Евнух Ктхосис надел на собрание свое последнее творение, но никто не заметил этого. Это было самое ужасное. Длинное до лодыжки одеяние цвета черного янтаря по краям было расшито серебряной нитью. Это была великолепная вещь, которая — он был убежден — вызывала зависть у всех присутствующих мужчин. Никто из торговцев не умел производить черную краску, которая бы быстро приставала к одежде. Существовало две проблемы. Во-первых, если на одежду попадал дождь, краска смывалась, оставаясь на коже в течение нескольких дней. Во-вторых, краска была такой сильной и едкой, что не смывалась, пока одежду несколько раз не постираешь, и линяла до тусклого и серого цвета.

Ктхосис несколько лет совершенствовал процесс окрашивания. Из коры дубов, растущих в землях рядом с Мрачным морем, производили прекрасную краску, но на добычу этой краски требовалась большая часть его средств. Там было такое сильное и опасное течение, что было почти невозможно доплыть вверх по Геллеспонту, до Мрачного моря. Все товары нужно было перевозить по земле.

Теперь евнух находился в компании шестидесяти самых влиятельных людей Дардании, и никто из них не упомянул о его тунике. Он подумал, что, может, он, как египтянин, не смог понять, что народы Северного моря не любят черный цвет. «Хорошо, — подумал Ктхосис, — придет весна, и я отправлю корабль с одеждой в Мемфис и Луксор. Египтяне хорошо заплатят золотом за такую красоту». Но его раздражало, что никто не восхищался им.

Раздавшиеся крики прервали его размышления. Фригийский торговец скотом — имя которого Ктхосис никогда не мог вспомнить — кричал на хеттского купца и махал своим большим кулаком перед его лицом. Вскоре здесь начнется потасовка, и все собрание превратится в непристойную ссору. Думая об этом, Ктхосис отошел к стене слева и встал под грозной статуей воина в шлеме и с копьем. Египтянин не был воином и не хотел участвовать в неприятной ссоре — особенно, в новом платье.

Если бы эта встреча не была прекрасной возможностью показать эту одежду, он бы не пришел сюда.

Этих людей было легко понять. В лучшие времена они занимались своими делами, улыбаясь соседям. Но если появится страх или неуверенность, и улыбки исчезнут. Начнется вражда. Если буря унесет урожай, поднимется крик: «Кто виноват?» Очевидно, что не капризы природы. Нет, это было злое проклятие, посланное завистливым соседом или, возможно, эринией. Если урожай погибнет у всех, тогда это вина царя, который каким-то образом разгневал богов. В Египте было то же самое: страх заставлял глупцов собираться в толпы, это вело к мятежам и ненужным смертям.

Много лет назад, когда Ктхосис был маленьким мальчиком, он увидел, как молния ударила в дерево, вокруг которого мирно пасся скот. Животные сбились в кучу и в панике обратились в бегство, половина из них сбросились со скалы. «Люди и животные. Не слишком большая разница», — подумал евнух. Покалеченному ребенку трудно жилось в Египте.

По крайней мере, во дворце люди наслаждались любовью к поэзии и рисованию, по вечерам обсуждали красоту закатов. На дворцовых стенах были изображены корабли, плывущие по могучим рекам, или фараоны, получающие дань от вассальных царей. «О, не обманывай себя, глупец», — упрекнул он себя. Люди там были такими же. Здесь в Дардании десятилетнему мальчику не зажимали яички, чтобы он мог свободно гулять среди придворных женщин, приносить им кубки с вином, плащи и украшения. Боль была ужасной, но это ничто в сравнении с сознанием того, что его продал отец.

Ктхосис вздохнул. Предательство отца все еще ранит, даже спустя пятнадцать лет. Пыль со статуи упала ему на плечо. Он лениво смахнул ее. Когда он это делал, обрубок мизинца угодил в пропущенный стежок на одежде. Он задрожал, вспомнив тот день три года назад, когда потерял его. Ктхосис бежал забрать игрушки, которые царевна оставила в саду. Когда он завернул за угол, то столкнулся с царевичем Рамзесом и нечаянно толкнул его. Рамзес отреагировал с обычной жестокостью — отбросил мальчика к колонне. Ктхосис приготовился к побоям, но Рамзес вытащил свой меч из ножен и набросился на него. Лезвие меча ударило по пальцам. Ктхосис стоял, глядя на отрезанный палец. Затем он понял, что это еще не конец. Рамзес подошел и приставил меч к его груди, приготовившись к смертельному удару.

Он был на волосок от смерти, когда сильная рука схватила Рамзеса за плащ и оттащила назад. «Иди, евнух», — сказал царевич Ахмос. Ктхосису не нужно было повторять, он побежал назад в покои женщин, где вокруг него засуетились служанки и позвали за дворцовым лекарем. Когда он сел, из обрубка на кисти закапала кровь, ему стало плохо, он задрожал и зарыдал. Когда он рассказал женщинам, что произошло, они внезапно замолчали и стали бросать беспокойные взгляды на двери. Он отлично понимал, что Рамзес пошлет за ним и закончит то, что начал. Ктхосис ударил царевича.

Не имеет значения, что это было случайно. Наказание будет таким же.

Лекарь сказал ему, что другой раненый палец сломан и нужно наложить шину. Тогда женщины внезапно испугались. Ктхосис почувствовал, как к глазам снова подступили слезы. Смерть снова нависла над ним. Но в комнату вошел не ужасный Рамзес, а могучий царевич Ахмос. Великан тихо поговорил с нубийцем, затем повернулся к Ктхосису, который опустил голову. Ни один раб не мог смотреть в глаза царевича.

— Ты освобождаешься от своей службы, евнух, — сказал царевич глухим голосом.

Случайно Ктхосис поднял глаза.

— Освобождаюсь, господин? — Ахмос не был красивым мужчиной. У него было непропорциональное лицо с выступающим широким подбородком, на котором был шрам. Но темные глаза царевича были красивыми.

— Тебе лучше уйти сегодня, — тихо сказал царевич. — Я бы посоветовал тебе уехать куда-нибудь подальше. — Он положил в здоровую руку Ктхосиса кошелек. — Там золото и несколько безделушек, кольца и тому подобное. Мне сказали, что они имеют какую-то цену. — Затем он ушел.

В кошельке было четырнадцать маленьких золотых слитков и несколько колец с драгоценными камнями. Там также был довольно крупный изумруд. С этим состоянием Ктхосис приехал в Дарданию.

В большом тронном зале снова поднялся крик, который вернул Ктхосиса к действительности. Он оглядел толпу. Здесь были представитель многих народов. Египтянин увидел хеттов в их смешных шерстяных шароварах, высоких и рыжеволосых фригийцев, самофракианцев, микенцев и лидианцев. На всех присутствующих была национальная одежда. Три вавилонянина стояли в дальнем конце тронного зала, их бороды были завиты горячим железом. Разве не глупость заниматься этим при такой влажности? Еще в зале евнух заметид троянцев — торговцев лошадьми и создателей колесниц — которые навлекли гнев Приама и обосновались в Дардании. Они тоже стояли в стороне, презрительно глядя на шумную толпу. «Ты — несчастный сын уродливой свиньи!» — закричал кто-то. — «Странное оскорбление», — подумал Ктхосис. Разве будет комплиментом, если тебя назовут сыном прекрасной свиньи? Двое мужчин налетели друг на друга. Обменялись ударами и упали, борясь, на полу. Ктхосис хотел, было, уйти. Никто не заметит отсутствие одного купца среди такого числа сердитых людей. Но он не ушел — возобладал интерес увидеть нового царя. Ктхосис много слышал о Геликаоне как о торговце и почти ничего как о воине. Все знали о том, как его характер проявился в истории с отказом от трона ради ребенка, сводного брата — Диомеда. Такой поступок не говорил об его амбициях и безжалостности, скорее, наоборот. А безжалостность — то, что сейчас требовалось, Геликаон должен взойти на трон в полном вооружении и с огненным мечом, чтобы усмирить эту толпу.

Дерущихся мужчин растащили в стороны, но они все еще оскорбляли друг друга. Открылась огромная дверь, и в тронный зал строем вошли воины. Одетые в бронзовые доспехи и шлемы, с длинными копьями и глухими щитами, они выстроились в два ряда и молчаливо стали вдоль стен. Толпа замолчала и посмотрела на дверь, и Ктхосис увидел стройного юношу с длинными темными волосами, стянутыми простой кожаной лентой. На нем была туника невзрачного светло-зеленого цвета с голубым оттенком. Возможно, ягоды бирючины, — подумал Ктхосис, — при кипячении добавили мало соли».

Юноша поднялся на помост в дальнем конце тронного зала и остановился рядом с длинным столом, затем повернулся и осмотрел толпу. Мужчины все еще разговаривали друг с другом, обмениваясь репликами. Юноша поднял руку. Тотчас все воины начали стучать своими копьями о бронзовые щиты. Грохот поднялся невероятный.

В зале воцарилось молчание. Юноша заговорил:

— Благодарю вас всех, что пришли. Я — царь Геликаон.

— Надеюсь, мы не зря потратили наше время, — закричал кто-то сзади.

— Давайте проясним кое-что, — продолжил Геликаон, в его голосе не было злости. — Не перебивайте меня, когда я говорю. Человек, который прервет меня, пожалеет об этом. Я позову каждого из вас, чтобы он высказал свои мысли, и его тоже не будут перебивать. Таким способом мы придем к согласию и единству.

— Кто сказал, что нам нужно единство? — закричал тот же человек.

Геликаон поднял руку. Двое воинов вышли из строя, схватили говорящего — рыжеволосого фригийца — и вывели его из тронного зала.

— У вас всех, — продолжил Геликаон, — есть обиды. Есть вражда, ненависть, беспорядки. Мы здесь, чтобы положить им конец. Мы этого достигнем, обсуждая наши проблемы и нужды, и решим их. Почти все вы приехали из дальних стран. Но когда вы умрете, ваши тела похоронят в земле Дардании, и они станут ее частью. Ваши души будут в детях, и они будут жить в этой стране. Они будут дарданцами. Не фригийцами, мэонийцами, троянцами, лидианцами, а дарданцами.

Геликаон замолчал, стражник с маленьким мешком прошел через толпу. Он подошел к помосту и остановился. Геликаон дал ему знак подойти. Стражник поднялся на помост, открыл мешок и вытащил отрезанную голову. Ктхосис заморгал, увидев это. Воин положил голову на стол, мертвые глаза убитого смотрели на толпу. Кровь медленно сочилась из отрезанной шеи и капала на каменный пол. Это была голова рыжеволосого человека, которого несколько минут назад вытащили из тронного зала.

— Вот что я намерен сделать, — сказал Геликаон спокойным и приятным голосом, — вызвать каждого из вас вперед, чтобы он высказал свое мнение. Я буду это делать не по степени значимости, не считайте себя униженным, если вас вызовут позже. Есть какие-нибудь вопросы?

Пораженные люди стояли в молчании, глядя на голову на столе.

— Хорошо, — кивнул Геликаон. — Давайте начнем. Сначала буду говорить я. Каждый человек здесь живет или умирает с моего согласия. Каждый человек, который живет на моей земле, подчиняется моим законам. Соблюдайте эти законы, и вы будете процветать. Вас защитят мои люди, и ваше богатство возрастет. Вы сможете прийти ко мне или моим полководцами попросить помощи. Если вы нарушите мои законы, то вам придется за это ответить. Что это за законы? Они просты. Вы будете платить мне налог с вашей прибыли, часть от вашего урожая или скота. Вы не будете выступать против меня или против другого человека, находящегося под моей защитой. А это все люди, которые подчиняются моим законам. Больше не будет кровавых распрей. Все споры будут разрешаться передо мной или с моего согласия. Вы найдете здесь правосудие, которое ищете. Мое решение будет окончательным. Если человек совершит убийство, его приговорят к смерти, а семью продадут в рабство. Его земли, товары и скот перейдет ко мне.

Ктхосис слушал этого юношу. Больше никто в зале не произнес ни звука. Геликаон как будто забыл о мертвеце, он даже не смотрел на отрезанную голову. Контраст между его взвешенной речью и страшным зрелищем был пугающий. Когда, наконец, юный царь закончил свою речь, то послал за писцом. В зал вошел нервный сутулый человек средних лет, он нес плетеную корзину, наполненную мягкими глиняными дощечками. Один из воинов придвинул ему стул, и писец сел в конце стола как можно дальше от отрубленной голове.

— Этот человек, — сказал царь, — будет записывать ваши жалобы, я позже рассмотрю их и сообщу свое решение. — Он указал на высокого бородатого фригийца. — Тогда начнем наш разговор. Сначала назови свое имя, затем говори о своих нуждах.

Мужчина прокашлялся и сказал:

— Если я буду говорить, господин, а тебе не понравится то, что ты услышишь, моя голова тоже будет украшать твой стол, как голова моего бедного брата?

— Ты можешь говорить свободно. Не будет никаких обвинений. Начни со своего имени.

— Я — Фолус из Фригии, выращиваю лошадей на продажу в Трою. В дне пути от этой крепости есть поселения, в котором живут мои люди. У нас есть права на воду, дарованные царицей Халисией. Несколько месяцев назад торговец скотом привел свои стада на наши земли. Когда мой брат высказал ему свое возмущение, его побили дубинками. Скот замутил воду и разрушил берега реки. Как я могу выращивать лошадей без воды?

И так далее. Ктхосис стоял неподвижно, когда мужчины один за другим рассказывали о своих нуждах, страхах и причинах разладов с соседями. Царь слушал их несколько часов, затем объявил перерыв, назначив аудиенцию на завтра. Затем он пригласил собравшихся гостей на пир, который состоится во внутреннем дворе, и с этими словами спустился с помоста и направился к дверям. Геликаон остановился, поравнявшись с Ктхосисом.

— Прекрасная одежда, мой друг, — сказал он. — Я никогда не видел подобного. — Юный царь сделал шаг и принюхался. — Не пахнет краской. Ее уже стирали?

— Да, господин. Три раза.

— Невероятно. Где ты его приобрел?

— Я сам ее сшил и покрасил, господин.

— Еще лучше. Мы найдем время поговорить. Одежда черного цвета будет стоить очень дорого по всему Зеленому морю. — Он улыбнулся Ктхосису и ушел.

Воины вышли за ним шеренгой, и двери закрылись. Секунду никто ничего не говорил. Затем фригиец, выращивающий лошадей, подошел к помосту, встал на колени и положил руки на отрезанную голову.

— Ты так и не научился слушать, маленький брат, — сказал он. — Но ты все равно был хорошим человеком. Я буду по тебе скучать.

Он взял мешок, затем остановился в нерешительности. К нему подошел Ктхосис.

— Не думаю, что царь будет возражать, если ты заберешь голову брата, — сказал он.

— Ты так думаешь?

— Уверен в этом.

— Он заплатил большую цену за несколько не вовремя сказанных слов, — вздохнул. мужчина.

— Так и есть.

Ктхосис вышел из зала и направился во внутренний двор. Многие из лидеров собрались вместе и тихо разговаривали. Ктхосис прошел мимо них на открытую площадку у горной тропы, ведущей к воротам крепости. Слуги, выстроившись в ряд, вносили в ворота корзины с едой, приготовленной для праздника. Евнух лениво наблюдал за ними, но внезапно у египтянина проснулся интерес. В ворота вошел великан с овцой на плечах. Ктхосис быстро подошел к нему, полагая, что он обознался. Когда египтянин подошел ближе, его сердце забилось быстрее. Теперь у этого человека выросла борода, но не узнать эти прекрасные глаза было невозможно. Это был царевич Ахмос.

Что в этом удивительного? Второй сын в роду Великого фараона стал слугой в крепости Дардании. Великан увидел его и улыбнулся.

— Похоже, ты хорошо о себе позаботился, евнух, — сказал он. При этих словах Ктхосис опустил голову и поклонился.

— В этом нет необходимости, — сказал Ахмос. — Как ты видишь, я больше не внук фараона. За мою голову, как и за твою, назначена цена.

— Сожалею, господин. Вы были добры ко мне.

— Не нужно сожалеть. Я доволен. Ты здесь служишь?

— Нет, господин. Я купец. Я делаю и продаю одежду. Для меня будет честью сшить для вас тунику.

— Ты можешь прекратить называть меня господином — Ктхосис, не правда ли?

— Да, господин. О… простите.

Ахмос засмеялся.

— Меня здесь знают как Гершома.

— Как странно, — сказал Ктхосис. — Давным-давно я слышал это слово. Так мои люди называют иностранцев.

— Вот почему я его выбрал. Ты принадлежал к одному из удаленных народов?

— Да… когда-то. До того как отец продал меня во дворец.

— Любопытный народ, — заметил Гершом. — Но я не могу стоять здесь и разговаривать с тобой, мне нужно вернуться к работе — Он похлопал Ктхосиса по плечу. — Рамзес был в ярости, когда узнал, что я освободил тебя. Это стоило мне две сотни талантов серебра и лучшего боевого скакуна.

— Я буду всегда вам благодарен, господин. Если вам что-нибудь понадобится…

— Не давай обещаний, мой друг. Те, кто будет мне помогать, жестоко за это заплатят.

— В любом случае. Если вам что-нибудь понадобится, вам нужно только попросить. Все, что у меня есть, к вашим услугам.

Геликаон покинул собрание и прошел по дворцу. Старый полководец Павзаний попытался остановить его, но он покачал головой и отмахнулся от него. Поднявшись по старым ступенькам на укрепления, Геликаон посмотрел на небо и глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Его сердце начало биться ровнее. Заметив, что за ним наблюдает часовой, Счастливчик вошел внутрь и вернулся в свою старые покои и детскую комнату. На полу лежала пыль, на балконной двери висела паутина. Смахнув ее, он вышел на балкон. Там все еще стоял старый расшатанный стул, потрескавшийся и выцветший на солнце. Присев, Геликаон провел пальцами по изображенной на задней спинке стула лошади.

Это был трон, на котором он сидел в детстве, когда воображал себя царем мира. В его мире все люди были счастливы, и не было войн. В те дни он никогда не мечтал о сражениях и славе. Отойдя от стула, Геликаон лег на холодный камень, положив голову на низкие перила балкона. Закрыв глаза, он снова увидела отрубленную голову на столе. Она соединилась с головой Зидантоса. Счастливчик почти слышал Вола: «Ты считаешь, этот человек из зала заслужил такую смерть, чтобы ты мог настоять на своем? Разве ты не мог убедить их словами, силой разума? Рядом с тобой всегда смерть?» Геликаон посмотрел на стул, представив мальчика, который там сидел. «Порой, — сказал он ему, — такие поступки необходимы. Я однажды видел, как Одиссей разрезал грудь моряка, чтобы вытащить наконечник стрелы, который в ней застрял. Порой нужно совершать зло, чтобы освободиться». «Не обманывай себя, — сказал ему голос Вола. Не оправдывай свои плохие поступки, пытаясь найти в них что-то хорошее. Да, теперь эти люди пойдут за тобой. Да, в царстве прекратятся беспорядки. Да, ты — царь. Твой отец гордился бы тобой!»

Геликаон разозлился еще сильней. «Это не Вол разговаривает с тобой, — сказал он себе. Это твоя собственная слабость. Этого человека предупредили, но он не послушался. Приговорив его к смерти, он достиг большего за одну леденящую душу минуту, чем с помощью целого потока слов. И это правда!» «Правда — это шлюха в разных одеждах, — отозвался голос Одиссея у него в голове. Мне кажется, она оправдает любой поступок мужчины, не имеет значения, насколько он будет ужасен».

Вдали послышался раскат грома, задул холодный ветер. Геликаон встал, бросил последний взгляд на дом своего детства и спустился в нижние комнаты, где заботились о раненных моряках. Он остановился и поговорил с каждым из них, затем пошел дальше в поисках Атталуса. Счастливчик нашел его в боковом саду с перевязанными ранами на груди и в боку. Сидя в одиночестве в тени цветущего дерева, Атталус строгал кусок дерева. Геликаон подошел к нему.

— Хирург говорит, что тебе повезло, мой друг. Нож прошел всего в миллиметре от твоего сердца.

Атталус кивнул.

— Счастливый день для тебя, — сказал он.

— Всегда хорошо, когда настоящие друзья рядом. Мне было странно видеть тебя там. Ониакус говорит, что ты решил покинуть команду.

— Меня это тоже удивило, — заметил Атталус. Геликаон сел рядом с ним. Мужчина продолжал строгать.

— Если ты захочешь уехать в Трою, когда поправишься, я прикажу дать тебе хорошую лошадь и кошелек с золотом. Но буду рад, если ты решишь остаться в Дардании на зиму.

Атталус отложил свой нож, согнув плечи.

— Ты ничего мне не должен.

— Я обязан любому человеку, который решил сражаться рядом со мной — в особенности, если он больше не член моего экипажа.

— Я просто вмешался, и все. У меня были свои причины быть там, — Атталус сидел молча какое-то время. Затем он посмотрел на Геликаона. — Ты знаешь, это еще не конец.

— Да, я знаю это. Чтобы убить меня, наняли Карпофоруса. Говорят, он — лучший убийца в Зеленом море. Именно он убил моего отца. Здесь в этой самой крепости.

— Ониакус рассказал мне, что никто не знает, кто убил Анхиса.

Геликаон сел напротив Атталуса.

— Я сам недавно узнал. — Он оглядел сад. — Это удивительное, спокойное место. Я обычно играл здесь ребенком.

Атталус не ответил и вернулся к своему занятию.

— Отдыхай и восстанавливай силы, Атталус. Если тебе что-нибудь понадобится, попроси, и ты это получишь. — Геликаон встал, собираясь уходить.

— Я не хороший человек, — внезапно сказал Атталус, покраснев. — Все обращаются со мной как с хорошим. Мне это не нравится!

Это вспышка удивила Геликаона. Атталус всегда казался ему спокойным человеком, который умеет держать себя в руках. Вернувшись на место, он посмотрел в глаза моряка. Теперь он весь напрягся, глаза зло блестели.

— Все мы не без греха, — мягко сказал Геликаон. — Сегодня я убил человека просто, чтобы настоять на своем. Он тоже мог быть хорошим человеком. Мы все с червоточиной, Атталус. Мы все несем груз своих поступков. Думаю, нам придется ответить за них. Все, что я знаю о тебе — ты показал себя как верного моряка и храброго товарища. Я также знаю, что тебя нанял Зидантос. Вол прекрасно разбирался в людях. Твое прошлое здесь не имеет значения. Только дела настоящего и будущего.

— Прошлое, настоящее и будущее — все то же, — сказал Атталус, опустив плечи. — Все то же. Мы — те, кто мы есть. Ничего не меняется.

— Я не знаю, что является правдой на самом деле. Моя жизнь изменялась три раза. Первый раз, когда я был маленьким ребенком, и умерла моя мать. Второй, когда приехал Одиссей и забрал меня на «Пенелопу». И тогда, когда убили моего отца. Это все еще преследует меня. Я покинул это место испуганным мальчиком. Мой отец сказал, что презирает меня. Я вернулся мужчиной, надеясь, что он будет мной гордиться. — Геликаон замолчал, удивившись тому, что делится своими мыслями почти с незнакомцем. Он увидел, что Атталус смотрит на него. — Я обычно так не откровенничаю, — сказал он, внезапно смутившись.

— Человек, который говорит своему ребенку, что презирает его, — сказал Атталус дрожащим голосом, — не заслуживает даже крысиной мочи. Почему тебя волнует, стал бы он гордиться тобой или нет? — Спрятав свой кинжал, он отбросил деревяшку и встал. — Я устал. Мне нужно отдохнуть.

Геликаон остался там, где сидел, когда худощавый моряк вернулся в крепость.

«Не достоин крысиной мочи…» — эти простые слова все еще ранили его, несмотря на прошедшие годы. Внезапно груз сожалений стал легче. Анхис никогда не был ему отцом и не заботился о нем. Отец был холодным и хитрым человеком, много лет мучил потерянного и одинокого ребенка. Атталус был прав. И темная тень Анхиса исчезла из его головы, как туман при свете солнца.