что убийца использовал охотничьи пули. Кровь, свернувшаяся в черно-бурую массу, покрывала бо́льшую часть пола, поэтому работники «Скорой помощи» и техники-криминалисты неизбежно наступали на нее, а потом разносили следы по всей квартире. У самого Хольмберга были голубые бахилы поверх кроссовок.

Он считал, что настоящий осмотр места преступления начинается только сейчас. Тела убитых вынесены из квартиры, последние два техника попрощались и ушли. Он остался один. Техники сделали снимки убитых, замеры брызг на стенах и обсудили площади распространения всплесков и скорость разлетания капель. Хольмберг знал смысл этих терминов, но следил за действиями техников с рассеянным вниманием. Работа криминалистов завершится подробным отчетом, в котором будет детально расписано, где стоял убийца по отношению к жертвам, на каком расстоянии, в каком порядке были произведены выстрелы, какие отпечатки пальцев могут представлять интерес. Все это находилось в стороне от задачи Еркера Хольмберга. В техническом анализе не будет ни слова о том, кто убийца, каков его – или ее, поскольку выяснилось, что главная подозреваемая является женщиной, – мотив убийства.… На все эти вопросы предстояло дать ответ именно ему.

Зайдя в спальню, Хольмберг поставил на стул старенький портфель и вытащил из него карманный магнитофон, цифровую камеру и блокнот.

Он начал с того, что открыл ящики комода у двери спальни. В двух верхних лежало нижнее белье, джемперы и шкатулка для драгоценностей, принадлежащие Миа Бергман. Еркер разложил все предметы на кровати и осмотрел содержимое шкатулки, но ничего особенного там не обнаружил. В нижнем ящике лежали два альбома с фотографиями и две папки с разными хозяйственными счетами. Он включил магнитофон и начал диктовать:

– Опись предметов, изъятых в квартире по адресу Бьёрнеборьсвеген, дом 8В. Спальня, нижний ящик комода. Два фотоальбома в переплетах размера А4. Папка с черным корешком с пометкой «Хозяйство», папка с синим корешком с пометкой «Документация по покупке квартиры», содержащая бумаги по кредиту и выплате займа. Небольшая картонная коробка с личными письмами, открытками и мелочами.

Все это он отнес в прихожую и сложил в большую сумку. Затем осмотрел ящички прикроватных тумбочек, стоявших по обе стороны двуспальной кровати. Открыв гардеробы, просмотрел одежду, прощупал все карманы и осмотрел обувь, проверяя, нет ли каких-то забытых или припрятанных предметов, а затем перешел к верхним полкам гардеробов. Он открывал все картонки и ящики для хранения галантереи. Время от времени ему попадались бумажки или разные предметы, которые он по тем или иным соображениям включал в протокол изъятого.

В спальне стоял втиснутый в угол письменный стол, крохотное рабочее место со стационарным компьютером марки «Компак» и стареньким монитором. Под столом помещалась тумба на колесиках, а сбоку от стола – низкий стеллаж. Еркер Хольмберг знал, что, вероятнее всего, самые важные находки ждали его у рабочего места – если хоть что-нибудь удастся найти. Поэтому письменный стол он оставил напоследок, а сначала пошел в гостиную продолжать осмотр. Открыв застекленный буфет, осмотрел каждую вазочку, ящичек, полочку. Затем переключился на большие книжные полки, стоявшие углом с одной стороны к наружной стенке, а с другой – к стенке ванной комнаты. Он взял стул и начал сверху, проверив, нет ли чего поверху. Затем прошел, полка за полкой, сверху вниз, вынимая книги пачками, перелистывая и проверяя, нет ли чего за книгами. Спустя сорок пять минут он вернул последнюю книгу на место. На обеденный стол выложил небольшую стопку книг, которые почему-то привлекли его внимание, включил магнитофон и продолжил диктовать:

– С книжных полок в гостиной. Книга Микаэля Блумквиста «Банкир мафии», книга на немецком «Государство и автономия», книга на шведском «Революционный терроризм» и книга на английском «Исламский джихад».

Книгу Микаэля Блумквиста он включил в список машинально, раз уж писатель появлялся в материалах предварительного следствия. Три другие книги не казались столь очевидным выбором. Еркер Хольмберг не представлял себе, могло ли убийство быть хоть как-то связано с политикой. У него не было никаких сведений о политической активности Дага Свенссона и Миа Бергман. Книги могли просто демонстрировать общеполитический интерес или оказались на полке как побочный продукт журналистской работы. С другой стороны, стоит отметить, что в квартире, где совершено двойное убийство, есть литература о политическом терроризме. Поэтому отложенные книги переместились в сумку к другим изъятым предметам.

Несколько минут Еркер потратил на осмотр ящиков обветшалого старомодного комода черного цвета.

Сверху стоял CD-проигрыватель, а в ящиках были собраны диски. Хольмбергу пришлось открыть каждый футляр и удостовериться, что надпись на нем соответствует содержанию. Несколько дисков были без обложки, откуда он заключил, что это диски, записанные дома, или же пиратские копии. Каждый из них он поставил в проигрыватель и убедился в том, что ничего, кроме музыки, на них нет. Довольно много времени у него отняла тумба под телевизором, стоявшая у входа в спальню. В ней было собрано большое количество видеокассет. Хольмберг поставил несколько кассет на выбор и удостоверился, что на них есть все, от боевиков до записей программы новостей и репортажей типа «Голые факты», «Инсайдер», «Задание: выяснить». Он изъял тридцать шесть кассет и внес их в протокол. На кухне открыл крышку термоса и выпил кофе, сделав короткую паузу, прежде чем продолжить.

На одной из полок кухонного шкафа Еркер собрал все имевшиеся там пузырьки и баночки, очевидно составлявшие запас семейных лекарств, сложил их в пластиковый пакет и отправил в одно из отделений своей рабочей сумки. Он извлек все продукты гастрономии с кухонных полок и холодильника, открыл каждую банку, каждый пакет, каждую вскрытую бутылку. В горшке на подоконнике Хольмберг обнаружил тысячу двести крон и квитанции. Вероятно, это была «наличка» на продукты. Ничего представляющего особый интерес не попалось. В ванной он не нашел ничего для изъятия, но заметил, что корзина для белья полна, и разобрал все, что в ней лежало. Гардероб в прихожей тоже требовал проверки, особенно карманы одежды.

Во внутреннем кармане пиджака Хольмберг нашел бумажник Дага Свенссона и отложил его для протокола изъятого. Содержимое бумажника составляла годовая карта в фитнес-клуб «Фрискис и Светтис», расчетная карта «Хандельсбанка» и чуть меньше четырехсот крон наличными. Он также отыскал сумку Миа Бергман и рассортировал ее содержимое. У нее тоже была годовая карта в «Фрискис и Светтис», кредитная карточка, карта покупателя магазина «Консул» и еще одна – «Клуб Горизонт» с логотипом глобуса. Кроме того, у нее лежали две тысячи пятьсот крон наличными – довольно большая, но все же вполне приемлемая сумма ввиду планировавшейся поездки на праздник. Тот факт, что деньги остались в бумажнике, уменьшало вероятность убийства с целью ограбления. Он заговорил в диктофон:

– В сумочке Миа Бергман, лежавшей на полке в гардеробе в прихожей, обнаружены карманный календарь типа ежедневника, адресная книжка и блокнот в черном переплете.

Хольмберг сделал еще один перерыв на кофе и отметил нетипичное для его опыта наблюдение, что в доме пары Свенссон – Бергман не нашлось пока что никаких постыдных или интимных предметов: ни припрятанных приспособлений для сексуальных игр, ни вызывающего нижнего белья, ни порнофильмов. Он не наткнулся на спрятанные сигареты с марихуаной, да и вообще не обнаружил никаких признаков незаконной деятельности. Они производили впечатление обычной пары из пригорода, с точки зрения полицейских, возможно, даже занудной.

Под конец Еркер вернулся в спальню и сел за письменный стол, около часа сортируя бумаги, найденные в верхнем ящике стола. Очень быстро он пришел к выводу, что ящики стола и стеллажа рядом содержали в основном материал по анализу и источникам к докторской диссертации Миа Бергман «Из России с любовью». Материал был тщательно классифицирован, как бывает в хороших полицейских отчетах, и Хольмберг зачитался некоторыми кусками текста. «Нам бы в отдел такую, как Миа Бергман», – подумал он. Одна из секций стеллажа была полупустой и содержала явно материал Дага Свенссона. Это были главным образом вырезки его собственных статей и другие интересовавшие его вырезки.

Теперь Хольмберг занялся стационарным компьютером, жесткий диск которого был всего на пять гигабайт и содержал всё – от программного обеспечения до скачанных статей и pdf-файлов. Ясно, что за вечер Еркеру все это было не прочитать, поэтому он включил в число изъятых предметов сам компьютер, лежавшие по соседству компакт-диски и штук тридцать zip-дисков.

Теперь Хольмберг сидел, досадливо задумавшись. Материал в компьютере, как ему предоставлялось, принадлежал Миа Бергман. Журналист Даг Свенссон нуждался в компьютере как важнейшем рабочем инструменте, но в настольном компьютере у него не было даже электронной почты. Значит, у Свенссона где-то есть свой собственный компьютер. Еркер Хольм-берг встал и задумчиво обошел квартиру. В прихожей лежал черный рюкзак с пустым отделением для компьютера и несколькими блокнотами, принадлежащими Дагу Свенссону. Если бы лэптоп запихнули куда-нибудь в квартире, он бы его нашел. Взяв ключи, Хольмберг спустился во двор и обнаружил машину Миа Бергман, а затем и кладовку в подвале. Компьютера нигде не было.

«Странность той собаки, дорогой Ватсон, в том, что она не лаяла», – вспомнилось ему.

Итак, в списке изъятого явно недостает компьютера.

Прокурор Экстрём вызвал к себе в кабинет Бублански и Фасте в половине седьмого, сразу после того, как те вернулись с Лундагатан. Курту Свенссону было поручено ехать в Стокгольмский университет поговорить с научным руководителем Миа Бергман по докторской диссертации. Еркер Хольмберг все еще работал в квартире в Эншеде. Соня Мудиг занималась осмотром места преступления на площади Уденплан. Прошло десять часов с тех пор, как Бублански был назначен руководителем следствия, и семь часов с момента начала поисков Лисбет Саландер. Бублански кратко проинформировал, как все прошло на Лундагатан.

– А кто такая Мириам Ву? – спросил Экстрём.

– О ней известно довольно мало. В полицейском регистре ее нет. Хансу Фасте поручается начать ее поиски завтра с утра пораньше.

– Но Саландер на Лундагатан не оказалось?

– По всем признакам похоже, что она там не живет. Во всяком случае, одежда в гардеробе совершенно не ее размера.

– Одежда, да еще какая! – вставил Ханс Фасте.

– И какая? – заинтересовался Экстрём.

– Не такая, какую дарят на именины.

– На данный момент мы ничего не знаем о Мириам Ву, – сказал Бублански.

– Да чего там еще знать? У нее весь гардероб забит униформой для проституток.

– Униформой? – переспросил Экстрём.

– А как же. Всякая там кожа, лак, корсеты, а в комоде фетишистские безделушки и игрушки для секса. Похоже, вся эта дребедень не дешевого пошиба.

– Вы имеете в виду, что Мириам Ву проститутка?

– На данный момент мы ничего не знаем о Мириам Ву, – с некоторым нажимом повторил Бублански.

– Несколько лет назад расследование социальной службы пришло к заключению, что Лисбет Саландер – потаскуха, – сказал Экстрём.

– Социальная служба знает, что говорит, – заметил Фасте.

– Отчет социальной службы не имеет своей основой задержание или расследование, – сказал Бублански. – Когда ей было лет шестнадцать-семнадцать, ее застали в парке Тантолунден в обществе мужчины существенно старше ее. В тот же год она была задержана в пьяном виде. И опять в обществе мужчины явно старше ее.

– Хочешь сказать, чтобы мы не делали поспешных выводов? – уточнил Экстрём. – Ладно. Но мне пришло в голову, что диссертация Миа Бергман посвящена трафикингу и проституции. Значит, есть шанс, что в ходе работы она связывалась с Саландер и этой самой Мириам Ву, чем-то их спровоцировала и тем самым как-то породила мотив для убийства.

– Очень может быть, что Бергман установила контакт с ее опекуном и колесо завертелось, – предположил Фасте.

– Возможно, – отозвался Бублански. – Это и должно установить следствие. Сейчас важно отыскать Лисбет Саландер. Раз она, очевидно, не живет на Лундагатан, значит, надо найти Мириам Ву и спросить ее, как она оказалась в квартире и какое отношение она имеет к Лисбет Саландер.

– Ну, а как же мы найдем Саландер?

– Она где-то поблизости. Все дело в том, что единственный адрес, которым мы располагаем, – это по Лундагатан. Перемена адреса не зарегистрирована.

– Не забудь, что ее клали в больницу Святого Стефана и что она жила в приемных семьях.

– Я все понимаю, – отозвался Бублански и сверился со своими записями. – Когда ей было пятнадцать лет, она сменила три приемные семьи. Со всеми у нее что-то не ладилось. С шестнадцати до восемнадцати лет она жила в Хегерстене, в семье Фредрика и Моники Гулльберг. Курт Свенссон навестит их сегодня вечером после встречи с научным руководителем в университете.

– А как насчет пресс-конференции? – спросил Фасте.

Атмосфера в кабинете Эрики Бергер царила безрадостная. Было семь часов вечера, а Микаэль Блумквист все сидел, не издав ни звука и почти оцепенев после ухода инспектора Бублански. Малин Эрикссон поехала на велосипеде на Лундагатан, где следила за действиями штурмовой группы. Вернувшись, она отчиталась о последствиях: никого, судя по всему, не задержали и движение транспорта по улице возобновилось. В редакцию позвонил Хенри Кортес и доложил, что, по слухам, полиция разыскивает одну женщину, не выдавая ее имя. Бергер выложила ему, о какой женщине идет речь.

Эрика и Малин обсудили, что еще стоило бы сделать, но не придумали ничего разумного. Ситуация осложнялась тем, что Микаэль и Эрика знали о той роли, какую сыграла Лисбет Саландер в деле Веннерстрёма: будучи первоклассным хакером, она поставляла Микаэлю бесценную секретную информацию. Малин Эрикссон об этом знать не знала и имени Лисбет Саландер никогда раньше не слышала. Из-за этого в разговоре между ней и Эрикой время от времени возникали плохо объяснимые паузы.

– Я пошел домой, – неожиданно произнес Микаэль, вставая с кресла. – Так устал, что голова не варит. Я должен выспаться.

Он перевел взгляд на Малин.

– У нас столько дел… Завтра Страстная пятница, и я думаю только спать и разбирать бумаги. Малин, ты можешь поработать в субботу-воскресенье?

– А что еще мне остается?

– Верно. Тогда начнем в субботу в двенадцать. Что, если мы устроимся не в редакции, а у меня дома?

– Ладно.

– Мне кажется, надо откорректировать задание, сформулированное сегодня утром, над которым нам всем придется работать. Разоблачения, сделанные Дагом Свенссоном, имели какое-то отношение к убийству. Наша задача – выяснить, кто убил Дага и Мию.

Как это осуществить, Малин было совершенно неясно, но она промолчала. Микаэль помахал рукой Малин с Эрикой и исчез без дальнейших разъяснений.

Было четверть восьмого, когда руководитель следственной группы Бублански неохотно последовал за начальником следственного отдела Экстрёмом на подмостки полицейского пресс-центра. Пресс-конференция, назначенная на семь, запаздывала на пятнадцать минут. В отличие от Экстрёма, Бублански не испытывал никакого желания появляться в свете прожекторов перед дюжиной телекамер. Попав в центр внимания, он чуть ли не впадал в панику и чувствовал, что никогда не привыкнет и уж тем более не полюбит свое изображение на экране телевизора.

Экстрём же, напротив, чувствовал себя как дома. Он поправил очки и уселся, напустив на себя соответствующую моменту серьезную мину. Позволив фотокорреспондентам минуту-другую пощелкать камерами, поднял руки, призывая собравшихся к порядку, а затем заговорил как по писаному.

– Добро пожаловать на эту импровизированную конференцию, посвященную убийству в Эншеде, произошедшему вчера поздно вечером. Я собираюсь поделиться с вами новой поступившей информацией. Для тех, кто не знает, сообщаю, что я – прокурор Рихард Экстрём, а это – инспектор криминальной полиции Ян Бублански из отдела насильственных преступлений Стокгольмского лена. Он руководит следственной группой. Начну с сообщения, которое я зачитаю, а затем предоставлю вам возможность задавать вопросы.

Экстрём помолчал, оглядывая журналистов, собравшихся здесь полчаса назад. Убийство в Эншеде было заметной новостью и обещало стать еще заметнее. Он удовлетворенно отметил присутствие представителей телепрограммы «Актуэльт», «Раппорт», канала «ТВ-4», а также репортеров из ТТ и других газет, как вечерних, так и утренних. Еще он обратил внимание, что пришло много незнакомых журналистов. В зале было не меньше двадцати пяти человек.

– Как известно, вчера за несколько минут до полуночи были зверски убиты двое в Эншеде. При осмотре места преступления обнаружено оружие – «Кольт .45 магнум». Государственная криминально-техническая лаборатория сегодня установила, что это орудие убийства. Владелец оружия установлен, и полиция сделала все возможное, чтобы его отыскать.

Экстрём сделал театральную паузу.

– Сегодня, около семнадцати часов, владелец револьвера был обнаружен мертвым в своей квартире около площади Уденплан. Он был застрелен и, вероятно, мертв к моменту двойного убийства в Эншеде. У полиции, – тут Экстрём сделал жест в сторону Бублански, – есть все основания считать, что речь идет об одном и том же преступнике, который, следовательно, разыскивается по подозрению в трех убийствах.

Среди присутствующих журналистов послышался гул. Тем более что некоторые начали приглушенно наговаривать что-то в свои мобильники. Экстрём слегка повысил голос.

– Есть ли у вас подозреваемый? – выкрикнул журналист с радио.

– Если меня не прерывать, мы скоро к этому подойдем. В настоящий момент имеется вполне определенное лицо, которое полиция хочет допросить в связи с этими тремя убийствами.

– Кто он?

– Это не он, а она. Полиция разыскивает женщину двадцати шести лет, имеющую отношение к владельцу оружием, которая, как мы установили, была на месте убийства в Эншеде.

Бублански нахмурил брови и стиснул зубы. Они подошли к тому пункту в повестке дня, по которому у них с Экстрёмом не было единодушия, а именно, должно ли руководство следствием раскрывать имя подозреваемого в тройном убийстве. Бублански хотел еще потянуть волынку, а Экстрём считал, что ждать ни к чему.

Аргументы Экстрёма были неоспоримы. Полиция разыскивала женщину, про которую было известно, что она психически больна и небезосновательно подозревается в трех убийствах. В течение дня она была объявлена в розыск сначала в лене, а затем по всей стране. Экстрём считал, что Лисбет Саландер представляет опасность и потому ее скорейшее задержание – в интересах общества.

Что касается аргументов Бублански, то они были слабее. По его мнению, следовало, по крайней мере, дождаться результатов обследования квартиры Бьюрмана, прежде чем сосредотачиваться лишь на одном подозреваемом.

Экстрём аргументировал свою позицию тем, что Лисбет Саландер, согласно имеющейся в их распоряжении документации, психически больна, склонна к насилию и ее, очевидно, что-то спровоцировало к вспышке бешенства и убийству. Кто может гарантировать, что ее жажда крови иссякнет?

– А что, если завтра она ворвется еще в одну квартиру и застрелит еще пару человек? – риторически спрашивал Экстрём.

На это у Бублански не было ответа, и Экстрём напомнил, что прецедентов имеется с избытком. Когда убийцу троих Юху Вальяккала из Омселе искали вдоль и поперек всей страны, полиция объявила его в розыск, опубликовав имя и фотографию, именно по той причине, что он представляет опасность для окружающих. Те же рассуждения приложимы и к Лисбет Саландер, и потому Экстрём решил огласить ее имя.

Прокурор поднял руку, призывая собравшихся прекратить шум. Сообщение о том, что в тройном убийстве подозревается женщина, должно иметь эффект разорвавшейся бомбы. Он сделал жест, предоставляющий слово Бублански. Пару раз кашлянув и поправив очки, тот вперил взгляд в бумажку с заранее согласованными формулировками.

– Полиция разыскивает женщину по имени Лисбет Саландер, двадцати шести лет. Будет доступна ее фотография из паспортного регистра. В настоящее время ее местонахождение неизвестно, но мы предполагаем, что она находится в пределах большого Стокгольма. Чтобы как можно быстрее найти эту женщину, полиция обращается к общественности за помощью. Лисбет Саландер имеет худощавое телосложение и рост сто пятьдесят сантиметров.

Он нервно перевел дыхание, чувствовал, что вспотел и что рубашка под мышками намокла.

– В свое время Лисбет Саландер находилась на лечении в психиатрической клинике. Считается, что она может представлять опасность как для себя самой, так и для окружающих. Хотим подчеркнуть: на данный момент мы не можем категорически утверждать, что она убийца, но в свете определенных обстоятельств нам необходимо допросить ее о том, что ей известно об убийстве в Эншеде и около Уденплана.

– Так не пойдет! – выкрикнул репортер одной из вечерних газет. – Либо вы подозреваете ее в убийстве, либо нет.

Бублански обратил беспомощный взгляд на прокурора Экстрёма.

– Полиция проводит масштабное расследование и работает над несколькими версиями. Имеются некоторые подозрения в отношении названной женщины, и для полиции крайне желательно допросить ее. Подозрения в отношении нее основаны на технических данных, полученных при осмотре места преступления.

– Какого типа эти данные? – немедленно последовал вопрос.

– В данный момент мы не можем обсуждать детали технического анализа.

Несколько журналистов заговорили одновременно. Экстрём поднял руку и указал на репортера «Дагенс эко», с которым он уже имел дело и которого считал довольно выдержанным.

– Инспектор криминальной полиции Бублански упомянул, что она содержалась в психиатрической клинике. В связи с чем?

– У этой женщины было… трудное детство и вообще целый ряд проблем. Она находилась под опекой; ее опекун и был владельцем оружия, из которого совершены убийства.

– Кто он?

– Это мужчина, застреленный в своей квартире в районе Уденплан. В настоящий момент мы не хотим сообщать его имя, поскольку его родственники еще не оповещены о случившемся.

– Какой у нее был мотив для убийства?

Бублански взял микрофон.

– В настоящее время полиция воздерживается от высказываний по поводу мотивов.

– Попадало ли ее имя в полицейский регистр?

– Да.

Затем последовал вопрос журналиста, чей зычный голос был слышен поверх других:

– Представляет ли она опасность для общества?

Экстрём, поколебавшись, кивнул.

– Мы располагаем информацией, что в безвыходных ситуациях она способна прибегать к насилию. Мы публично объявляем ее в розыск, потому что хотим как можно быстрее вступить с ней в контакт.

Бублански закусил губу.

Было уже девять часов вечера, а Соня Мудиг все еще находилась в квартире адвоката Бьюрмана. Она позвонила домой и сказала мужу, что задерживается. За одиннадцать лет брака ее муж уже смирился с тем, что рабочего дня с девяти до пяти ей не видать. Сидя за письменным столом в кабинете Бьюрмана, Соня разбирала бумаги, извлеченные из ящиков, когда услыхала стук в дверной косяк и увидела констебля Бублански, пытавшегося сохранить равновесие, нагрузившись двумя кружками кофе и синим пакетом с булочками с корицей, купленными в ближайшем киоске «Пресс-бюро». Она устало помахала ему, предлагая войти.

– Что тут нельзя трогать? – машинально спросил Бублански.

– Здесь техники уже закончили, но они все еще заняты в спальне и на кухне. Тело тоже здесь.

Бублански выдвинул стул и расположился напротив Сони. Она открыла пакет и вынула булочку.

– Спасибо. Мне просто до смерти хотелось кофе.

Они молча занялись перекусом.

– Я слышала, особого толка от квартиры на Лундагатан не было, – сказала Соня, прожевав остатки последней булочки и облизав пальцы.

– Дома никого не было. Нашли невскрытую почту на имя Саландер, но живет там некая Мириам Ву. Ее мы тоже пока не нашли.

– А кто она такая?

– Пока не знаю. Сведения о ней собирает Фасте. Оказалось, что она была вписана в контракт месяц назад, но в квартире, похоже, живет одна. Вероятно, Саландер переехала, не сообщив об изменении адреса.

– Возможно, она все заранее спланировала.

– Что? Тройное убийство? – Бублански печально покачал головой. – С этой заварухой нам еще разбираться и разбираться. Экстрём настоял на пресс-конференции, и теперь средства массовой информации заставят нас поплясать. А как ты, нашла что-нибудь?

– Если не считать Бьюрмана в спальне… нашла коробку из-под револьвера. Она сейчас в лаборатории, в поисках отпечатков пальцев. Тут у Бьюрмана есть папка с копиями ежемесячных отчетов о Саландер, отсылаемых в опекунский совет. Если верить этим отчетам, то Саландер просто ангел небесный.

– И он туда же, – возмутился Бублански.

– Куда именно?

– Еще один почитатель Лисбет Саландер.

Инспектор в двух словах рассказал, что услышал о ней от Драгана Арманского и Микаэля Блумквиста. Соня слушала, не прерывая. Когда он закончил, она провела рукой по волосам, потерла глаза и заметила:

– Ну просто фантастика.

Бублански задумчиво покусывал нижнюю губу. Соня Мудиг взглянула на него и с трудом подавила улыбку. Черты лица у инспектора были грубые, почти устрашающие. Но когда он недоумевал или сомневался в чем-то, его лицо принимало выражение обиженного ребенка. В такие минуты Соня про себя называла его Констеблем Бублой. Вслух она никогда не употребляла это прозвище и не знала, как оно возникло, но оно прекрасно соответствовало инспектору.

– Ладно, – сказала она. – А мы опираемся на что-нибудь солидное?

– Прокурор, кажется, уверен в себе. С сегодняшнего вечера Саландер объявлена в розыск по всей стране, – пояснил Бублански. – Весь прошлый год она провела за границей и, что не исключено, попытается сбежать из страны.

– А основания для ареста серьезные?

Бублански пожал плечами.

– Мы арестовывали людей и при меньших подозрениях, – ответил он.

– Отпечатки ее пальцев найдены на револьвере в Эншеде. Убит ее опекун. Не хочу забегать вперед, но думаю, что орудие убийства то же самое. Об этом мы узнаем завтра – техники нашли прилично сохранившийся фрагмент пули в кровати.

– Отлично.

– В нижнем ящике письменного стола лежит несколько патронов к револьверу. У пули урановый сердечник и никелевая оболочка.

– Так.

– У нас довольно большой набор бумаг, подтверждающих, что Саландер чокнутая. При этом Бьюрман был ее опекуном – и владельцем оружия.

– М-м-м, – промычал Бубла с кислым выражением лица.

– Еще у нас есть связующее звено между Саландер и парой в Эншеде – Микаэль Блумквист.

– М-м-м, – продолжал мычать Бублански.

– Ты вроде сомневаешься?

– У меня как-то не складывается представление о Саландер. По бумагам получается одно, а Арманский и Блумквист говорят другое. Документация свидетельствует о том, что она фактически недоразвитая психопатка, а эти двое описывают ее как компетентного исследователя. Слишком большой разнобой в этих двух версиях. В отношении Бьюрмана мы не располагаем никаким мотивом и не имеем никаких свидетельств ее знакомства с парой в Эншеде.

– А нужны ли мотивы психопатке?

– Я еще не был в спальне. Как там обстоит дело?

– Я нашла Бьюрмана, уткнувшегося головой в кровать, стощего на коленях, словно перед вечерней молитвой. Он был голый. Выстрел сделан в затылок.

– Ровно один выстрел? Точно как в Эншеде.

– Насколько я видела, выстрел был один. Такое впечатление, что Саландер, если это действительно была она, заставила его встать на колени перед кроватью, а потом выстрелила. Пуля вошла сбоку через затылок и вышла через лицо.

– Выстрел в затылок. Выглядит как устранение.

– Точно.

– Я подумал… может быть, кто-то слышал выстрел?

– Окно его спальни выходит во двор, а соседи сверху и снизу уехали на Пасху. Окно было закрыто. К тому же она воспользовалась подушкой, чтобы приглушить звук.

– Очень предусмотрительно.

В этот момент из-за двери выглянул техник-криминалист Гуннар Самуэльссон.

– Мудиг, мы собирались увозить тело и перевернули его. Вам надо кое на что посмотреть.

Они прошли в спальню. Тело Нильса Бьюрмана уже положили на спину, на каталку, чтобы доставить затем к патологоанатому. Причина смерти была очевидной. Весь лоб представлял собой сплошную рану в десять сантиметров шириной, причем кусок лобной кости свободно свисал на лоскуте кожи. Брызги крови над кроватью и на стене говорили сами за себя.

Бублански выпятил губы, как ребенок.

– А на что нам надо смотреть? – спросила Мудиг.

Гуннар Самуэльссон приподнял покрывало и обнажил нижнюю часть живота Бьюрмана. Бублански водрузил на нос очки и вместе с Соней подошел поближе, чтобы прочитать текст, вытатуированный на животе Бьюрмана. Буквы были сделаны кое-как, неровно. Ясно, что их наносил непрофессиональный татуировщик. Но текст прочитывался во всей своей нежелательной очевидностью: Я – САДИСТСКАЯ СВИНЬЯ, ПОДОНОК И НАСИЛЬНИК.

Мудиг и Бублански изумленно воззрились друг на друга.

– Может быть, перед нами намек на мотив? – вопросительно пробормотала Соня.

По дороге домой Микаэль Блумквист купил четырехсотграммовую упаковку полуфабрикатных макарон с соусом. Пока они разогревались в микроволновке, он постоял под душем минуты три. Когда еда было готова, съел ее прямо из вскрытой упаковки – так он был голоден. Никакого удовольствия от еды Микаэль не получил, просто затолкал ее в себя как можно быстрее. Покончив с макаронами, он открыл бутылку легкого пива «Вестфюн», выпил ее прямо из горлышка и, не зажигая света, встал у окна с видом на Старый город и постоял минут двадцать, стараясь отогнать от себя всякие мысли.

Ровно сутки назад он был в гостях у сестры, и Даг Свенссон позвонил ему на мобильник. Миа и Даг были тогда еще живы.

Микаэль не спал уже тридцать шесть часов, а возраст у него уже не тот, когда можно запросто провести бессонную ночь. Он знал, что не сможет заснуть и что мысли его будут все время крутиться вокруг увиденного. Было такое чувство, что картины происшедшего в Эншеде запечатлелись в его сознании навсегда.

В конце концов Микаэль отключил мобильник и залез в постель под одеяло. Было уже одиннадцать, а сон все не шел. Тогда он встал, включил кофеварку и, запустив проигрыватель, поставил компакт-диск с Дебби Харри, поющей про Марию. Потом, завернувшись в одеяло, сел на диван в гостиной с чашкой кофе и начал думать о Лисбет Саландер.

Что он вообще о ней знал? Почти ничего.

Микаэлю было известно, что она обладает фотографической памятью, что она высококлассный хакер. Что она необычная и замкнутая женщина, неохотно говорившая о себе, что она не испытывала доверия к властям.

Он знал, что она способна на грубое насилие. Именно благодаря этому он остался в живых.

Но он понятия не имел, что она была признана недееспособной, находилась под опекой, а в подростковом возрасте кочевала по психбольницам.

Надо было выбирать, чью сторону он принимает.

Где-то за полночь Микаэль решил для себя: вопреки выводам полиции, он не желает верить в то, что убийство Дага и Миа – дело рук Лисбет.

Когда его сморил сон, Микаэль и сам не знал, но в половине пятого утра он проснулся на диване. Переместившись в кровать, тут же заснул.