Глава 20

Минут на пятнадцать или около того я потеряла Тру в красно-бело-синем мельтешении, так что очень мило поболтала с Этель, которая в тот день взяла выходной и не пошла к миссис Галецки. Этель была со своим джентльменом-другом, мистером Рэймондом Баклендом Джонсом, он сказал, что для краткости мы можем звать его Рэй Бак. Он родом с Юга, как сама Этель. Из Джорджии, кажется. Рэй Бак водит городской автобус, и кожа у него черная-пречерная — как та черная кошка, что перебегает дорогу, суля несчастья. Гораздо чернее, чем у Этель, которая цветом похожа на шоколадный батончик «Херши». А еще Рэй Бак высокий, тощий и сутулый, так что сбоку он вылитый вопросительный знак. Мы с Тру обожаем Этель, а узнав Рэя Бака поближе, заобожали и его.

В наших краях не всем нравятся негры. Скажем, Холлу. И Ризу Бюшаму, который обзывал нас с Тру «фанатками ниггеров» при каждом подходящем случае. Мы с Тру спросили у Этель, отчего это так. А она ответила, что не знает ответа, но некоторых белых не особо волнует судьба цветных. На Юге есть даже целый клуб под названием «ККК», который относится к неграм особенно подло. Они наряжаются в простыни и сжигают кресты на лужайках у домов, где живут негры, просто чтобы оскорбить их. А что, если и Расмуссен в этот самый «ККК» вступил? Натянул же он на голову наволочку, когда кинулся на меня у дома Фацио.

— Ну, мисс Салли, как дела у вашей мамы? — спросила Этель, намекнув Рэю Баку, чтобы тот отошел к киоску с напитками и принес ей чего-нибудь холодненького.

Этель всегда называла нас «мисс Тру» и «мисс Салли», потому что очень хорошо воспитана и ценит хорошие манеры. Мне жутко нравилось, как она говорит. У нее тоже был свой акцент, но не бруклинский, как у Вилли, и не резковатый немецкий, как у Голдманов. Говор у Этель был протяжный, медленный, как вода в Медовой протоке, и однажды, помогая ей чистить клубнику для слоеного торта, я просто уснула как мертвая прямо за кухонным столом, потому что, если подумать хорошенько, именно так и звучал ее голос. Как колыбельная.

— Миссис Каллаган только что рассказала, что мама не сдается, Этель, спасибо, что спросила, — сказала я, забираясь на дерево, под которым сидела Этель, сверху-то легче углядеть Тру.

— Неужто? Ваша мама не сдается? Что ж, всеблагой Господь, это прекрасная новость для моих усталых ушей. — Босая Этель сидела подо мной на пластиковом стуле в тени самого большого дуба, какой только есть у нас в округе, и обмахивалась газетой, которую, по ее словам, любит почитать, потому что это важно — быть в курсе событий. — А вы с мисс Тру давненько не заглядывали.

— Мы были заняты. — Мне не терпелось рассказать ей, как Расмуссен пытался убить меня и снасиловать, так что заглядывать к Этель теперь не особо охота, ведь она живет с ним по соседству. Но, как говорила мама, всему свое время и место. — Как себя чувствует миссис Галецки?

— Она спрашивала о тебе. И мистер Гэри спрашивал.

— А мистер Гэри здесь? — заволновалась я.

Сын миссис Галецки, мистер Гэри Галецки, жил в Калифорнии и каждое лето приезжал повидать свою маму. В прошлый раз, когда он приезжал, мы с ним и с Тру битых два часа играли в «Пиковую даму» на веранде, а потом Тру сказала, что думает, будто мистер Гэри очень любит детей, потому что обычно взрослых нипочем не заставишь с тобою возиться. Мистер Гэри — вот уж кто отличный парень.

— Мистер Гэри здорово разобижен, что вы с Тру не заглянули поздороваться.

Сегодня Этель выглядела особенно шикарно. На ней была маленькая соломенная шляпка с лиловыми фиалками, а платье лимонного цвета чудесно подчеркивало ее шоколадную кожу. Вот почему Рэй Бак смотрел на Этель такими глазами, когда вернулся, неся ей стаканчик холодного чаю со льдом. Она и впрямь выглядела аппетитно. Рэй Бак сразу понял, что мы еще не успели толком поболтать, так что, вручив Этель чай и подмигнув, он тут же отошел в сторонку, щелкнул зажигалкой и закурил сигарету.

— Мы очень скоро зайдем. Обещаю. Тру только сегодня говорила, что дождаться не может увидеть мистера Гэри.

— Вот и хорошо, тогда я скажу ему, чтобы ждал.

Этель сделала долгий глоток и поерзала на стуле, усаживаясь поудобнее, потому что твердо считала: всегда и везде очень важно устраиваться как можно удобнее. В жизни и без того полно неудобств, говорила она.

— А что, девочки, вы осмотрительны? Я тут читала в газете, что по городу бродит какой-то сумасшедший, а еще мне рассказывали, кто-то пытался схватить тебя во дворе у Фацио. Вы уж поосторожнее, мисс Салли. Смотрите в оба, гуляя по городу. — По голосу Этель я поняла, что она на собственном опыте знает, как это мерзко, когда тебя хватают. — Хвала Господу, мистер Расмуссен живет в соседнем доме. Рядом с ним чувствуешь себя в безопасности.

Может, стоит сказать ей? Разве не должна знать Этель, моя дорогая негритянская подруга? Ведь она столько всего уже знает — например, как заботиться о больных и как испечь лучшие в мире песочные кексы. И голос у нее прямо как у всех херувимов на небесах. Так разве не должна она знать, что совсем-совсем не права насчет Расмуссена?

Я оглядывала толпу, продолжая размышлять над этим вопросом, и вскоре заметила факел статуи Свободы. Тру разговаривала с дядюшкой Полом, который не особенно часто выходил из дому, так что я сильно удивилась. Он глядел на землю и показывал на что-то. Тру наклонилась и отдала ему находку, а потом дядюшка Пол обежал вокруг нее и закрыл ей глаза ладонями. Я видела, как шевелятся его губы, и поняла, что он просит: «Угадай, кто это?» Тру стряхнула его пальцы с лица и отбежала подальше.

— Ты меня слушаешь, мисс Салли?

— Прошу прощения? — Когда имеешь дело с Этель, надо быть как можно вежливей, иначе рискуешь получить выволочку.

Этель вздохнула, и грудь ее поднялась и опустилась, совсем как адамово яблоко у Арти Бюшама.

— Я сказала, что вы с мисс Тру должны посмотреть на щеночка, который живет у офицера Расмуссена. Знаю ведь, как мисс Тру скучает по своему псу, этому ее Грубияну.

Надо думать, Этель рассказала Расмуссену, что нам пришлось оставить Грубияна на ферме. И тот, наверное, купил щенка, желая обманом втереться в мое доверие. Всей округе известно, как мы с Тру обожаем животных — любых, какие только бывают.

— А что случилось с женой офицера Расмуссена? — выпалила я.

Этель быстренько качнула головой:

— У офицера Расмуссена нет жены. Он мужчина холостой.

— Как думаешь, почему у него нет жены?

Я-то уже сообразила, отчего Расмуссен холост. Ему не нравятся жены. Ему нравятся маленькие девочки. С моей ветки было прекрасно видно, кто чем занимается. Тру отыскала Вилли. Держась за руки, они спускались в овраг, ведущий к Медовой протоке.

Этель попросила:

— Сойди ко мне, мисс Салли, все эти повороты да обороты отдаются у меня в шее, а, Господь свидетель, лишняя боль вовсе мне ни к чему.

Я всегда слушалась Этель, так что сразу спрыгнула на траву. Этель провела ладонью по моим волосам и сказала, что они напоминают ей корзину только-только собранного хлопка.

— Знаешь, моя мама умерла молодой, — тихо сказала Этель. — Так грустно, если женщина заболела и умерла, тем более из-за родов. Это несправедливо, так не должно быть. Надо без устали молиться о том, чтобы твоей маме стало лучше, ясно?

Я кивнула, но тут подошел Рэй Бак и показал в сторону зоосада:

— Разомнем ноги?

Похоже, они с Этель собираются проведать Сэмпсона, потому что именно за этим все и ходят в зоосад. Восхититься Королем джунглей.

— Увидимся позже, мисс Салли. Может, на фейерверке. — Этель встала, оправила лимонное платье и улыбнулась Рэю Баку, когда тот подставил ей локоть. — Передай от меня привет мисс Тру и скажи, что мистер Гэри привез колоду для «Пиковой дамы» и ему не терпится сыграть.

— Передавайте наши приветы мистеру Гэри и можете не сомневаться, еще на этой неделе мы придем помочь вам с миссис Галецки. Я взяла в библиотеке новую книжку с классными картинками, ей наверняка понравится. Называется «Черная красотка».

Этель заулыбалась:

— Отчего ж мне не сказали, что про меня уже и книжки сочиняют?

Рэй Бак так смеялся, что ему пришлось прокашляться и сплюнуть.

Шутку я поняла, только когда уже проводила их взглядом и направилась за Тру к протоке. По громкоговорителю только что объявили, дескать, бег в мешках начнется через пять минут. Ничего, потом скажу Этель, что шутит она отпадно.

Мэри Браун, приканчивавшая уже далеко не первое эскимо — перед ней рядком лежали четыре палочки, — подозвала меня и говорит:

— На, отдай своему дядюшке Полу, и тогда я смогу вписать их в сочинение про благие дела.

Все в округе знали про дядюшку Пола и его палочки от эскимо. В точности как знали, что миссис Голдман нипочем не желает носить одежду серого цвета, что Этель не станет пить кока-колу, если сперва не накидает в нее арахиса, и что у миссис Бюшам больше не будет новых детей, потому что она ходила в больницу, где ей сделали операцию, отрезав ей все внутренности.

— Точно… о’кей, — сказала я, сгребая палочки.

Мэри Браун не хотелось вручать их лично, потому что дядюшка Пол теперь сделался странный. Скажем, он вечно ходил с низко опущенной головой, будто разыскивал что-то. И говорил очень-очень медленно, а порой его слова не складывались ни во что путное. И еще он слишком много улыбался, особенно тем вещам, которые никого другого не веселили. Как той мертвой птичке, которую я нашла на заднем дворе у бабули. Перед тем как попасть в аварию и повредиться мозгом, он вообще очень редко улыбался. Бабуля, бывало, советовала мне не лезть к нему под ноги, не тормошить дядюшку Пола понапрасну, потому что «этот малец еще помнит, что он ирландец». И выражение лица у нее ясно говорило: бабуля побаивается собственного сына.

Я сунула в карман палочки и почувствовала себя плохой католичкой, поскольку иногда мне собственный дядюшка был противен, а потому решила поискать его, но сначала хотелось немного охладиться в протоке, а заодно убедиться, что Тру не швыряется камнями в Жирняя Эла.

«Три минуты… Все, внимание! До начала забега в мешках остается три минуты… Подыщите себе партнера», — посоветовал громкоговоритель.

Все вокруг смеялись, и ели, и потели, и жарища была такая, что посиди мы на солнце подольше, могли бы растаять, как мороженое, и уже не на что было бы смотреть, кроме лужиц человечины.

По пути к протоке я наткнулась на Нелл. Старшая сестра была явно навеселе, потому что вела себя гораздо лучше, чем обычно по утрам, — а если совсем по-честному, не только по утрам. Даже обняла меня, чего от Нелл я никак не ожидала. А потом еще и всплакнула немного, но стоило Эдди принести ей кружку солодового пива, тут же принялась смеяться. С головой у Нелл явно что-то неладно (и первое тому свидетельство — прическа на этой голове).

Я взобралась на откос и стала оглядывать протоку. По камням прыгали дети, падали, смеялись, спрыгивали в воду, забирались на валуны. А потом я увидала Тру. Они с Вилли сидели неподалеку от маленького водопада, на голове у сестры, несмотря на пекло, красовалась призовая меховая шапка. Я крикнула ей: «Сейчас начнется бег в мешках!» — а она заорала в ответ: «И плевать!»

Я развернулась, чтобы поспешить к старту, и едва не воткнулась в Риза Бюшама и его плоскую, как сковорода, физиономию. Он с ухмылкой пялился на Тру, потирая рукой передок своих штанов. Риз вечно так делает. По словам Быстрюги Сьюзи Фацио, Риз сказал ей, будто там у него спрятан джинн-волшебник и так он загадывает желания.

— О чем трепалась с двумя ниггерами? — прочавкал он. Его дыхание, пропитанное чем-то ужасно крепким, чуть волосы мне не опалило.

Прежде чем я успела посоветовать ему не совать нос в чужой вопрос, рядом возник Арти.

— Привет, Салли.

Риз наклонился вперед и толкнул брата с такой силой, что тот упал. Приз, который Арти выбрал за победу на конкурсе, — блестящий велосипедный звонок, — описав дугу в воздухе, приземлился у моих ног и тренькнул, точно объявлял о начале поединка.

— Что, не видишь, мы разговариваем? — сказал Риз. — Разве ты не должен следить за идиоткой?

Ризу столько же лет, сколько Нелл, он почти взрослый, и ему не следует швырять на землю тех, кто помладше. Я помогла Арти подняться, протянула ему звонок, а Риз уже завел: «Заячья губа, заячья губа, заячья губа» — достаточно громко, чтобы на нас начали оборачиваться. Потом глотнул того, что он там держал завернутым в бумажный пакет, шагнул ко мне вплотную и спросил:

— Ну, так чего бы тебе не выйти замуж за ниггера, раз ты их так любишь?

И двинулся прочь.

«Две минуты… Внимание, до старта две минуты. Найдите себе партнера и выбирайте мешок».

— Хочешь быть моим партнером, Салли? — Арти вел себя так, будто толчок Риза и падение было обычным делом, ничего из ряда вон, но тут я поняла, что, наверное, так и есть, и мне стало его жалко.

Что-то Тру не спешит выбираться из оврага. Ну и черт с нею.

— Ага, ты здорово придумал, Арти.

Мы с Арти порылись в кипе мешков и нашли один, который показался крепким и вонял не очень сильно. Мистер Браун не устает повторять, что на Четвертое июля в ход идут мешки, которые не меняли со времен Американской революции. Мы залезли в мешок, миссис Каллаган связала нас вместе веревочкой, и мы запрыгали к стартовой черте. Забавно было чувствовать, как потная, пушистая нога Арти трется о мою. Ну и разозлится же Тру, узнав, что я прыгаю в одном мешке с Арти, а не с ней! Я уже собиралась сказать Арти, что передумала, но тут же сообразила: он ведь решит, будто я не хочу бежать из-за его заячьей губы.

Я снова поискала глазами, начав уже беспокоиться. Тру ведь обожает бег в мешках и весь год просто дождаться не могла соревнований, потому что в прошлый раз именно мы их выиграли. Но тут мистер Браун объявил:

— На старт…

Слишком поздно высматривать сестру.

— Внимание…

Я поглядела вдоль стартовой линии на наших соперников и в самом дальнем конце обнаружила Тру. В одном мешке с Вилли. Сестра помахала мне рукой и весело улыбнулась. И потом я уже ничего так не хотела, как поскорее победить.

— Марш!

К моему немалому изумлению, в компенсацию за заячью губу, которой Бог наделил Арти Бюшама, он сделал его отличным прыгуном. И очень быстрым. Я и опомниться не успела, как уже валялась на земле за финишной чертой, а миссис Каллаган, улыбаясь, повязывала на наши с Арти шеи синие ленточки. Все поздравляли нас. Все, кроме Тру.

— Новый рекорд забега в мешках, друзья! — кричал мистер Браун. — Установлен Салли О’Мэлли и Арти Бюшамом. Давайте дружно им похлопаем!

Все захлопали, а мистер Ларсен, владелец кофейни «Тик-Так» на Берли-стрит, который отвечал за угощение, завопил: «Подходи-налетай!» — и махнул флагом в сторону площадки для пикников, где можно бесплатно поесть, а на десерт отведать арбуза и мороженого в картонном стаканчике.

Арти направился туда со мной, будто мы по-прежнему прыгали в мешке, связанные вместе. Тру сидела на краешке стола для пикников и сверлила меня хмурым взглядом, так что я решила поскорее с нею поговорить.

— Еще увидимся, Арти, — сказала я.

А он поправил ленту на шее и ответил:

— Ты классная девчонка, Салли. — И встал в очередь за гамбургерами. Так что теперь, получается, Арти Бюшам запал на меня.

Руки скрещены на груди, нога притоптывает от возмущения — кажется, Тру завелась не на шутку. Я знала, что ей нужно. Сестра хотела, чтобы я подошла к ней, извинилась за победу в забеге и отдала ей свою синюю ленту.

Я села рядом и потянулась обнять сестру, но та стряхнула мою руку.

— Могла бы и подождать меня, знаешь ли, — прошипела Тру, раздувая ноздри.

— Я тебя звала. Два раза. А ты не пришла, и мне стало жалко Арти, потому что Риз толкнул его и обозвал «заячьей губой».

— Твое дело, — буркнула Тру и ушла.

Она так быстро сдалась и не стала затевать настоящей ссоры, потому что мы обе знали, что сегодня же вечером, перед сном, я отдам ей синюю ленту с надписью ЧЕМПИОН золотыми буквами, так уж у нас заведено. В точности как того хотел бы папа.

После забега с яйцами в ложках, двух гамбургеров и хот-дога, а также короткого плескания в протоке мы залегли в траву под большим кленом, и я нюхала свою обожженную солнцем кожу, этот запах мне всегда нравился. Мы играли в «Рыба клюет» с Мэри Браун и Мими Бюшам, пока не начало темнеть, а потом нас с Тру отыскали Нелл и Эдди, и мы все вместе пошли к лагуне сидеть на покрывале у воды и смотреть на фейерверк.

Глядя, как все эти красные, и белые, и синие звезды взрываются в небе, я раздумывала о двух вещах. Первая такая: интересно, это очень больно — когда тебя убивают и насильничают? Потому что мы сидели не особо далеко от той ивы, под которой Тру нашла тенниску Сары Хейнеманн. А вторая вещь, про которую я думала, положив голову на колени Тру и глядя, как все фейерверки взорвались финальным аккордом и обращенные к небу лица осветились, была такой: может, мама видит эти огненные залпы из больничного окна? А если видит, скучает ли она по мне так же, как я — по ней?