Глава 10

Лето было для актеров самым лучшим и самым худшим из времен года. Лучшим — потому, что в хорошую погоду зрителей в театр набивалось до отказа, а крышей служило небо над головой. Худшим — обычно летом вновь поднимала голову чума, театры закрывались, и вместо хороших сборов труппам светили катастрофические убытки, в крайнем случае, гастроли по убогим провинциальным городкам. Однако пока что 1612 год нес с собой только хорошее.

Посещение театра давно стало в семействе Грэшема своего рода ритуалом и самым главным развлечением. Вскоре они смогут брать с собой детей, но в данный момент в Лондон собрались только сам сэр Генри и Джейн. И разумеется, слуги. Манион считал своим богоданным правом сопровождать хозяина и хозяйку, куда бы те ни держали путь. Кроме него, Грэшем решил взять с собой еще нескольких старших слуг, а так же кое-кого из молодежи. Без слуг в любом случае не обойтись. Им предстояло сесть на весла огромной роскошной восьмивесельной лодки, чтобы переправить чету Грэшемов через реку — от персонального причала к театру «Глобус» на другом берегу реки.

— И кого же из этих бездельников мы возьмем сегодня с собой в театр? — спросил сэр Генри, поправляя шляпу и разглаживая рукава бархатного камзола.

— Одну минутку. — Джейн принялась загибать пальцы. — Прежде всего, Гарри, он капитан лодки. А еще, как мне кажется, неплохо бы поощрить младшего Гарри — помнишь, он поступил к нам в услужение два года назад, и все это время пытался угодить мне всеми правдами и неправдами. Впрочем, он отличный работник. Затем Джек из конюшни…

— Да, но умеют ли они грести?

— Думаю, что ответ на этот вопрос, — произнесла с улыбкой Джейн, — мы вскоре узнаем.

Несмотря на случающиеся у Джейн вспышки гнева, слуги отвечали хозяйке редкой преданностью. Бывало также, хотя и не часто, что она сбрасывала с себя светские манеры и вновь превращалась в простую крестьянскую девушку. В такие минуты Джейн говорила со всеми прямо, не стесняясь в выражениях. Обычно виновниками подобных метаморфоз бывали сами слуги: к примеру, кто-то, якобы по ошибке, прикарманит ту или иную вещь, либо, купив на рынке двух петухов, почему-то принесет на кухню повару лишь одного. В такие минуты все в доме втягивали головы в плечи и ходили на цыпочках, а общаться предпочитали при помощи жестов.

По голубому небу плыли редкие низкие облака, свежий ветерок приятно обдувал лицо. Выйдя сквозь речную калитку, компания театралов направилась к каменному причалу. Плеск волн приятно ласкал слух, где-то рядом раздавались скрип уключин и крики гребцов. В это время дня река превращалась в торный, многолюдный большак. Каких только судов здесь не попадалось! И золоченые королевские барки, и их «бедные родственники» — крошечные прогнившие корыта, которыми обычно пользовался бедный люд. Все спешили в обоих направлениях по этой самой оживленной, самой многолюдной лондонской магистрали. Стоило ветру усилиться, как некоторые суда поднимали парус — кто-то новый и ослепительно белый, кто-то желтую, выгоревшую холстину. Канаты натужно гудели, паруса хлопали на ветру, поверхность реки покрывалась рябью, волны бились о деревянные днища.

Лодка Грэшема была рассчитана на восемь гребцов, по четыре с каждой стороны. На носу и на корме располагались сиденья примерно для такого же количества пассажиров. Сэр Генри с супругой расположились на корме под роскошным тентом. Джейн никогда не была любительницей болезненной перламутровой бледности, предмета вожделения придворных дам. Ее кожу всегда покрывал легкий бронзовый загар, который так нравился Грэшему. В отличие от бледных модниц солнечные лучи были ей не страшны — сказывалась здоровая сельская жизнь. Грэшем не раз задавался вопросом, зачем их лодке нужен тент, призванный якобы защищать лицо благородной дамы от солнца, а всех остальных — от дождя.

— Не кажется ли тебе, что это полотнище, что хлопает у нас над головой, лишь пустая трата денег? — как-то раз спросил он у Джейн.

— Милорд! — воскликнула та. — Что станет с этим миром, если придворные дамы начнут требовать лишь те вещи, в которых по-настоящему нуждаются?

Пестрое сборище слуг заняло места в лодке. Сняв шапки, лакеи и конюхи улыбались совсем как дети, довольные тем, что хозяева взяли их с собой. Когда еще им выпадет столь счастливый денек? Они прислуживали самому видному мужчине и самой красивой женщине во всем Лондоне. Зная репутацию Грэшема, слуги других благородных семейств столицы Англии взирали на них с нескрываемой завистью. А еще их сытно кормили и хорошо одевали. И вот теперь они плывут по Темзе в красивой лодке вместе со своими господами. Солнце сияло, дул приятный ветерок, а вся компания держала путь в театр. В такое яркое, солнечное июльское утро можно было только радоваться жизни!

— Итак, — произнес Грэшем, встав во весь рост на корме, чтобы проследить за тем, как лодка отчалит от берега, — сейчас проверим, способны ли вы, жалкая кучка слабаков и лентяев, держать в руках весла. Или же мы кормим и поим вас лишь затем, чтобы, сделав пару гребков, вы принялись ныть, что у вас больше нет сил для столь тяжкой работы?

В ответ на эти слова восемь весел одновременно опустились в воду, и лодка резко дернулась. Сэр Генри наверняка потерял бы равновесие, не знай он, что последует за его речью.

— Слабовато! — воскликнул Грэшем, глядя на гребцов с усмешкой, обычно освещавшей ему лицо в минуты, когда он бывал спокоен. — Неплохо бы подналечь сильней! Если дело так пойдет и дальше, мы с вами успеем в театр разве что к третьему акту.

С этими словами он сел и вопросительно посмотрел на Джейн. Та сидела, устремив задумчивый взор на речную гладь. Манион расположился позади них, крепко сжимая в огромных ручищах руль.

Течение было быстрым, вода — болотно-коричневой, небо — ослепительно голубым. В отличие от речушки Флит, больше похожей на обычную сточную канаву, Темза, если не всматриваться слишком внимательно в ее бурые воды, производила впечатление относительно чистой. Однако лишь круглый дурак рискнул бы пить из нее воду. Джейн и Грэшем ни разу не окунули даже пальца в реку.

Поверх соломенной крыши над сценой «Глобуса» на ветру гордо реял флаг. Сам театр, внушительное сооружение из кирпича и дерева, казался на фоне неба круглой громадой. Компания театралов пришвартовалась у частного причала, чей владелец гарантировал сохранность лодки. Впрочем, неудивительно: пестрое сборище головорезов (главным образом это были дети владельца) отпугнуло бы кого угодно, даже предводителя гуннов Аттилу, случись его ордам нагрянуть сюда в надежде поживиться легкой добычей.

Слуги придерживали лодку, пока Джейн, а за ней и Грэшем сходили на берег. Сэр Генри посмотрел на младшего Гарри.

— Ну как, готов к представлению? — обратился к нему Грэшем, знавший всю свою челядь по именам. По его мнению, то была дань уважения по отношению к тем, кто обитал с ним под одной крышей и от кого зависела его жизнь.

— Готов! Еще как готов, сэр! — расплылся в довольной улыбке Гарри. Ветер ерошил его непослушную шевелюру.

Ведущие к театру улицы были узкими, и огромные кареты, в которых часть зрителей предпочитала прибывать на спектакль, в считанные минуты создавали ужасные пробки. Что не замедлило случиться и сегодня. Грэшем, Джейн и сопровождавшие их слуги проложили себе путь сквозь толпу к воротам, в которые пускали избранную публику, чтобы господа и сопровождавшая их челядь могли занять свои места в зале. Привратник встретил их учтивым кивком — сэра Генри здесь хорошо знали. Кстати, с сожалением отметил про себя Грэшем, с каждым годом состав зрителей существенно меняется, причем не в лучшую сторону. В основном скамьи заполняло простонародье, хотя кое-кто из благородной публики по-прежнему приезжал сюда в каретах. Более богатые и искушенные зрители предпочитали теперь закрытые театры, отчего старые подмостки типа «Глобуса» отдали на откуп толпе. Впрочем, если хорошенько присмотреться, благородных лиц в зале хватало. Тут были и юристы, и члены парламента, которые оказывали театру материальную поддержку, хотя и не в тех размерах, что раньше, и еще появлялось все больше молодых людей в башмаках с дешевыми пряжками и розетками, в безвкусно расшитых жилетах, готовых вот-вот разойтись по швам, поскольку были скроены на живую нитку.

— Сэр Томас! Как я рад снова видеть вас! — воскликнул Грэшем, заметив, как по узкой лестнице карабкается на первый ярус Овербери.

Услышав свое имя, тот вздрогнул и обернулся. Сэр Генри с удовольствием отметил про себя, что лицо Овербери украшено синяками — этакая мозаика черных и синих кровоподтеков вокруг носа и рта, переходившая во внушительную гематому под глазом. Овербери презрительно скривил губы.

— Ублюдок и его шлюха! — бросил он Грэшему и, в надежде спровоцировать драку, схватился за рукоятку шпаги.

Начинается, подумала про себя Джейн, и у нее похолодело внутри. Ненависть. Злоба. Мужчины, сошедшиеся в поединке. В деревне, где она выросла, отношения были предсказуемы, сколь бы ужасными они ни казались. Там всему было свое время и свое место. Здесь же, в мире, в котором из деревенской девушки она превратилась в придворную даму, ненависть можно было нередко прочесть во взоре тех, кто стоял рядом, преклонив колени во время причастия. Вот и сейчас злоба вспыхнула с новой силой. И где? В театре!

— В чем дело, сэр Томас? — воскликнул Грэшем. — Вам нет ровно никакой необходимости говорить о себе такими словами. Нам всем известно, что вы не получили достойного воспитания и что матушка ваша была обыкновенной шлюхой. Но те из нас, кто частенько бывает в обществе, знают: тот, кто кичится своим благородством, как правило, худший из лгунов.

Сэр Томас наполовину обнажил шпагу, однако нечто в лице Грэшема и сопровождавших его слуг заставило его передумать.

— Вы мне еще за это заплатите, — произнес он, смерив обидчика взглядом, полным презрения и злобы. — Но только не здесь и не сейчас, а позже и в другом месте.

С этими словами Овербери повернулся и вместе со своим слугой принялся расталкивать запрудивший лестницу народ, чтобы сойти вниз.

Грэшем и Джейн заняли свои места, слуги сели перед ними. Надо сказать, что сэр Генри следил не только за спектаклем, но и за публикой в зале. Многие, особенно молодежь, приходили сюда не из любви к театру, а чтобы продемонстрировать миру в первую очередь себя любимых — мол, полюбуйтесь, какие мы красивые, какие модные! А чего стоили их наряды! Корсеты затянуты так туго, что в платьях невозможно согнуться, огромные воротники больно сдавливают шею, шляпы скорее напоминают церковные шпили, видные за несколько миль. Закованные в броню из крахмала и кружев, модницы посматривали на простой люд свысока. Если же требовалось повернуть голову, то ради этого приходилось разворачиваться всем корпусом. Подмастерья заполонили собой амфитеатр — шумное, крикливое сборище горлопанов и драчунов, любителей поизмываться над бедными школярами, заплатившими за свои места дважды — сначала звонкой монетой, а затем хорошей поркой, которую они получат за то, что прогуляли занятия.

Первый ярус, что было довольно необычно, оказался забит битком, за исключением островка свободных мест, оплаченных деньгами Грэшема. Сам он пребывал в наилучшем своем настроении, которое была бессильна испортить даже короткая словесная перепалка с Овербери. А вот Джейн расстроилась, это было заметно с первого взгляда. Правда, сейчас она тоже слегка взбодрилась — с любопытством оглядывалась по сторонам, кивала знакомым. Как обычно перед началом спектакля, ей тоже передалось волнение зрителей. Впрочем, неудивительно: собранные в ограниченном пространстве зала, люди буквально подпитывали друг друга энергией.

Наконец раздались режущие слух звуки труб — актеры назвали их фанфарами, Грэшем — богопротивным шумом. Однако, как их ни называй, они давно уже стали традицией.

Зрители называли пьесу «Беатриче и Бенедикт», по именам главных героев. Двое без ума любили друг друга, однако вечно ссорились и выясняли отношения, который год подряд приводя публику в жуткий восторг своими язвительными репликами. Это была одна из пьес, принесших Шекспиру заслуженную славу, — ее любили и придворные дамы в шуршащих щелком нарядах, и подмастерья, сидевшие на грубых скамьях. Актеры же называли ее «Много шума из ничего».

Действие началось. На сцене появился герцог — внушительная фигура в роскошном одеянии. Он повел разговор с двумя девушками. Мальчишки, исполнявшие роли девушек, были на редкость убедительны.

На первом ярусе обычно собиралась почтенная публика. Были и другие, более укромные ложи и на других ярусах, однако первый — самый престижный и дорогой. Грэшем уже увлекся действием. На такое чудо способен только театр: две-три реплики из уст загримированного лицедея — и тысячи человеческих душ моментально переносятся в заморские страны и искренне верят, что именно там оказываются и их тела. Однако иная, бодрствующая, часть его «я» отметила, что сегодня среди почтенной публики первого яруса присутствует значительное число крепких, мускулистых мужчин. Интересно, кто еще из благородных зрителей захватил с собой на спектакль слуг? — задался вопросом Грэшем, однако оборачиваться не стал.

По зрительному залу прокатился шумок. Обычно шум в зале во время спектакля стихал сам по себе, как только кончались орехи. Те, кто продавал свой товар или тела зрителям в амфитеатре, забывали о своем ремесле и начинали следить за тем, что происходило на сцене. В иные моменты зал гудел, как разбуженный улей, — тогда актеры цеплялись за каждое слово и за собственные жизни. Судя по всему, сегодня был именно такой день.

И тут произошло нечто удивительное. Три красивые, чистые, янтарного цвета струи, описав дугу с верхней галереи, с негромким журчанием полились на сидящих внизу. Решив, что, несмотря на солнечный день, пошел дождь, мужчины и женщины, открыв рты, подняли головы, и жидкость пролилась им на лица и губы.

Это была моча. Обычная человеческая моча. Можно ли представить более унизительное оскорбление для жертв этой возмутительной выходки? Встав на краешке верхней галереи, три невоспитанных мужлана поливали сидящих внизу мочой.

Стоило тем, кто сидел внизу, заметить своих обидчиков, как зал возмущенно загудел. Единой массой все облитые — а в числе оскорбленных оказались и несколько женщин из числа простолюдинок — поднялись с мест и устремились наверх, чтобы отомстить.

«Боже милостивый!» — мелькнуло в голове у Грэшема. Понимание того, что сейчас произойдет, грохотало в его мозгу, как подвесная решетка, раз за разом опускаемая на каменную мостовую. В амфитеатре воцарился хаос. Возмущение тех, на кого с небес пролились нечистоты, вылилось в желание отомстить за публичное унижение. Две с половиной тысячи человеческих душ были охвачены паникой. О происходящем на сцене все разом забыли, реальность в данный момент оказалась куда важнее, нежели самые изощренные фантазии. Другие, кто не горел жаждой отмщения, вскочили на ноги, прижимая к себе близких и беспомощно оглядываясь по сторонам.

Находясь под прикрытием возникшего хаоса, невидимый для ослепленных паникой зрителей, Грэшем с ужасом заметил, как с мест поднялись полтора десятка мужчин, одетых как слуги, и, сунув руки под куртки, извлекли оттуда тяжелые деревянные дубинки или остро заточенные дешевые ножи. Их цель была ясна.

На мгновение сэр Генри заглянул в лицо собственной смерти. Боже, какую чудовищную ошибку он совершил! Уверился в полной своей безопасности. Позволил заманить себя в ловушку удовольствия, как тот любовник, которому в момент наивысшего наслаждения любовница коварно наносит удар ножом в сердце. Его слуги, восемь человек, пришли сюда ради развлечения. Все как один без оружия. Грэшем потянулся за шпагой, но как же медленно она выскальзывала из ножен] От того верзилы с дубинкой его отделяют всего два-три шага!.. Но этого еще можно убить. Однако что делать с другими, ведь их здесь целая орда?..

Как человек, привыкший к фехтовальным поединкам, сэр Генри не мог отвести взгляда от противника, ведь вопрос стоял, кто кого. Но и соперник попался ему явно серьезный, наделенный недюжинной силой, коль сумел так быстро пробиться сквозь толпу.

Одновременно какая-то часть «я» Грэшема словно парила в воздухе, наблюдая сверху за происходящим. Происходило нечто невероятное.

Его слуги вытащили из-под курток оружие и застыли на своих местах. Поначалу в их глазах мелькнули паника, страх, растерянность. Однако вид у всех до единого был бравый. Стремительный блеск металла. Что это? Ах да, лодочные топорики! Тяжелые, с короткой рукояткой. С одной стороны — заточенное как бритва лезвие, с другой — острый как игла штырь.

Манион! Он раздавал указания. Нет, не орал дурным, пронзительным голосом. Это были громкие и четкие, едва ли не спокойные команды. К счастью, Манион успел вскочить на ноги за доли секунды до приближения нападающих, и эти мгновения спасли жизнь и ему самому, и хозяевам. А еще Манион по какой-то ведомой только ему причине втайне от господ распорядился, чтобы гребцы захватили с собой топорики и пару-тройку ножей.

Просто так, на всякий случай.

Сжимая в одной руке шпагу, второй рукой Грэшем бесцеремонно повалил Джейн на землю. Не сводя глаз с атакующего верзилы, он выждал, пока тот не замахнется дубинкой — ее удар в два счета размозжил бы ему череп, — и в самый последний момент нанес противнику рубящий удар шпагой по лицу. Он пришелся по одному глазу и едва не задел второй.

В тот момент, когда глазное яблоко нападавшего лопнуло, пальцы громилы разжались, и дубинка вылетела у него из руки. Тело по инерции завалилось вперед. Грэшем вскочил на скамью, а его обидчик с лицом, представлявшим собой жуткое кровавое месиво, пролетел мимо и в следующее мгновение рухнул на землю.

Раздался пронзительный женский крик. Кричала Джейн. Этот полный ужаса, первобытный вопль заставил сэра Генри обернуться, но не в сторону поверженного противника, а налево, где его уже поджидал другой. Свою первую жертву Грэшем выбрал правильно. Бандит, атаковавший справа, был к нему ближе всех и потому представлял наибольшую опасность. Однако тот, кто устремился слева, отставал от своего напарника на считанные мгновения. Сэр Генри пытался мысленно вычислить, кто из двоих опаснее, и инстинктивно повернулся направо, откуда исходил больший риск. В результате в запасе у него почти не осталось драгоценного времени, чтобы отвести угрозу слева.

У этого громилы были низкий плоский лоб и кустистые брови. На какие-то доли секунды у Грэшема возникло ощущение, будто его шпага весит несколько тонн, а для того чтобы нанести удар по новому противнику, потребуется целая вечность.

Неожиданно что-то блеснуло, а во лбу у нападавшего прочно засел лодочный топорик — аккурат между кустистыми бровями.

В следующее мгновение мертвое тело рухнуло, пролетев мимо Грэшема точно так же, как и труп первого бандита. Как оказалось, топорик метнул Манион. Уже в следующий момент он спокойно вытащил из-под куртки второй, не забывая при этом криком подбадривать остальных слуг Грэшема.

Происходящее заняло буквально пару мгновений. Пара секунд на то, чтобы Грэшем остановил первого громилу, а Манион уложил второго. Пара секунд, чтобы ряды атакующих дрогнули — даже таких головорезов, как они, потрясла столь быстрая гибель двоих товарищей. Пара секунд на то, чтобы слуги Грэшема вскочили на ноги и окружили хозяина.

Нападавшие растерялись. Показалось, что они остановятся, повернутся и бросятся в бегство, однако уже мгновение спустя бандиты вновь ринулись вперед в надежде пробить двойную линию обороны — стену из слуг Грэшема, твердыню из самого Грэшема и Маниона, чтобы добраться до распростертой на земле Джейн.

Замелькали дубинки, топорики, кулаки; удары сыпались направо и налево; то и дело раздавались дикие крики, и было невозможно понять, что тому причиной. Кто-то кричал не то от ярости, не то от боли, не то от радости по поводу удачно нанесенного противнику удара.

Одного из слуг Грэшема удар противника сбил с ног, и он рухнул наземь. Какой-то головорез с разбитым в кровь лицом и выбитыми зубами прорвался в образовавшуюся брешь и набросился на сэра Генри. Потеряв равновесие, тот отпрянул назад, однако, зная, что фехтовальщик имеет перед дубинкой всего один шанс, постарался использовать все преимущество холодного оружия и пронзил нападавшему плечо. Тот с криком упал и схватился за рану. Острие шпаги застряло — не то в теле, не то в грубой шерстяной ткани куртки. Собрав силы, раненый с громким стоном выдернул шпагу из раны.

Людям Грэшема предстояло добраться до задней стены театра. Для этого нужно было занять такую позицию, чтобы их могли атаковать только спереди. Слава Богу, что на Джейн была почти крестьянская юбка, без этих дурацких оборок и обручей, которые на ее месте наверняка выбрала бы какая-нибудь записная кокетка.

Троих негодяев, помочившихся на зрительный зал, и след простыл, а толпа, ринувшаяся наверх, чтобы расправиться с ними, заметно поредела и рассеялась в тщетных поисках злоумышленников на верхних галереях. Повсюду царил хаос — мужчины и женщины, пытаясь пробраться на подгибающихся от страха ногах ближе к выходу, с ужасом смотрели на первый ярус, где разыгралось настоящее побоище.

Бандиты обрушились сразу на четверых слуг Грэшема.

— Отходите к задней стене! — крикнул сэр Генри, стараясь перекричать стоящий в зрительном зале шум.

Он понимал: нужно во что бы то ни стало пробраться к чертовой стене. Отбиваясь от надвигающихся головорезов. Чувствуя на себе их горячее дыхание — резкий запах чеснока изо рта одного, омерзительную вонь гнилых зубов из пасти другого. Не выпуская из руки руку Джейн. Постоянно слыша чье-то надрывное пыхтение, сдавленные проклятия и вопль в случае удачного удара. Все время пытаясь нащупать ногой твердую почву, чтобы ненароком не споткнуться на поваленную скамью. И лишь изредка позволяя себе обернуться назад.

Младший Гарри споткнулся, подставившись под занесенную дубинку. Удар пришелся ему по ребрам. Бандит уже собрался окончательно добить беднягу вторым ударом по голове, однако Гарри увернулся. Вместо черепа дубинка с грохотом обрушилась на скамью. Во все стороны полетели щепки, а сама скамья треснула пополам.

В спину Грэшему уперлось что-то твердое. Стена! Теперь они, встав полукольцом, могли спокойно держать оборону, не опасаясь, что кто-то нападет сзади. Неожиданно Джейн упала, очутившись за поваленной скамьей. Неужели она ранена?! Слава Богу, нет. Краем глаза Грэшем заметил, как что-то пролетело мимо его лица, а спустя мгновение раздался глухой стук удара. Птица?.. Времени на размышления не было. Неужели все это дело рук Овербери? Наверное, мстит за свое унижение. В таком случае, где же сам сэр Томас?

Судя по всему, боевой дух почти оставил нападавших. Если им и заплатили, то лишь за короткую потасовку. Однако теперь театр был практически пуст, и головорезы решили в последний раз попытать счастья.

Надо отдать им должное, подумал Грэшем, упорства и храбрости этим драчунам не занимать. Или же бандитам просто пообещали хорошую награду. Собравшись с духом, громилы ринулись на плотную стену бойцов Маниона. Джейн тем временем по-прежнему пряталась за перевернутой скамьей. Вытянув вперед руку со шпагой, сэр Генри отважно ринулся в бой.

Двое его слуг упали под натиском нападавших, однако и те понесли потери — кто-то вскрикнул от боли, а кто-то рухнул наземь. Линия обороны Грэшема подалась назад. Казалось, еще мгновение — и она будет сломлена, однако затем слуги сэра Генри вновь вернулись на исходную позицию. Отброшенный назад предводитель бандитов обернулся к товарищам, обозвал их трусами, после чего вновь ринулся в атаку.

Нападавший был невысок и худощав, с козлиной бородкой и близко посаженными глазами. Помимо дубинки, у него имелся длинный нож. С диким криком занеся дубинку над головой, он устремился на Грэшема и его людей.

Но уже в следующее мгновение кисть, по-прежнему сжимая дубинку, упала на пол, а из культи фонтаном брызнула алая кровь. Бандит в недоумении воззрился на то, что осталось от его руки, затем перевел взгляд вниз, где валялась недостающая часть. Удар, который нанес Грэшем, был просто невозможен. Чтобы перерубить кость, требуется топор, но отнюдь не шпага. Безусловно, острое лезвие сделало свое дело. Однако хитрость заключалась в другом: чтобы совершить подобное, эфес шпаги следовало зажать в обеих руках. В таком случае клинку передавалась сила не только руки, но и всего тела. Еще миг — и послышался глухой удар. Это Манион довершил начатое хозяином дело, размозжив нападавшему голову.

Остальные бандиты уставились на лежащую на полу кисть, на проломленный череп своего главаря и на обрубок его руки. Не проронив ни слова, налетчики развернулись и побежали. Надо отдать им должное, даже в бегстве они соблюдали некое подобие порядка. Вскоре один из них что-то крикнул, и негодяи вернулись, чтобы подобрать своих. Восемь или девять головорезов были ранены, однако могли передвигаться самостоятельно. Двое встретили в театре свой конец. Или трое? По подсчетам Грэшема, никак не меньше. Пожалуй, даже четверо, если считать предводителя. Двое из нападавших — один дюжий детина, второй пониже ростом и покостлявее — попытались вытащить главаря, но его ноги застряли под скамейкой. Люди сэра Генри тотчас ринулись на них.

— Стоять! — приказал им Грэшем. Нет, не крикнул даже, а, скорее, прохрипел. В горле у него пересохло. Довольно кровопролития. Они сумели себя защитить. — Заберите его! — велел он бандитам, по-прежнему держа наготове шпагу.

Двое бандитов, понимая, что второго приглашения не последует, быстро метнулись вперед, подобрали тело и оттащили его прочь. Слуги Грэшема даже не пошевелились. Затем тот громила, что покрепче, перебросил труп главаря через плечо. Из обрубка руки по-прежнему текла кровь, правда, теперь значительно слабее. То, что совсем недавно было человеческой кистью, осталось лежать в пыли на полу.

Не оборачиваясь, Грэшем попытался нащупать руку Джейн.

И тут он услышал крик. Кричала Джейн. Это был ее голос.

— Он там!..

Грэшем обернулся и в ужасе застыл на месте. Джейн, его красавица Джейн, женщина, которую он любил больше всего на свете, была вся в крови — перемазанное кровью лицо, пропитанный кровью лиф платья…

И тут до него дошло: это не ее кровь, это кровь головореза, которому он отсек руку. Джейн обдало его кровью, как майским дождичком. Глаза ее были широко раскрыты, а рука, которую сэр Генри пытался нащупать, указывала куда-то ему через плечо. Грэшем машинально отметил про себя красные пятна вокруг ее талии — следы его собственных перепачканных кровью рук, оставленных, когда он тащил жену в безопасное место.

Сэр Генри обернулся, и в следующее мгновение время словно замедлило для него свой бег раз в десять, если не в двадцать. Он видел, как Манион открыл рот, пытаясь предупредить, однако слов не услышал, как если бы на мир опустилось полное безмолвие. Там, почти на другой стороне зала, застыла фигура в черном плаще — капюшон отброшен назад, открыв взгляду белый сморщенный лоб и съехавший набок парик. В руке незнакомца был заряженный арбалет. Словно во сне Грэшем увидел, как руки незнакомца ощупывают смертоносное оружие — они двигались странно, будто не чувствовали прикосновения дерева и железа, словно им было трудно навести арбалет и удерживать наведенным на цель.

Судя по всему, незнакомец следил за дракой от начала и до конца. Он же ее и организовал. И заранее зарядил арбалет — залог своей победы.

Палец лег на спуск. Послышался звон тетивы. Затем незнакомец отбросил арбалет. Оружие упало на пол, а стрелявший бросился вон из театра «Глобус».

Из горла Грэшема вырвался отчаянный крик, который сотряс все его тело от сердца до легких, но сам он ничего не услышал. Сэр Генри лишь увидел, как стрела отделилась от арбалета, а он медленно — по крайней мере, в сравнении с той скоростью, с какой неслась к нему оперенная смерть, — толкнул Джейн на пол и загородил ее своим телом. И вновь рука его нащупала пустоту — реакция жены оказалась молниеносной, она распласталась на полу, не дожидаясь его подсказки. И Грэшем понял — сейчас его тело окажется именно там, где должно было находиться тело Джейн, и именно туда несется выпущенная из арбалета стрела. Буквально в последний момент он попытался увернуться, сдвинуться таким образом, чтобы подставить под выстрел руку или даже грудь, но только не спину.

Это было сродни хитроумному акробатическому трюку — ноги его оторвались от земли, голова устремилась вперед, тело выгнулось вверх, и в тот момент стрела попала в цель.

Она пронзила атласную куртку и лишь едва задела плоть. Стрела впилась в стену с такой силой, что на треть ушла в мягкое дерево. Буквально пришпиленный к стене, сэр Генри несколько мгновений болтался в воздухе. Затем свет, звуки, краски, тепло вернулись как по мановению волшебной палочки.

Манион в последние секунды своего рывка к хозяину зацепился за сломанную скамью и грохнулся на пол.

— Господи милостивый!.. — воскликнул сэр Генри, выворачивая шею, чтобы посмотреть на стрелу.

По телу Маниона пробежала дрожь. Он поднялся на ноги и, не предпринимая никаких попыток к тому, чтобы снять пришпиленного к задней стене театра хозяина, укоризненно заявил, как будто речь шла о сущей безделице:

— Говорил я вам, что бывает с теми, кто любит ходить по театрам.

Ткань куртки и рубашки, не выдержав веса тела, порвалась, и Грэшем самым неподобающим образом рухнул на пол, сбив с ног Маниона и перепачканную в крови Джейн.

Еще мгновение — и слова Маниона показались самой смешной шуткой на свете. Младший Гарри, несмотря на глубокую рану в голове, захихикал, сначала тихонько, а затем все громче и громче. Этот его глупый смех оказался заразительным. Вскоре хохотали уже все остальные — и сам Манион, и Грэшем, и Джейн. Да что там смеялись! Просто покатывались со смеху, и от этого дружного хохота содрогался пол.

Правда, веселье длилось недолго. Смех смехом, но многие из слуг сэра Генри были ранены. Один из их товарищей лежал без сознания, другой едва подавал признаки жизни. Трое были с головы до ног перепачканы кровью и плохо соображали, что происходит вокруг. Они зажимали руками раны и еле могли передвигать ноги. У одного точно сломана рука. Другие, придя в себя, вскоре тоже обнаружат, что у них повреждено — у кого палец, у кого ребро. Те, кто держался на ногах, поднялись, те, кого ранило, растерянно смотрели, как по одежде расползаются, темнея на глазах, кровавые пятна.

— Неплохо для начинающих! — спокойно произнес Манион. — Очень даже неплохо.

Его подопечные прониклись гордостью. Впрочем, им было чем гордиться. Тем, что сумели постоять за себя и за хозяина. Тем, что сумели предотвратить страшную беду. Тем, что служат такому человеку, как Грэшем, — еще бы, ведь тот сумел с самого начала обернуть обстановку в свою пользу. А как он ринулся навстречу обидчикам! Как рисковал собственной жизнью, как воодушевлял их своим примером! Ведь сэр Генри даже не приказывал им, а вроде как просил, словно то был их собственный выбор. А еще, если уж на то пошло, слуг распирала гордость за хозяйку. Никакого визга, никаких обмороков! Она словно тоже, как и они, стала солдатом, как и они, подчинялась приказам. Ну, кто бы мог подумать, что женщина способна на такое мужество! Леди Джейн заслуживала не меньшего уважения, чем любой из мужчин.

— Спасибо вам, — поблагодарил Грэшем слуг.

Его «солдаты» дружно кивнули. Вот и все, что от них требовалось. Оружие уже сказало свое веское слово — как, впрочем, и их тела, и их мужество.

— Нужно доставить младшего Гарри домой. Пусть ему промоют рану и перевяжут голову, — произнес Грэшем. — А еще не следует забывать, что снаружи нас может поджидать враг.

Эти его слова всех отрезвили. Верно, кто поручится, что бандиты, чье нападение они только что отбили, не поджидают их где-нибудь в узком переулке.

Между тем слух о побоище в театре уже распространился по всему городу. На улицах царил переполох, женщины сбивались кучками на углах, и когда Грэшем и его бойцы шли мимо них, перешептывались и показывали пальцами. Гарри шел в центре вместе с Джейн, которая не стесняясь поддерживала его, помогая держаться на ногах. Толпы народа таращились на идущих, отпускали в их адрес замечания, перемывали косточки, расступались перед ними, а те с видом победителей, гордо подняв головы, шагали по улицам по направлению к пристани. По пути не произошло ничего из ряда вон выходящего, если не считать толпы уличных мальчишек, увязавшихся за ними по пятам. Но даже те сегодня вели себя тихо, явно напуганные и насупленным видом Грэшема, и окровавленным платьем Джейн. В театре она попыталась привести себя в порядок — впрочем, без особого результата.

— Не желаете нанять пару человек, чтобы переправить вас на ту сторону реки? — поинтересовался неприветливый лодочник.

— Ну как, нужна нам чья-то помощь? — спросил Грэшем. Лица его слуг приняли оскорбленное выражение. — Благодарю вас. Помощь нам не нужна.

Навстречу им, держа в руках кувшин с водой и на редкость чистую тряпицу, выбежала жена лодочника — невысокая пухлая женщина с румяными щеками и тремя подбородками. На лице ее читались беспокойство и испуг.

— Моя дорогая… госпожа… Я подумала, что вам захочется… не знаю, что там у вас произошло, но…

Джейн молча посмотрела на нее сверху вниз. Было заметно, что добрая женщина уже засомневалась, правильно ли поступила, обратившись к благородной даме «моя дорогая!». И как только такое сорвалось у нее с языка? Не иначе, нечистый попутал… Но что это?

Джейн положила ей руки на плечи. Удивленная женщина подняла голову, и Джейн запечатлела у нее на лбу поцелуй.

— За всю свою жизнь я не видела никого добрее вас, — произнесла она.

— О, миледи!.. — вскрикнула женщина, заливаясь краской смущения. — Можете оставить себе и кувшин, и тряпицу.

С этими словами она бросилась назад в деревянный дом, в котором жила вместе с мужем. Спустя пару минут руки и лицо Джейн были чисты.

— Ты могла бы одновременно управлять кораблем и отражать атаку врага? — спросил ее Грэшем.

— Да я бы своими руками построила корабль, лишь бы тот доставил меня домой и прямо в ванну, — пробормотала Джейн и, подняв юбки, шагнула в лодку, где деловито взялась за руль. Правда, часть ее «я» по-прежнему оставалась в шоке и плохо осознавала происходящее.

Лишь трое слуг были в состоянии грести. Манион и Грэшем переглянулись.

Сэр Генри сбросил куртку. На рубашке, в том месте, где выпущенная из арбалета стрела задела грудь, запеклась кровь, а воротник был порван. Манион занял место рядом с хозяином, заменив младшего Гарри и тех, кто получил серьезные ранения. Видя, что господин взял на себя их роль, слуги заулыбались.

— Послушай, старина, — обратился к Маниону Грэшем. — Делай что хочешь, только не дыши на меня!

Манион с довольным видом рыгнул и энергично взялся за весло.

— А теперь гребем!

Они отошли от пристани. По сравнению с той стремительной скоростью, с какой всего пару часов назад сэр Генри и его люди перебрались на этот берег, сейчас лодка двигалась еле-еле. Однако им удалось привлечь к себе взгляды не одного десятка глаз. Еще бы! Ведь не каждый день увидишь, как на весла садится благородный джентльмен, раненые слуги сгрудились на корме, а рулем управляет прекрасная леди. В общем, столь удивительное зрелище привлекло к себе большее внимание, нежели Великая Армада, когда та приблизилась к берегам Англии. С других лодок и баркасов доносились крики и свист, что, в свою очередь, приковывало к ним взгляды все новых и новых наблюдателей. Не прошло и пары минут, как вслед за Грэшемом увязался целый эскорт из лодок, лодчонок и даже нескольких крупных барок. Любопытным не терпелось узнать, куда же держит путь столь необычная компания.

Похоже, в Доме уже заметили их приближение и заподозрили неладное. На пристани начали собираться люди. С каждой минутой их становилось все больше и больше, пока там не оказались все до единого обитатели Дома. Челядь приветственно махала руками, радуясь возвращению хозяина и хозяйки, однако как только лодка приблизилась к берегу, все — от стюарда до кухонных мальчишек — словно по команде умолкли, как громом пораженные увиденным зрелищем: пропитанная кровью рубашка Грэшема, испачканное платье Джейн, раненые слуги на корме. Стоявшие на причале тут же принялись пересчитывать людей в лодке. Все ли вернулись? Младший Гарри поднял голову и заставил себя улыбнуться, кто-то другой из слуг помахал рукой. Как только стало понятно, что вернулись все, хотя и израненные, но на своих ногах, у собравшейся на пристани толпы вырвался рев облегчения. Восторг был бурным: народ кричал и прыгал от радости, так что доски пристани ходили ходуном.

Казалось, сотни рук протянулись, чтобы схватить нос лодки и помочь ей пристать к берегу. Сосредоточенно поджав губы, Джейн продолжала делать свое дело — следила за тем, чтобы лодка плавно подошла к берегу. И верно: та легко, как перышко, как поцелуй, которым мать одаривает своего первенца, коснулась пристани. Ну все, сейчас расплачется, подумал Грэшем, глядя на жену. Ага, вот уже и губы подрагивают. Впрочем, стоит ли удивляться этому после всего, что ей довелось пережить. Он встал во весь рост, качнув лодку.

— В следующий раз точнее работай рулем, — произнес сэр Генри. — Впрочем, для первого раза очень даже неплохо. Особенно для женщины.

Джейн посмотрела на него и вся напряглась. Дрожь прошла. В считанные мгновения между ними промелькнуло столько эмоций, сколько они пережили за предыдущие три недели. Благодарность. Раздражение. Гнев. Изумление. Понимание. Страх. Гордость. Тревога. Полное изнеможение.

Грэшем подошел к жене и взял ее за руку. Перед ними собрались все до единого обитатели Дома, за исключением — хотелось бы надеяться — привратника.

«Боже, как я устал!» — подумал Грэшем. В первую очередь это была физическая усталость. Однако уже давала знать о себе усталость умственная — давала знать головной болью, какую ему еще ни разу не доводилось испытывать. И вообще, люди ждут, когда он что-то им скажет. Все обитатели лондонского дома вышли встретить хозяина и хозяйку. Эти минуты войдут в историю, и предания о них будут передаваться из поколения в поколение. В людской их будут рассказывать и пересказывать взволнованным шепотом до самого утра, пока не погаснет последняя свечка…

Грэшем перевел взгляд на Джейн. Та едва заметно кивнула. Как же сделать, чтобы не выглядеть при этом тщеславным? Как избежать напыщенных речей? Как не оскорбить своим высокомерием тех, кто был готов пожертвовать ради него собственной жизнью? Как сказать то, что невозможно выразить в словах?

— Спасибо за вашу заботу, — произнес весь перепачканный кровью сэр Генри. Ему и в голову не пришло, какую жутковатую картину он являл в эти минуты: на груди — кровь, след выпущенной из арбалета стрелы, на руке — глубокая ссадина от удара дубинки. Так мог выглядеть лишь человек, только что с честью вышедший из смертельного поединка.

Лодка покачивалась и подпрыгивала под ним, словно не могла устоять у причала. Впрочем, это не мешало Грэшему сохранять равновесие.

— Мы отправились в театр, и там почему-то нашлись странные люди, кому я и мои сопровождающие понравились даже меньше, чем само представление. Их было… Кстати, сколько их там, по-твоему, было, а? — обратился Грэшем с игривым вопросом к младшему Гарри. Тот, по-прежнему ссутулившись, сидел весь в крови на корме.

— Пятьдесят! — раздался четкий ответ, и все пассажиры лодки дружно выразили свое одобрение.

— Итак, нам пришлось обороняться от доброй сотни обидчиков, — продолжил Грэшем, и в следующее мгновение аудитория разразилась дружным хохотом. — И как вы сами видите, мы одержали победу!

И вновь одобрительные возгласы. Кровь, боль, звериная жестокость, проявляемая человеком по отношению к человеку, — все отступило на второй план перед шутками и похвальбой. Почему-то сами по себе в голову пришли строчки. Шекспир. «Король Лир».

Сэр Генри помог Джейн выйти из лодки, однако вежливо отклонил любые предложения помощи и самостоятельно ступил на твердую почву. На берегу их встретили рукоплесканиями. Грэшем растерянно обернулся на слуг, остававшихся в лодке, — ведь это они сделали самую грязную, мужскую работу. Но и те тоже хлопали в ладоши. Они ему рукоплещут? Боже праведный! И есть ли в этом мире справедливость? Ведь это он должен рукоплескать им!

Джейн передали в руки многочисленных женщин. Те тотчас засуетились вокруг хозяйки, принялись ахать и охать, и вскоре их кудахчущая компания быстро исчезла в доме. Слава Богу, хотя бы раз она не стала сопротивляться, подумал про себя Грэшем, имея в виду жену. Впрочем, не стоит удивляться. Вряд ли кто-то на ее месте отказался бы в такой момент от горячей ванны. Младшего Гарри также передали на попечение женщин, хотя и более юных, чем те, что увели с собой Джейн. Что ж, парню крупно повезло, приятная ночь ему гарантирована… тем или иным образом. Другим раненым также помогли сойти с причала. Пристань наполовину опустела, разговоры постепенно переместились под крышу дома.

Двое слуг убрали лодку в лодочный домик. Проплывая мимо Грэшема, они озабоченно качали головами, в которых наверняка роились тысячи вопросов. Впрочем, никто и никогда не осмелился бы их озвучить. На пристани все еще оставался народ. Все с благоговейным ужасом взирали на сэра Генри и Маниона. Грэшем хотел уже отослать их прочь, чтобы войти в дом вместе с Манионом, как то не раз бывало с ним после битв, драк и разного рода стычек, однако неожиданно увидел то, чего ни он сам, ни Джейн сразу не заметили.

Няня привела на пристань детей, Уолтера и Анну, чтобы те тоже встретили родителей. Они скромно стояли за спинами других, и даже Джейн, обычно чуткая к подобного рода вещам, ничего не заметила, когда женщины повели ее в дом. Боже, что могли подумать дети, увидев забрызганных кровью родителей? Хочется верить, что сын и дочь пока еще слишком малы, чтобы осознать: все в этом мире, в том числе их мать и отец — увы! — смертны! Ну почему сейчас здесь нет их матери — она бы наверняка успокоила детей, разогнала бы их страхи. Женщины — мастерицы на такие вещи. Что до мужчин, то те умеют лишь махать кулаками.

Его сын и крошка-дочь стояли возле няни, держа ее за руки. Оба широко открытыми глазами смотрели на Грэшема.

— Итак, — произнес сэр Генри, встретившись с ними взглядом. Другие слуги отступили, давая ему возможность поговорить с детьми. — Дело в том, что какие-то нехорошие люди… — Он скорее ощутил кожей, нежели увидел, как Манион весь напрягся, сдерживая приступ смеха. — Так вот, какие-то нехорошие люди… почему-то решили проявить неучтивость по отношению ко мне и вашей маме.

Похоже, Манион вот-вот лопнет со смеху, или это ему только кажется?

— Но затем нашлись хорошие люди…

Нет, если он сейчас не остановится, то Манион умрет от смеха.

— Ладно, к черту! — подвел итог сэр Генри, обращаясь к детям. — Какие-то мерзавцы пытались отправить меня и вашу маму на тот свет. Но мы проучили этих подонков. Победа за нами.

Слуги тотчас разразились одобрительными возгласами.

— Меня слегка ранило, но ничего страшного.

Дети смотрели на Грэшема восторженным взглядом, словно тот являл собой восьмое чудо света.

— Сказать по правде, я ужасно устал и не отказался бы, если бы вы проводили меня в дом и помогли добраться до теплой постели.

Дети тотчас кинулись к нему.

— Хорошо, папа, — произнес Уолтер. — Мы знали, что тебе захочется выругаться.

— Тебе и вправду не больно? — тоненьким голоском спросила Анна.

— Конечно, малышка, — произнес Грэшем и, подняв на руки, прижал к ее себе. — Ничего страшного, — указал он на грудь. — Подумаешь, царапина. С тобой такое тоже не раз случалось, когда ты падала и сбивала коленки. Подозреваю, тебе было даже похуже, чем мне.

Стараясь не скривиться от боли, сэр Генри поставил дочь на землю.

Уолтер что есть сил толкал руку отца вверх, и Грэшем едва не потерял равновесие. Анне было довольно того, что она легонько держала Грэшема за руку и старалась идти с ним в ногу, лишь бы только ему не было больно. Она не стала убирать руку из огромной ладони Маниона, шагавшего по другую сторону. Надо сказать, что силач и забияка держал ее крошечную детскую ручонку в своей лапище с удивительной для него нежностью.

— Боже праведный! — воскликнул Грэшем, когда они вместе едва не свалились с ног от усталости за первой же дверью, к которой их подвели дети. — Хочется одного — поскорее на боковую!

— Ну уж нет! — твердо возразил Манион. — По крайней мере, не раньше, чем мы приведем себя в порядок, а вам перевяжут рану.

В конце концов, не затем ли существуют слуги, чтобы холить и лелеять своих хозяев?