Книга: Совесть короля
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12

Глава 11

Сорвать маску лжи и вывести истину на свет.
Уильям Шекспир. «Похищение Лукреции»
Дом на Стрэнде
Лондон
Джейн охватила нервная дрожь. Такое случалось с ней каждый раз, когда не нужно было справляться с неприятностями самой и, как говорится, сохранять хорошую мину при плохой игре.
Джейн попыталась отвлечься с помощью вышивания. Боже, как она ненавидела это занятие! Однако странное чувство, похожее на чувство долга, побудило ее взять в руки пяльцы и заставить себя поверить, что рукоделие — самое достойное дело для замужней дамы. Джейн принялась энергично протыкать иголкой тонкую канву; ее движения со стороны напоминали работу безумного лекаря, штопающего открытую рану. Иголка то и дело норовила попасть не туда, куда нужно, и леди Джейн негромко поругивала своевольную иглу. В это утро и без того обычно скромные результаты ее трудов грозили оказаться из рук вон скверными.
Грэшем молча наблюдал за супругой. Как это все-таки странно: имея примерно те же, а чаще меньшие размеры по сравнению с телом мужчины, женское тело способно на гораздо большее. Стройное тело жены, которое лишь на дюйм короче его собственного, снабженное для жизни почти теми же самыми органами, коими обладает и он, смогло дать жизнь двум юным существам, стать им на девять месяцев надежным хранилищем и пристанищем, подарить жизнь, а затем и вскормить. Если столь значительная часть женского организма отдана для деторождения, рассуждал про себя Грэшем, что же тогда можно сказать о разуме женщины? Остается ли ребенок в ее сознании тем же, чем являлся в ее теле во время беременности? Будет ли ее любовь к нему продолжаться и дальше — или же потихоньку увянет, сойдет на нет, поскольку ее место займет любовь к детям? Мужчины — страшные себялюбцы, подумал сэр Генри. Да, они любят себя так сильно, что подчас не замечают того мгновения, когда в других любовь уже умерла.
Джейн заговорила. Впрочем, он знал, что молча ей долго не усидеть.
— Это было… ужасно, — произнесла она, слегка запнувшись. Лицо ее побелело, пальцы левой руки слегка подрагивали — что также не ускользнуло от внимания Грэшема и не пошло на пользу вышиванию. — Поехать в театр, чтобы стать жертвами банды головорезов!.. Неужели мы нигде не можем чувствовать себя в безопасности?
От Джейн исходил чистый, приятный, чуть сладковатый аромат. Как прекрасна она была в эти минуты, одетая в простое домашнее платье! Черные волосы, собранные на затылке в мягкий узел, оставляли обнаженной ее точеную шею.
Джейн, Манион и Грэшем сидели за столом. Слуги уже убрали остатки завтрака, и хозяин дома чувствовал на себе выжидающие взгляды жены и Маниона. Все утро он держался отстраненно — не враждебно, скорее, замкнуто. Подобное состояние его духа было хорошо знакомо и жене, и верному слуге. Мысли Грэшема блуждали где-то далеко, разум изучал то, что понятно, и то, что еще таится в тумане неизвестности, словно пытаясь создать некую географическую карту, позволяющую установить истинное местонахождение фактов — как в настоящем, так и в будущем.
Сэр Генри встал со стула и принялся расхаживать по комнате.
— В безопасности? Боюсь, смысл слова мне не совсем ясен. О какой безопасности может идти речь, когда чума или лихорадка способны в мгновение ока лишить нас жизни? По крайней мере, в театре был враг, который никуда не прятался, враг, с которым можно было вступить в поединок.
— Враг, с которым можно было вступить в поединок!.. — эхом отозвалась Джейн. — Этот враг ворвался в твою жизнь! Остается лишь спасаться бегством, а не ввязываться с ним в бой. Мне же не остается ничего другого, как принять на себя всю ненависть твоих врагов!
Найти ответа на слова жены Грэшем не сумел. Джейн, безусловно, права. Он на мгновение остановился и пристально посмотрел на нее.
— Прости, — проговорил сэр Генри. — Я виноват перед тобой.
— И ты прости меня, — ответила Джейн, глядя мужу в глаза. — Прости за то, что случилось. Прости, что обвиняю тебя в черных поступках других людей. И еще — я ведь так и не отблагодарила тебя за то, что ты спас мне жизнь.
При этих словах на лице Грэшема отразились самые разные чувства, однако от Джейн они не ускользнули, и она все поняла правильно.
— Человек с арбалетом, — произнес Грэшем деловито, — не кто иной, как книготорговец, о котором рассказывал Кок. Он точно соответствует описанию. Однако есть и нечто новое: он хочет убрать нас и продать кое-какие бумаги. Зачем ему это нужно, не знаю. Он вполне может работать самостоятельно, но может действовать и по наущению Овербери. Я унизил сэра Томаса. Тот находился в театре, однако в драке участия не принял. — Грэшем вновь принялся ходить по комнате. — В данный момент меня беспокоит не почему, а как он может отомстить мне. Существует тысяча способов лишить человека жизни. Например, подослать слугу, который подсыплет яд в кубок с вином…
— Это исключено. Такое вряд ли случится. Сейчас мы подбираем слуг с великой осторожностью, — возразила Джейн. Несколько лет назад Сесил подослал к ним в дом своего шпиона.
— Боюсь, сейчас это всего лишь менее вероятно, — поправил жену Грэшем. — Стоит уверить себя, что такое невозможно, как моментально попадешь в ловушку. Подкупить слуг и книготорговцу, и Овербери было бы проще всего. Но надо быть готовым и к удару ножа в спину на ночной улице, и к арбалетной стреле, выпущенной в пустынном переулке. Яд, кинжал, стрела, пуля — если вы задумали кого-то убить, почему бы не сделать это в театре, в присутствии двух тысяч зрителей?
— Продолжай! — попросила Джейн. Муж явно рассказал ей еще не все.
— Но зачем им понадобилось убивать тебя? — спросил Грэшем и, обернувшись, посмотрел жене в лицо. — Вряд ли ты бы стала продолжать расследование после моей смерти, верно? Для Овербери ты — безмозглая простушка, под стать прочим придворным дамам.
Джейн на мгновение забыла о своем недавнем унынии и еле заметно улыбнулась уголками рта:
— Милорд, придворной даме не нужны мозги. Ей нужно лишь…
— Подумай об этом серьезно, без всяких шуток, — оборвал ее Грэшем. — Театр — вот что беспокоит меня более всего. Здесь кроется некая загадка, истинная суть которой нам пока непонятна. С самого начала дело было вовсе не в переписке влюбленных мужчин, а в рукописях пьес. Этот книготорговец… он намекнул Лонг-Лэнкину, что будет не прочь, если студенты поставят пьесу на сцене. Сторожа в театре убивают из-за того, что кто-то желает заполучить рукописи двух пьес! Нас с тобой тоже пытались убить в здании театра!
— Не слишком дешевый способ расправиться с нами, скажу я вам, милорд, — влез в разговор Манион. — Да и риск велик. Никогда не знаешь, что может случиться, когда вокруг добрая тысяча народа. Спрятаться тоже особо некуда.
— И все-таки при чем здесь театр? Черт, хотелось бы знать! — В голосе Грэшема звучала тревога. Он все еще ходил взад-вперед по комнате.
— Всякое может быть. Надеюсь, мы все-таки докопаемся до истины, — небрежным тоном произнес Манион, ставя на стол пивную кружку.
Грэшем и Джейн вопросительно посмотрели на него.
— Говори, старина!
— Не держи нас в напряжении.
— Я думаю, — ответил Манион.
— Должно быть, это весьма болезненно для твоего мозга, — с язвительным сочувствием заметил Грэшем. — Выпей-ка еще кружку, чтобы справиться с болью, и постарайся больше не заниматься непосильной работой.
— Тише! — перебила супруга Джейн, раздраженная неуместной шуткой. Слова слуги заинтриговали ее. Когда надо, Манион далеко не дурак, просто мозги не тот орган, которым он пользовался чаще всего. У Маниона была удивительная память на человеческие лица, и еще он обладал редкой способностью выносить мгновенные, а главное, меткие суждения.
— По-моему, этот негодяй с арбалетом никакой не книготорговец. Что-то среди них мне ни разу не попадались такие рожи. Этот ваш стрелок не кто иной, как Кит Марло, черт его подери.
В комнате воцарилась гробовая тишина.
— Но Кристофер Марло умер в 1602 году… — неуверенным тоном произнес Грэшем.
— Это нам так сказали, что он умер в 1602 году, — возразил Манион. — А до этого разве мы сами не пытались уверить всех, будто он сыграл в ящик в 1593 году, когда, черт побери, отлично знали, что он жив? Если Кит уже помер однажды, когда это было ему выгодно, хотя на самом деле оставался жив, что мешало ему проделать тот же самый трюк без нашей помощи?
— Теперь я вспоминаю! — воскликнул Грэшем и стукнул себя по лбу. — Корнелиус Вагнер!
— А это еще кто такой? — удивился Манион.
— Этим именем шпионы Сесила назвали кембриджского книготорговца. Кок сообщил мне об этом при нашей встрече. Корнелиус Вагнер. Корнелиус и Вагнер — так звали действующих лиц пьесы Марло «Доктор Фауст». Вагнер — слуга Фауста. Значит… — Разум сэра Генри мгновенно включился в работу. — Ты уверен, что это был Марло?
— Я провел в его обществе достаточно времени. Кто как не я переправил его во Францию? — фыркнул Манион.
— Так это ты инсценировал смерть Марло? Переправил его во Францию? Он жив? И теперь он хочет убить тебя? Я ничего не слышала об этом. — Джейн отказывалась поверить собственным ушам. На нее словно обрушилась приливная волна интриг, двурушничества, заговоров, обмана — и в этой пучине зла ее муж решил провести всю свою жизнь. Или все-таки это даже не волна, а исполинский водоворот, в котором безвозвратно исчезают люди? Как и Грэшема, Джейн всегда восхищала мощь непревзойденных стихотворных строк, вышедших из-под пера Кита Марло. «Тамерлан Великий» ее завораживал, «Доктор Фауст» пугал, «Мальтийский еврей» и «Эдуард Второй» приводили в ужас. — Расскажи мне обо всем.
Грэшем рассмеялся:
— Переправили ли мы его во Францию? Да. Инсценировали его смерть? Нет. Это была идея самого Марло.
Сэр Генри кивнул в сторону Маниона. Тот поставил перед собой пивную кружку и продолжил рассказ:
— Марло угодил в беду. По правде говоря, он никогда не вылезал из неприятностей, но на сей раз влип по-крупному. Кит шпионил по поручению старого Уолсингема, следил за папистами. Вернее сказать, должен был шпионить за папистами, но с его нюхом стал шпионить за всеми, включая и тех, за кем шпионить не следовало бы, например, за ее величеством королевой. Когда умер Уолсингем, Марло стал выполнять тайные поручения Сесила. Кроме того, он беспробудно пил, постоянно ввязывался в драки, был несдержан на язык. Скверное качество для шпиона. Например, Кит стал болтать, что Сесил якобы склонен к левым удовольствиям, — Манион употребил разговорное словечко, подразумевавшее мужеложство, — да и о многом другом, совершенно непонятном для окружающих. Отец Сесила, старый лорд Берли, решил, что Марло сделался чересчур опасен, и вызвал его на заседание Тайного совета. После этого его препроводили в Тауэр, где он и умер от загадочной болезни вскоре после того, как…
— Шпион из него всегда был плохой, — перебил слугу Грэшем. — Слишком несдержан, слишком сообразителен, вечно стремился быть в центре внимания.
— Ну, это мы уже слышали. А тогда нашему сэру Генри… в общем, Марло был для него примером для подражания.
— Я считал этого человека гением, — честно признался Грэшем. — Невыносимое создание, это верно, и в то же время воистину гений. Его смерти желали Берли и Сесил. Я был даже рад, что могу хоть как-то помешать замыслам нашего лорда Солсбери. Мне казалось, что взамен я смогу получить сведения, порочащие Берли и Сесила. И я всей душой хотел помешать этим двоим убить создателя «Доктора Фауста» и «Тамерлана». Считайте это моим вкладом в меценатство.
— Ну и как? Удалось? — полюбопытствовала Джейн.
— Я предупредил Кита, что если он отправится на заседание Тайного совета, то ни живым, ни свободным ему уже никогда не быть. Я содействовал его переправке во Францию, — ответил Грэшем. — Но Марло этого показалось недостаточным. Ему взбрело в голову сначала инсценировать собственную смерть на глазах у кучи всякого отребья. Увы, мы слишком поздно узнали о его намерениях. Мы опасались, что те самые негодяи отберут у него деньги, сделают все, что он замыслил, а затем все равно убьют. Ведь они могли рассчитывать на второй платеж от правительства. Манион сумел посадить его на корабль и переправить через Ла-Манш.
Грэшем посмотрел на Маниона.
— Случилось так, что двое матросов из корабельной команды пытались убить Марло, когда тот спал.
— И как же ты поступил с ними? — спросила Джейн.
— Отправил на тот свет, — бесхитростно признался Манион и отпил из кружки. — Ладно, сейчас речь не об этом. Главное, я перевез его во Францию. Нам стало известно, что оттуда он перебрался в Испанию, но это уже совсем другая история. Затем до нас дошел слух, будто в 1602 году Кит либо умер сам, либо был убит. Он всегда искал бед на свою задницу, да простит меня леди Джейн за такие слова. Так что мы не удивились, когда нам сказали, будто он умер.
— Ты уверен, что вчера в «Глобусе» был именно он? — спросил Грэшем.
— Спрашиваете! Правда, старина Кит сильно изменился. Постарел, сгорбился, облысел. Я узнал его не сразу. Но это точно был он. Марло, восставший из могилы. Готов спорить на что угодно — он явно переболел сифилисом. Вы заметили, как он обращался с арбалетом?
— Я видел, как он выстрелил из него, — ответил Грэшем.
— А я видел другое. Кит двигал рукой так, будто она его плохо слушается. С сифилитиками всегда так. Они не чувствуют собственных рук или ног. Уж можете мне не объяснять.
То, что Манион сам избежал сифилиса, было великим чудом, вернее, иллюстрацией того, что жизнь порой бывает весьма снисходительна к грешникам. Хотя наверняка жизнь верного слуги, протекавшая за стенами дома Грэшема, сталкивала его со многими несчастными, которых настигла эта страшная болезнь.
— Значит, это был мой старый друг Кит Марло, — задумчиво произнес Грэшем.
— Но зачем ему мстить тебе? — удивилась Джейн. — Ты ведь в свое время помог ему, верно?
— Пожалуй, я знаю почему, — ответил ей муж. — Подожди минуту, я сейчас принесу кое-что.
Грэшем вышел в буфетную и зашагал по коридорам, на ходу здороваясь со слугами, обращаясь к каждому по имени. Те почтительно кланялись в ответ или снимали шапки. Войдя в свой кабинет в центральной части дома, сэр Генри плотно закрыл за собой массивную дверь. Убедившись, что никто его не видит, он приподнял ковер на полу. Взгляду открылись деревянные половицы. Грэшем нажал на одну из них. Край доски приподнялся примерно на полдюйма. Сэр Генри поднял его чуть выше. В тайнике лежала запертая на замок металлическая шкатулка. Он открыл ее ключом из связки с золотой цепочкой. В шкатулке не было золота, как можно было ожидать от хозяина богатого дома, явно потратившего немалые деньги и на изготовление металлической шкатулки, и на устройство тайника под полом самой надежной комнаты. Не имелось в ней и ценных бумаг, столь любимых адвокатами. Вместо них там лежали письма. Письма и бумаги, на первый взгляда не представлявшие никакой ценности. Грэшем с улыбкой посмотрел на них. Судьбы и репутация стольких королей и королев зависели от этих документов!
Мужчины выбалтывают секреты, чтобы доказать, что они мужчины. Великим людям известны великие секреты, но они хранят их в тайне.
Грэшем выбрал два нужных ему письма и закрыл свое тайное хранилище. Интересно, выдержит ли оно разрушительную силу огня, подумал он. Пожалуй, должно выдержать. В конце концов, шкатулка отлита из металла, из пушечной бронзы. Однако в случае непредвиденного пожара судьба шкатулки в большей степени зависит от него самого или от верного слуги, который вынесет ее из пламени. Ни в чем нельзя быть уверенным до конца, кроме смерти, подумал Грэшем. Готовность — вот самое главное. Предсказания — ненадежная вещь. Нужно быть лишь готовым ко всему.
Он вернулся в комнату, держа в руке два письма. Манион за это время успел снова наполнить пивом кружку, что не ускользнуло от глаз хозяина.
— Два письма, — произнес он, обращаясь к Джейн. — Оба от Марло. Написаны с промежутком в три месяца. Июнь и август 1602 года. Сообщает, что его недавно пытались убить. Я не спас его, пишет он мне. Я сделал все в соответствии с распоряжениями Сесила, так что того ничуть не смутят те признания, которые Марло может сделать в суде.
— На кой черт им сдался суд! Вот умора! — усмехнулся Манион.
— Согласен, но Марло вбил себе в голову, что может выступить, обрядившись в тогу неустрашимого героя. Предполагалось, что он останется во Франции, но вместе этого Кит бежал в Испанию, где стал шпионить в пользу новых хозяев. Насколько я понимаю, он долгие годы выполнял поручения испанцев, а затем неожиданно впал в немилость и поспешил обвинить меня и Сесила в том, что мы специально настроили их против него.
— Но ведь все было не так, верно? — уточнила Джейн.
— Боже сохрани, конечно, нет, — ответил Грэшем. — По правде говоря, я уже простил его, но тут неожиданно пришли эти письма. Он заявил, что предпочел бы закончить свои дни в Тауэре. Вот, ты сама можешь прочесть его слова. Кит прозябал в жуткой нищете, так и не получив признания, которого был достоин… А еще он пишет, будто это мы с Сесилом желали его смерти.
— Он лгал? — снова спросила Джейн.
— Разумеется, лгал, — ответил Грэшем, пожав плечами. — Я не желал его смерти. В этом не было никакой необходимости. Теперь это дело далекого прошлого. А в то время я надеялся, что, оказавшись за пределами Англии, он снова станет писать, сочинять пьесы, сотрудничать с европейскими театрами… Помню, как меня потрясло его письмо, которое я получил после того, как все услышали известие о его убийстве. Это было, если не ошибаюсь, в сентябре. Позднее я узнал нечто такое, что убедило меня в причастности Сесила к смерти Кита.
— Что же именно? — полюбопытствовала Джейн.
— Довольно долго я считал, будто Сесилу известно о том, что Марло жив. Он прибрал к рукам шпионские связи Уолсингема, но так и не смог толком ими воспользоваться. Предпочитал работать через посланников и прочих официальных лиц. Эти письма проливают свет на события 1602 года, когда в Испании кто-то попытался убрать Кита. Полагаю, за попыткой покушения стоял лорд Солсбери. По моему убеждению, это произошло после того, как Сесилу стало известно, что Марло жив, и он выяснил, на кого тот работал. Думается, Солсбери тогда испытал самое сильное потрясение за всю свою жизнь.
— Почему же самое сильное? — удивилась Джейн. — Он познал немало бед еще до 1605 года. — Она не смогла удержаться от улыбки при воспоминании о «пороховом заговоре» и истинной природе того потрясения, которое Сесил испытал благодаря ее мужу.
— Потому что в 1602 году, когда стало ясно, что Елизавета уже одной ногой в могиле, все решили, будто Роберт Сесил сделал выбор в пользу Якова как будущего монарха Англии. Более того, милорд Солсбери лично написал Якову письмо, в котором назвал себя его самым преданным слугой, а сам тем временем вступил с испанцами в сговор, имевший целью посадить на английский трон не Якова, а испанского инфанта. Тем самым он стал слугой двух господ. — Сэр Генри покачал головой и продолжил: — Вообще-то Сесил опасался, что королева узнает о его переписке с Яковом, но еще больше страшился того, что и она, и Яков узнают о его дружбе с испанцами. И что же он сам выясняет? Что Марло долгие годы шпионил на испанцев! Марло, который ненавидит его лютой ненавистью! Марло, который причастен ко многим испанским секретам, мог видеть некоторые его письма. Не удивлюсь, если Сесил немедленно отдал приказ об убийстве бедняги Кита. По всей видимости, Марло удалось бежать, если это именно его мы видели вчера в театре…
Грэшем посмотрел на Маниона. Тот утвердительно кивнул.
— Ты уверен, что Сесил действительно был слугой двух господ? Что он поддерживал и короля, и испанского инфанта? — спросила Джейн. — Если это так, страшно представить, каковы могли быть последствия. Елизавете ничего не стоило отправить его на плаху, Яков же ни за что бы не допустил, чтобы вместо него страной управлял испанец.
— Верно, — согласился Грэшем и лукаво улыбнулся. — Видишь ли, у меня есть два его письма, адресованные испанцам. Я уже много лет храню их у себя как залог собственной безопасности. Именно благодаря им милейший лорд Солсбери не отправил меня на тот свет еще несколько лет назад.
Джейн почувствовала, что у нее голова идет кругом.
— Неужели Сесила можно было разоблачить как изменника еще в 1602 году? А потом? Позднее, в дни «порохового заговора»? Но если ты так ненавидел этого человека, почему не расправился с ним?
— Можно подумать, тебе не известен ответ на этот вопрос! — воскликнул Грэшем. — Политика — грязное занятие. Она пачкает всех, кто к ней приближается. В правительстве нет места для порядочного человека. За последние годы в нашей стране наконец-то установился мир. В Англии перестали убивать младенцев и сжигать деревни, перестали насиловать женщин и посылать молодых мужчин на кровавую бойню войны, где они отдавали жизни непонятно за что. Если цена, которую мы платим за мир, за наше спокойное существование, равна воцарению на трон Антихриста, то я готов заплатить ее. И пусть Сесил — сущее исчадие ада, человек без моральных устоев, все равно ради мира нам сгодится и такой, как он. Даже если лорд Солсбери и продал свою душу, какое мне до этого дело?
— Короче, выходит, что этот ваш Марло ухитрился остаться в живых, бежал за море и все эти годы где-то тихонько отсиживался? — спросила Джейн.
— По всей видимости, так оно и было, — ответил Грэшем. — Но где? В Америке? В России? Уж если бежать, то только туда, с глаз подальше. Как бы то ни было, долгое отсутствие не лучшим образом сказалось на его рассудке, который и без того был весьма далек от совершенного состояния. И вот теперь он неожиданно объявляется в Англии. Готов спорить, что знаю, какое письмо он отправил Сесилу. «Собираюсь наконец-то в полной мере отомстить, — пишет он. — Вам и этому мерзавцу Грэшему, который помог вам погубить мою жизнь».
— О Господи! — воскликнула Джейн. — Теперь я понимаю, насколько все просто.
— Неужели? — усмехнулся Грэшем.
Манион состроил гримасу, из которой явствовало, что дело представляется ему далеко не столь простым.
— Сесил отправляет меня, своего лучшего шпиона, на поиски Марло, — продолжил между тем сэр Генри, — и делает это столь осторожным образом, что я не догадываюсь, кого именно мне предстоит разыскать, — очевидно, ради того, чтобы придать происходящему немного пикантности. Я веду поиски, руководствуясь лишь общими приметами разыскиваемого человека. А тем временем сам Кит в любую минуту может выскочить из темного переулка и наброситься на меня с кинжалом в руках. Сумей я убить его — что явилось бы наилучшим решением поставленной задачи, — это стало бы самой удачной шуткой, отпущенной уже мертвым Сесилом. Заклятый враг поспособствовал сохранению незапятнанности его репутации. Вполне в духе милорда Солсбери. Случись же, что Марло убил меня, — это было бы вторым лучшим решением, — шутка оказалась бы не менее удачной! Заклятый враг Сесила отправляется вслед за ним в могилу с его же легкой руки, причем убийца — человек, которому я двадцать лет назад помог бежать из Англии. Марло убил меня — справедливость торжествует, и колесо фортуны совершает полный оборот. Разве я не прав?
— Ты уверен, что Сесил не ставил перед собой цели именно убрать тебя руками Марло? Мы остались в живых лишь по чистой случайности. Не будь ты готов… Однако каков злодей, — заметила Джейн. — Насколько ужасен этот злобный ум!
— Блестящий ум, — поправил ее Грэшем. — Почти столь же хорош, как мой.
— По крайней мере, — отозвалась Джейн, — теперь мы знаем, почему в последнее время так много говорят о потерянной пьесе Марло. Должно быть, в годы своего изгнания он создал истинный шедевр.
— Полагаю, теперь Кит попытается добиться постановки своей пьесы, — задумчиво проговорил Грэшем. — Наверное, прячась под личиной книготорговца, Марло пытается продать книжки с ее текстом.
— Однако почему-то еще никто не поставил пьесу, — хмыкнула Джейн.
— Любая честная театральная труппа выставит себя на посмешище, если попытается приписать ее авторство Киту Марло, не имея на то веских доказательств. Сколько времени и денег нужно, чтобы найти достойную уважения труппу, которая согласилась бы принять ее в свой репертуар. Сомневаюсь, что Марло преуспеет в этом деле.
— Думаю, так оно и есть, — заметила Джейн, — коль скоро он пытается привлечь к постановке студентов. Это все равно, что начинать с нуля.
Неужели один из величайших драматургов современности удовлетворится тем, что его пьесу станут играть студенты? В сердце Грэшема остались лишь крохи сострадания к Марло. Все добрые чувства были утрачены еще много лет назад.
— Откуда же пришли письма этого мерзавца? — спросил Манион.
— По-твоему, у меня есть готовый ответ? — вопросом на вопрос ответил Грэшем.
— А что вы скажете на это? — спросил Манион. Он встал и поставил на стол кружку. Та была пуста лишь наполовину — неслыханное для него дело. Еще ни разу не бывало, чтобы слуга не допил пиво. — Вы — Марло. У вас есть сведения, порочащие Сесила, и вы хотите как можно быстрее дать делу ход. К кому бы вы обратились в первую очередь?
— К королю? — предложила Джейн.
— Нет! — возразил Манион. — Думайте, леди! Как может Марло попасть к королю? Подойдет к дверям дворца и постучит? Скажет: «Извините, я бывший шпион и содомит, долгие годы оказывал услуги испанцам. Кстати, в 1602 году я умер, но все-таки пришел к вам и принес сведения, порочащие ближайшего помощника его величества. Быстренько пустите меня во дворец. Я хочу поговорить с его величеством». Так, что ли?
— Пожалуй, ты прав, — задумчиво согласилась Джейн. — Это было бы неслыханной глупостью.
— Марло — шпион. Верно? — продолжил Манион, расхаживая, как совсем недавно его хозяин, по комнате. Понимает ли он, что в эти минуты невольно копирует Грэшема? — Кит хорошо знает, что такое настоящая власть. Кто же обладает истинной властью в Англии?
— Карр. Роберт Карр. Любовник короля, — ответил Грэшем.
— Ошибаетесь, хозяин! Не Карр! Карр — всего лишь смазливый мальчишка. У кого есть мозги? Кто по-прежнему прочесывает таверны и шастает по публичным домам, в которых приличным джентльменам появляться не к лицу? К кому этот сифилитик Марло может получить доступ?
— К Овербери! — выдохнул Грэшем. — К сэру Томасу Овербери. — Словно кто-то открыл окошко в темной комнате, и все озарилось светом. — Все дело в комфорте.
— Что ты имеешь в виду? — удивилась Джейн.
— Король ленив, он все больше и больше времени посвящает охоте, попойкам и красивым юношам, предпочитая всему на свете развлечения.
— Есть мужчины, которым не нужна власть, — произнес Манион, обращаясь к хозяйке. — Мне нередко встречались такие. Мужчины, которым надоело принимать решения. Сначала их притягивает вино. Оно помогает отвлечься, затем затмевает все остальное. Дальше, если не срабатывает и это, то, извините, место вина занимают женщины.
— Но для нашего короля самое главное — его молодой любовник! — возразила Джейн.
— Верно, — подтвердил Грэшем. — Причем глупый до невозможности! Единственное, чего желает наш король, — комфорт и свобода от всех забот, и его любовнику нужно то же самое. Роберт Карр не в состоянии принять решение, способное спасти Якова. Какой надеть камзол — для него неразрешимый вопрос, причем готов спорить на что угодно — он мучается им с утра и до самого полудня. Поэтому друг Карра приобретает власть практически неограниченную. Овербери. Сэр Томас Овербери. Волевой. Решительный. Умный. Мечтающий ни больше ни меньше выполнять решения короля от своего имени. Не желающий делиться властью с кем бы то ни было. Любовник короля, растерянный и гораздо менее способный справляться с государственными делами, чем его хозяин, издает вздох облегчения, когда старый друг предлагает ему помощь. Старый друг. Овербери. Наглый. Заносчивый. Получающий через третьи руки никем не читанные документы государственной важности. Теперь та часть власти, которой обладал Сесил, перешла в руки сэра Томаса Овербери. Одна беда: Овербери не имеет высокой должности. К нему по-прежнему имеют доступ простолюдины. Такие, как Марло.
Грэшем говорил теперь очень быстро, словно стараясь облечь свои мысли в слова еще до того, как те слетят с его языка.
— Кит отправляется к Овербери. Говорит, что может уничтожить Сесила. Сэр Томас польщен. Вот что значит власть! Он привечает Марло. Дает деньги, которые позволяют ему на время залечь на дно. Они обсуждают свои злокозненные замыслы. Затем однажды вечером Овербери упоминает о письмах — не иначе как Марло посодействовал этому, усердно подливая ему вина. Хвастается перед Китом, заявляет, что тот не единственный, кто обладает властью над людьми.
Рассказ Грэшема подхватил Манион:
«Эти письма могут стать главной гарантией вашей безопасности! — заявляет Марло своему новому покровителю. — Они могут стать вашим пенсионом! Только подумайте! В один прекрасный день ваш друг Карр утратит былую красоту. При дворе немало красивых мужчин, разве не так? Король вас ненавидит. Его чувства разделяет королева. Позвольте мне взглянуть на эти письма. Я ведь шпион, не так ли? Я знаю толк в подобных вещах». Тогда Овербери приносит письма и показывает их Марло. Рассказывает, где будет хранить их…
— А потом происходит следующее, — продолжил Грэшем. — Письма исчезают. Марло тоже куда-то пропадает. Овербери обманут, он оказывается самым большим дураком во всей Англии. Карр утратит к нему доверие, если станет известно, каким образом бумаги оказались в руках врага. Яков прикажет казнить его или с позором прогонит Карра со двора, что равносильно смерти. Чем же Овербери сможет оправдаться?
— Он говорит, что письма похищены, — вступила в разговор Джейн. — Но похищены у Карра, а не у него. Сэр Томас сообщает об этом сэру Эдварду Коку, оплоту закона всего королевства. Ему прекрасно известно, что Кок тут же бросится к Сесилу. Неожиданно это дело становится, так сказать, чужой головной болью. Овербери самым замечательным образом прикрывает себя. Но почему Сесил так печется о Марло? Старик уже одной ногой стоит в могиле. Он знает, что его часы сочтены. Странно, к чему такие усилия? Зачем кого-то убивать, если позор вам уже не грозит, поскольку вы уже отойдете в мир иной? Зачем Сесилу это было нужно? Во имя чего?
— Репутация! — воскликнул Грэшем. — Более всего милорд Солсбери желал, чтобы его репутация не просто осталась незапятнанной, но и служила примером для других даже после его смерти. Марло же — несомненная для нее угроза. Другая угроза — это я, потому что много знаю. Поэтому удобнее стравить нас, его врагов. Таким образом, он получил гарантию того, что, по крайней мере, один из нас будет убит.
— Получается, что Сесил был не заинтересован в находке этих писем? — спросила Джейн. — Главным для него было убрать с дороги Марло и сохранить собственную репутацию честного посредника и преданного слуги короля, я правильно поняла? — Ей сделалось неприятно при мысли о том, что мужа пытались использовать в качестве убийцы.
— Думаю, Сесил надеялся, что письма будут уничтожены. Он не был заинтересован в том, чтобы они бросили тень на короля Англии. Но бумаги стали удобной приманкой — выманили меня, так сказать, на арену, втянули в водоворот событий. А найду я их или нет — дело десятое. Первой и главной его целью было заставить Марло открыться, заявить о себе, вынудить меня на убийство.
— Или сделать так, чтобы Кристофер убил тебя. Почему Сесил честно не сказал тебе, что это Марло? Зачем придумал какого-то книготорговца из Кембриджа?
— Думаешь, я взялся бы за это дело, зная, что истинная причина — спасение шкуры самого Сесила, а не репутации нашего короля? Да я бы рассмеялся ему в лицо!
— А какое отношение ко всему этому имеют пьесы? — задала резонный вопрос Джейн. — Рукописи Шекспира. Мы нашли объяснение всему, кроме них.
— Это одному лишь Богу известно, — отозвался Грэшем. — Но разве мы не разгадали все загадки буквально с одного захода? Марло желает накликать как можно больше бед и добиться постановки своей пьесы. Возможно, он хочет тем самым показать всему миру свою гениальность. Дескать, смотрите на меня! Великий Кит Марло жив! Воистину удивительное могло получиться зрелище… Ладно. Все равно не это сейчас беспокоит меня. — Грэшем на мгновение замолчал, обдумывая конец фразы. — Меня беспокоишь ты, Джейн.
— Я?! В чем же моя вина? Что я такого натворила? — притворно ужаснулась Джейн.
— Ничего. Ты ни в чем не виновата. Сесил рассчитывал, что Марло осмелится показаться на публике, а это несло бы несомненную угрозу для моей жизни. Но разве ты не заметила нечто ужасное?
Джейн недоуменно подняла глаза на мужа. Он пристально смотрел на нее. «Я должен сказать правду, — мысленно произнес Грэшем. — Я обязан это сделать, иначе к чему вся эта боль, все пережитые ею страдания?» Если он хочет, чтобы она могла защитить себя, то должен ей рассказать все, ничего не утаивая.
— Марло пытался убить не меня. Он целился в тебя, Джейн.
— Но я не понимаю…
— Там, в театре, я видел его глаза, — с нажимом произнес Грэшем. — Они были устремлены на тебя. Вторая стрела была нацелена именно в тебя. Как, впрочем, и первая, которая пролетела мимо и воткнулась в стену в том месте, где за секунду до этого ты стояла. Я же находился в шести — восьми футах в стороне.
— Но за что? Разве я заслужила такое?! — вскрикнула Джейн. — Я никогда никому в своей жизни не причинила зла!
— Он больной человек, Джейн. Он болен — как телом, так и душой. Кит всегда отличался неуравновешенным характером. Сейчас же его сжигает неутолимая жажда мести и страдания от неизлечимого сифилиса. Думается, он решил нанести мне наиболее чувствительный удар. Он не желает убивать меня. Он хочет убить ту, что мне дороже всего на свете. Убить тебя, Джейн.
В комнате повисла тишина. Джейн отчаянно боролась с мыслью, что теперь они оба — и она, и муж — превратились в цель безумного и безжалостного убийцы. Боже! Значит, стреляли в нее! При этой мысли Джейн стало страшно, но не за себя, а за тех, кого она любила и кто любил ее. Так недолго сойти с ума.
— Неужели в этом жестоком мире не осталось места для справедливости?
— Не здесь, не в этом мире, не у нас, — проговорил Грэшем, и Джейн поняла, что произнесла последнюю фразу вслух.
— Тогда на что же можно надеяться? — спросила она, повернув к мужу искаженное мукой лицо.
— Надежда — это наша сила, — ответил Грэшем. — Справедливость заключается в том, насколько мы сильны. Безопасность заключается в том, насколько мы сильны. Наше спасение заключается в том, насколько мы сильны.
— Но ведь я такая слабая, — призналась Джейн.
— Мы все временами ощущаем собственную слабость, — возразил Грэшем. — Сильны те, кто способен побороть чувства и продолжать жить дальше.
— Я попытаюсь, — пообещала Джейн, чувствуя себя несчастным, всеми забытым, потерянным ребенком.
— Знаю, ты сможешь, — приободрил ее Грэшем.
— Ты уверен?
— В том, что ты — мое счастье? Абсолютно уверен. В том, что Марло хотел убить тебя, стремясь нанести мне самый чувствительный удар? Нет, не вполне. Однако было бы разумно предположить подобное, пока не докажем обратного. Мы оба знаем: ты — мое самое уязвимое место. Ты и я, мы оба находимся в состоянии войны с Марло и Овербери. Нас с тобой обложили со всех сторон.
«Боже, за что это наказание? — подумала Джейн. — Значит, теперь нам не выйти из дома без надежной охраны. Да и выходить придется лишь в случае крайней необходимости…»
Манион предпочел не помогать Грэшему, переведя разговор на другую тему. Было видно, что он хорошо подумал, прежде чем сказать.
— Этот негодяй Овербери не связан с тем, что случилось в театре.
— Почему ты так считаешь?
На этот вопрос ответила Джейн:
— Тот факт, что он был там, — чистой воды совпадение. Сэр Томас очень удивился, встретив нас. Это было видно по его глазам. Кроме того, с ним было в лучшем случае двое его людей, но они не имели с собой оружия. Он имел серьезное преимущество, поскольку был при шпаге, однако поспешил скрыться. И ты говоришь мне, что такой мерзавец, как Овербери, не захочет понаблюдать за последствиями совершенного им злодеяния?
Грэшем задумался на мгновение.
— Возможно, ты права, — сказал он, — но в данном случае не имеет особого значения, козней скольких людей нам придется опасаться — одного или двух.
Сэр Генри вновь принялся расхаживать по комнате, машинально приглаживая рукой копну черных волос.
— Есть загадка, которую я хочу разгадать. Она кроется не в сэре Томасе Овербери или сэре Эдварде Коке или даже в Кристофере Марло. Рукописи Шекспира. Нам непременно нужно встретиться с мастером Шекспиром. Причем как можно скорее. Все мы, здесь присутствующие, должны повидаться с ним.
— Польщена, — ответила Джейн, пытаясь за насмешливой интонацией скрыть охвативший ее страх. — Но зачем тебе нужна я?
— Во-первых, затем, чтобы я не убил его сразу. Во-вторых, для того, чтобы я воздержался от грубостей в его адрес, и, в-третьих, ты хорошо умеешь ладить со спившимися авторами.
В его словах была доля истины. Бен Джонсон, в настоящее время главный королевский автор пьес для театра масок, долгие годы был хорошим другом Грэшема и Джейн. Лишь трое здесь присутствующих — и, конечно, сам Джонсон — знали, что Джейн читала рукописи его произведений. Автор рычал, чертыхался и швырял в стену первое, что попадалось ему под руку, стоило ей высказать критическое замечание о том или ином его произведении, и поносил ее самыми нелестными словами, которые только существуют в подлунном мире. Тем не менее, как заметил Грэшем, Джонсон неизменно вносил предлагаемые ею поправки. По его прикидкам, Джейн причастна к созданию примерно четверти джонсоновского «Вольпоне».
— Жаль, что мы не сможем в ближайшее время увидеться с Беном. А ведь он близкий друг мастера Шекспира. По крайней мере, он сам так утверждает, — вступил в разговор сохранявший до сих пор молчание Манион. — В настоящее время Джонсон где-то в Европе, сопровождает в поездке сына сэра Уолтера Рейли.
— Верно, — согласилась Джейн. — Но давайте не забывать и о творческой ревности этих двух авторов. Джонсон всегда пытался принизить талант Шекспира. Он даже пару раз сделал все для того, чтобы моя встреча с автором «Ромео и Джульетты» не состоялась.
— Пожалуй, я должен познакомиться с этим гением, — произнес Грэшем. — Или, вернее, вновь увидеть его, но уже в облике человека с новым именем. Думаю, осторожность не помешает. Ему известно, что я принадлежу к лагерю Рейли, и если он решит, что я его преследую, то наверняка сбежит. Манион, отправь наших людей, пусть выяснят, в Лондоне ли сейчас Шекспир. Он присутствовал на спектакле, это я видел своими собственными глазами. Не исключено, что мастер Шекспир мог вернуться в Стратфорд. Говорят, в последнее время он все чаще и чаще бывает там. Узнай, где он находится, но сделай это, не привлекая к себе внимания. И назначь время — на самый ближайший срок — его встречи со мной и моей супругой.
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12