Глава 4
1
Нерадостным было возвращение Святослава в Новгород-Северский. Кабы не берладники Ивана Ростиславича, что охраняли его всю дорогу, жизнь казалась бы ему черна. Ни брата, ни сыновца, ни княжения, ни казны. Иван рассказал мало - его берладники сперва бились, а когда княжеские дружины оказались разбиты, порешили спасаться. Они не полезли на стрелы черных клобуков и столкнулись с киянами. Прорваться сквозь их строй оказалось проще. Они мчались кружным путем и лишь чудо помогло им отыскать Святослава. Иначе пришлось бы дружине поскитаться по земле, отыскивая, где бы преклонить голову.
Загодя в Новгород-Северский был отправлен гонец, и торжественной встречи не было. Не звонили колокола, не толпился по улицам народ, не теснились возле княжьего терема бояре. Только княгиня, Мария Внездовна, новгородская боярышня, выскочила на крыльцо, всплеснув руками, упала на грудь спешившемуся Святославу и завыла в голос, как волчица.
- Ну будя реветь-то, - Святослав похлопал ее по спине и поволок в терем. Слушать вой жены сейчас было тягостно.
Иван со своими оставался на дворе, пока не вышел к ним дворский, маня рукой:
- За мной ступайте.
В гриднице их усадили за длинный стол, повариха выставила несколько мис с похлебкой.
Утомленные долгой дорогой, когда дремали в седлах, спали вполглаза и жевали всухомятку, берладники ели молча, быстро и жадно. Сталкивались ложками в мисах, вылавливая куски мяса и гущу. Сложив толстые красные руки на переднике, повариха с удивлением смотрела на парней.
- Вы кто ж такие будете? - заговорила она, когда ложки стали мелькать помедленнее, а некоторые трапезники заотодвигались от стола.
- Берладники.
- Это где ж такое?
- На Дунае.
- Мы князя Ивана Ростиславича люди, - сказал Мирон.
- А князь ваш тогда где?
- Я князь, - Иван отложил ложку, взглянул на повариху.
Та чуть не упала от удивления. Иван сидел, стиснутый с боков двумя своими дружинниками, с таким же голодным блеском в глазах, такой же усталый и помятый после дороги. Разве что по платью отличишь, что не простой воин.
- У нас в Берлади все такие, - сказал Иван в ответ на изумленный взгляд.
Осенние ненастные дни как нельзя лучше отвечали тягостным думам Святослава Ольжича. Конец зарева-месяца потонул в ливнях, дороги размыло, реки выходили из берегов. Поэтому вести запаздывали. Многие князья сидели по домам, пережидая непривычно мокрую пору.
На другой день после Воздвиженья прискакал в Новгород-Северский бывший огнищанин Всеволодова двора, что под Вышгородом. Он повестил, что сотворилось в Киеве.
- Кияне Изяслава Мстиславича своим князем величают, молебны за его здравие служат, - говорил гонец, стоя перед Святославом с понурой головой. - А о тебе и брате твоем и слышать не хотят. Дворы ваши грабили, жгли, холопьев насмерть рубили.
- Что же, князь Изяслав сие непотребство допускает? - Святослав похолодел, представив, что может потерять не только власть, но и добро.
- Нет. Изяслав, говорят, милостив. Тех бояр, что за тебя стояли, да в битве в полон попали, велел отпустить за откуп.
- Три шкуры небось содрал, - Святослав мысленно прощался со златом-серебром в сундуках, с мехами и кожами в клетях, с бочками меда в медовушах.
- С кого как, - уклончиво ответил огнищанин. - Сыновца твово…
- Святослава? Всеволодова сына? - встрепенулся Новгород-Северский князь. - Живой он?
- Как не быть живу! - огнищанин перекрестился. - Я, как услыхал ту весть, в церкву побежал, свечу Богородице во здравие поставил… В Иринин монастырь укрылся отрок. Хотел в ночи до тебя скакать. Да, слышь, отец Ананий его выдал… Токмо князь Изяслав, когда привели сыновца твово к нему на погляд, ничем отрока не обидел. Принял, как сына, обласкал и, слышь, даже дружину его оставил.
Святослав перекрестился с облегчением. Вдова Всеволодова, Рогнеда, еще прежде удалилась в Путивль с младшими детьми. Ей будет радостно узнать, что ее старшенький жив. Эх, Игорь-Игорь… Не сумели мы с тобой отстоять семью…
- И еще одна весть для тебя добрая, - словно читая князевы мысли, продолжал огнищанин. - Сыскался брат твой, Игорь Ольгович.
- Как? Игорь жив? - Святослав вскочил со стольца.
- На четвертый день только в болоте насилу сыскали, - повинился огнищанин. - Изяслав его не то, что Святослава Всеволодича - пред очи свои не пожелал представить. Спервоначалу твоего брата в Выдобичах держали, а после отвезли в темницу при Иоанновой обители, что в Переяславле.
При этой вести Святослав, как подкошенный, рухнул обратно на столец. Брат жив - но он пленник! Слишком хорошо все князья ведали, что это значит. Ибо не так-то просто князю отпустить другого князя на свободу. Да и не возвращали свободу пленным князьям.
Затаившись, как зверь, жил Святослав в Новгороде, слал гонцов по дорогам и в ближние села-городки, чтобы слушали и доносили, что деется на Руси. Боярина Петра Ильича отправил аж в сам Чернигов - старец сам упросился в дальнюю дорогу. Все равно у него под Черниговом в Оргоще и Гуричеве были угодья и нужен был хозяйский догляд. Да и родич Петра Ильича сидел в боярской думе у Владимира Давидича, старшего из братьев. Надеялся Святослав, что братья вспомнят о том, что они с Ольжичами родня, и помогут в трудный час.
Покамест вести приходили добрые. Изяслав Мстиславич, урядившись с киянами и поцеловав им крест, занялся делами - убрал Всеволодовых тиунов, понаставив своих, добро Ольжичей роздал и заключил мир с половецкими ханами. Но сидевший в Турове Вячеслав Владимирич, Изяславов стрый, решил, что по роду ему должно сидеть на золотом столе. Сыновец Изяслав должен был уступить Киев старшему в роду, а Вячеслав после смерти брата Андрея стал старшим Мономашичем. И Вячеслав выступил к Киеву, попутно сажая на столы своих наместников. Совсем уже было успокоившийся Изяслав вынужден был идти на Туровского князя войной.
Получив эту весть, Святослав с облегчением перекрестился и поспешил поставить в церкви большую свечу Пресвятой Богородице, но малое время спустя доверенный человек из-под Вышгорода принес горькую новость. Изяславу удалось одолеть старого дядю. Тот удалился в изгнание в назначенный ему Дорогобуж, а все его наместники и даже сам епископ Туровский Иоаким были в цепях приведены в Киев. На освободившийся стол Турова был посажен младший сын Изяслава, Ярослав. Его первенец Мстислав находился в Переяславле. И теперь уже ничто не могло отвлечь нового Киевского князя от своих давних противников - Ольжичей.
В начале груденя-месяца в Новгород-Северский въехал еще один гость. Уютный возок, внутри обложенный мехами, подкатил к красному крыльцу. Двое отроков низко склонились, помогая выбраться почтенному старцу. Тяжело опираясь о резной посох, с трудом переставляя немощные ноги, старец одолел лестницу, постоял на гульбище, отдуваясь, и прошел наконец в терем.
Святославу успели доложить о госте, и он вышел навстречу сам, уважая старость боярина.
- Петр Ильич! Вот уж не чаял увидеться! Вот радость-то…
Князь действительно был рад видеть старого слугу дома. Помнил его с детства, когда тот служил Олегу Святославичу, встречал в палатах брата Всеволода, и вот теперь…
- Не с радостью я прибыл, - слабым голосом осадил его Петр Ильич, осторожно опускаясь на лавку. - Небось поспешишь погнать меня за порог с такой-то вестью…
- Да за что же гнать тебя? Аль ты мне не слуга?
- Слуга, да только за дурные вести слуг карают, - покачал головой старик. Волос его был тонок и бел и казалось, что это сам Дед-Снеговик вошел в палаты. - Из Чернигова я к тебе прибыл.
- И что за дела там, в Чернигове? - Святослав сразу заподозрил неладное. По уговору, старику бы дома сидеть, старые кости у печи греть, кисель попивать да князю грамотки отсылать с надежными людьми, а он сам прискакал, себя не пожалев.
- А дела все супротив тебя, княже! Намедни был гонец от Изяслава к Давидичам - звал великий князь их к себе на снем. Братья-то и с боярами совета держать не стали - собрались и поехали.
- В Киев? - упавшим голосом вопросил Святослав. - Что за дела у них в Киеве?
- Чай, не на кару приглашал великий князь, - осторожно молвил Петр Ильич. - Меды распивать поехали…
Святослав замер, глядя в одну точку, как громом пораженный. Еще недавно, на Покрова, слал он бояр к братьям Давидичам - велел снести богатые дары. Передавал Петру Ильичу наказы, как склонить их к союзу. На старика он надеялся, да и живы были еще сыны и внуки отцовых бояр. Помнили они, как дружны были Олег и Давид Святославичи, могли при случае замолвить слово. Не смогли. Или не захотели.
Меды распивать поехали… От мыслей таких черно было в душе. Ни слова не сказав Петру Ильичу, Святослав поднялся и, пошатываясь, как пьяный, пошел к себе.
В покоях встретила Мария - кинулась было на грудь, обнимая за плечи и заглядывая в глаза, но Святослав молча отстранил жену. Прошел к оконцу и сел, глядя на двор и видневшиеся ворота.
Крепки, видать, и сладки были меды у нового Киевского князя. Не прошло и двух седьмиц, как прискакал на княжий двор гонец. Ладный витязь, назвавшийся Рядилой, уверенно прошел в палаты, дождался выхода Святослава и с коротким поклоном подал ему грамоту с печатью.
- Князь Изяслав Давидич с братом Владимиром из Киева тебе грамоту сию шлют, - сказал он. - Ежели ответ будет, велено мне его дождаться и назад отвезть.
Больно резануло по сердцу - черниговские князья пишут из Киева! Святослав порвал шнурок, стягивающий пергамент. Ровно выписанные строки поплыли перед глазами.
«Володей волостью своею, аще Новград-Северский намо отдай, а от брата отрекись», - было в грамоте.
Свернув пергамент, Святослав поднял глаза на гонца. Тот стоял, подбоченясь, словно не было за его спиной сотни дюжих молодцов, словно нет на земле такой власти, которая могла приказать скрутить ему за спиной руки и бросить в поруб. И ведь не было! Стоял за ним Изяслав Мстиславич Киевский и братья Давидичи и еще бог весть сколько князей, ополчившихся на него, последнего Ольжича. Отдать Новгород-Северский и отречься от брата…
- Пожди здесь, - стараясь, чтобы голос не дрогнул, прошептал Святослав и неверной походкой, чуть не задевая за стены, побрел прочь.
Жена Мария и дочь Агафья испуганно подняли на него глаза. Недавно лишь, после смерти первой жены, половчанки Осулуковны, тоже крещенной именем Марии, женился князь Святослав на новгородской боярышне. Несколько лет не было у них детей, и за эту пору успела вторая Мария стать приемной матерью двум старшим детям Святослава - первенцу Олегу и дочери Агафье. Недавно только родила Мария Внездовна долгожданную дочь и незадолго перед отъездом мужа в Киев повинилась, что тяжела второй раз. Сейчас, в конце осени, живот ее понемногу круглился, бережа новую жизнь.
- Чего приключилось, батюшка? - дрогнувшим голосом вопросила Мария.
Князь присел рядом с женой и дочерью, поглядел на них. Потом осторожно коснулся ладонью живота жены:
- Толкается?
- Кажется, да, - засмущалась Мария. - С утра примерещилось будто… И недавно - словно ножкой ударил. Должно, мальчик.
- Мальчик, - эхом отозвался Святослав.
- Сын тебе будет, княже, - разулыбалась княгиня. - Непременно сын!
- Сын, - повторил Святослав, уплывая в свои невеселые думы.
- Ты что? - Мария схватила его руку. - Аль недужится?
- Здоров я, - Святослав вырвал руку, встал. - Олег где?
- На подворье, с отроками, - ответила Мария. Не прибавив более ни слова, князь вышел.
Сын обнаружился на заднем дворе - играл с отроками. Среди детских было у него немало друзей неразлей-вода. Только по платью и повадкам и угадаешь, кто княжич.
- Олег! - окликнул с высокого крыльца отец. Отрок с неудовольствием оставил игру, взбежал по ступеням. Святослав оглядел худощавого жилистого парнишку с половецким круглым лицом и раскосыми глазами. Свита его была выпачкана в грязи, на щеке темнел развод грязи, волосы стояли дыбом, руки в цыпках.
- Хорош, - процедил Святослав, осматривая сына. - И это княжич, моих дел наследник! С дворней, как ровня, игры затеваешь? Забыл, кто ты есть?
- Не забыл, - проворчал мальчишка.
- Забыл! - повысил голос Святослав. - И дела тебе никакого нет до того, что за тучи ходят над нашими головами! Бона, усы уж пробиваются, а в голове ветер гуляет! Я в твои годы уж женатый был, а ты… Вот убьют меня назавтра, как жить станешь?
- Не убьют.
- «Не убьют!» - передразнил Святослав. - Много ты понимаешь, - но тут же взял себя в руки и промолвил мягче: - Ведомо ли тебе, что у жены моей вскорости сын народится, тебе младший брат?
Олег поднял голову. Узкие глаза его расширились:
- Ой, правда ли сие?
- Правда-правда, - Святослав положил ему руку на плечо. - А со мной все может случиться. И хочу я, чтобы ты поклялся…
- Клянусь! Животом своим клянусь, что матушку и братца в обиду не дам! - выкрикнул мальчишка с пылом юности.
Святослав расцвел в улыбке, потрепал по плечу. Все-таки хороший у него сын!
- Ну, ступай покамест, - разрешил уйти. Олег убежал, на ходу что-то крича приятелям.
А Святослав, успокоенный, просветленный, воротился к себе. Кликнул чернеца, велев принести чернил и пергаменту. «Возьмите все, что имею, - воротите мне брата Игоря», - вот что отписал он Давидичам.
2
Мелкой крупой сеял снег, заметая дорожки-пути. Зима встала лютая, словно сама природа была зла на людей. Ночами трещали такие морозы, что замерзали колодцы, лопались деревья в борах и поленья непрерывно стреляли искрами - к еще пущим холодам. Днем птицы падали на лету, хотя, казалось бы, птица тварь привычная. И не такое должна терпеть.
Но человек не птица. Этой Господь в клювик пищу положит, а человек сам должен себе добывать пропитание. Тем более когда судьба выбросила его из привычного мира, заставила променять домашнее житье на худую долю изгойства.
В глухих вятичских лесах затерялся городок Дедославль. В прежние времена был он велик - отсель старые князья, еще до Рюрика, правили всей вятичской землей. А ныне, как поднялись Чернигов, Владимир, Рязань и Муром, ослабла былая сила. Была у Дедославля дедова слава, да вся вышла.
Лихая судьба занесла сюда Святослава Ольжича. Перед Рождеством выступили против него братья Давидичи, взяв с собой юного Святослава Всеволодича. Изяслав обласкал юношу, потерявшего отца и родину, дал ему в держание Межибожье и Бужск с пятью пригородками в придачу. Тот пошел воевать против стрыя, но прислал ему грамоту, упредив о начале войны. Давидичи осадили Путивль, взяли его и сровняли с землей Игорево сельцо недалеко от города. Вывезли оттуда все до последней нитки, угнали всех холопов и смердов, переправив к себе в вотчины. После кинулись на Новгород-Северский… Но Святослава уже не было там. Он ушел в Карачев, уведя союзных половцев, братьев покойной матери, немногих верных ему бояр и остатки дружины.
На его счастье, не все князья радовались вокняжению Изяслава Мстиславича. Для половины князей Рюрикова рода он был пройдохой, не в свой черед добившимся княжения, нарушившим древний закон. Одним из тех, кто выступил против, был Юрий Владимирович, младший Мономахов сын. С юности усланный отцом в далекое Залесье, в молодой Владимир-на-Клязьме и Суздаль, под бок к рязанским князьям, что издавна были в ссоре с Ольжичами, помнившими, как не пустил княжить в.Чернигове Ярослава Святославича его сыновец Всеволод Ольжич, живущий рядом с мордвой, мерей, булгарами, многие из которых были язычниками, далекий от киевских дел, Юрий Владимирич все же тянулся жадными руками к золотому великокняжескому столу. Несколько раз пытался он прибрать к рукам земли поближе к Киеву, за что и получил прозванье Долгорукого. И теперь протягивал свою долгую руку в лесной вятичский край.
Как утопающий за соломинку, схватился за нее Святослав Ольжич. Изяслав нарушил древний порядок - так пускай покарает его Владимиро-Суздальский князь. А ему, последнему Ольжичу, многого не надо - только бы воротить свой удел да вызволить из неволи брата Игоря. С тем стал он подручником Владимиро-Суздальского князя и принял от него помощь - присланного с белозерскими ратниками молодого княжича Ивана Юрьича.
Сперва не баловала их удача - разве что, повоевав земли вокруг Новгород-Северского, удалился и отказался от погони Изяслав Мстиславич. Только Давидичи продолжали преследовать последнего Ольжича. Из Карачева пришлось бежать в Козельск, оттуда - в Дебрянск и наконец добрались до Дедославля. Здесь пришлось встать…
Дедославльский наместник Стамир старался быть тише воды, ниже травы. Давно не было в его тихом городке такого! Приехал сам князь Святослав Ольжич, да не один - с женой и малыми детьми. С ним пришла дружина, несколько бояр со своими отроками и тысяча белозерских ратников, ведомых юным Иваном Юрьичем.
Самого княжича боярин Стамир в глаза не видал - заметил только меховую полсть, которую бережно внесли в терем. Подле носилок ехал, наклонясь вперед, осунувшийся, с заметной сединой в отросшей лохматой бороде, князь Святослав Ольжич. Последние дни ночевали в небольших деревушках, затерявшихся в вятичских дебрях. Места для ночлега хватало не всем, размещались кое-как, спали иногда по двое-трое на лавке, и юный Иван Юрьич решил спать с ратниками, которые готовили ночлег на снегу у костров. Но непривычен был к таким трудам Иван - вот и расхворался.
Олег Святославич, которому и уступил на лавке свое место Иван, ехал чуть позади, рядом с другим Иваном - Ростиславичем, которого все кликали Берладником. Его молодцы привыкли спать на снегу, как волки, опекая лишь своего князя. Олег втайне им завидовал. Был он внешне очень похож на половца - бабка по отцу и родная мать были половчанками, - а те, сказывают, и не к такому привычны.
Уставшим с дороги людям требовался отдых - уже много дней они провели в трудах. Княгиня Мария и свояченица ее, Манефа, как и дети, просто валились с ног. Посадник Стамир, заметив в возках женщин и детей, захлопотал, выбегая на двор и протягивая руки:
- Счас-счас!… Поспешайте ко всходу, тамо тепло… А мы вам баньку истопим… Медов горяченьких нацедим… Ой, деток чуть не поморозили!
Агафья Святославна морщила облупившийся нос и терла рукавицей слезящиеся на морозе глаза. Вторая дочка, маленькая Софья, чихала и кашляла. Княгиня Мария, зареванная, несла дочь на руках, хотя ее впору саму было нести - чрево росло, раздувалось - младенец уже просился на волю.
- Знахаря покличь, - уже с крыльца окликнул посадника Святослав. - Самого лучшего.
- Все сделаю, - заторопился посадник и заорал на дворского и ключницу: - Ну, че рты раззявили? Живо! Одна нога здесь, другая там! Баню! Да Богодара зовите!
Это потом он схватился за голову, подсчитывая, сколько ячменя и сена оголодавшим коням, сколько надо забить свиней и телят, сколько выкатить бочек меда и напечь хлебов для людей, где выделить места для сна. Покамест бегал, не хуже холопов, приказывая, проверяя и сам хватаясь то за одно, то за другое.
Богодар был знатный знахарь. Там, где поп лечил молитвой да святой водой, он помогал и отваром, и притираниями, и заговором. Он да бабка-повитуха Параскева славились на весь Дедославль. Но даже ее искусство - она готова была сотворить обряд перерождения, чтобы началась для княжича новая, вторая жизнь, - не помогло. В бане Иван лишь утомился и лежал на ложе бледный, с пятнами малинового жара на щеках.
Святослав Ольжич не отходил надолго от юноши. Лишь изредка показывался он на глаза жене, боярам и дружине. Чаще сидел в полутемной ложнице, глядя сквозь пламя свечи на осунувшееся лицо юноши. Иван был всего на два года старше Олега, но когда отрокам постелили вместе, решил, что для двоих слишком тесно и уступил младшему место. Мол, одну ночь пережду. А теперь ночь бы пережил…
Испарина выступила на лбу княжича. Острее обозначились нос и скулы, под глазами залегли тени. Он дышал неровно, с хрипами. У Святослава сжималось сердце. А что, как бы он сидел вот так над умирающим сыном? И ведь не просто юноша уходит из жизни - умирает внук Владимира Мономаха, сын Юрия Владимиро-Суздальского, посланный на помощь. Как он будет без него? Не отвернется ли от него князь Долгорукий, не разгневается ли за то, что не уберег его дитя?
Иван пошевелился, открывая глаза под слипшимися ресницами. Горячий взор его нашел князя:
- Кто здесь?
- Я.
- Святослав Ольгович, - прошептали сухие губы. - Ты… отцу моему отпиши… как я тут…
- Погодь, рано еще писать-то! - попробовал осадить его Святослав.
- Мечтал, - глаза Ивана смотрели в темный низкий потолок, - волость получить… в ратном деле себя прославить… Мнил - порок накажу, добродетель восторжествует…
- Они клятвопреступники, - промолвил Святослав, думая о братьях Давидичах, которые сперва клялись в верности, а после предали клятву. - Господь их покарает… должен покарать… Да только не видит Господь наших страданий… Не слышит наших молитв…
- Господь все видит, - возразил Иван. - Настанет час… Вот предстану перед престолом Его - все ему и скажу… Почто, мол, порок на земле торжествует? Почто клятвы рушатся? Почто князья забыли себя… Попрошу покарать врагов твоих… И сам Богородице стану молиться. Авось не откажет Пресвятая…
- Ты погоди, - мягко коснулся его руки Святослав. Рука была горячей. - Потерпи маленько… Знахарь велел снадобье пить. Больше половины осталось. Выпьешь - выздоровеешь. Вспомни - я Курск тебе отдал. Посемье - твое. Кто ж им володеть будет, как не ты?…
- Не я, - прошелестел далекий голос Ивана. - А там, в Курске… красиво?
- Да, - много лет не бывавший в Курске, кивнул Святослав. - В рощах по весне соловьи поют… Только небось потоптал те рощи Изяслав с Давидичами…
Сказал - и сам осекся. За окном темнело, в ложнице сгущались тени. Было тихо, только слышно, как потрескивают в печи дрова. Не хотелось в такое время думать о другом. Подумаешь - рощи. Все не вытопчут, а порубленный лес скоро вырастет. Придут новые весны, прилетят соловьи и заведут свои песни. Только не будет уже слушать их юный Иван Юрьич. Не доживет он даже до половодья.
Очнувшись от дум, Святослав встрепенулся, взглянул в лицо княжича - и обмер. Иван лежал, вытянувшись, пустыми глазами глядя вникуда.
После морозов оттепель была желанна. Запрокинув голову, Иван Берладник ловил разинутым ртом мелкий дождик. Весна наступила сразу и дружно. Когда были на Оке под Рязанью, еще совсем была зима, а несколько дней спустя, когда поднялись по Осетру, тут-то и застигла их в маленьком безымянном Городце Остерском весна. Потеплело, дороги размякли, а дожди подъели весь снег.
Всю зиму скитались они по землям вятичей. Юрий Долгорукий словно забыл о своем подручнике, только заехали два его сына, Борис и Глеб, - забрали тело брата Ивана да увезли в Суздаль хоронить. С той поры побывал Святослав в Рязани и Туле, в Дубке на Дону и Ельце, заходил в Пронск к тамошним князьям Ярославичам. Метался из края в край, и всюду за ним ездили жена, дети и дружина. Где-то там, в вятичских дебрях, родила княгиня Мария сына, но вскорости помер младенец, не успев даже получить имени.
Иван не отставал от князя. Но кочевая жизнь, когда только и делали, что скрывались по лесам и пережидали непогодь в маленьких городах, с каждым днем все больше томила его. Половцы давно уже отъехали восвояси, забрав дары. Понемногу отстали и бояре - брошенные вотчины показались им милее. Лишь один, старый Петр Ильич, бросил князя не по своей воле - в дороге ослабел старик и тихо помер в возке где-то между Мченском и Тулой. На ночевке узнали о его кончине, и отроки повезли забитое в колоду тело старого боярина в его родовую вотчину близ Гуричева.
В Городце Остерском задержались на несколько дней. Тягостно было всем. Даже дети, устав, не радовались солнышку и теплу. Смурной Олег Святославич не мог сидеть в крошечном тереме посадника. Он вышел на крыльцо, где на ступеньке стоял Берладник, ловя дождь.
- Чего скалишь зубы-то? - огрызнулся княжич на Ивана. - Радуешься?
- Чему радоваться-то? - в тон ответил тот. - Разве что теплу…
- Оно и впрямь хорошо, - кивнул Олег. - Скоро Можно будет на земле спать, как диким зверям. К новой зиме совсем одичаем в этих лесах. В шкуры оденемся, речь людскую забудем…
- Отец-то твой чего думает? - Иван поднялся на крыльцо, подальше от дождевых капель, тряхнул намокшими волосами, как конь гривой.
- Ничего он не думает, - бросил княжич. - Сидит в горнице, как сыч. Ждет чего-то… А чего тут ждать, окромя погибели?
Он со злостью глянул на лепящиеся друг к другу домишки. Городец Остерский был невелик, в каждой избе ныне гостевало по два-три дружинника, разоряя хозяев и подъедая их скудный припас.
- Чего делать-то, Иван? - вдруг воскликнул Олег с жаром. - Не могу я боле тута! Хоть в леса, хоть в петлю головой! Все про нас забыли, никому мы не надобны! Придется теперь пропадать ни за что!
- Ты помолчи, - оборвал его Иван. - Не дери глотку зря. На тебя глядят. Помни - ты князь, - он кивнул на нескольких дворовых людей и дружинников.
- Князь, - с горечью скривился Олег. - Князь тот, у кого княжество есть. А тот, кто без приюта скитается, тот никто…
Последние слова больно резанули по душе Берладника. Пусть Святослав Ольжич ныне изгой, а он-то тогда кто? Ему-то за что такая участь? Сперва надеялся он, что вот-вот все переменится, поможет Долгорукий воротить Ольжичу земли, а теперь чего ждать? Крути ни крути, а путь один - самому выбираться из ямины.
Оставив юного Олега на крыльце, Иван сошел на раскисший грязью двор, пересек его к гриднице, где скучились дружинники. Обычно на привалах привычные к походам берладники развлекали остальных долгими песнями, припоминали байки и былины, но сейчас притихли и они. Захолустный городец, где торчали уже несколько дней, пережидая распутицу и понимая, что застряли здесь надолго, томил всех.
Вопросительные взгляды обратились на Ивана.
- Сколько тут торчать? Чего ждем? - спросило сразу несколько голосов. - Промолви, княже! Аль так и загинем в этих лесах да болотах?
- Как князь Святослав порешит… - начал было Иван.
- Ты на Святослава не кивай, - остановил его угрюмый берладник со смешным именем Мошка. - Ты наш князь. Мы за тобой пошли, не за Святославом.
- Точно ли за мной?
- А то! Каб не ты, давно бы уже отстали. В ватагу какую ни на есть сбились бы - дело, чай, привычное, - Мошка оглядел своих, и берладники закивали головами. - Тебя ради тут сидим, порты на лавках протираем. Вот и ответствуй - чего делать будем!
Иван глянул через оконце, затянутое пузырем, на грязный двор. В такую непогодь ни зверь, ни птица носа из гнезда не высунет, да и люди попритихли. Даже тати забились в чащобах в шалаши да землянки и клянут непогодь.
- А кликну - так пойдете? - спросил он.
- Хоть сейчас! - загомонили люди, придвигаясь ближе. - Чего дождь? Чай, не растаем!
- Ну, тогда… - Иван резко встал.
Замысел родился в голове и зрел, пока он отдавал приказы, пока шел через двор к крыльцу и с немногими верными людьми - Мироном, Степаном, Бессоном-купцом и Мошкой - поднимался по всходу.
На улице вечерело, и повсюду зажгли свечи. Но в покое, где у окна сидел Святослав и смотрел на оконце, было так темно, что князь вздрогнул, услышав скрип двери:
- Кто тут?
Свеча озарила пятерых.
- Не боись, князь, - ответил Иван, выходя вперед. - Мы это.
- А, Ростиславич, - Святослав расслабился. - С чем пожаловал?
- Пришел я к тебе спросить - доколе мы тут будем стоять? Людишки мои засомневались - мол, не пропасть бы в этих болотах!
- Не пропадем.
- Тогда скажи, что дальше с нами будет? Куда нам путь держать, к чему готовыми быть?
- А откуда я знаю? - Святослав сгорбил плечи. - Куда Юрий Владимирич прикажет, туда и узнаю. Гонца он должен прислать. Вот как пришлет, так и пойду.
- А как же я? - Иван бросил косой взгляд на своих людей. Мошка решительно загораживал дверь, а Мирон и Степан Хотянич стояли по бокам от князя. - Мне обещали удел мой воротить…
- Кто обещал? - скривился, как от боли, Святослав. - Всеволод и Игорь. Где они ныне?… С них и спрашивай!
- Ну, нет! Я у тебя прежде спрошу. Сам-то ты как?
- А что я? Сам, чай, видишь - потерял я все, - Святослав горько вздохнул. - Пошел под руку Долгорукого… Ходи и ты со мною. Авось выпадет нам удача - отвоюет Юрий удел мой, стану снова князем. Тогда и пожалую тебя…
- Чем? Деревенькой на прокорм, как боярам своим раздаешь? Мне ждать недосуг!
- Жди! - Святослав рассердился. - Изгоям выбирать не из чего!
Берладники тихо заворчали. Мирон как бы невзначай положил ладонь на рукоять меча - ему показалось, что Ольжич бесчестит его князя. Сам Иван вздрогнул, и решимость его окрепла.
- Нет, князь, - молвил он, и от звуков его голоса Святослава пробрало холодком. - Есть из чего выбирать. Коль нет у меня ничего, кроме доброго коня, меча да кольчуги, то есть выбор - кому из князей служить. Ты сам говорил, что почти вся Русь поднялась - волынцы воюют со смольянами, смольяне с черниговцами, черниговцы с владимирцами, те с новгородцами, рязанцы с киянами. Авось сыщу господина удачливее тебя.
- Ты… уходишь? - вымолвил Святослав. - Бросаешь меня?
- Нет, - оскалился Иван. - Просто кончена моя служба. Пришла пора отъехать, другому князю послужить. Так что давай рассчитаемся, сколько ты мне должен в уплату, да и поеду я. А то ночь скоро.
Святослав выпрямился. Горечь победила в нем удивление и страх:
- Вон как ты заговорил? Пес! Поганый пес!
Он не договорил - сверкнула железная полоса и меч Мирона дрогнул у самого Святослава лица.
- Ты князя моего не бесчести! - процедил он. - Я ему служу, не тебе!… Тряси мошной, да живо!
- Откуда мошна-то? Сам ведаешь - дороги дальние, пути трудные… - Но взгляд метнулся в уголок, под лавку, и Иван вскинул руку.
- Поганым половцам ты нашел и соболей, и паволоки, и злато-серебро. А для своих, русичей, и гривны серебряной нету?… А ну-ка, Бессон, пошарь под той лавкой.
Бывший купец проворно нырнул в дальний угол и, пыхтя, выволок окованный железом сундук. Мошка обухом топорика сбил замок. Заманчиво блеснули гривны.
- Ух ты! Княже, глянь! Никак, золото!
- Не князь ты, - не смея пошевелиться, чтобы не напороться на Миронов меч, охнул Святослав. - Тать ты нощной! Вор! Берладник…
- Берладник и есть, - кивнул Иван.- Да только не тать и не вор. И не отниму я у тебя последнего, но возьму лишь то, что мне задолжали ты и брат твой за полгода службы!
С этими словами он принял из рук Мошки холщовый мешок, не считая, ссыпал в него добрую половину содержимого сундучка и, махнув рукой своим людям, вышел на двор, где ждали уже оседланные кони.
А Святослав долго сидел неподвижно, глядя на распахнутый сундучок и оставленную берладниками свечу.
3
Переменчива судьба человечья, что погода весною. С утра небо чистое, а к полудню дождик. А если на рассвете тучи, то белым днем налетит ветерок, да и разгонит - и опять на небе ясно солнышко.
Недолго пробыл в Городце Остерском Святослав Ольжич. После того, как отъехал Иван Берладник, невмоготу стало тут. Казалось, что каждый горожанин точит на него зуб. Даже взгляды и речи посадника внушали недоверие. И трех дней не миновало, как, дождавшись легкого морозца, который немного сковал льдом лужи и колдобины грязи, выехал Святослав прочь.
Пробираясь почти без троп, случаем выловив путника и заставив его быть провожатым, через седмицу добрались до Поротвы. Рядом с тем местом, где впадала эта лесная речка в Оку, стоял городок Лопасня. Идти далее вверх по течению Поротвы означало покинуть пределы вятичских земель, где по приказу Давидичей за голову Святослава была объявлена награда. Уйдя с Черниговщины, он окажется в безопасности, но покинет свою вотчину. Станет чужаком на той земле, куда занесет его судьба. И сравняется с Иваном Берладником, который, кажется, с родиной утратил и княжью честь. Поэтому и задержался в Лопасне Святослав Ольжич, примеряя на себя горькую долю изгоя.
Вот тут-то и настигла его переменчивая судьба. Наутро того дня, когда порешил Святослав объявить детям и дружине, что намерен идти далее, прискакал в Лопасню гонец. Богато одетый, на сытом коне, в дорогой справе, с серьгой в левом ухе, ражий парень - косая сажень в плечах, улыбка на устах - легко взбежал по ступеням крыльца и, сдернув с головы шапку, махнул поясной поклон:
- Князь мой, Юрий Владимирич, тебе, Святослав Ольжич, поклон шлет и грамотку в придачу!
Подкосила злая судьба Святослава - едва не задрожали его губы, кривясь в плаче, когда принимал он запечатанный пергамент и срывал печать. От волнения строки плыли перед глазами: «Како бы ся нам видеть с тобою, и в любви и в единстве житие о Христе скончати, и от врагов своих стрещися за един, и друг за друга головы положить. А приди, брате, ко мне на Москов…»
Святослав дважды перечитал грамоту, веря и не веря глазам. Гонец терпеливо ждал.
- Что же, зовет меня к себе Юрий Суздальский? - поднял на него глаза Новгород-Северский князь.
- Зовет, - кивнул парень. - Зимой он, слыш, повоевал Новый Торг и прочие города по Мете заял, зоря области врагов своих, Ростислава да Изяслава Мстиславичей. А ныне ратные труды кончил и зовет тебя на снем.
«Приди, брате, ко мне на Москов…» - еще раз прочел Святослав.
- А это что за место? Река аль городец? - спросил он осторожно. - Ни я, ни люди мои в суздальской земле не бывали, тамошних мест не знаем…
- Речка это, - пояснил с чуть заметной снисходительностью гонец. - В Оку впадает там, где Коломна-городец стоит. А на ней вроде городца.
- А далече?
- Я проводником буду.
Юрий Владимирич показал, как умеет ценить союзника-подручника. Гонец прибыл не один - небольшое посольство снарядил Суздальский князь к Новгород-Северскому изгою.
В тот же день Святослав Ольжич перетряс свои небогатые запасы. Иван Берладник, которого он теперь поминал лишь с досадой и злорадством - вот, не поверил, аки апостол Фома, и поделом! - забрал одних золотых гривен двенадцать, а серебряных и все двести. Не каждый город Руси в год приносил своему князю столько дохода! В сундучке оставалось меньше половины, но, как здраво рассудил Святослав, Долгорукому, только что взявшему Новый Торг и пограбившему города вдоль Мологи, нет нужды в его гривнах. Небось взял в десять раз больше. А подарок нужен. И не простой!
Святослав глянул в окно. Там под навесом на цепи сидел, поджав под себя лапы, большой нескладный зверь пардус. Его подарили ханы Тюнрак и Камос Осулоковичи, братья его матери, когда приехали осенью. Зимой они уехали, увезя дары, а зверь пардус остался на потеху родственнику. Говорили, что он бегом может догнать любого самого быстрого зверя и охотятся с ним в степи на ланей и газелей. Но тут, в лесной чаще, зверю разгуляться негде, и он все больше сидел на цепи. Слегка исхудал, но еще был красив и строен.
Это был дар, достойный великого князя. И через день юный Олег Святославич, гордый уже тем, что нашлось для него дело, поехал впереди отцова поезда в далекую неведомую Москову, везя для Юрия Долгорукого драгоценного зверя.
Москова оказалась вовсе не городком - стоял в месте слияния двух речек, Москвы и Яузы, большой богатый терем, вокруг которого лепилось несколько избенок посада. Ни ограды, ни тына. Только торчит рядышком церковка, да за оврагом, где уже звенит первый ручеек, теснятся выселки.
На широком подворье вовсю горели костры - там варили, жарили и пекли для княжеского пира угощение. Хозяин Москова подворья, старый сивогривый боярин по имени Кучка, ходил, распоряжаясь. Две его невестки, жены сыновей и незамужняя дочь помогали отцу.
Юрий Владимирич заранее узнал о приезде гостя. Он вышел на красное крыльцо в обитом мехом опашене нараспашку, открывая широкую заплывающую жиром грудь. Чуть косматая борода спускалась на грудь, на красном мясистом лице выделялись большой прыщеватый нос и презрительно выпяченная нижняя губа, вокруг которой все заросло колючим волосом. Князь весело, полупьяно подмигнул меньшой Кучковне, Улите, и та быстро отвернулась, смущаясь и краснея. Отец цыкнул на нее, и девушка - на вид ей не было и пятнадцати - быстро скрылась в переходах терема. Сам Юрий Долгорукий, овдовев пять лет назад, уже успел жениться снова, взяв после половецкой княжны византийскую царевну, но, по слухам, не пропускал мимо ни одной девки или молодухи.
- Брат мой! - зычно крикнул он, распахивая ручищи. По сравнению с коротким толстым туловом они казались непомерно длинны, это еще прежде, чем начал Суздальский князь из своего Залесья тянуться к Киеву, приклеило к нему прозвание «Долгие Руки».
Святослав спешился. Долгорукий облапил его, полез целоваться, слюнявя толстыми губами. Князья облобызались троекратно, после чего Юрий Владимирич от души хлопнул Ольжича по плечу:
- Рад и счастлив я зреть тебя подле себя, Святослав! Позади мои труды, позади и твои дороги. Ныне у нас пир да веселье… Эй, Олег! Поди с отцом поздоровкайся!
С крыльца сошел Олег Святославич. Он ступал степенно, словно зная, что Улита Кучковна исподтишка глядит на него синим глазом. Подошел к отцу, принял его по-взрослому сдержанную ласку.
Юрий Долгорукий потрепал Олега по щеке.
- А каков сын у тебя! - громко воскликнул он. - Умен, почтителен, начитан… И подарок мне знатный сделал - люблю таких! - князь кивнул в сторонку, где слуга держал на цепи пардуса. За дни посольства зверя откормили, его шкура лоснилась, и глаза горели злостью и задором. - Красавец! Заутра же на луга пойдем - зайца травить… Кучка, а зайцев у тебя в этом году много аль как?
- Всего у меня вдосталь, княже, - степенно ответил боярин, вставая перед ними. - Земля родит…
- Вели баньку гостям истопить, - распорядился Юрий, таща Святослава в терем. - А после и пировать сядем!
Он вел с собою и Олега, поддерживая юношу за плечи. На крыльце, уже почти поравнявшись со ждущими его там старшими сынами - Ростиславом и Андреем, - толкнул Олега к ним. И прибавил, глядя на троих юношей:
- По нраву мне пришелся твой сын, Святослав… Есть у меня дочерь. А что, коль отдам ее за твоего молодца?
Новгород-Северский князь чуть не онемел от такого неслыханного предложения. Вот счастье-то привалило! А Берладник не верил…
Полторы сотни всадников скакали по весеннему лесу. Хотя -дружина была немалой, шли впотай, как тати, шутить с князьями не след - еще опомнится, вышлет ограбленный Ольжич погоню. Остановились на ночлег, лишь когда ничего не стало видно.
Утром на месте не задержались. Только сготовили поесть из захваченных в Городце припасов и пустились в путь. Золотые и серебряные гривны приятно оттягивали торока Иванова коня, но гривнами в лесу сыт не будешь. Он оделил серебром своих людей, ощутив в ладонях эдакое богатство, берладники пожелали добыть еще.
Земля вокруг была пустынной. Кругом леса и болота, да речки вьются меж берегов. Раза два набредали на небольшие хуторки - два-три вросших в землю домика, крытых пропревшей соломой и дранкой, клетушка, где ждет весны тощая лошаденка и иногда коровка, куча чумазых ребят и полудикие взрослые. У таких брать было нечего. Одинокому путнику, может, и найдется ломоть хлеба да кусок пареной репы, а то бывало, что и того нет - подъедают последний хлебушек, берегут горсточки зерен для новой пашни и мечтают о тепле.
Проезжая мимо таких мест, берладники ворчали:
- Который день уже горячего не хлебали! Мясца бы…
- Ни поохотиться, ни порыбачить… Скитаемся, как волки голодные.
- Княже, добыть бы чего, а? Хоть какую ни есть богатую деревеньку встренуть! Иль усадьбу боярскую…
- А чо! Неплохо бы боярам перья пощипать. У них, чай, и пиво в медушах, и хлеба, и добра вдоволь! Веди в набег, княже!
- Никшни! - осадил в конце концов крикунов Иван. - Откуль знать, на чьей мы земле? Еще не того пограбим!… Тут с оглядкой надо!
- А чо оглядываться, - рассудительно говорил Мошка. - Сам молвил, рассорились Давидичи с Ольжичами. Вот и можно нам грабить Давидичей… Да и Ольжичей тоже неплохо, раз мы от Святослава ушли.
Резон в его словах был. Иван лишь возразил:
- Ольжичей пограбить бы можно, да как узнать, чья земля? Чай, скажут тебе правду? Да и век шатучими татями не проживем. Вот урядятся князья, мир заключат, всяк сядет на свой стол, тогда и за нас примутся… Нет, братья, пока не поздно, надо нам к другому князю прибиваться - побогаче Святослава.
- Чтоб сытно кормил да поил допьяна, - подхватили берладники. - Чтоб мягко стелил, а спать было не жестко…
- Да чтобы бабу под бок, - размечтался рыжий Ермил.
- Тебе, Ермилка, лишь бы о бабах! - осадили его товарищи. - Ни об чем больше думать не хошь!
- А это, мужики, слаще всего, - стоял на своем Ермил. - За иную и злата-серебра не жаль!
- Кому и кобыла невеста… - ворчали берладники. Весна меж тем шла своим чередом. Дружина ехала прочь от вятичских болотистых лесов, спеша с севера обойти и владения Черниговских князей. Хотя сейчас было самое время поклониться Давидичам, но Иван чуял - ежели прознают в Чернигове, что он служил Ольжичу, небось по голове не погладят. А посему надо было отсидеться в сторонке, пока не станет ясно, чей верх.
Шли вдоль Оки, пока она не свернула к югу. Далее двинулись к закату. Не утерпев, раза два натыкались на боярские усадьбы, пощипывали караваны торговцев. Но весной, да еще в распутицу мало кто рисковал выходить за порог, и добычи было мало. Такой большой ватагой прокормиться трудно.
Они не спеша ехали берегом реки, любуясь на зеленеющие леса. Деревья стали реже, откуда-то сбоку вынырнула тропа, повела мимо опушки туда, где радовали глаз пажити. Дорога вилась через поле к видневшейся на крутом берегу реки деревушке. Острые глаза Бессона первыми углядели там церковку - знать, село большое.
Тропинка нежданно-негаданно вывела прямо под копыта коней старушку в кожухе, из-под которого виднелась понева с белыми вдовьими оборками. Оказавшись перед всадниками, старая не испугалась, а встала, опираясь на гладкую палку.
- Что встала? - резко осадил коня Мирон. - Аль не боишься, что конем замнут?
- А чего мне бояться, касатик? - старушка собрала в улыбку морщинистое личико под темным платом.
- Ишь, смелая, - фыркнул Мирон и вопросительно взглянул на Ивана - как поведет себя князь.
- Откуда ты такая, баушка? - кивнул тот.
- Из деревни, касатик, - и ему, как родному, улыбнулась старушка.
- Из этой?
- Из нее самой. А шла из Березовки. Дочерь у меня там в замужестве, вот и ходила внучат проведать. Девятеро у меня внучат, - словоохотливо принялась объяснять старушка.
- А земля тут чья? - оборвал ее Иван.
- Земля-то известно, чья - боярская, - улыбка старушки померкла. - Где ж такое бывает, чтоб земля была ничья?
Берладники тихо заворчали - мол, на Дунае вся земля свободная, - но Иван вскинул руку, заставляя их замолкнуть.
- А князь какой над вами?
- Не ведаю, милок, - по-детски застенчиво ответила старушка. - Боярин есть - то верно. А есть ли князь и какой он - не видала и не слыхала отродясь. Князья-то они далече отсюдова. К нам не заглядывают. Глушь у нас…
Иван оглянулся на своих спутников. Признаваться или нет, что он тоже княжьего рода? Но, взглянув на бородатые сумрачные лица, на разномастные кожухи и опашени, понял, что ничего не скажет.
- А река эта как зовется? - вместо этого спросил он.
- Угра-река.
Иван выпрямился в седле, поглядел на темневшую впереди деревушку. Где-то там боярская усадьба. Спросить, что за князь над ними? Коли Ольжич - решил для себя, - свистну дружине и молодцы разгромят усадьбу.
Но обошлось. Принятый и без всяких угроз получивший стол для своих людей, Иван узнал, что вошли они в смоленские земли, прямиком ко князю Ростиславу Мстиславичу, меньшому брату Изяслава Мстиславича Киевского.
4
Лето на Руси - издавна тихая пора: мужики сидят по домам, косят сено, ждут урожая и собирают озимые. Бабы и ребятишки пропадают в лесах - по ягоды и грибы. Бояре-вотчинники забились в свои усадьбы - следят, все ли собрано, просушено и уложено в закрома. Лишь по осени, когда жито скошено и обмолочено, можно выступать в походы. Летом боятся снимать мужика с земли в ополчение - еще убьют ненароком, а кто тогда по осени соберет урожай да свезет его на двор? С одними бабами и детьми много не напасешь.
…В тот день село Лутовиново, одно из многих княжьих сел под Мченском, жило своей жизнью. С утра развиднелось после нескольких дней непрерывных дождей, и староста Ероха с рассвета погнал мужиков на покос - заготавливать сено для княжьих лошадей. Прошлым летом знатно ополонился Владимир Давидич Черниговский в усадьбах Игоря Ольжича - досталось ему несколько сотен добрых коней. Половину из них он разослал по своим селам возле Мченска, остальных держал при себе в Чернигове. Смердам новая забота - три сотни жеребцов прокормить! И ячменя им посей да убери, и сена накоси. А еще заставили конюшни ставить. Слава богу, сейчас табуны на выпасе. Но ежели не заготовить сена, староста вместе с княжьим тиуном Кабаном шкуру спустят!
По берегам Зуши-реки широкие заливные луга. После дождей трава там встала по пояс, а кое-где и выше. Было нежарко, но косцы упарились, и к полудню почти все поскидывали рубахи. Косили, идя ровным рядом, трава ложилась позади зелеными волнами с цветными искрами цветов. Работали споро, не ленясь, но поглядывали по сторонам - как бы изловчиться, да покосить и своим лошадкам немного такой травы! Смерд обычно ту траву берет на сено, которой князь и княжий тиун побрезговали, а в ней полынь не редкость.
Дошли до пологого берега и совсем уже было развернулись, чтобы идти назад, как вдруг молодой Игнашка, что первым дошел свою полосу и с улыбкой подставлял загорелое веснушчатое лицо солнцу, замер, широко распахивая глаза. Рот его разинулся в немом крике.
- Че вылупился? - окликнул его сосед, дядька Порей.
- А вона… Глянь-ка, дядька! Пылят, - Игнашка ткнул пальцем в рощу на том берегу.
Порей обернулся - как раз вовремя, чтобы увидеть, как из-за рощи наметом выходят всадники. Глаз мигом сбился со счета - хотя было там всего сотни две-три, косцам показалось, что на них летят тысячи врагов.
- Поганые, - прошептал Игнашка и заорал во всю мочь, кидая косу: - Половцы!
- Половцы пришли! - подхватили его крик косцы. - Бежим!
Бросив сено, мужики скопом ринулись к Лутовинову - упредить баб и успеть увести детей в лес. За их спинами половцы разделились - половина устремилась вдоль берега, заметив пасущихся коней, а остальные поскакали к броду.
Они ворвались в Лутовиново, как раз когда по улицам метались перепуганные селяне. Кто успел, тот, побросав нажитое, бежал к лесу. Другие еще суетились, волоча добро. Голосили бабы, плакали дети, зло ругались мужики.
Игнашка проскочил свой дом - только крикнул мамке да сестренке: «Бежите!» - и прямиком кинулся к дядьке Игнату. Старшая Игнатова дочка, Манюха, была его невестой.
- Манюха! Бежим! Поганые пришли! - заорал он, вваливаясь к соседям.
Заголосила Игнатова жена, заметалась по дому. Заверещали, цепляясь за ее подол, мальцы - пятеро сынков было у Игната, да все малы - младший только-только народился. Манюха с сестрой Дашкой кинулись к ларям.
- Бежим! - Игнашка цапнул девушку за руку и выскочил с нею на двор. Не обращая внимания на крики матери и сестры, он перемахнул плетень и, волоча девушку за собой, помчался огородами к лесу.
Не одни они были - еще человек десять лутовинцев спешили туда же. Манюха рвалась к матери, кричала что-то на бегу, дергала руку из Игнашкиной ладони.
Не оборачиваясь, ворвались под густые кроны дубов, росших на опушке леса. Здесь Манюха закричала:
- Почто от тятьки, от мамки оторвал? Как они без меня? Как мамка с малыми сладит?
- Цыц ты! - Игнашка повалил девушку, укрывая ее в траве. Сам вытянул шею, глядя на окраину Лутовинова.
До леса доносились топот коней, крики людей и шум сражения. Мужики хватали топоры, рогатины и охотничьи луки, обороняя свои семьи. Их рубили или, захватив шею арканом, волокли в полон. На улицах секли старух и малых детей, отрывая их от материнских рук. Врывались в избы, вытаскивая все самое ценное.
- Мамонька, - ахнула Манюха, подползая к Игнашке.
Пореева жена тоже бежала огородом, неся младшего сынка на руках. Дашутка тащила второго, двухгодовалого, братика, трое других поспешали следом.
Сразу три половца выскочили на огороды и поспешили к женщинам и детям. Дашутка заверещала, когда ее настиг половец, вырвал из рук брата и рывком кинул поперек седла. Тринадцать лет девке - на торгу в Олешье дадут за нее много серебра… Двое других тем временем бросились к ее матери. Истошно завопивший младенец затих под копытами коня, двух других посекли, а саму бабу вместе со старшим - сочли его взрослым - погнали назад, к улице, где уже сгоняли полон.
- Мамонька! - заголосила Манюха. Рванулась было из кустов, но Игнашка дернул ее и поволок в чащу:
- Цыц ты! Хочешь, чтоб и тебя в полон угнали? Они поспешили прочь от разоренного села, с ними торопились еще десятка полтора селян - все, что осталось от прежнего Лутовинова.
Получив от Юрия Владимирича помощь, воспрянувший духом Святослав Ольжич напал на угодья Давидичей. Налетая на села и небольшие городцы, он пустошил целые волости - уводил в полон смердов, снимая их с насиженных мест семьями. Горели усадьбы бояр, погибал вытоптанный на корню, еще не налитый колосом яровой хлеб, гнило под дождем оставленное на полях сено - все равно скотину либо угнали, либо тут же забили и зажарили. Позванные половцы грабили села и жгли посады у городцов. Земля от Мченска до окраин Новгорода-Северского пылала, превращенная в пустыню.
Давидичи не выдержали - запросили мира. Немало в том способствовал Святослав, сын Всеволода Ольжича. Обласканный Изяславом Мономашичем, он сперва честно служил ему, но, получив в удел часть Черниговской земли между Сновском и Стародубом, вновь ощутил себя родичем и выступил посредником, усиленно пересылая послов от Святослава Ольжича к Владимиру Давидичу и обратно, уговаривая того и другого. Его новые земли лежали как раз посередине - ежели вздумают князья продолжать битву, пройдутся как раз по Сновской земле. А молодой Всеволодич только-только начал чувствовать себя князем.
И мир был заключен. Святослав Ольжич смог вернуться в Новгород-Северский.
В свое время его отец, Олег Святославич, как в изгнание, отправлялся в сей небольшой городок на реке Десне. Это был один из младших столов, и владеющий им князь должен был ходить в подручниках у Чернигова. Но Святослав еле сдерживал слезы, когда вступал на порог княжьего терема.
- Увидишь теперь - князь Изяслав должен будет мне и брата воротить, - говорил он Андрею, сыну покойного Петра Ильича. - Жаль, отец твой не дожил…
- Дозволь, княже, в Киев съездить, - попросился тот. - Даст Бог, свижусь с князем Игорем, донесу до него радостную весть.
- Поезжай, - с просветленной улыбкой кивнул Святослав. - Повидайся с Игорем…
До него доходили слухи, что Игорь, заключенный в монастырь, долго хворал, едва не испустил дух прошлой осенью, восемь дней пролежав без движения, а когда начал поправляться, принял монашеский сан. Святослав был огорчен, но не слишком - вон, Святоша Давидич, старший из братьев Давидичей, тоже принял было сан, назвался Николаем, а потом вышел из монастыря. До недавних пор сидел в Чернигове, помогая братьям Владимиру и Изяславу дела вершить. Жена у него в миру, дочери замуж отданы. Он их замуж отдавал, уже будучи монахом. Так нешто и для Игоря кончена жизнь?
Сперва все так и шло - Давидичи забыли о распре и поклялись, что помогали Изяславу единственно лишь потому, что тот держал Игоря Ольжича заложником. Ныне они не хотят служить Киевскому князю такой ценой и требуют свободы для двухродного брата. В Чернигове, Сновске, Стародубе, Новгород-Северском и Курске собирались войска для похода на Киев. Из Суздаля грозился выступить сам Юрий - тянулся к Киеву, ибо наконец-то зашатался под ненавистным сыновцем золотой стол. Казалось, один удар - и падет Изяслав. И вокняжится он, Юрий Владимирич Мономашич по прозванью Долгие Руки.
Расчет оказался верен - с радостью принял Ивана Берладника Ростислав Смоленский. За брата была его радость - ежели дружина отбежала от Святослава Ольжича, стало-быть, совсем плохи его дела и вскорости быть концу войны. Берладский князь даже получил несколько деревенек между Обольем и Шуйской. Были там выморочные угодья, которые отошли в княжью казну после смерти старого боярина. Осев на землю и по старой звенигородской привычке посадив берладников на землю, он приготовился жить. Но не тут-то было.
Серпень-месяц подходил к концу, еще доцветала липа, а колос только-только наливался восковой спелостью, когда прискакал в сельцо Желанное, где стоял боярский дом, гонец из Смоленска. Не говоря лишнего слова, он вручил Ивану Князеву грамоту - надлежало, ни часа не мешкая, поспешать в Смоленск.
К слову сказать, Иван только обрадовался. Отвык он от тихого житья, вникать в хозяйственные заботы не желал. Все равно должно пройти немало времени, чтобы эта земля стала родной. А он не боярин - князь. Не три деревеньки ему нужны, а свой удел - тот, которым владел его отец.
К Ростиславу прибыл в срок. Смоленский князь ему нравился - было ему чуть за сорок. В темных волосах еще мало седины, движеньями - порывист, речь звучала гладко, а серые глаза смотрели спокойно и открыто. Княгиня, дочь Святослава Давидича, была ему под стать - как встанет, как повернется, как слово скажет - так язык и замрет от восторга. Дети не испортили ее - было, как знал Иван, пятеро детей: старшие сыны уже на возрасте - Роман да Рюрик. Третьим был Давыд, коему миновал лишь седьмой годок, четвертым - Святослав. Была и дочка, но та еще в девчонках бегала, не ведая своей судьбы. Сейчас у княгини опять топорщилось чрево и ходила она по терему плавно, как утица, прислушиваясь к новой жизни под сердцем. Иван в первые дни своего житья в Смоленске успел углядеть, как жили меж собой Ростислав и Анастасия, и потихоньку им завидовал. Его самого мужское счастье знать, что дома ждет любимая жена и малые чада, обходило стороной. Может, потом, когда-нибудь… но когда?
На княжьем подворье, где Иван не был уже месяца два с небольшим, встретил он воеводу Внезда. Оба любившие войну, знавшие ее не понаслышке, они как-то незаметно сделались друг другу приятелями. Сам Внезд был из древнего смоленского рода, считал своих пращуров еще до тех времен, когда и самих Рюриковичей в помине не было. У него подрастала дочь. Но Иван даже не задумывался о том, чтобы породниться - возьмет за себя смоленскую боярышню - и прости-прощай, мечта вернуться домой. Сядет на землю, обоярится, забудет, чей он сын и внук.
- Что слышно, Внезд Кудеярыч? - окликнул он воеводу. - Никак, сызнова война?
- Из Киева гонец прискакал, - уклончиво ответил воевода. - Да сразу к князю. С ним и говорили…
- Нешто ты не слыхал ничего? - Иван спешился у крыльца.
- Слыхал, как же, - воевода стоял перед ним, осанистый, коренастый. - Слышно, неспокойно в Киеве. Чернигов полки готовит… Да ступай, ступай, сам все вызнаешь!
Иван взбежал на крыльцо, толкнулся в сени. Внезд Кудеярыч шагал следом - и его звал к себе Ростислав Мстиславич.
В палатах уже собрался народ - бояре, воеводы. Был там и старший Ростиславов сын, Роман - жилистый юноша с первым пушком усов на губе и задиристым взглядом. Его погодок Рюрик был увалень и, хотя и умен, но сюда не зван.
- Вот чего ради собрал я вас, бояре, - заговорил Ростислав, взглядом указав Ивану место. - Неспокойно ныне на Руси. Стрый мой, Юрий Суздальский, вместе со Святославом Ольжичем прижал Давидичей и отпали они от брата моего Изяслава, предали крестное целование и передались врагам нашим. А ныне, совокупясь, хотят идти на Киев, отбирать великокняжеский стол и вызволять из монастыря Игоря Ольжича. Повелел мне брат мой Изяслав, опасаясь за жизнь свою, быть готовым к походу, ежели случится идти на войну. Я старшему брату послужить рад. Что скажете, бояре?
Он спросил всех, а сам смотрел только на Ивана - помнил, что перебежал Берладник от Ольжичей. А ну, как захочет вернуться, узнав, что они снова в силе? Иван встретил взгляд Ростислава.
- Ты, княже, меня на службу взял, - негромко молвил он, - землей оделил. За тебя и землю твою я буду биться, когда и с кем прикажешь. Скажи - и сей же час пойду. Дружина моя готова давно.
- Да как же сейчас? - заворчали бояре, косясь друг на друга - Урожаи не собраны, жито в закрома не положено. Даже сено - и то косить не кончили… Дал бы хоть седмицу-другую - колос только начал наливаться! А не то зиму бедовать станем. Чего в рот положить, когда в житнице пусто?… Да кони не кованы, да ратники по селам отпущены… Не, никак раньше Успенья не выступить. А тамо пост… Охти! Князюшка, чего торопишься?
Только двое-трое, и среди них Внезд, твердо сказали:
- Когда прикажешь, тогда и выступим, княже! Ростислав молчал, терпел, хмуря брови, а после стукнул кулаком по подлокотнику.
- Рати готовить, - молвил жестко. - Как прикажу, так и выступим. Супротив великого князя не пойду! А вам всем - ждать слова!
Слово прозвучало девятнадцатого числа зарева-месяца. Кияне отказались идти в ополчение против Юрия Суздальского, говоря, что он тоже Мономахова корня и они не хотят распри между стрыем и сыновцем. Опасаясь, что в его отсутствие кияне вызволят Игоря Ольжича из монастыря и поставят князем, Изяслав не придумал ничего лучшего, кроме как подговорить своих верных людей. Те вместе с толпой взбудораженных киян хлынули на монастырский двор… Игорь был убит. Война началась.
5
…Тесовый терем стоял прочно, отгородившись тыном. Кроме боярского дома, были там еще две хоромины и в два ряда клети и повалуши с добром. Пошедший в дозор рыжий Ермил углядел, что в ворота как раз въехал небольшой обоз. Это была удача - знать, добра много и еще больше привезли.
От ближнего леса, где схоронились ватажники, усадьбу отделяло поле. Налететь и ударить не получалось. Посему ехали открыто, чуть не распевая песни. Иван Берладник с Мироном и Мошкой - впереди. Их заметили издаля, отроки засуетились, закрывая ворота.
- Эй, не гомозись! - крикнул Иван, поднимая руку. - Чего всполошились? Не тати мы, а княжьи люди! Чей терем?
- Боярина нашего, Удачи Прокшинича, - ответил старшой отрок.
- Боярин дома ли?
- Дома. А тебе что с того? Аль вести ему привез какие?
- Есть и вести, - Иван оглядел своих людей, словно прикидывая, кто из них везет грамоту. - Зови боярина!
- А сам ты кто таков? И чьего князя человек?
- Ничей я. Сам князь. С Берлада. Зови боярина, кому сказано!
Иван конем надвинулся на старшого, но тот выставил копье:
- А ну не озоруй! Сейчас такие времена, что каждый себя князем сказать норовит!
- Да как ты смеешь, песья харя, князя порочить? - не стерпел Мирон и хватанул из ножен меч. - А ну прочь, пока цел!
Он махнул мечом и перерубил древко копья у самого наконечника. Это было началом. Боярские отроки кинулись на берладников. Кто-то поспешил затворить ворота, несколько человек устремились в глубь усадьбы, зовя подмогу, но берладников было больше. Те, кто не схватился с отроками боярина Удачи у ворот, пускали через тын стрелы, лезли на забор, по-половецки метали арканы. Спешась, Мошка рубил топором воротину, и щепки летели по сторонам.
Несколько человек, среди них Бессон с Ермилом, перевалили через тын. Одного пришпилили стрелой к забору, еще двух зарубили, но берладники успели скинуть засов, и конники ворвались внутрь усадьбы.
Сеча сразу растеклась по двору. Метались перепуганные холопы, бегала челядь, визжали девки. Берладники рубили отроков с коня. Иван с Мироном и Степаном пробились к крыльцу первыми. От Степанова топора затрещала дубовая дверь. Еще несколько молодецких ударов - и она разлетелась пополам. Подоспевшие берладники хлынули внутрь, еле успев пропустить князя.
Нашли забившуюся в угол ключницу, нескольких дворовых девок и старуху, которая начала было плеваться в ватажников, бормоча заговоры. Какой-то горячий парень наотмашь ударил ее мечом - старуха рухнула поперек всхода.
Иван выскочил на крыльцо. Ватага уже хозяйничала на подворье. Волокли добро, хватали визжащих девок, сбивали замки с клетей.
- Боярин, пес, ушел! - крикнул Иван. - Боярина ищите!
- Не мог он уйти! - кое-кто из ватажников побросал работу. - Мимо нас и мышь не проскочит…
- Эй! - вдруг откуда-то снизу послышался шепот. - Эй, находник! Сюды глянь! Да пониже…
Иван поискал глазами, даже перегнулся через перила крыльца и ахнул - под крыльцом была устроена конура, возле которой на цепи сидел заросший грязный мужик. Стоя на коленях, он двумя руками держался за ошейник.
- Ты чего тут?
- Боярин Удача меня на чепь посадил заместо кобеля. Видал я, куды он схоронился. Вели освободить меня - покажу его заимку!
Крикнув своих, Иван скатился с крыльца. Мужик только прижмурился, когда топор Мошки разрубил цепь у самого ошейника и вскочил на ноги с таким видом, словно хотел лететь.
- Вон куды он схоронился! - бросился бежать, указывая на маленькую дверцу. - Там подклеть, а оттуда ход идет в огороды.
- На огород, живо! - Человек пять ватажников во главе с мужиком бегом бросились на поиски.
Кабы не мужик, ушел бы боярин Удача. Тот углядел его за голыми кустами и ринулся головой вперед. Удача Прокшинич зарычал зверем, стал отбиваться и успел поранить мужика, но тут подоспели другие ватажники. Навалились кучей, заломили руки назад и волоком притащили на двор. Мошка вел пошатывающегося мужика. Голова того была в крови.
- Ишь ты, - Иван, облокотясь на перильца крыльца, смотрел на боярина. - Строптивый…
- Ишшо какой! - загомонили ватажники. - Чисто лютый зверь!
- Сами вы хуже псов поганых! - вскинулся Удача. - Налетаете, ни князя, ни Бога не боясь!
- Бог-от далече, а князь… Где твой Юрий? Никак в Суздале сидит, носа высунуть боится, - усмехнулся Иван.
- Ничо, - проворчал боярин. - Ишшо поглядим, чей верх будет!
- Хвалилась жаба море выпить - тут ее и порвало, - скривился Иван. - Мне твой князь не страшен. Да и ты сам… Чего с тобой творить?
- Дозволь, господине, его на мою чепь посадить! - подал голос давешний мужик. - Пущай побудет в моей шкуре!
Удача Прокшинич не стерпел. Зло плюнул в сторону Ивана:
- Холоп… б… сын!
У Ивана чуть шевельнулись скулы. Берладники не удивились, когда он резко выпрямился и отступил от перилец:
- Вздернуть. Тут!
Отвернулась удача от Удачи Прокшинича, боярина Суздальского. Взлетел он над воротами терема в петле, закачался, задергал ногами, вываливая язык, да вскоре и затих. И не видел уже, как проезжали из разоренной усадьбы подводы, груженные добром, как вели под уздцы его коня, как жадно ватажники поглядывали на лари с заветным золотом.
Уже когда трогались в путь, подергал Ивана за полу опашеня тот мужик в песьем ошейнике:
- Слышь, господине, прими меня к себе! Не пожалеешь!
- А тебе на кой? Ступай себе домой!
- Некуды мне ворочаться. Боярин Удача избу мою старосте отдал, батьку насмерть запорол, а мамку… Эх, да что говорить! Не возьмешь - нож достану и в леса уйду. Разбоем жить стану, а к боярам не ворочусь.
Иван оглянулся на своих. Ватажники посматривали на мужика с пониманием. Берладники сами в свое время уходили от злых бояр, бежали от лихоимства и несправедливости искать лучшей доли. Далече Дунай, да ведь добирались.
- Добро, - кивнул Иван. - Бери коня, какого хошь да сымай с убитых чего приглянется, - он указал на боярских отроков, порубленных в бою. - Мошка! Присмотри за мужиком… Как, бишь, звать-то тебя?
- Михайлой поп крестил.
- Ну и ладно. Поспешай! Нам ждать недосуг.
Иван первым выехал за ворота. Распахнулся навстречу зимний лес. День выдался ясный, морозный. Кони ходко рысили по тропе, выдувая пар из ноздрей. Впереди - дозорные, озираясь по сторонам - все-таки чужая земля.
С осени не был Иван в Смоленске. Как призвал Изяслав Мстиславич брата своего Ростислава на войну, так и колесил по Руси. Сперва тревожили Суздаль - налетали на поселки, городцы и монастыри. Где просто пошалят, а где пожгут. Уводили в полон селян, угоняли скот, пустошили усадьбы. Иногда собирали городки ополчения - тогда был настоящий бой. В другое время озоровали помаленьку. Иван, коего даже сам князь кликал Берладником, собрав кроме своих людей еще сотню отчаянных голов, отваживался подходить чуть ли не под стены Ростова и Суздаля. Правда, в бой не ввязывались - ждали, когда на вызов ответит Юрий Суздальский.
Но время шло, а он словно не замечал ничего. Доходили слухи, что Юрий строил храмы в своих городах, укреплял пограничные крепости против булгарских выходов и сидел дома. Только в начале зимы он отправил дружинников в Новгородские пределы - те принялись грабить земли, хватать обозы с товарами - и грозился вовсе перекрыть пути к Новгороду.
Тогда-то и послал Изяслав брата Ростислава на север. С его войском пришел и Иван Берладник. Они поднялись к устью реки Медведицы, к самой Волге и встали там.
Ниже по течению Волги лежали земли Суздальского княжества. Шли дни, зима крепчала, потрескивали морозы. Ратники маялись без дела. Больше от скуки, чем от удальства, иные впотай ходили в зажитье, грабя суздальцев…
Иван и ворочался из такого похода. Дружина везла съестной припас, гнала полон и скот. Под охраной Мирона и Степана в переднем возке везли казну боярина Удачи.
Ростислав Мстиславич расположился в небольшой крепостце на берегу Медведицы. Не дошли у Юрия Долгорукого руки укрепить городок - вот и попал он нынче смольянам. Сам князь занимал палаты наместника, лучшие избы разобрали бояре и воеводы, прочая дружина устроилась кто где. Иван предпочел жить со своими людьми.
Они как раз разбирались с добычей, когда прискакал человек от Ростислава:
- Иван Ростиславич! Князь тебя кличет!
- Почто так сразу? - С мороза хотелось в тепло. Снять опашень, испить сбитню, который готовила Анюта - вдовица молодая, а потому разбитная и на ласку отзывчивая. Она уже ждала у крылечка, и Иван представил, как ночью будет мять ее податливое тело. - Нешто он видал, как я воротился?
- Видал. Вот меня и позвал! Собирайся!
- Мирон! - крикнул Иван. - Поворачивай! Со мной к князю едешь!… Степан, а ты пригляди, чтоб все было уложено добре…
Втроем - увязался и Бессон, - прискакали к избе посадника. Там толклись дружинники, по углам шныряли дворовые слуги. Один из бояр собирался восвояси и неловко карабкался в седло.
Ростислав сидел в горнице у печи. Был он одет скромно - только по золотой гривне, серьге в ухе да властному взгляду и скажешь, что князь, а не простой ратник. Слуга стоял перед ним, выслушивая наставления, но замолк и ушел по знаку князя, едва Иван переступил порог.
- Звал, Ростислав Мстиславич? - Иван коротко поклонился - как младший старшему.
- Звал, Берладник… Опять ты со своими молодцами без спросу в зажитье ходил?
- Так ведь для-ради всех старались. Жита привезли, скота пригнали - будут люди твои сыты. А что до добра всякого - так земля-то чужая. Юрий Суздальский новгородцев забижал, дома их грабил - нешто нам не отвечать? Чего тут сиднями-то сидим? Какую седмицу приросли к этой Медведице!
- Юрьевы полки ждем, - ответил Ростислав. Хоть и был Берладник изгоем, а все же княжьего рода и, как с боярином, с ним говорить не пристало.
- Да Юрий небось до весны с места не сдвинется. Нешто так и простоим без чести?
- Сдвинется, - пообещал Ростислав. - Вот, зри. Гонец был от Изяслава Мстиславича. Собрал великий князь полки по Новгородской земле - от самого Новгорода до Нового Торга и идет сюда. Когда такой враг у ворот - кто усидит на месте?
Иван разулыбался. К слову сказать, жить одним только грабежом ему в глубине души претило - из-за этого в свое время ушел с Берлада. Другое дело, что на войне все равно заняться нечем. Но когда обещан настоящий поход… Это другое дело!
- Так что из крепости ни ногой. Вот-вот Изяслав Мстиславич подойдет. Тогда и быть походу!
Окрыленный, возвращался Иван к своим. Скоро кончится бессмысленное сидение в крепости, можно будет выступить в поход и схватиться с врагом. О том, кто этот враг, берладники не задумывались - главное, что за службу им платили полновесным серебром.
Прошли дни. Поздняя осень с ее первопутком сменилась ранней зимой, когда наконец прискакал еще один гонец - великий князь Изяслав Мстиславич шел с Торжка, ведя за собой полки новгородцев.
Он прибыл на другой день - впереди шла княжья Друнина, важно покачивались в седлах бояре, а за ними торопились пешие новгородцы. По старому обычаю они ходили в поход пешими, лишь немногие бояре и боярские отроки были верхами. Дальше длинной серой змеей тянулся обоз. Новгородцы - люди хозяйственные, везли не только дорожный припас и оружие, так что стан стали устраивать уверенно, словно собирались тут жить.
Дружинники Ростислава Мстиславича и сам Иван встречали полки. Князья съехались в полпоприще от крепостного тына, обнялись в седлах и вместе поскакали в крепость. Смешались между собой и их бояре. Иван держался позади - как-никак, но когда-то он воевал против Изяслава, защищая Киев для Ольжичеи. И пускай не довелось ему повстречать великого князя в бою, но все-таки оказалось, что кое-кто из Изяславовых бояр его признал.
Братья вместе проследовали в терем, где с рассвета готовили для знатных гостей баньку, а после и стол. Распаренный Изяслав Мстиславич воссел во главе, где теснились блюда с жареным, вареным, печеным. Торопились отроки - хотя и много было наставлено на столах, а все-таки для некоторых кушаний места не хватило.
Подняли первую чару - за здравие и победу в войне. А знатно ты тут живешь, братуша, - Изяслав с любовью окинул ломящийся от яств стол. - Инда у себя в Смоленске принимаешь меня! Чай, ежедень пируете? Небось и в битву не захотите от таких-то харчей!
- То подручник мой, Иванко Берладник, в зажитье со своими молодцами ходит, - поспешил объяснить Ростислав. - Он нас мясом и снабжает.
- Что за Берладник такой? - Изяслав поискал глазами.
Иван был среди бояр. Сидел не в первом ряду, но и не в последнем, помня свою знатность. Он привстал, поклонясь Изяславу Мстиславичу.
- Ты откуль такой взялся? - весело вгрызаясь в исходящее соком мясо, спросил Изяслав.
- С Берлади, - ответил Иван. - На Дунае. А до того вотчиной моей был город Звенигород, что в Червонной Руси.
- Чего ж оттуда ушел? Аль захотелось в чужом краю счастья попытать?
- Стрый мой, Владимирко Володаревич, изгнал меня.
- Стрый? - Изяслав подался вперед. - Так ты княжьего рода? Чего ж ко мне на поклон не пошел? Я великий князь, всем князьям старший брат и отец. Нешто не вступился бы?
- Иван до меня у Святослава Ольжича стремя держал, - вступил в беседу Ростислав.
- Эво-она? - протянул Изяслав. - Ольжичам, стало быть, служил? И Всеволоду тож?
- И Всеволоду, - кивнул Иван. - Он ради меня полки на Галич водил…
- Точно, - Изяслав хлопнул себя по колену. - А я гляжу - где видел тебя? Кишка оказалась тонка у Всеволода. А братья его и того пожиже будут. Не то, что наш, Мономахов, корень! Так что держись Мономашичей - не прогадаешь!
Иван хотел было спросить, кто из Мономашичей лучше - братья Мстиславичи или их стрый Юрий Владимирич, - но сдержался. Все-таки ел ныне хлеб князя Ростислава. Он только ответил князьям поясным поклоном и сел на место, протягивая руки к чаше, чтоб вином залить внезапно подкатившую горечь.
