Глава четырнадцатая. ПЛАМЯ НАД АФИНАМИ
Кифн, протрезвев, заявился домой к Фемистоклу с претензиями. Фемистокл заплатил ему всего десять дариков вместо обещанных тридцати трех. Двадцать три дарика он отдал Динарху за то, что тот вовремя пришел на помощь своему брату.
- Клянусь Зевсом, у меня больше поводов для недовольства, чем у тебя, - сказал Фемистокл. - Ты безобразно напился и едва не провалил все дело! Если бы не Динарх…
- Конечно, Динарх у тебя всегда в чести! - разозлился Кифн. - Кто его звал? Я был не настолько пьян, чтобы не отыскать адитон в святилище Афины. Я и сам справился бы с этим делом!!
- Не лги! - Фемистокл начал терять терпение. - Мне известно, что ты хотел незаметно добраться до храма Афины, но почему-то оказался в эрехтейоне. Там тебя и отыскал Эвмел, причем ты был в полном бесчувствии. И у тебя еще хватает наглости требовать с меня деньги! Благодари богов за те десять дариков. Убирайся, приятель!
Кифн удалился, не скрывая своего неудовольствия.
Человек недалекий, все помыслы которого ограничивались завистливым сравнением своего бедного существования с полной удовольствий жизнью аристократов, Кифн посчитал себя глубоко оскорбленным. Его мстительная натура не желала мириться с тем, что большая часть обещанных денег оказалась у Динарха.
«Динарх и так живет неплохо по сравнению со мной, - сердито думал Кифн, шагая по узкой улице в тени платанов. - Этот выскочка намеренно переходит мне дорогу, желая, чтобы Фемистокл меньше мне доверял. Нет, я этого так не оставлю!»
Мысль, неожиданно посетившая Кифна, показалась ему удачной и заманчивой. Кажется, он нашел способ поправить свои денежные дела, используя при этом могущество Фемистокла!
Кифн уверенно зашагал к дому Геликаона.
Поскольку хозяина дома не оказалось - он ушел в народное собрание, - к Кифну вышла хозяйка.
Хиона была крайне изумлена и рассержена тем, как с ней разговаривает бывший раб. Кифн заявил, что его послал Фемистокл.
- Фемистоклу нужны деньги, - молвил Кифн, с похотливой ухмылочкой разглядывая стоявшую перед ним Хиону. Она была в тонком домашнем химатионе, прозрачная ткань которого почти не скрывала соблазнительные прелести красивого тела. - Он поручил мне взять у твоего мужа пять мин серебром. Всего-то пять мин, красавица!
Чуть подавшись вперед, Кифн легонько ткнул указательным пальцем в сосок левой груди Хионы, выпиравший из-под тонкой бежевой ткани.
Хиона с трудом удержалась, чтобы не влепить Кифну пощечину.
- Геликаона нет дома, - холодно произнесла она. - Приходи вечером.
- Это невозможно, красавица, - осклабился Кифн. - Деньги нужны Фемистоклу немедленно!
Он тем же пальцем провел по обнаженной руке Хионы от локтя до плеча.
- Госпожа, позволь мне вышвырнуть этого наглеца на улицу, - промолвил плечистый раб-привратник, стоявший рядом. - А заодно я обломаю ему руки!
Лицо Кифна налилось яростью. Он отскочил в сторону и заговорил громко и злобно, брызгая слюной:
- Мерзкий раб! Ты забыл, кому я служу? Одного моего слова достаточно, чтобы люди Фемистокла отдубасили тебя палками! А твою госпожу он может просто-напросто подарить мне на всю ночь! Фемистоклу плевать на Ареопаг и на законы, ибо вся власть в Афинах у него одного!
Кифн так распалился, что под конец начал сыпать отборными ругательствами.
Хиона властным жестом приказала рабу-привратнику удалиться, а разбушевавшегося гостя пригласила в дом.
- Зачем так кричать? От этого кровь приливает к голове и может случиться помутнение рассудка, - успокаивала Кифна Хиона, взяв его за руку. - Я сама отсчитаю тебе пять мин. Но сначала я угощу тебя отличным хиосским вином! Ты не против?
Хиона заглянула в злые глаза Кифна и обворожительно улыбнулась.
Кифн мигом подобрел.
- Обожаю хиосское! - проговорил он, шлепнув Хиону пониже спины.
Выпив вина, Кифн еще более откровенно стал приставать к хозяйке, намекая, что если она отдастся ему, то он, так и быть, возьмет на полмины серебра меньше.
Хиона изображала мучительные колебания, а сама то и дело подливала вина в чашу Кифна.
Наконец она сказала:
- Я буду твоей, но ты простишь нам мину серебра. Идет?
Хиона при этом обнажила выше колена свою прекрасную белую ногу.
Хмельные глаза Кифна заблестели вожделением.
- Согласен.
Бросившись к Хионе, он начал стаскивать с нее химатион.
- Ты с ума сошел! - защищалась женщина. - Не здесь же!
- А где?
- В спальне, - тихо проговорила Хиона. - Там нам будет очень удобно.
- А вдруг заявится Геликаон? - опасливо заметил Кифн, знавший, что покинуть гинекей можно только через мегарон.
Ему было известно, что, по афинским законам, муж, заставший жену с прелюбодеем в своем доме, имеет право убить прелюбодея без каких-либо последствий для себя.
- Геликаон вернется только вечером, - успокоила Хиона. - Иль тебе не ведомо, как долго тянется на народном собрании пустопорожняя говорильня! Смелее! Идем!
Хиона увлекла Кифна за собой.
Служанки с изумлением и легким испугом воззрились на неопрятно одетого незнакомца, которому их госпожа оказывала недвусмысленные знаки внимания. Хиона под разными предлогами быстро выпроводила служанок из дома, потом привела Кифна в купальню и сама омыла его теплой водой. При этом она разделась донага и прибрала распущенные по плечам пышные кудри, закрепив их на макушке тонкой длинной спицей с костяным шариком на конце.
Видя перед собой прекрасную обнаженную женщину, Кифн совсем потерял голову от переполнявшей его страсти. Сначала он покрыл жадными лобзаниями лицо и грудь Хионы, а затем, поставив ее на колени, Кифн сунул ей в рот свой вздыбленный член. Хиона не воспротивилась этому, она лишь бросала покорные взгляды снизу вверх из-под длинных изогнутых ресниц.
Кифн блаженствовал! Он ощущал себя почти богом, глядя, как прекрасная аристократка с рабской покорностью стоит перед ним на коленях. Ему казалось, что он разорвал сеть судьбы, которая не жаловала его с детских лет. Наконец Кифн разразился блаженными стонами и бессильно опустился на скамью, привалившись спиной к стене. Закрыв глаза, он не видел, как Хиона, поднявшись с колен, медленным движением вынула из своей прически длинную металлическую спицу. Сурово сжав губы, женщина зажала спицу в кулаке и шагнула к ничего не подозревающему Кифну. Почувствовав, что рука Хионы крепко схватила его за волосы, он открыл глаза. В следующий миг из его груди вырвался крик ужаса и боли. Хиона с силой вогнала спицу Кифну в глаз. Удар был такой силы, что острие спицы вышло из затылка. Кифн умер в течение нескольких секунд.
Хиона сплюнула на пол семя ненавистного человека и обтерла губы тыльной стороной ладони. Она долго стояла возле мертвеца, наслаждаясь выражением предсмертного испуга, застывшего на его лице. Хиона никогда и никому не прощала обид и оскорблений!
Архонты созвали экклесию, чтобы возвестить согражданам о чуде. Священная змея Афины Паллады исчезла из храма и была обнаружена на священном афинском корабле «Саламинии».
- Это очевидный знак богини Афины. Пренебречь им - значит приблизить наше государство к гибели, - сказал архонт-эпоним Каллиад, выступая перед народом. - Поэтому архонты и пританы постановляют: граждане и метеки должны в трехдневный срок покинуть Афины. Наши союзники готовы предоставить нам убежище. Оставляя город, афиняне сохранят свою военную силу, чтобы продолжить борьбу с варварами. Этой жертвой судьба вынуждает нас идти до конца в войне с Ксерксом. Афинянам остается либо победить, либо умереть!
Затем выступил Фемистокл, который предложил народному собранию принять постановление. По нему все изгнанники получали право вернуться к своим согражданам, чтобы разделить вместе с ними опасности и тяготы войны.
Народное собрание единодушно одобрило это предложение.
Тут же были избраны предводители войска и флота. Сухопутные силы возглавили десять стратегов и архонт-полемарх. Начальниками флота были назначены Ксантипп, Клиний и Мнесифил из дема Фреарры. Верховным навархом народ назначил Фемистокла.
После роспуска экклесии архонт-эпоним пригласил Фемистокла в пританей для беседы с глазу на глаз. По лицу Каллиада было видно, что им владеет какой-то мучительно-неразрешимый вопрос.
- Мы готовы вывести в море весь наш флот. Но чтобы содержать такое большое количество гребцов, матросов и воинов нужны огромные деньги, а в казне их нет, - начал Каллиад. - Все наличные деньги были потрачены на оснащение и содержание тех кораблей, которые ходили к Артемисию. Знатные граждане честно заплатили военный налог, многие из них построили триеры за свой счет, многие простили долги беднякам-фетам, чтобы те нанялись гребцами на флот. Но все равно государство находится в большой нужде! Что делать, Фемистокл?
- Выход один - взять сокровища из храма Афины, - ответил Фемистокл. - Я знаю, это святотатство. Однако все можно обставить перед жрецами как некий заем у богини. А после войны вернуть сокровища в полном объеме.
- Я и сам собирался так поступить, - печально вздохнул Каллиад, - но беда в том, что сокровищница Афины пуста.
- Как это пуста?
- Я сам поднимался на Акрополь. Сокровища богини исчезли. Исчезла даже золотая эгида со статуи Афины. Жрецы лишь разводят руками и толкуют мне о чуде…
- Ложь! - сердито воскликнул Фемистокл. - Жрецы просто спрятали сокровища богини. Надо допросить их как следует! Сокровища наверняка где-то рядом.
- Затевать распрю со жрецами я не имею права. По закону это входит в обязанности архонта-басилея. Он обещал мне во всем разобраться, но я ему не верю. Слишком часто наш архонт-басилей обедает в обществе старшего жреца Афины. И самое главное, у нас нет времени вести тяжбу со жрецами. Персы вот-вот вторгнутся в Аттику! Нужно спасать население Афин.
Фемистокл в раздумье сдвинул брови. Каллиад с ожиданием взирал на него.
Возникла тягостная пауза. В это время стали слышны голоса секретарей, которые в соседнем помещении делали опись государственных документов перед тем, как погрузить их на повозки.
- Доверься мне, Каллиад, - наконец произнес Фемистокл. - Я знаю, что нужно делать. Мы поставим стражу у Итопских ворот и будем проверять все повозки и всю поклажу на вьючных животных под предлогом поисков эгиды со статуи Афины. Эгиду мы, конечно, не найдем. Зато сможем отнять деньги у тех аристократов, у кого их слишком много.
- Но… это почти грабеж, - смущенно пробормотал Каллиад.
- Когда государству грозит полный крах, ради спасения отечества все средства хороши, друг мой, - назидательно ответил Фемистокл. - Пусть глашатаи проедут по городу и оповестят афинян о пропаже эгиды. Согласись, власти не могут закрыть на это глаза. Эгиду надо искать!
Поскольку Каллиад, мучительно размышляя, потирал подбородок, нетерпеливый Фемистокл слегка встряхнул его за плечо.
- Решайся, Каллиад! Мы будем искать эгиду, а найдем деньги на содержание войска и флота.
- Хорошо, - с усилием выдавил из себя Каллиад. - Пусть будет по-твоему.
Это было удивительное, ни с чем не сравнимое зрелище: тысячи афинян, богачи и беднота, граждане и метеки, взяв с собой оружие и самые ценные вещи, сплошным потоком двигались по улицам города к дороге, ведущей к морю. Женщины и дети ехали в повозках, верхом на ослах и мулах. Мужчины шли пешком. И только знатные юноши-эфебы, служившие в коннице, в полном вооружении гарцевали на откормленных лошадях, растянувшись вереницей по краю дороги. Афинская конница должна была обеспечивать безопасность толпам горожан на случай внезапного появления врага.
Свыше ста тысяч человек в едином порыве покидали свои дома: кто-то молча, кто-то со стенаниями и плачем. Свои семьи афиняне провожали в Трезен, Коринф и на Эгину, а сами переправлялись на остров Саламин. Те старики, которых по причине немощи оставляли в городе, возбуждали глубокое сострадание. Было оставлено на произвол судьбы и немало рабов, для которых не нашлось места на судах. Трогательное впечатление производили собаки, которые с жалобным воем бегали около своих хозяев, садившихся на корабли. Собака Ксантиппа, не перенеся разлуки с ним, прыгнула в море и плыла за триерой до самого Саламина. Выбравшись на берег острова, верный пес издох от изнеможения. Мыс, на котором Ксантипп похоронил собаку, получил название Киноссема, что означает «Собачья могила».
У Фемистокла помимо хлопот, связанных с перевозкой семьи в Фалер, была и другая забота, отнявшая немало времени. Сестра Фаргелия вместе с дочерью и мужем отказывалась покидать Афины. К этому их склонили жрецы, твердившие, что оракул предрекает недоступность Акрополя для варваров. Сами жрецы тоже не собирались бежать. Они вместе со множеством бедняков и брошенных в городе рабов день и ночь возводили укрепления из камней и бревен в той части скалы Акрополя, где находился единственный пологий спуск. Со всех прочих сторон Акрополь был совершенно неприступен.
Несмотря на все усилия, Фемистоклу так и не удалось уговорить Фаргелию перебраться на остров Саламин или в город Трезен. Из-за этого его семья покинула Афины в числе последних. Жену, детей и фракиянку Гликерию Фемистокл отправил в Коринф к своему гостеприимцу Ксенагору. Сам же он отбыл на Саламин, где в обширной бухте возле одноименного городка собрался весь афинский флот. Сюда подходили и корабли союзников, закончившие перевозку семей афинян на Эгину и в города Пелопоннеса.
Во главе общеэллинского флота по-прежнему стоял спартанец Еврибиад, сын Евриклида. Однако никогда ранее Фемистокл не пользовался таким влиянием среди сограждан, как теперь. Ни избранные всенародно должностные лица, ни военачальники, ни жрецы не приступали ни к одному делу, не испросив у него совета. Архонты и пританы превратились в обычных граждан, слились с общей массой, ибо среди множества затруднений и неудобств, когда десятки тысяч людей были вынуждены обустраиваться на Саламине под открытым небом, только у одного Фемистокла хватало мудрости и терпения, чтобы примирить афинян с нынешней их участью.
Рядом с Фемистоклом постоянно находились его друзья, которые были помощниками и телохранителями.
Горгию Фемистокл поручил заняться снабжением афинского войска пресной водой. Демострат заведовал продовольствием. Евтихид распределял жилье, которое воины возводили на скорую руку из камней, жердей и сухого камыша. Вместе с войском на Саламин переправилось множество афинской бедноты вместе с семьями. Если воины жили в палатках, то для бедняков палаток не хватало. Обустройством бедняков и занимался Евтихид. Эпикрат распоряжался денежными средствами, ведя постоянный учет сумм, выдаваемых на нужды войска и флота.
Именно Эпикрату Фемистокл и поручил во главе сильного отряда стражи проверять поклажу людей, покидавших Афины через Итопские ворота. Эпикрат прекрасно справился с делом. Эгиду он не нашел, но обогатил афинскую казну почти на пятьдесят талантов в звонкой монете.
Это позволило архонтам выдать содержание воинам и морякам на месяц вперед.
К Саламину пришло гораздо больше кораблей, чем сражалось при Артемисии, и от большего числа городов.
Лакедемоняне выставили шестнадцать кораблей. Коринфяне - сорок, сикионцы - пятнадцать, эпидаврийцы - десять, трезенцы - пять. Три корабля пришло из Гермионы. Все эти города, кроме Гермионы, были населены дорийцами, которые в незапамятные времена переселились в Пелопоннес из Дриопиды и Эринея, что лежали за Пиндским хребтом к северу от Эллады. А гермионяне - это дриопы, изгнанные малийцами из Дориды, маленькой страны, окруженной горами к северо-западу от Фермопил.
Афиняне выставили двести кораблей. Мегарцы - двадцать. Амбракиоты прибыли с семью кораблями, левкадяне - с тремя. Население этих двух государств, как и население Мегар, принадлежало к дорийскому племени. Что до афинян, то они считались родоначальниками ионян. При древнем царе Кекропе их называли кекропидами, когда же царем в Аттике стал Эрехтей, они получили имя афинян. А по имени их предводителя Иона, сына Ксуфа, - ионян.
Эгинцы доставили тридцать кораблей. Эгинцы - это дорийцы родом из пелопоннесского Эпидавра.
Халкидяне прибыли с двадцатью кораблями, эретрийцы - с семью. И те и другие - ионяне. Кеосцы прислали две триеры и две пентеконтеры. Кеосцы ионийского происхождения - родом из Аттики.
Наксосцы выставили четыре корабля. Эти корабли были, собственно, посланы гражданами Наксоса к персам, так же как и корабли прочих островов. Однако вопреки приказу они прибыли к эллинам по настоянию Демокрита, человека, весьма уважаемого среди наксосцев. Он был триерархом. Жители Наксоса тоже ионяне.
Стирейцы снарядили два корабля. Граждане Кифноса выставили одну триеру и одну пентеконтеру. И те и другие - дриопы. Жители Серифа снарядили одну пентеконтеру. Сифносцы тоже прибыли с одной пентеконтерой. Мелосцы снарядили две пентеконтеры. Серифяне и сифносцы - ионяне. Жители Мелоса - дорийцы.
Из эллинов, живущих в Сицилии и Италии, только одни кротонцы пришли с одним кораблем на помощь Элладе. Начальником этого корабля был Фаилл, трижды побеждавший на Пифийских состязаниях. Кротонцы по происхождению ахейцы.
Общее число триер, помимо пентеконтер, составило триста восемьдесят шесть.
Собрав все корабли у Саламина, эллинские военачальники стали держать совет. Еврибиад предложил каждому желающему высказать свое мнение: в каком месте удобнее всего дать битву.
В разгар выступлений прибежал какой-то человек с известием, что со стороны Афин в небо поднимаются густые клубы черного дыма.
Фемистокл и прочие военачальники, вскочив со своих мест, устремились из зала заседаний.
Начинавшийся день был ясным и безоблачным. Воды пролива между Аттикой и Саламином отливали темной синевой, лишь там, где было мелководье, море имело бледно-лазурный цвет.
С низкого берега Саламина был хорошо виден высокий скалистый берег Аттики. Вершина горы Эгалеос прекрасно вырисовывалась на фоне безоблачных небес. Эта гора господствовала над равниной, подступавшей к Афинам с юга, отроги ее почти вплотную подходили к бухте Пирея.
Густой шлейф дыма поднимался над горой Эгалеос, расползаясь грязными клочьями по небесной синеве.
Сомнений не было: персы жгли Афины!
В скорбном молчании военачальники вернулись в здание совета.
Большинство высказывалось за то, чтобы отплыть к Истму и дать морскую битву у берегов Пелопоннеса. В пользу этого мнения военачальники приводили довод коринфянина Адиманта, который заявил: если эллины, оставшись у Саламина, проиграют битву, они будут заперты на острове без всякой надежды на спасение.
Афинские навархи упрекали союзников в недомыслии, указывая на то, что узкий пролив между Аттикой и Саламином есть наиболее удобное место для сражения.
- Нам хорошо известны здешние воды и течения, а персы не знают ни мелей, ни подводных камней, - сказал Фемистокл. - У Саламина они не смогут бросить в битву весь свой флот из-за узости пролива, а значит, мы сможем сражаться с более сильным врагом на равных. Суда персов крупнее и неповоротливее наших, осадка у них глубже. Это нам будет тоже на руку. Ибо персы не смогут миновать мелководья и рифы без тяжких для себя последствий.
В том же духе высказались Ксантипп и Клиний, проявившие себя в битвах с персидским флотом в Эвбейском проливе.
На стороне афинян выступили эвбеяне: их остров вплотную примыкал к Аттике с востока и там тоже вовсю бесчинствовали варвары.
Споры продолжились до позднего вечера. В конце концов возобладало мнение пелопоннесцев - было решено дать морское сражение перед Истмом.
Придя в свой шатер, Фемистокл встретился там с афинянином Мнесифилом. Он не присутствовал на совете, поскольку нес дозор на море.
Узнав о решении Еврибиада отвести корабли к Истму, Мнесифил сказал:
- Фемистокл, если флот покинет Саламин, то тебе больше не придется сражаться за свою родину. Ведь каждый военачальник, увидев в открытом море огромный флот персов, вернется в собственный город. Ни Еврибиад, ни кто другой не сможет помешать нашему флоту рассеяться. Эллада погибнет от собственной глупости! Если есть какая-нибудь возможность, иди и попытайся отменить решение совета. Постарайся убедить Еврибиада остаться здесь.
После услышанного, даже не притронувшись к ужину, приготовленному Сикинном, Фемистокл отправился к шатру Еврибиада.
Он шел по засыпающему военному стану и вел мысленную беседу с самим собой: «Если в тебе есть ораторский дар, Фемистокл, то ты сумеешь уговорить Еврибиада. А если этого дара у тебя нет, то эллины проиграют войну: ни много ни мало!»
Еврибиад собрался поужинать и идти спать, когда перед ним вдруг возник Фемистокл.
- Я хочу обсудить с тобой одно общее дело. Крайне важное и срочное!
Еврибиад жестом указал Фемистоклу на стул.
- Говори! - Спартанец уселся на скамью спиной к столу, на котором его дожидался по-лаконски скромный ужин: козье молоко, сыр, лепешки и жареная баранина с чесноком.
Фемистокл повторил все услышанное от Мнесифила.
- Опять ты за свое! - раздраженно воскликнул Еврибиад, не дослушав собеседника до конца. - Хочу напомнить тебе, что на состязаниях бьют палками тех, кто выбегает раньше поданного знака.
- А тот, кто остается позади, не получает в награду венка!
- Уходи, Фемистокл! - Еврибиад поднялся. - Дело решенное, и говорить тут не о чем. Флот плывет к Истму.
- Это глупейшее решение! - проговорил Фемистокл, не двинувшись с места.
Еврибиад схватил палку и, замахнувшись, шагнул вперед.
Фемистокл продолжал сидеть на стуле, не пытаясь уклониться или заслониться рукой.
- Бей, но слушай! - твердо промолвил он, глядя в глаза Еврибиаду.
Спартанец выругался, бросил палку и вновь сел на скамью.
- В твоих руках ныне спасение всей Эллады, Еврибиад! - такими словами начал свою речь Фемистокл. - Дай морскую битву у Саламина, а не слушай тех, кто предлагает отплыть отсюда к Истму. У Истма придется сражаться с персами в открытом море, а это нам невыгодно, так как наши корабли уступают числом врагу. С другой стороны, эллины, отступив к Истму, потеряют Саламин, Мегары и Эгину, даже если в остальном нам и повезет. Ведь за персидским флотом последует сухопутное войско, и таким образом, Еврибиад, ты сам приведешь врагов в Пелопоннес. Если же ты послушаешь меня, то получишь вот какие выгоды. Во-первых, если мы будем сражаться небольшим числом кораблей против большого флота варваров в теснине, то, по всей вероятности, одержим решительную победу. Ведь сражаться в теснине выгоднее нам, а в открытом море - персам. К тому же Саламин, куда афиняне перевезли жен и детей, также будет в наших руках. Если флот останется здесь, то он сможет защищать Пелопоннес, не привлекая туда врагов. А если дело пойдет так, как я ожидаю, и мы победим на море, то варвары никогда не придут на Истм. Они не проникнут и дальше в Аттику. И этим мы спасем Мегары, Эгину и Саламин. Во-вторых: вспомни, именно при Саламине дельфийский оракул обещал нам «врагов одоленье». Поверь, когда люди принимают разумные решения, то обычно им все удается. Если же их решения безрассудны, то и боги не помогают человеческим начинаниям.
По лицу Еврибиада было видно, что все услышанное произвело на него впечатление.
Спартанец пообещал на рассвете следующего дня вновь собрать военный совет.
- Все свои доводы, Фемистокл, ты повторишь на совете, - сказал Еврибиад. - Посмотрим, что скажут наши союзники, но я, пожалуй, поддержу твое мнение.
В эту ночь Фемистокл лег спать, чувствуя себя победителем.
Ранним утром военачальники, собранные на совещание, встретили речь Фемистокла гневным ропотом.
- Какие еще могут быть обсуждения? - зазвучали недовольные голоса. - Надо уходить к Истму! У берегов Аттики нам нечего делать, ведь Афины сожжены персами. Если афиняне так дорожат Саламином, то пусть сами и защищают этот островок!
Еврибиаду с трудом удалось восстановить порядок.
Однако едва Фемистокл снова стал говорить, опять поднялся шум, посыпались злобные реплики - это пелопоннесцы выражали свое недовольство. На кораблях все было готово, поэтому военачальники в большинстве своем не желали откладывать отплытие.
Чаще других возражал коринфянин Адимант. Уловив момент, он громко обратился к Фемистоклу:
- Человеку, не имеющему своего города, не следует уговаривать тех, у кого он есть, оставить отечество на произвол судьбы.
На какое-то время воцарилась тишина, поскольку все присутствующие увидели, каким сильным гневом исказилось доселе спокойное лицо Фемистокла.
Он повернулся к Адиманту.
- Ты смеешь говорить мне такие слова, негодяй! Да, афиняне оставили дома, не желая быть рабами из-за бездушных вещей. Но город у нас есть, он больше всех городов в Элладе. Это двести триер, которые стоят у Саламина, чтобы помогать вам, если вы того хотите. А если все вы хотите лишь бежать, то знайте, что афиняне хоть сегодня могут отплыть в Италию и обрести там отечество не хуже того, которое потеряли. Вы же, лишившись таких союзников, как мы, еще вспомните мои слова!
После этих слов Фемистокла Еврибиад забеспокоился: ведь без афинян остальные эллины не могут и мечтать о морской победе над варварами. Оценив ситуацию, он объявил свой приказ: флот остается у Саламина.
Адимант, сочтя себя глубоко оскорбленным, сразу после совета встретился наедине с Еврибиадом.
- Что с тобой, Еврибиад? Я не узнаю тебя! - возмущенно начал Адимант. - Неужели ты пойдешь на поводу у Фемистокла? С каких это пор его советы стали весомее моих? Что нам защищать у берегов Аттики, ответь мне. Развалины Афин? Семьи афинян, высаженные на Саламин? Их семьи можно погрузить на корабли и вывезти в Мегары, в Коринф, куда угодно! Время для этого еще есть. Пойми, Еврибиад, Фемистокл рвется к верховной власти над эллинским флотом. Ради этого он пойдет на все! Он гордится большим афинским флотом, но ведь и Коринф выставил целых сорок триер.
- Сорок, а не двести, - хмуро промолвил Еврибиад.
- Но, клянусь Зевсом, я могу увести и эти сорок триер! - сердито бросил Адимант.
- Сорок, а не двести, - повторил Еврибиад.
Адимант понял, что разубедить спартанца ему не удастся, и удалился на свой корабль, стоящий у самого берега. Исполнить свою угрозу Адимант не решился из опасения прослыть в Коринфе трусом.
Фемистокл после совета пригласил к себе в гости кротонца Фаилла, триера которого прибыла из Италии.
Фаилл был хорошо известен в Афинах после трех своих побед на Пифийских играх. Первую победу он одержал еще юношей в беге. Две другие победы были одержаны Фаиллом уже в зрелом возрасте: одна в ристании колесниц, другая в борьбе.
Фемистокл и сам слыл неплохим борцом, поэтому ему было о чем поговорить со знаменитым кротонцем. К тому же все три победы Фаилла были воспеты в эпиникиях, сочиненных на стихи Симонида Кеосского. Симонид одно время даже гостил в Кротоне у Фаилла. Это был еще один повод для Фемистокла, чтобы встретиться с Файл лом, ведь Симонид был и его другом.
Но главный повод для встречи был совсем другой.
Об этом Фемистокл заговорил со своим гостем уже в конце обеда за чашей вина. Он спросил у кротонца, как ему удалось преодолеть встречный юго-восточный ветер, когда корабль огибал южные оконечности Пелопоннеса, мысы Тенар и Малея.
Фемистокл понял по ответу, что его собеседник не только прославленный атлет, но и опытный мореход.
- Огибая мыс Тенар, я вел корабль таким курсом, чтобы лежащий у меня на пути гористый остров Кифера принимал на себя всю силу встречного ветра. Также прикрываясь Киферой, мой корабль вышел к мысу Малея и далее шел на веслах вдоль берега Пелопоннеса, прячась от сильного ветра во всех встречных бухтах. Затем мое судно поймало течение, которое идет от берегов Лаконики к Кикладским островам. Это течение и вынесло корабль к мысу Сунион в Аттике. А от Суниона рукой подать до Саламина.
Фемистокл похвалил Фаилла за находчивость и поинтересовался судьбой керкирских триер, которые из-за встречных ветров застряли у мыса Тенар: так ли уж безвыходно их положение?
- При желании керкиряне смогли бы преодолеть встречный ветер, - сказал прямодушный Фаилл. - Я видел их стоянку у мыса Тенар. Мне кажется, что у керкирских навархов нет особого желания сражаться с персами рядом с коринфянами, которых они считают своими заклятыми врагами. Еще керкирянам не нравится, что во главе эллинов стоят спартанцы, союзники коринфян.
- Стало быть, триеры керкирян не придут к нам на помощь, - печально вздохнул Фемистокл. - Керкиряне лишь делают вид, что беспокоятся о судьбе Эллады. На самом деле они желают поражения Коринфу и Спарте. Как это глупо!
Когда Фаилл ушел, Фемистокл вдруг услышал перебранку стражей у входа в свой шатер. Он послал Сикинна узнать, в чем дело.
Сикинн вернулся, неся в руках небольшой бочонок.
- Что это? - зевая, спросил Фемистокл.
- Мед. - Сикинн поставил бочонок на низкий стол. - Стражники говорят, что пришел какой-то раб, который сказал: «Вот подарок Фемистоклу». И ушел, оставив этот бочонок.
- От кого подарок?
- Раб не сказал. Он удалился очень быстро. - Сикинн был удивлен не меньше Фемистокла. - Стражники полагают, что мед отравлен. Поэтому они спорили, выбросить ли бочонок в море или дать попробовать меду кому-нибудь из пленных персов.
Фемистокл приблизился к столу и, взяв бочонок, взвесил его в руках. «Тяжеловат что-то», - подумал он.
Он приказал слуге вытряхнуть содержимое бочонка в медный таз.
С недовольным пыхтеньем Сикинн принялся трясти бочонок над тазом. Мед полился густой тягучей струей, но вскоре темно-желтый поток иссяк. Сикинн еще раз встряхнул бочонок. С громким шлепком в таз упало что-то большое и круглое.
- Да это голова! - воскликнул изумленный Сикинн. - Вот так подарок!
Фемистокл протянул слуге серебряный поднос:
- А ну-ка, вылови ее из таза.
С брезгливым выражением на лице Сикинн взял мертвую голову кончиками пальцев и водрузил на поднос.
Фемистокл присел на корточки, вглядываясь в черты лица, залитого медом. Это была голова мужчины. Его короткая борода была подстрижена на эллинский манер, короткие волосы всклокочены, рот искривлен гримасой боли. Один глаз был широко открыт, другой полностью вытек. Из пустой глазницы торчала спица с костяным шариком на конце.
Фемистокл осторожно вытянул спицу из головы. Ему стало ясно, от чего умер этот несчастный.
- Да ведь это же Кифн! - пробормотал Сикинн, тоже пристально разглядывавший мертвую голову.
- А ты прав, - промолвил Фемистокл. - Вот бедняга! А я-то думал, куда он пропал.
Сикинн принялся высказывать предположения, кто мог убить Кифна, а потом подбросить его голову Фемистоклу. Видимо, это дело рук кого-то из эвпатридов! Возможно, таким образом отомстил Кифну его бывший хозяин Эрианф, сын Астиоха.
«Нет, это сделал не Эрианф, - думал Фемистокл, разглядывая тонкую спицу, такими знатные афинянки закрепляли свои пышные прически. - Не иначе как это дело прелестных ручек Хионы. Ай да женщина! Ну прямо амазонка! Какая изощренная месть! Воистину Геликаон не достоин такой жены, а достоин ее я».