Соня Мудиг уже три раза в течение получаса пыталась дозвониться адвокату Нильсу Бьюрману, и каждый раз автоответчик сообщал, что тот недоступен.

В половине четвертого она села в машину и поехала на Уденплан. Звонок в дверь дал тот же разочаровывающий результат, что и утром. Тогда она посвятила следующие двадцать минут звонкам в соседние квартиры и расспросам, не известно ли что-нибудь о местонахождении Бьюрмана.

Из девятнадцати квартир, в которые наведалась Соня, в одиннадцати никого не было дома. Очевидно, время дня было выбрано неудачно, да и в сами пасхальные праздники лучше не будет. В восьми квартирах, где ей открыли, все старались помочь, как могли. В пяти из них знали, кто такой Бьюрман, – вежливый, обходительный господин с четвертого этажа. Но где он находится сейчас, никто не знал. Постепенно Мудиг удалось разузнать, что Бьюрман, возможно, был несколько ближе с одним из своих соседей, бизнесменом по фамилии Шёман. Но у Шёмана на ее звонок никто не открыл.

Приунывшая Соня достала свой мобильник и снова позвонила на автоответчик Бьюрмана. Она представилась, оставила номер своего мобильного телефона и попросила адвоката срочно с ней связаться.

Вернувшись к его квартире, Мудиг открыла блокнот и написала записку с просьбой позвонить ей. К записке она приложила свою визитку и бросила в почтовую щель на его двери. В тот момент, когда Соня собиралась опустить крышку на щели, в квартире послышался телефонный звонок. Она наклонилась и напряженно прислушалась. Прозвучали четыре сигнала, затем она услышала автоответчик, но разобрать сообщение не удалось.

Закрыв щель, Мудиг посмотрела на дверь. Трудно сказать, что за импульс двигал ею, когда она нажала на ручку – и, к своему изумлению, поняла, что дверь не заперта. Открыв ее, Соня заглянула в прихожую.

– Эй, есть кто-нибудь? – осторожно крикнула она и прислушалась. В ответ не последовало ни звука.

Мудиг шагнула в прихожую и в нерешительности замерла. То, что она только что сделала, можно квалифицировать как незаконное вторжение в чужое жилище. У нее не было ордера на обыск и не было права находиться в квартире адвоката Бьюрмана, даже несмотря на открытую дверь. Бросив взгляд налево, она увидела часть гостиной и уже было собралась выйти из квартиры, как ее взгляд упал на бюро в прихожей. Там стояла картонная коробка от револьвера марки «Кольт .45 магнум».

Внезапно у Сони Мудиг засосало под ложечкой. Она распахнула куртку и вытащила служебное оружие, чего раньше ей почти не доводилось делать.

Сняв пистолет с предохранителя и направив его дулом вниз, Соня подошла к гостиной и заглянула в дверной проем. Ничего примечательного она не увидела, но неприятное ощущение лишь усилилось. Попятившись, Мудиг заглянула в кухню. Там было пусто. Она прошла по коридору и толкнула дверь в спальню.

Адвокат Нильс Бьюрман стоял на коленях перед кроватью, голова его лежала на постели. Вид у него был такой, будто он собирался прочесть перед сном молитву. Одежды на нем не было.

Соня видела его сбоку и, уже стоя у порога, поняла, что он мертв – убит выстрелом в затылок. Половина лба была снесена.

Соня попятилась и вышла из квартиры, по-прежнему сжимая в руке револьвер. На лестничной площадке она достала мобильник и позвонила инспектору Бублански. Тот не отвечал. Она позвонила прокурору Экстрёму и взглянула на часы. Было восемнадцать минут пятого.

Ханс Фасте наблюдал за дверью подъезда того дома по Лундагатан, где квартировала, согласно переписи населения – а следовательно, и жила, – Лисбет Саландер. Он покосился на Курта Свенссона, а затем на свои ручные часы. Было десять минут пятого.

Узнав код подъезда в домоуправлении, они уже побывали в доме и постояли под дверью, на которой стояло «Саландер – Ву». Никаких звуков изнутри не доносилось, и никто им не открыл, когда они позвонили. Вернувшись в машину, полицейские устроились так, чтобы держать дверь под наблюдением.

По телефону, сидя в машине, они навели справки о том, кто недавно был включен в контракт на владение квартирой по Лундагатан. Оказалось, что это некая Мириам Ву, 1974 года рождения, ранее проживавшая на площади Санкт-Эриксплан.

Над радиопередатчиком у них была закреплена клейкой лентой фотография Лисбет Саландер паспортного формата. Фасте вслух высказал мысль, что она похожа на сороку.

– Вот проклятье. Проститутки выглядят все безобразнее. Такую снимешь, только если уж совсем припрет.

Курт Свенссон промолчал.

В двадцать минут пятого позвонил Бублански и передал, что только что вышел от Арманского и находится на пути в «Миллениум». Он попросил Фасте и Свенссона вести наблюдение на Лундагатан. Лисбет Саландер следует доставить на допрос, но прокурор пока не считает, что ее можно связать с убийством в Эншеде.

– Ага, – сказал Фасте, – Бубла говорит, что прокурор хочет сначала получить признание, а только потом арестовать.

Курт Свенссон ничего не сказал. Они лениво поглядывали на тех, кто прогуливался неподалеку.

Без двадцати пять на мобильник Ханса Фасте позвонил прокурор Экстрём.

– Тут кое-что произошло. Адвокат Бьюрман найден у себя в квартире убитым. Он мертв по крайней мере сутки.

Ханс Фасте распрямил спину на сиденье.

– Вас понял. Что делать нам?

– Я решил объявить Лисбет Саландер в розыск. Она заочно арестована и подозревается в трех убийствах. Мы объявляем сигнал тревоги по всему лену. Ее нужно схватить. По нашим оценкам, она опасна и, возможно, вооружена.

– Понял.

– Я посылаю пикет на Лундагатан. Они имеют право вторгнуться в квартиру и обеспечить прикрытие.

– Понял.

– Вы на связи с Бублански?

– Он в «Миллениуме».

– Очевидно, его мобильник отключен. Постарайтесь дозвониться до него и проинформировать.

Фасте и Свенссон переглянулись.

– Итак, что нам делать, если она появится? – спросил Курт.

– Если она будет одна и обстановка благоприятствует, возьмем ее сами. Если она успеет зайти в квартиру, то ворвется пикет. Эта девица совершенно ненормальная и просто жаждет кого-то убить. У нее в квартире может быть и другое оружие.

Положив тяжеленную пачку с рукописью на стол Эрики Бергер, Микаэль Блумквист почувствовал, что смертельно устал, и тяжело опустился в ее кресло для посетителей у окна с видом на Гётгатан. Все время после полудня он потратил на то, чтобы понять, что же делать с незаконченной книгой Дага Свенссона.

Это был деликатный вопрос. Даг был мертв всего несколько часов, а его работодатель уже сидел и обдумывал, как поступить с его журналистским наследием. Постороннему это могло бы показаться циничным и бесчувственным. Но сам Микаэль воспринимал это совершенно иначе. Он чувствовал, что словно находится в состоянии невесомости. Каждому работающему с новостями журналисту известен этот особый синдром, начинающий работать во время кризисов. Когда другие переживают горе, журналисты лент новостей особенно эффективны. Несмотря на парализующий шок, который пережили все нынешние члены редакции «Миллениума» утром Великого четверга, профессиональные обязанности возобладали, и все окунулись в работу.

Для Микаэля это было само собой разумеющимся. Даг Свенссон был плоть от плоти их братии и поступил бы так же, если бы роли поменялись, – спросил бы себя, что он мог бы сделать для Микаэля. Даг оставил после себя рукопись книги, содержание которой было подобно бомбе. Несколько лет он собирал материал, сортировал факты, вложив в эту работу всю свою душу. Но ему не довелось довести дело до конца.

А главное, он работал в «Миллениуме».

Убийство Дага Свенссона и Миа Бергман не имело характера национальной трагедии, как, например, убийство Улофа Пальме, и национальный траур по ним не объявят. Но для сотрудников «Миллениума» удар был даже сильнее: он затронул их лично. К тому же у Дага обширная сеть знакомых в журналистских кругах, и они потребуют ответа на вопросы.

Теперь Микаэлю и Эрике было суждено закончить работу Свенссона над книгой и ответить на вопросы «кто» и «почему».

– Я смогу восстановить текст, – сказал Микаэль Эрике. – Мне с Малин нужно пройтись по нему, строка за строкой, и пополнить сведениями так, чтобы имелись ответы на все вопросы. В основном нам потребуются собственные записи Дага, но в четвертой и пятой главах у нас есть лакуны, возникшие из-за интервью, взятых Миа, где мы попросту не знаем, кто служил источником информации. И все же, с незначительными исключениями, мы сможем пользоваться ее диссертацией как первоисточником.

– У нас нет последней главы.

– Верно, но Даг оставил ее набросок, и мы столько раз ее обсуждали, что мне хорошо известно, что он хотел сказать. Я предлагаю отказаться от главы «Выводы», а вместо этого написать послесловие, где я разъясню его рассуждения.

– Хорошо, но я хочу все видеть, прежде чем одобрить. Не стоит вкладывать ему в рот наши слова.

– Не беспокойся. Я напишу главу со своими собственными размышлениями и поставлю свою подпись. Тогда будет ясно, что писал я, а не он. Я расскажу, как он начал работать над книгой, что за человек он был, а закончу кратким пересказом того, о чем было говорено-переговорено в течение дюжины наших встреч в последние месяцы. В его наброске последней главы есть многое, что можно процитировать. По-моему, это будет вполне достойно.

– Знаешь… сейчас мне больше, чем когда-либо, хочется выпустить эту книгу, – сказала Эрика.

Микаэль кивнул – он прекрасно понимал, что она имела в виду.

– Что-нибудь нового слышно? – спросил он.

Эрика положила очки на стол и покачала головой. Она поднялась, налила из термоса две чашки кофе и села напротив Микаэля.

– Мы с Кристером продумали содержание следующего номера. Возьмем две статьи, предназначенные для более позднего выпуска, и добавим тексты внештатных журналистов. Но все равно номер получится лоскутный, без настоящего стержня.

Они помолчали.

– Ты слушал новости? – спросила Эрика.

Микаэль покачал головой.

– Нет. Я и так знаю, что там скажут.

– Во всех новостях убийство – главная тема. Вторая тема – неожиданный маневр центристских партий.

– То есть в стране ничего больше не произошло.

– Полиция пока не назвала имен Дага и Миа. Они упоминаются как «приличная пара». И пока хранится молчание о том, что именно ты их нашел.

– Думаю, полиция сделает все, чтобы скрыть это. Хотя бы это нам на пользу.

– А зачем полиции это скрывать?

– Затем, что она на дух не переносит журналистов. Те для нее – паяцы. С точки зрения новостной ленты я представляю собой некоторую ценность, и потому для полиции только лучше, что никто не знает, что это я их нашел. Спорю, что это скоро просочится – сегодня ночью или завтра утром.

– Такой молодой, а уже циничный.

– Мы уже не такие и молодые, Рикки. Мне это пришло в голову, когда меня допрашивала ночью женщина в полиции. Она выглядела как школьница старших классов.

Эрика тихо засмеялась. Хоть ей и удалось поспать несколько часов ночью, она уже чувствовала усталость. Вскоре она преподнесет сюрприз, став главным редактором одной из крупнейших в стране газет. «Нет, сейчас не время делиться этой новостью с Микаэлем», – подумала она.

– Недавно звонил Хенри Кортес, сказал, что руководитель расследования по фамилии Экстрём дал что-то вроде пресс-конференции в три часа.

– Рихард Экстрём?

– Да. Ты его знаешь?

– Ну, это политик, стопроцентный позер перед журналистской братией. Убиты ведь не какие-то торговцы-палаточники, так что звона будет немало.

– Во всяком случае, он утверждает, что полиция напала на след и надеется раскрыть дело в скором времени. Но по существу он ничего не сказал. А журналистов собралось – яблоку негде упасть.

Микаэль пожал плечами и потер веки.

– Не могу отвязаться от картины мертвой Миа. Я же только-только с ними познакомился.

Эрика мрачно кивнула.

– Наберись терпения. Думаю, это какой-то чертов чокнутый…

– Не знаю. У меня это весь день из головы не идет.

– Что именно?

– В Мию стреляли сбоку. Я видел входное отверстие сбоку на шее, а выходное – на лбу. Дагу попали прямо в лоб, и пуля вышла через затылок. Насколько я знаю, были выпущены всего две пули. Не похоже на стрельбу чокнутого.

Эрика сосредоточенно посмотрела на Микаэля.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Если стрелял не психопат, значит, был какой-то мотив, и чем больше я над этим думаю, тем больше склоняюсь к подозрению, что мотивом была рукопись.

Микаэль показал пальцем на груду бумаг на письменном столе Эрики. Та перевела взгляд туда, а потом – снова на Микаэля.

– Может быть, дело не в книге как таковой. Не слишком ли они далеко зашли в своих поисках и им удалось?.. Не знаю. Кто-то почуял опасность…

– И нанял киллера? Микке, это тебе не американский боевик. Это книга о тех, кто пользуется сексуальными услугами, называющая по имени полицейских, политиков, журналистов… Уж не думаешь ли ты, что кто-то из них убил Дага и Мию?

– Не знаю, Рикки. Но мы собирались через три недели передать в типографию самый зубодробительный материал о трафикинге, который когда-либо публиковался в Швеции.

В этот момент в дверь просунулась голова Малин Эрикссон, и они узнали, что криминальный инспектор Ян Бублански хочет поговорить с Микаэлем Блумквистом.

Пожав руки Эрике Бергер и Микаэлю Блумквисту, Бублански расположился в третьем кресле у стола перед окном. Оглядев Микаэля, он увидел перед собой человека с запавшими глазами и суточной щетиной на щеках.

– Появилось что-то новое? – спросил Блумквист.

– Возможно. Как я понимаю, это вы нашли пару в Эншеде и вызвали полицию прошлой ночью?

Микаэль устало кивнул.

– Я знаю, что вы ночью уже отвечали на вопросы дежурного следователя, но мне хотелось бы прояснить некоторые детали.

– Что именно?

– Как случилось, что вы приехали к Свенссону и Бергман так поздно вечером?

– Какая же это деталь? Это целый роман, – устало улыбнулся Микаэль. – Я ужинал в гостях у сестры, она живет в «гетто» новых вилл в районе Стэкет. Мне позвонил на мобильный Даг Свенссон и объяснил, что не сможет заехать в редакцию в Великий четверг, то есть сегодня, хотя ранее мы договорились с ним именно об этом. Он планировал завезти туда фотографии для Кристера Мальма. Дело в том, что он и Миа решили поехать на Пасху к ее родителям и выехать надо было рано утром. Он спросил, не против ли я буду, если он утром проедет мимо меня. Я ответил, что нахожусь довольно близко и мог бы заглянуть к нему и забрать фотографии на пути от сестры домой.

– Итак, вы поехали в Эншеде за фотографиями?

Микаэль кивнул.

– Как вы думаете, каков мог быть мотив убийства Свенссона и Бергман?

Микаэль и Эрика переглянулись и промолчали.

– Ну, так что?

– Мы, конечно, говорили сегодня об этом, но мнения у нас не совсем совпадающие. Точнее, не то что несовпадающие, а скорее бездоказательные. Не хотелось бы говорить о предположениях.

– Все же расскажите.

Микаэль описал содержание будущей книги Дага Свенссона и объяснил, что они с Эрикой подумали о возможной связи этого содержания и убийства. Бублански молчал, продумывая полученную информацию.

– Значит, Даг Свенссон намеревался прижать к ногтю полицейских?

Ему не нравилось, какой оборот принимал разговор, и живо представил себе, как «полицейский след» будут вынюхивать в ближайшее время во всех газетах и журналах.

– Нет, – возразил Микаэль, – Даг Свенссон намеревался прижать к ногтю преступников, среди которых оказались и полицейские. Среди них есть и представители моей профессии – журналисты.

– И вы собирались предать гласности эту информацию сейчас?

Микаэль покосился на Эрику.

– Нет, – ответила та. – Мы целый день потратили сегодня на то, чтобы изменить содержание следующего номера. По всей вероятности, мы опубликуем книгу Дага Свенссона, но это произойдет не раньше, чем мы узнаем, что с ними случилось, а сейчас часть книги подвергнется переработке. Не волнуйтесь, мы не собираемся ставить полиции палки в колеса, когда речь идет об убийстве двух наших товарищей.

– Я должен осмотреть рабочее место Дага Свенссона, а раз уж это редакция, было бы неделикатно проводить здесь обыск.

– Весь материал находится в его личном лэптопе, – сказала Эрика.

– Ага, – кивнул Бублански.

– Я уже разобрал письменный стол Дага, – сказал Микаэль. – Убрал из его записей то, что раскрывает имена источников, которые хотели сохранить анонимность. Все остальное находится в вашем распоряжении. К тому же я положил на стол записку с просьбой ничего не трогать и не перекладывать. Проблема с книгой Дага Свенссона заключается в том, что ее содержание должно оставаться в секрете, пока она не будет отпечатана. Поэтому нам не хотелось бы, чтобы рукопись распространялась в полиции, в особенности из-за того, что в ней будут разоблачены полицейские.

«Черт, – подумал Бублански, – и как меня угораздило «зевнуть» и не послать кого-нибудь сюда утром?» Он кивнул, соглашаясь, и оставил эту тему.

– Хорошо. Существует еще одно лицо, о котором нам хотелось бы кое-что узнать в связи с убийством. Есть основания верить, что это лицо вам знакомо. Мне необходимо знать, что вам известно о женщине по имени Лисбет Саландер.

На секунду Микаэль Блумквист стал похож на наделенный плотью и кровью вопросительный знак. Бублански заметил, что Эрика Бергер бросила на Микаэля косой взгляд.

– Я что-то не понял.

– Вы знакомы с Лисбет Саландер?

– Да, знаком.

– Насколько близко вы знакомы?

– А почему вы спрашиваете?

Бублански раздраженно отмахнулся.

– Я же сказал, что хочу задать вопросы в связи с убийством. Насколько вы с ней знакомы?

– Но… это же не имеет к делу отношений. Лисбет Саландер никак не связана с Дагом Свенссоном и Миа Бергер.

– Вот мы и собираемся исследовать это, – терпеливо ответил Бублански. – Но мой вопрос остался неотвеченным: как вы познакомились с Лисбет Саландер?

Микаэль погладил щетину и потер веки, пытаясь собраться с мыслями. Наконец он встретился взглядом с Бублански.

– Я нанял Лисбет Саландер для сбора материала по совершенно другому делу два года назад.

– Что это было за дело?

– Сожалею, но теперь мы находимся в рамках действия конституционных гарантий, защиты источников информации и тому подобного. Поверьте мне, это не имело ни малейшего отношения к Дагу Свенссону и Миа Бергман. Это было совершенно другое, давно законченное расследование.

Бублански взвесил сказанное. Ему отнюдь не нравилось, когда кто-нибудь заявлял, что есть секреты, которые нельзя открывать даже в связи с расследованием убийства. Но он решил не встревать – до поры до времени.

– Когда вы видели Лисбет Саландер в последний раз?

Микаэль продумал ответ.

– Дело вот как обстоит: осенью прошлого года я общался с Лисбет Саландер. Все закончилось к Рождеству того же года. Затем она исчезла из города. Я вообще не видел ее больше года, пока не напал на ее след неделю назад.

Эрика Бергер подняла брови, из чего Бублански сделал заключение, что это для нее новость.

– Расскажите, как вы встретились.

Микаэль вдохнул побольше воздуха и коротко описал, что случилось возле ее парадной по улице Лундагатан. Бублански слушал, все больше и больше удивляясь, пытаясь одновременно понять, не сочинил ли все это Блумквист.

– Значит, вы с ней не разговаривали?

– Нет, она скрылась из виду между домами по Лундагатан. Я ждал, ждал, но она так и не появилась. Тогда я написал ей письмо, уговаривая дать о себе знать.

– И вы ничего не знаете, есть ли какая-то связь между нею и парой из Эншеде?

– Нет.

– А вы можете описать человека, напавшего на нее?

– Не думаю. Когда он набросился на нее, она сначала защищалась, потом побежала. Я видел его с расстояния в сорок – сорок пять метров. К тому же дело было ночью, кругом темно.

– Вы перед этим выпили?

– Немного, но отнюдь не был пьян. Я помню, что это был блондин, с прической «конский хвост», одетый в темную куртку до пояса, с заметным пивным животиком. Взбегая по лестнице на Лундагатан, я видел его лишь в спину, но он развернулся ко мне лицом, когда приготовился пнуть меня. Передо мной промелькнуло худое лицо с близко посаженными глазами.

– Почему ты раньше молчал об этом? – вмешалась Эрика Бергер.

Микаэль пожал плечами.

– Сначала были выходные, потом ты уехала в Гётеборг участвовать в тех дурацких теледебатах. В понедельник тебя не было, во вторник мы виделись впопыхах. Это как-то отодвинулось.

– Но в связи с тем, что случилось в Эншеде… почему вы об этом ничего не рассказывали в полиции? – спросил Бублански.

– С чего бы мне рассказывать об этом в полиции? С тем же успехом я мог бы рассказать, что схватил за руку карманного вора, пытавшегося обчистить меня в метро на станции «Т-сентрален» месяц назад. Между случившимся на Лундагатан и убийством в Эншеде нет никакой разумной связи.

– Но вы не сделали заявление в полицию?

– Нет. – Микаэль поколебался и продолжил: – Лисбет Саландер очень замкнутый человек. Я подумывал, не пойти ли мне в полицию, но решил, что это ее дело, подавать заявление или нет. Я хотел сначала поговорить с нею.

– Но вы этого не сделали?

– С Рождества позапрошлого года я с ней не разговаривал.

– Почему же ваши отношения – если, конечно, «отношения» – правильный термин – подошли к концу?

Микаэль помрачнел и наконец, тщательно взвешивая слова, ответил:

– Не знаю. Она прервала все контакты со мной.

– Что-то случилось?

– Нет, ничего. Никаких ссор, если вы это имеете в виду. Только что были друзьями – и вдруг она перестала снимать телефонную трубку, а потом совсем исчезла из моей жизни.

Обдумывая ответ Микаэля, Бублански решил, что он звучит правдиво и подтверждается сказанным Драганом Арманским о ее исчезновении из «Милтон секьюрити» почти в тех же выражениях. Что-то, очевидно, случилось с Лисбет Саландер зимой полтора года назад. Бублански повернулся к Эрике Бергер.

– А вы тоже знакомы с Лисбет Саландер?

– Я видела ее всего один раз. Вы не могли бы объяснить, почему занимаетесь ею в связи с убийством в Эншеде?

Бублански покачал головой.

– Она имеет отношение к месту убийства. Это все, что я могу сказать. Должен признать, что чем больше я слышу о Лисбет Саландер, тем больше она меня озадачивает. Что она вообще за человек?

– В каком отношении? – спросил Микаэль.

– Как бы вы ее описали?

– В профессиональном плане она одна из лучших исследователей материала, кого я когда-либо встречал.

Эрика Бергер покосилась на Микаэля Блумквиста и закусила губу. Бублански был уверен, что ему чего-то не договаривают.

– Ну, а как человек?

Микаэль помолчал.

– Она очень одинокий и своеобразный человек. Она необщительна, не любит говорить о себе. При этом обладает сильной волей и моральными принципами.

– Моральными принципами?

– Да. Своими собственными. Ее невозможно заставить поступиться тем, во что она верит. В ее внутреннем мире все делится на правильное и неправильное.

Бублански снова пришло в голову, что Микаэль Блумквист описал ее примерно в тех же выражениях, что и Драган Арманский. Два знавших ее человека высказали о ней чрезвычайно похожие соображения.

– Вы знакомы с Драганом Арманским? – спросил Бублански.

– Встречал его пару раз. Прошлой осенью мы вместе пошли выпить пива, когда я зашел к нему выяснить, куда девалась Лисбет.

– И вы утверждаете, что она квалифицированный исследователь, – припомнил Бублански.

– Лучший из всех, кого я знаю, – повторил Микаэль.

Бублански постучал кончиками пальцев по столу и покосился в окно, сквозь которое можно было видеть людей, спешащих по Гётгатан. В том, что он узнал, было полно несоответствий. Документы судебно-медицинской экспертизы, скопированные Хансом Фасте в опекунском совете, утверждали, что у Лисбет Саландер имеются серьезные психические нарушения, что она склонна к насилию и чуть ли не умственно недоразвита. Отзывы Арманского и Блумквиста рисовали картину, решительно отличавшуюся от той, что создавалась из заключений психиатров, наблюдавших за ней в течение нескольких лет. Эти оба описывали ее как своеобразного человека, но в голосе обоих слышался оттенок восхищения.

Блумквист сказал, что он «общался» с нею какое-то время, что вполне могло означать отношения сексуального характера. Бублански задумался, какие правила существуют в отношении лиц, признанных недееспособными. Может быть, Блумквист погрешил против закона, сексуально используя лицо, находящееся под защитой опеки?

– А как вы относитесь к ее социальной ущербности? – спросил он.

– Ущербности? – удивился Микаэль.

– К опеке над нею и ее психическим проблемам.

– К опеке? – переспросил Блумквист.

– К психическим проблемам? – пришла в изумление Бергер.

Бублански удивленно перевел взгляд с Микаэля на Эрику и обратно. «Они не знали. Действительно ничего не знали», – подумал он. Внезапно инспектор почувствовал сильнейшее раздражение к Арманскому и Блумквисту, а больше всего к Эрике Бергер с ее элегантной одеждой и шикарным видом на Гётгатан. «Расселась тут и поучает, что другим следует думать, а что – нет», – про себя возмутился он, но направил свою досаду на Микаэля.

– Не пойму, что случилось с вами и Арманским, – заметил он.

– В каком смысле?

– Лисбет Саландер то и дело попадала в психушку в подростковом возрасте. Судебно-медицинское заключение и гражданский суд пришли к выводу, что она не способна сама вести дела. Она была объявлена недееспособной. Документально удостоверено, что она склонна к насилию и всю свою жизнь имела неприятности с властями. Сейчас она подозревается в… причастности к двойному убийству. А вы с Арманским изображаете ее как какую-то принцессу.

Блумквист безмолвно уставился на Бублански.

– Я вот как могу возразить, – продолжил инспектор. – Мы искали связь между Лисбет Саландер и парой из Эншеде. Оказалось, что вы, нашедший убитых, – и есть это связующее звено. Можете как-то это прокомментировать?

Микаэль откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и попытался привести мысли в относительный порядок. Лисбет Саландер подозревается в убийстве Дага и Миа… Это немыслимо, невероятно. Способна ли она на убийство? Внезапно Микаэль вспомнил выражение лица, с которым Лисбет набросилась на Мартина Вагнера с клюшкой в руке два года назад. «Она бы убила его, не задумываясь. Она этого не сделала, потому что ей надо было спешить спасать мою жизнь, – мелькнуло у него в голове. Он машинально потрогал шею, вокруг которой Мартином Вагнером была наброшена удавка. – Но Дага и Мию… В этом нет ни малейшего смысла».

Микаэль знал, что Бублански пристально наблюдает за ним. Как и Драган Арманский, он стоял перед выбором. Рано или поздно ему придется решать, на чьей он стороне, когда Лисбет Саландер обвинят в убийстве. На стороне тех, кто считает ее виновной, или на стороне тех, кто убежден, что она невиновна.

Прежде чем он успел что-нибудь сказать, на столе Эрики зазвонил телефон. Она взяла трубку и протянула ее Бублански.

– Вас спрашивает некий Ханс Фасте.

Бублански внимательно слушал, что ему говорили. Микаэль и Эрика обратили внимание на то, что выражение его лица изменилось.

– Когда они заходят внутрь?

Молчание.

– Какой там адрес? Лундагатан… Ладно, я неподалеку, скоро буду. – Бублански торопливо поднялся с места. – Извините, что вынужден прервать беседу. Нынешний опекун Лисбет Саладер только что найден застреленным. Она объявлена в розыск по подозрению в трех убийствах.

Эрика открыла рот от удивления. Микаэль стоял как громом пораженный.

Захват квартиры в тактическом отношении был довольно простой операцией.

Ханс Фасте и Курт Свенссон прислонились к капоту своей полицейской машины, наблюдая, как вооруженный до зубов полицейский пикет занял лестничную клетку и пристройку во дворе.

Через десять минут вооруженный пикет мог констатировать то, что Фасте и Свенссон и без того прекрасно знали: на звонки в дверь никто не открывал.

Ханс бросил взгляд вдоль Лундагатан. К досаде пассажиров автобуса номер 66, улица была перекрыта на участке от Цинкенсдама до Хёгалидской церкви. Один автобус застрял непосредственно перед заграждением вверх по склону и не мог двинуться ни вперед, ни назад. Наконец Фасте подошел и приказал стоявшему там полицейскому отойти в сторону и пропустить автобус. В верхней части склона скопилось много любопытствующих, наблюдавших сверху за суматохой внизу.

– Неужели нельзя было сделать проще? – заметил Фасте.

– Что проще?

– Действовать проще, когда всего-то и требуется, что арестовать какую-то гопницу?

Курт Свенссон воздержался от обсуждения.

– Там всех-то дел, что девчонка ростом полтора метра и весом сорок килограммов, – добавил Фасте.

Было решено, что необходимости высаживать дверь кувалдой нет. Бублански успел подойти, когда они ожидали, пока слесарь не высверлит замок и не отойдет в сторону, чтобы бойцы могли захватить квартиру. Примерно восьми секунд оказалось достаточно, чтобы осмотреть сорокасемиметровую жилплощадь и удостовериться, что Лисбет Саландер не спряталась под кроватью, в гардеробе или ванной. Затем Бублански дал знать помощникам, что можно зайти.

Трое полицейских с любопытством осмотрели безупречно убранную и со вкусом обставленную квартиру. В комнатах на стенах красовались вставленные в рамки художественные черно-белые фотографии. В прихожей обнаружили полку с CD-проигрывателем и большой коллекцией компакт-дисков. Бублански рассмотрел среди них как тяжелый рок, так и оперу. Все выглядело эстетически приятно, декоративно и со вкусом.

Курт Свенссон обследовал кухню и не нашел ничего примечательного. Он просмотрел кипу газет, проверил раковину, посудный шкаф и морозильную камеру в холодильнике.

Фасте занялся гардеробом и бюро в спальне. Он присвистнул, наткнувшись на наручники и приспособления для сексуальных игр. В гардеробе обнаружил комплекты одежды из латекса, от одного вида которых его мама смутилась бы.

– Здесь любят повеселиться, – громко произнес он, поднимая вверх наряд из блестящей кожи, пошитый, согласно торговой метке, каким-то «Домино-фэшн».

На бюро, стоявшем в прихожей, Бублански обнаружил небольшую пачку невскрытых писем, адресованных Лисбет Саландер. Просмотрев пачку, он убедился в том, что она состояла в основном из счетов и банковских выписок. Из личных писем там было только одно – от Микаэля Блумквиста. Это соответствовало рассказу самого Блумквиста. Затем инспектор нагнулся и поднял с полу почту, лежавшую у почтовой щели в квартире и сохранившую следы полицейских ботинок. Все, что там было, это журнал «Новости Сёдермальма» и три конверта с письмами, адресованными Мириам Ву.

Бублански поразило неприятное подозрение. Он зашел в ванную и открыл там настенный шкафчик. Все, что там было, это упаковка с таблетками от головной боли «Альведон» и полтюбика с «Цитодоном». Последнее средство выдавалось по рецепту и было выписано на Мириам Ву. Кроме того, в шкафчике лежала только одна зубная щетка.

– Фасте, почему на двери стоит «Саландер – Ву»? – спросил он.

– Понятия не имею, – ответил Ханс.

– Ладно, спрошу еще: почему в прихожей на полу лежит почта, адресованная Мириам Ву, почему средство «Цитодон» в шкафчике в ванной выписано по рецепту на Мириам Ву? Почему там только одна зубная щетка? Почему кожаные брюки, которые ты держишь в руках, подходят тому, у кого рост 175 сантиметров, а не пигалице Лисбет Саландер?

В квартире установилось смущенное молчание.

– Проклятье! – воскликнул Фасте.