Часть вторая. СОФЬЯ - ЦАРЕВНА ВИЗАНТИЙСКАЯ
Глава 1
Ехала Софья заснеженными полями и лесами, мимо сел и деревень, и казалось ей, что земля руссов бесконечна.
О многом передумала будущая великая княгиня Московская. Думала и о том, чего ждут от нее папа и Ватикан. Но здесь, на бескрайних просторах Русского государства, твердо решила, что не станет проводником унии. Если кардинал Антоний станет напоминать ей о том, Софья ответит: принятие унии - дело православного Собора, а коли кардинал уверен в своей правоте, то пусть вступит в диспут с православными священниками…
В окошко византийская царевна видела русских женщин в кожаных тулупчиках, любопытных ребятишек, бежавших за поездом, мужиков, кланявшихся невесте великого князя.
- Твои подданные, дочь моя, - заметил кардинал. Но Софья оставила без ответа слова Антония. Под Можайском поезда с невестой дожидался архиепископ Благовещенского собора со строгим наказом кардиналу Антонию крыж свой в Москву не вносить, понеже митрополит Филипп, владыка церкви православной, в таком случае покинет город и папского посла с позором вместе с латинским крестом выдворят за рубеж.
Круто сказано, но Софья согласна с великим князем и митрополитом и убеждена: в надежные руки передает она право распорядиться гербом Византийской империи, а великому князю именоваться покровителем всех христиан…
Удалился архиепископ Благовещенского собора, а Софья позвала кардинала в карету. Поскрипывал по снегу санный поезд, скакала обочь оружная стража. Храпели кони, разбрасывая копытами снежные комья. Ловко сидели в седлах дворяне, молодые, крепкие, зорко следили по сторонам, не созоровали бы лихие людишки…
Не стала ждать Софья, когда Антоний заговорит первым, передала повеление великого князя и митрополита.
- Вижу, - сказала она, - не станет православная церковь признавать Флорентийскую унию. Но если будет желание, ваше святейшество, то отстаивайте решение Собора на диспуте с православными попами, и да восторжествует истина. - Софья насмешливо посмотрела на кардинала. - В спорах рождается истина - так, кажется, говорили древние?
Лицо Антония покрылось красными пятнами.
- Дочь моя, ты отринула все обретенное в Ватикане, забыла, что воспитана в духе Флорентийской унии, забыла, какой наказ получила перед святым престолом.
Софья нахмурилась:
- Святой отец, отныне становлюсь я великой княгиней Московской. Православная я, и если православная церковь не примет унию, то не приемлю ее и я.
- Я передам это папе, и он будет огорчен. Папа питал надежды на тебя, дочь моя. Ты развеяла наш миф. Папе горько будет услышать слова твои.
Воля ваша. Если вы, святой отец, отказываетесь от диспута, чем я могу помочь вам?
Кардинал пошевелил бровями. Софья знала, как больней ударить по папскому посланнику. И Антоний отвернулся.
- Я не имею для диспута ни книг церковных, ни решений Флорентийского собора, - покидая карету, бросил папский посол.
Для Саньки, следовавшего в последнем возке поезда, не осталось незамеченным, как выбрался кардинал из кареты невесты и побрел в свою колымагу. Санька сказал Фрязину:
- Смотри-ка, Иоанн, святой отец не в духе. Чем же его царьградская невеста озадачила?
- С чего ты взял, Александр? Кардинал свое исполнил, скоро передаст Софью государю и небось получит от него богатые дары.
- Может, и так, но опасаюсь, не заставил бы нас великий князь ответ нести, исправно ли мы вели посольство?
12 ноября 1472 года.
Полдень. Стихла вьюга, и проглянуло солнце. Сначала робко оно показалось в просвете туч, а вскорости небо очистилось, и солнце заиграло совсем не по-зимнему.
С самого утра московский люд запрудил улицы, толпился на Красной площади у кремлевских соборов. Гомон, выкрики неслись отовсюду.
Но вот враз заблаговестили во всех московских храмах. Басовито гудели именитые многопудовые, им торжественно отвечали разной величины колокола и колокольца.
Москва встречала византийскую царевну, невесту великого князя Московского Ивана Васильевича.
Кремль Софья и взглядом не успела окинуть, как ее со спутниками провели в собор, заполненный людьми. Все они были в дорогих нарядах, шубах неизвестного Софье меха, в украшениях из золота и сияющих камней в оправе.
Подошел седой митрополит, заговорил, и голос его был успокаивающий. Софья поняла: он благословляет ее. Постепенно речь его сделалась строгой, и Софья не спускала глаз с митрополита.
А как ей хотелось посмотреть на женщин, на великого князя, который стоял с ней рядом! Улучив мгновение, она повернула голову и обомлела. Она не ожидала увидеть такого. Перед ней стоял высокий статный мужчина с внимательными глазами под темными бровями и аккуратно подстриженной бородой.
Он взял ее руку, чуть прижал, и была та рука горячей, так что кровь вдруг прихлынула к сердцу Софьи. Она покачнулась, но князь Иван поддержал ее.
Всю службу правил митрополит. Когда Софья пришла в себя и чуть повела очами, она заметила в стороне братьев великого князя и здесь же, ближе, увидела его сына, Ивана Молодого, разительно похожего на отца, разве только без бороды. Он внимательно разглядывал будущую мачеху. Она почувствовала этот изучающий взгляд и поежилась.
Отстояв службу, Софью провели к матери великого князя. Невеста государева остерегалась этих смотрин больше всего. Еще по дороге в Москву приставленная к ней боярыня рассказала, что великий князь любит мать и послушен ей.
Когда Софью ввели в покои княгини-матери, она ожидала увидеть старуху. Но перед ней предстала женщина с царственной осанкой, которую и старой не назовешь. Ее глаза смотрели по-доброму.
Софья заметила румяна на ее щеках и улыбку. Она что-то говорила, но Софья не поняла. Потом ей перевели. Старая княгиня сказала:
- Эта византийка недурна, была бы лишь умом достойна великого князя…
Когда Иван Молодой увидел царьградскую царевну, он сразу понял, что отец получил достойную невесту. Она была не то что красива, но властна и потому не могла быть доброй к нему, молодому великому князю…
Иоанна Фрязина великий князь не судил. Он предал его на собор священников.
Всего один вопрос задал итальянцу митрополит Филипп:
- Как мог ты, Иоанн, опуститься на колени перед латинянином?
Ничего внятного не ответил Фрязин.
Суров был приговор: дом монетного мастера Иоанна Фрязина разрушить, а его самого, заковав в железы, с женой и детьми сослать в Коломну на поселение…
И было у нее, Софьи, венчание, и был свадебный пир с обильными столами и множеством гостей, когда молодые красивые девушки пели застольные песни.
А еще утром, на рассвете, ее водили в баню, купали в душистых травах, гребнем расчесывали распушенные волосы, и боярыня, одевавшая ее, поведала, что невеста обязана перед первой брачной ночью разуть мужа.
Все выдержала греческая невеста, и когда в спальню вели, и когда раздевали, снимали с нее все, обнажая бесстыже, а когда вошел великий князь Московский Иван, она встала на колени, стащила с него мягкие, расшитые жемчугом сафьяновые сапоги и отдалась его ласкам.
А утром за трапезным столом слегка разрумянившаяся Софья покосилась на великого князя Ивана Молодого. Тот вспыхнул под ее взглядом и отвернулся.
Мысленно сказал князь Иван, обращаясь к Всевышнему: «Господи, не введи мя во искушение, но избави от лукавого…»
Встал и вышел из-за стола, чуть слышно прошептав:
- Прости мысли мои греховные…
В полночь над Москвой повис тревожный набатный гул. Его подхватили малые звонницы, понесли через ближние леса, будоража окрестные села и деревеньки.
Этой ночью случился в Кремле пожар. Началось у церкви Рождества Богородицы. Не успели загасить, как огонь перебросился на митрополичий двор. Деревянные строения горели ярко. Сбежался весь московский люд. Трезвонили колокола, а пламя бушевало.
Великого князя Ивана Молодого пробудил набатный гул и крики:
- Москва горит!
Иван знал, много бед причинили пожары Руси. В сутки-другие огонь сжигал целые города. Дотла сгорали рубленые княжеские и боярские хоромы, ремесленные посады, в пламени рушились бревенчатые крепостные стены. Но едва уляжется дым и не успеют просохнуть бабьи слезы, как на пепелище люди рубили новый город…
Натянув сапоги, князь выскочил из дворца. Пылали палаты митрополита. Из палат, из боярских хором, что в Кремле, челядь волокла кованые сундуки, лубяные коробья.
Князь Иван кинулся на пожарище. Услышал голос князя Холмского:
- Торопись, мужики, эвон, огнище перекидывается! Рушь, не давай пламени волю!
Иван увидел митрополита. Тот стоял, воздев руки. Князь крикнул топтавшимся рядом с Филиппом чернецам:
- Уведите владыку с пожарища! К утру справились с огнем.
Митрополит так и не ушел с пожарища. Только к рассвету вернулся он в покои, долго умывался над тазом, чернец поливал. Владыка тер подгоревшую бороду, думал, отчего гневен Бог на Москву, что карает ее огнем?
Позвал служек, попросил отвести его на Троицкий двор. Так владыку причастили и соборовали.
Он лежал на широкой лавке, и в очах у него бушевало пламя.
К утру вошедший чернец увидел скончавшегося митрополита…
На Вербной неделе съехались в Москву епископы со всей русской земли и на соборе был возведен на митрополичий стол епископ коломенский Геронтий.
Боярская дума тихая, благостная. Сошлись бояре степенные, расселись по своим местам на скамьях вдоль стен, споры до поры не затевали.
Иван Васильевич с сыном Иваном Молодым сидели в креслах, что на помосте, на бояр поглядывали.
Наконец Иван Третий заговорил:
- Ахмат во гневе, дань требует, через посла спрашивает, аль забыл великий князь Иван Васильевич, что Московская Русь данница ордынская?
Бояре сначала робкие голоса начали подавать, потом зашумели:
- Сколь веков платить? Аль Ахмат мыслит, что Золотая Орда на веки вечные на шею нам села?
- Доколь унижаться?
Иван Молодой прикрыл ладонью глаза, слушал. Бояре распалялись, одни кричали - платить, не доводить до греха, другие - против.
Государевы братья долго выжидали, отмалчивались.
Князь Холмский подскочил, взмахнул рукой:
- Да, было время, собирали дань, но ныне не позволим!
Иван Третий повернул голову к молодому великому князю Ивану, будто совета ждал. А тот недоуменно заметил:
- Разве Русь Московская все еще та, какой ее татары видели двести лет назад?
Мялся государь: и те правы, и эти. Но ведь Золотая Орда в силе. А что воевода Юрьев в Сарае побывал, так то случайный набег, татары не ожидали. Но воевать с Ордой?..
Но Дума, кажется, уже определилась: дань в Сарай не давать, повременить, посмотреть, что Ахмат предпримет.
Приговорили бояре, однако не расходились, выжидали, что государь скажет. А Иван Васильевич по палате очами повел и сказал:
- Бояре думные, с того дня, как вступили мы в родство с византийским домом Палеологов, высоко вознеслась Московская Русь. Чую, настанет время и великие князья московские цесарями назовутся.
Насторожились бояре: что еще вздумается государю? А Иван Молодой на них с любопытством и насмешкой взирает.
Государевы братья ровно на дичь стойку сделали, склонны кинуться на старшего брата: чего еще взалкал? Угличский Андрей и Волоцкий Борис готовы выкрикнуть: «И так всю власть под себя подмял, аль того мало?»
Видно, учуял это Иван Третий, смягчился:
- Что цесарями зваться, так то еще впереди, а вот печать наша и герб византийскому должны соответствовать, с двуглавым орлом византийским быть. И будут они означать величие Руси Московской.
Иван Молодой смотрел на отца с уважением. С той поры, как тот связал себя браком с греческой царевной, молодой великий князь Иван знал, что отец свою власть, величие князя Московского приумножит властью Палеологов…
Первым подал голос князь Даниил Ярославский:
- Слова твои, государь, истинные. Земля русская превыше иных государств, так почто там цесари правят, а у нас великие князья? Негоже достоинства наши умалять!
Бояре одобрительно зашумели:
- Прав князь ярославский!
- Кому как не Москве великолепие Царьграда принять? И герб и печать наши должны соответствовать византийским!
Воеводы Беззубцев с Нагим-Оболенским крикнули в один голос:
- Тем паче что дочь последних Палеологов Софья Фоминична в Москве ныне! А она единственная наследница величия империи Византийской!
Тут молчавший до этого митрополит Геронтий посохом пристукнул:
- Яко ты государь Руси православной, то и брать ей под свое крыло всех христиан, на каких иноверцы замахиваются!
- Воистину! - загудела Дума. На том и порешили.
Великий князь Иван Молодой намерился выехать в Торжок, когда вдруг случилось событие, изменившее его планы.
В один из майских дней 1474 года стали рушиться стены нового Успенского собора, уже возведенные до второго яруса.
Что было тому причиной, Бог ведает.
Иван Третий дознание самолично вел. Зодчие на камнетесов валили, те на зодчих. И когда государь, окончательно запутавшись в поисках виновных, спросил сына, что делать, великий князь Иван возьми и посоветуй:
- Надобно италийского мастера поискать, в той стране зодчие славные. Эвон какие дворцы и храмы возвели!
В то время в Венецию отправлялся к дожу русский посол Семен Толбузин, человек рода честного.
Дед его воеводой у великого князя Василия Дмитриевича служил.
Позвал его Иван Третий и поручил сыскать такого мастера, какой бы на века строил.
Ответственное и деликатное поручение Семен Толбузин выполнил с трудом. За большие деньги, десять рублей в год, согласился приехать в Московию знатный архитектор Аристотель Фиораванти, проложивший впоследствии дорогу на Русь великим иностранцам.
