— Ты меня слушаешь?

Элвин перестала складывать шелковые простыни в комод и посмотрела на Уилла:

— Слушаю, но решения не изменю. Мы не поедем.

Уилл отошел от окна.

— Я серьезно, Элвин.

Отрицательно качая головой, она сняла покрывало с постели Андреаса и Бесины.

— И я тоже серьезно.

Решимость на лице жены повергла Уилла в расстройство. Он знал, что уговорить ее не сможет.

— Подумай о Роуз. О нашей дочери.

— Я думаю, — ответила Элвин, складывая простыню. — Лекарь Андреаса говорит, что для далекого плавания она слишком слаба. Я не хочу рисковать.

— А оставаться здесь не риск? — глухо сказал Уилл. — Они уже близко, скоро подойдут к стенам.

Элвин положила простыню в комод, затем подошла к Уиллу и захватила ладонями его щеки.

— Нас защитишь ты со своими рыцарями, я в это верю.

— Элвин, войска в Акре всего двадцать тысяч. Мамлюков много больше.

Она вскинула голову.

— Чего ты хочешь от меня? Чтобы я села с нашей дочкой на корабль, который выйдет в бурное море и будет плыть несколько месяцев? Там нет ни лекаря, ни всего, что может понадобиться. Не лучше ли подержать ее здесь, пока она как следует не окрепнет? Кроме того, без тебя я уезжать не хочу.

— Но я обязан остаться, Элвин. Этого требует долг.

— А я твоя жена, и у меня свой долг.

В дверь постучали. Вошла Катарина, улыбнувшись Уиллу, мягко заговорила с Элвин по-итальянски. Уилл смотрел на них, вспоминая, как Элвин выдворяла Катарину из комнаты, когда девочка застала их целующимися. Как быстро пролетели эти пятнадцать лет. Катарина уже взрослая женщина, у нее свои дети. Он не мог понять почему, но сознавать это было грустно.

— Роуз проснулась, — сказала Элвин. — Пойду проведаю.

Она ушла с Катариной, а Уилл подошел к окну. Внизу на улице двое стояли разговаривали, кутаясь в плащи. Эта зима выдалась суровой, и даже сейчас, в разгар весны, было по-прежнему прохладно. Весь февраль почти без остановки шел снег с дождем, а в марте с моря подули сильные ветры. И повсюду была сырость и слякоть. В довершение на город и окрестные поселения напала лихорадка, унесшая жизни больше сотни детей. Не обошла она и Роуз. Девочка проболела несколько недель. Уилл и Элвин в отчаянии думали, что потеряют ее. Это время оказалось самым тяжелым в жизни Уилла. По ночам он вскакивал с постели и мерил шагами свои покои в Темпле, думая о дочке, которая лежала совсем недалеко отсюда, в поту и горячке. Ужасно сознавать, что он ничем не способен помочь и что, возможно, утром придет весть о ее смерти. Но Бог был милостив. Роуз пережила худший период болезни и теперь пошла на поправку. К тому же погода становилась мягче, днем сделалось теплее, суше, ночи стали светлее. Но появилась новая тревога. Скоро у стен Акры застучат сапоги тысяч мамлюков, загромыхают колеса осадных машин, загремят барабаны.

Сзади скрипнула дверь.

— Как она? — спросил Уилл, поворачиваясь.

В дверях стояла не Элвин, а Андреас. Уилл коротко поклонился, чувствуя неловкость из-за того, что находился в его покоях. Они неплохо ладили, но с годами ближе не стали. Правда, у них была общая забота, Элвин и Роуз, и потому они всегда чувствовали себя друг с другом свободно.

— Мне пойти подождать на улице? — спросил Уилл по-арабски. Этот язык они оба знали.

— Нет, оставайся. — Андреас махнул рукой и начал рыться в бумагах на столе. — Ты видел Роуз?

— Еще нет. Зайду перед уходом. Элвин говорит, что пока лучше ее не утомлять.

Андреас хмыкнул и продолжил просматривать бумаги.

— Она по-прежнему упорствует?

— Да, Андреас. Мне осталось только ударить ее чем-нибудь по голове и затем погрузить на корабль.

Андреас чуть улыбнулся.

— Она упрямая, это точно. Мне тоже не удалось ее уговорить. — Он посмотрел на Уилла. — Она остается здесь из-за тебя. Ты это понимаешь?

— Понимаю, но она боится и за Роуз. Говорит, что ваш лекарь не советует трогать сейчас девочку.

— Да, решиться очень трудно. На мой взгляд, гораздо безопаснее отправиться в море, чем оставаться и ждать, что станет с Акрой. Я слышал, у султана Халила войско в двести тысяч. Я не воин, но и то могу видеть, что такой силе противостоять невозможно. — Андреас помолчал. — Да, коммандор, преданная тебе досталась жена.

— Слишком преданная, — ответил Уилл. — Я не хочу, чтобы ради меня она жертвовала жизнью. Им надо уезжать.

— Любовь часто неразумна. — Андреас собрал бумаги. — У меня остается здесь друг, который согласен взять их на свой корабль, если город не выдержит осаду. Думаю, они успеют добраться до гавани. А в Венеции я о них позабочусь, пока ты пришлешь весть. — Он помолчал. — Коммандор, когда начнется осада ты, конечно, будешь занят, но проследи, чтобы они вовремя попали в порт. — В коридоре раздались шаги, и Андреас замолк.

Вошла Элвин. Улыбнулась им обоим и посмотрела на Уилла.

— Я сказала Роуз, что ты придешь.

Уилл кивнул Андреасу и последовал за ней вниз по винтовой лестнице.

Роуз лежала закутанная в большое шерстяное одеяло. Золотистые волосы разбросаны по подушке. Худенькая, бледная. У него сжалось сердце. Он ожидал, что она выглядит лучше.

— Роуз. — Уилл согнулся над постелью.

Девочка приоткрыла глаза.

— Отец. — Она попыталась сесть.

Уилл нежно положил ей руку на плечо.

— Не надо двигаться, любовь моя. Я просто зашел поцеловать мою красавицу дочку. А потом ты поспи. Тебе надо набираться сил.

— Скажи Катарине, чтобы она не уходила, — слабо произнесла Роуз. — Я хочу поговорить с ней.

Уилл погладил ее волосы.

— Ты еще поговоришь с Катариной, когда поправишься. И чем больше будешь спать, тем скорее это случится.

— Ты обещаешь?

Уилл улыбнулся и приложил руку к сердцу:

— Клянусь.

Уголки рта Роуз дрогнули.

— Я принимаю твою клятву.

Уилл продолжал гладить волосы дочки, пока ее веки не сомкнулись. Спина затекла от неудобной позы, но он не шевелился.

Элвин тронула его за плечо.

— Тебе нужно идти в прицепторий.

Уилл наклонился, поцеловал щеку дочери и встал. Элвин вышла его проводить.

Он поймал ее руку.

— Друг Андреаса согласился взять тебя на корабль, если мамлюки пробьют нашу оборону.

— Я знаю.

— Вы должны с ним отплыть непременно. Ты поняла?

Элвин отвернулась.

— Да.

Уилл притянул ее к себе.

— Все будет хорошо. Я обещаю.

Они стояли долго, не в силах разомкнуть объятия. Затем, держась за руки, спустились вниз. В прихожей у мешков и ящиков ждала Катарина.

— Отец отправляет нас на первом корабле. Джованни и дети ждут на улице. — Она посмотрела на Элвин. — Может, решишься?

— Я не могу, — пробормотала Элвин.

Уилл не понимал ни слова, но догадался о сути разговора, когда Катарина заплакала.

Элвин ее обняла.

— Не беспокойся за нас с Роуз. Если мамлюки возьмут верх, увидимся в Венеции. Если нет, то твой отец обязательно вернется. Так что прощаемся не навсегда.

Катарина всхлипнула и расцеловала Элвин в обе щеки. Затем улыбнулась Уиллу и произнесла по-английски:

— До свидания, Виил. Позаботься о них.

Они вышли на улицу. Катарина влезла в фургон, нагруженный вещами семьи ди Паоло. Лошади тронулись.

— Скоро в этом доме останемся только мы с Роуз, — вздохнула Элвин.

— А что, Андреас не оставит никого из слуг?

— Останется только стражник Пьеро. — Она покачала головой. — Жаль, что «Анима Темпли» не удалось сохранить мир.

Вместо ответа Уилл ее поцеловал.

Три дня назад он созвал братство в последний раз перед войной. В конце встречи с большой неохотой положил «Хроники» Эврара в ящик, где хранилась казна.

— Не лучше ли сжечь? — угрюмо спросил сенешаль.

— Нет, — ответил Уилл. — Давайте сохраним это в память об Эвраре. Отошлем Гуго де Пейро в Париж, как решили.

Сенешаль кивнул:

— Ладно.

Уилл пошел в город к Илие, чтобы уговорить рабби уехать. Тот весело рассмеялся и ответил, что осаду Акра выдержит, он в этом уверен и потому не сдвинется с места.

«Мне бы спокойствие этого старика», — подумал Уилл, сжимая руку Элвин.

Он пошел прочь, но, сделав несколько шагов, обернулся. Она стояла у дома, смотрела на него. Уилл не выдержал, вернулся, заключил ее в объятия. Она крепко к нему прижалась. И они опять надолго застыли в такой позе.

— Я люблю тебя, — шептал он ей в волосы.

— И я тебя, — шептала она в ответ.

— Мы будем сражаться и выстоим, — успокоил он ее на прощание.

Наконец они расстались, Уилл направился в прицспторий.

Жители покидали Акру, правда, пока лишь немногие. С угрюмыми лицами грузили на тележки вещи или вешали корзины на спины мулов и верблюдов, чтобы двинуться в порт. Но большинство оставались, веря в непробиваемость стен Акры, которая выдержала многие осады Бейбарса. А некоторые по-прежнему надеялись, что правителям удастся договориться с мамлюками.

Уилл знал другое. Получив весть о смерти Калавуна, Гийом де Боже отправил султану аль-Ашрафу Халилу послание, где предлагал начать переговоры. Уилл поехать не мог по причине расстройства желудка. И тем спасся, потому что два рыцаря, посланных великим магистром, так и не вернулись. Вместо них Гийому доставили от султана Халила письмо с советом больше никого не посылать и не предлагать никаких подарков. Потому что он их не примет. «Мы идем на вас, чтобы изгнать с наших земель навсегда». Так заканчивалось это письмо.

А следом в Акру начали приходить вести, что султан Халил собрал войско, какого не видели с начала Крестовых походов. Во всех мечетях звучали призывы идти на войну с неверными, и в войско вступили многие тысячи простых мусульман, крестьян и ремесленников. Они стекались отовсюду — из Египта, Палестины, Ливана и Сирии. Это был джихад невиданных размеров. В Ливане валили лес для осадных машин. Говорили, что Халил повелел построить сто манджаников, причем несколько — огромных размеров. Один манджаник, который назвали «Разъяренный», через Дамаск двигало все население города. И такое войско шло на христиан. Холод и дождь замедлили поход, но теперь потеплело, и они будут у стен Акры через несколько дней.

Оборонять последний оплот крестоносцев поднялись все, кто был способен держать оружие. Многие покинули свои крепости и поселения на побережье, где остались лишь небольшие гарнизоны. Общины Акры объединились в первый раз за много десятилетий. Тамплиеры, госпитальеры и тевтонцы вместе несли вахту на стенах. Французский полк, состоящий из сотни с лишним арбалетчиков, поставленный покойным королем Людовиком IX, соединился с гарнизоном короля Кипра Генриха II и английским орденом Святого Томаса. Пизанцы и венецианцы строили баллисты так же, как жители других кварталов. Акра готовилась встретить нашествие.

Двигаясь по городу, Уилл ощущал, что решимость пересилила страх. Это было видно на лицах купцов, забивающих окна своих магазинов деревянными планками, но отказывающихся уезжать, на лицах женщин, таскающих мешки с зерном к складам у стен, по яркому сиянию огня в кузницах, где до позднего вечера ковали оружие и прибивали коням свежие подковы. На стенах устанавливали метательные машины, баллисты и требюшеты. Двадцать тысяч воинов ожидали прихода врага.

Уилл поднялся на гору Монжу и остановился посмотреть на Акру. Перед ним лежал лабиринт улиц. Стены, разделяющие кварталы, шпили церквей и купола мечетей, продуваемый ветрами порт и железная цепь, перегораживающая гавань. На севере был виден прицепторий рыцарей Святого Иоанна, за которым блестел ров с водой, отделяющий город от поселения Монмюзар. Дальше шли крыши домов и мастерских, башня лазарета для прокаженных ордена Святого Лазаря. За Монмюзаром высилась двойная стена с башнями, отделяющая мыс Акру от остального мира. Уилл обвел взглядом Иудейский и Арабский кварталы, Итальянские рынки, собор, королевский дворец. Нигде не было видно ни малейшего признака грядущей катастрофы. Затишье перед бурей.

Белую мантию трепал ветер, взлохмачивал волосы, где уже появилась первая седина. Уилл размышлял.

Когда посланцы Гийома не вернулись, он поднял единомышленников братства по всему городу. Мусульмане, сознававшие, что пострадают от нашествия мамлюков так же, как и христиане, отправили сообщения Халилу и его эмирам. Уилл сам отправил несколько посланий, в которых умолял султана отменить поход, ссылался на свою дружбу с Калавуном и на то, как славно они жили в мире столько лет. Он предлагал деньги, новые торговые соглашения, освобождение из тюрем всех мусульман, зная заранее, что ответа не будет, болезненно сознавая свое бессилие сдержать приближающуюся лавину. Ему кое-как удавалось смирять ее многие годы. Он латал дыры в построенной плотине, но вскоре появлялись новые. Теперь дыры стали настолько широкими, а поток настолько мощным, что его уже ничем нельзя было остановить. Братство сделало все, что могло. Конечно, оставался еще один выход — плюнуть на все и сбежать, — но только не для Уилла. Нет, он встретит врага, как и пристало рыцарю-тамплиеру. Будет защищать город, свою жену и ребенка. До последнего дыхания.

Полная луна освещала зловещим голубым светом крепостной ров и лица собравшихся у внешней стены, рядом с кучами валунов, щебня и штабелями стрел. Боевые кони затуманивали воздух своим мерным дыханием. Темплу было вверено защищать всю северо-западную сторону Монмюзара. В конюшнях устроили казармы, куда день и ночь из прицептория прибывали повозки с разными грузами. Однако сейчас здесь стояла тишина.

Уилл наблюдал за Гийомом де Боже. Он тихо переговаривался с швейцарским аристократом Отоном де Грансоном, главой английского ордена Святого Томаса, и магистром ордена Святого Лазаря. Все трое были облачены в боевые доспехи, но великий магистр выделялся своей кольчугой, похожей на сетчатую тунику до колен. Поверх нее была надета мантия, ниже — наколенники. Руки защищали кольчужные рукавицы, голову и шею — капюшон, тоже из кольчуги. Под мышкой он держал шлем с белоснежным плюмажем из перьев орла с кончиками, окрашенными хной. Казалось, что их окунули в кровь. С пояса свисал широкий меч. Позади Уилла рыцари сидели в напряжении, молча ждали сигнала.

Наконец Гийом закончил обсуждение и вернулся к тамплиерам. Отон двинулся к своим воинам, магистр лепрозория стал во главе пеших воинов, ожидающих невдалеке. Всего конных и пеших воинов здесь было почти три сотни.

Гийом взобрался в седло с помощью двух пажей, едва выдерживающих его вес, отягощенный массивными боевыми доспехами. Следом рыцари вскочили на коней и опустили забрала. Строй стал лицом к внешним воротам. Впереди великий магистр, за ним Тибальд Годин, Уилл и Дзаккария. Дальше Робер, знаменосец с флагом Темпла и остальные рыцари.

Шли минуты. Уилл сжимал щит, с трудом сдерживая нарастающее волнение. Под шлемом собственное дыхание казалось оглушительным, а внешние звуки — странно приглушенными. Наконец по сигналу пятеро воинов ордена Святого Лазаря двинулись к воротам и вытащили огромный деревянный засов. Затем с помощью лебедок подняли железные решетки и начали опускать мост через ров. Уилл поднял тугое забрало и устремил взгляд на полосу неба впереди, которая становилась все шире. Мост опускался медленно, хорошо смазанные лебедки и ворот барабана работали почти бесшумно. Стал сильнее слышен морской прибой. Ветер доносил разнообразные запахи: соли, навоза, лампового масла, ладана, горящего дерева, пряностей и вареного мяса. Мост с глухим стуком встал на место, и Уилл увидел лагерь мамлюков.

Он простирался далеко, насколько хватало глаз. Впереди находился осадный строй, спрятавшийся за заграждениями из брусьев, досок и сплетенных веток. За ним — море шатров. Уилл знал, что лагерей несколько и каждым командует свой эмир, но различить, где кончается один лагерь и начинается другой, было невозможно. Шатры, такие яркие и красочные днем, при лунном свете все были одинаково серыми. Выделялись лишь большие, где располагались эмиры. Между шатрами и осадным строем стояли машины. Небольшие, от трех до семи метров высотой, с башенной платформой для метания дротиков. Другие, побольше, для камней и горшков с нафтой. И четыре гигантские. Эти монстры, поставленные вдоль стен Акры, вздымались в ночное небо, похожие на скелеты сказочных чудовищ. Один, недалеко отсюда, справа, и был тот самый «Разъяренный», прибывший из Дамаска. Им управляли воины из полка эмира Хама, чей лагерь был самый ближний к рыцарям. За последние десять дней «Разъяренный» оправдал свое имя.

Войско мамлюков пришло пятого апреля. Черный поток затопил долину до горизонта. Последние беженцы, крестьяне из близлежащих поселений, которым удалось добраться до Акры, прежде чем закрылись ворота, рассказывали о сожженных деревнях и жуткой бойне. Султан Халил воздвиг свой кроваво-алый шатер на небольшом холме, где был виноградник тамплиеров. Войско заняло позиции, распределившись вдоль всей стены. Мамлюки, не теряя времени, поставили шатры, вырыли отхожие места, собрали манджаники, сгрузили с телег камни. Несколько раз на дню они прерывали работу на молитвы, и крестоносцы с бойниц на стенах молча слушали их завывания. На следующий день началась осада Акры.

С тех пор каждый раз на рассвете глухая барабанная дробь возвещала об очередном приступе. Лучники выпускали по бойницам тучи стрел, а в стену и башни летели камни. Корабли покидали гавань один за другим, увозили на Кипр стариков, женщин и детей. Однако большинство горожан оставались. Одни надеялись на крепость стен, другие не имели денег на место на корабле. Уилл побывал у Элвин, умоляя ее уехать, она по-прежнему не соглашалась, а мамлюки день за днем бомбардировали стену камнями. Христиане пытались отогнать их и тоже метали камни с башен, но мамлюков надежно защищали заграждения, и большинство камней просто ударялись о них, не причиняя вреда. Было предпринято несколько отважных атак с моря. Одна баллиста на борту венецианского корабля нанесла суровый урон правому флангу мамлюков. На следующий день установленные на трех пизанских кораблях требюшеты забросали камнями лагерь Хама, однако поднявшийся шторм вынудил пизанцев уйти. После этого начали поговаривать, что сарацины используют против христиан колдовство. Сегодня, на одиннадцатый день осады, христиане начали падать духом. Они нуждались в поддержке.

Уилл ослабил ножны, когда шестеро воинов ордена Святого Томаса вышли за ворота и быстро накрыли подъемный мост тканью. Затем Гийом вскинул кулак в кольчужной рукавице. Уилл чуть пришпорил своего боевого коня и выехал, чтобы встать рядом с великим магистром и Тибальдом Годином. Стук копыт на мосту поглощала ткань, а шум бурного моря глушил все остальные звуки. Прямо перед ними стояли баррикады осадного строя с «Разъяренным» в центре. Великий магистр повел тамплиеров через мост и дальше по песку к этому монстру. Сзади следовали Отон де Грансон со своими воинами ордена Святого Томаса и пешие воины ордена Святого Лазаря. Полк Хама состоял в основном из сирийцев с несколькими сотнями бедуинов и мамлюков.

В низине за мостом лагерь перестал быть виден. Выделялся лишь «Разъяренный». Рыцари двигались быстро и почти бесшумно. Конечно, их можно было сразу заметить из осадного строя, но мамлюки караул не выставляли. Они не ожидали от осажденных крестоносцев такой дерзости и потому все спокойно спали, не ведая, что в этот момент из других ворот выходят к их спящему лагерю группы госпитальеров, тевтонцев, пизанцев и генуэзцев.

В несколько мгновений тамплиеры достигли осадного строя. Шесть сержантов ринулись к «Разъяренному» с крюками, а рыцари двинулись вперед, понукая своих хорошо обученных коней слабыми движениями колен и натягиванием поводьев. Луна освещала войско мамлюков голубым мерцающим светом. Но скоро ночь должна была превратиться в день.

Прошла минута. Гийом смотрел на бойницы высоко на степе. Ветерок колыхал перья его шлема. Наконец оттуда донесся глухой удар, и в небе появился слабо светящийся предмет. Он завис на несколько секунд над осадным строем, а затем устремился на землю подобно метеору, становясь по мере приближения все больше. Уилл с досадой увидел, что в цель он не попадет. Гийом, видимо, тоже это понял, потому что громким шепотом чертыхнулся. И в самом деле, большой горшок с пылающим греческим огнем шлепнулся в нескольких футах от «Разъяренного» и с громким шумом разбился. Сержанты-тамплиеры отскочили, затем начали пинать горящее вещество к «Разъяренному», но на песке оно быстро погасло.

— Давайте! — крикнул Гийом сержантам, и они метнули крюки на окружающее «Разъяренного» заграждение.

В лагере мамлюков поднялся шум. Сержанты тем временем, ухватившись за привязанные к крюкам веревки, повалили заграждение. Оно с грохотом рухнуло, и в брешь въехали рыцари. Уилл следовал сразу за Гийомом. Воины-сирийцы из обслуги «Разъяренного» бросились на рыцарей, выхватывая оружие. Сзади в лагере полуодетые воины выбегали из шатров. Вскоре там ярко запылали костры.

— Разрушить машину! — проревел Гийом сержантам. — А рыцари — вперед!

Небольшая группа направилась встретить приближающихся сирийцев, остальных Гийом повел на лагерь Хама. Они начали прорубать в осадном строе кровавую просеку. Крушили направо и налево сирийцев, еще не очухавшихся от сна. Слева воины ордена Святого Томаса повалили другие заграждения и с воинственными криками двинулись вслед за тамплиерами.

Просвистела стрела, пущенная из арбалета. Уилл вовремя пригнулся и пришпорил коня. Перед ним возник голый по пояс сириец с мечом. Он нацелился ударить по шее коня, но Уилл успел в последнюю секунду натянуть поводья и рубанул фальчионом. Лезвие отсекло руку сирийца вместе с мечом. Он вскрикнул и упал на колени, сжимая обрубок, из которого хлестала кровь. Справа на Уилла двинулись еще двое. Он пустил на них коня, быстро растоптавшего врагов своими стальными подковами. Животное было обучено это делать.

Однако вскоре Уилла вместе с еще тремя рыцарями окружили сирийцы. Их было не меньше восьми. Вот тут пришлось работать мечом, как никогда прежде. Одной рукой Уилл отбивал щитом удары, а другой рубил и рубил. Трещали кости, раздавались вопли, но он ничего не слышал. Его единственной целью сейчас было убить как можно больше врагов, прежде чем они убьют его. Меч царапнул по бедру, но соскользнул с кольчуги, не причинив вреда. Другой рассек мантию. Его конь в доспехах тоже был пока неуязвим. Пот заливал глаза, но Уилл высматривал сквозь щели в шлеме сирийцев и жестоко, методично убивал. Для него они больше не были людьми, а лишь свирепыми хищниками, которых нужно уничтожить. Инстинкт взял верх над интеллектом. И сам Уилл тоже перестал быть человеком, а превратился в идеальное орудие убийства. Он с ревом крушил врага, быстро выискивая место, где открыта плоть. Последнему он рассек череп до ноздрей, и враг упал под копыта его коня. Путь впереди был свободен. Но оттуда доносились отчаянные крики рыцарей. Что-то случилось.

Гийом, Робер и остальные углубились далеко в лагерь Хама, где шатры стояли близко друг к другу. Великому магистру было важно дать время сержантам разрушить «Разъяренный», но при слабом лунном свете рыцари не разглядели растяжки. Кони начали спотыкаться о туго натянутые веревки, падали и ломали ноги. Один конь снес шатер, и всадник напоролся на острый стояк, проткнувший ему шею. Рыцарь лежал, дергаясь в конвульсиях, пока два сирийца не порубили его и коня на куски. Другой рыцарь, сброшенный с коня, пятился от трех наступающих на него мамлюков, поскользнулся и упал на заграждение из ткани, сделанное у отхожего места. Под его весом оно рухнуло, и рыцарь с размаху полетел на доски, покрывающие глубокую канаву, наполненную экскрементами, накопленными за десять дней. Доски затрещали и не выдержали. Рыцарь погрузился в зловонную массу. Он боролся за жизнь несколько секунд, отчаянно хватаясь за скользкие стенки канавы, но затем в него впились три стрелы, и крик оборвался. Над ним сомкнулись нечистоты.

Рыцари падали и погибали, запутавшись в веревках. А сирийцы все прибывали. Многие уже успели надеть шлемы, схватить щиты и оружие. Гийом прорычал приказ отступать, свирепо пробивая путь через группу мамлюков, пытавшихся его окружить. И тамплиеры вместе с воинами ордена Святого Томаса, Святого Лазаря и знаменосцем вырвались из лагеря Хама так же быстро, как и вошли.

Уилл повернул коня, готовясь присоединиться к отступающим, но в этот момент конь одного рыцаря споткнулся о веревки, сбросив всадника. При падении с головы рыцаря слетел шлем, и Уилл узнал Робера. Пора было уходить. Обуреваемые жаждой мести за убитых товарищей сирийцы и мамлюки ринулись вслед за рыцарями.

Гийом кричал Уиллу отступать, но он двинул коня к Роберу:

— Вставай! Вставай!

Робер поднял голову, нащупывая свой меч. Оглянулся, увидел толпу рассвирепевших сирийцев и, забыв о мече, побежал к Уиллу. Тот вначале двинул коня на сирийцев, заставив их разбежаться, затем резко развернулся и с большим трудом помог Роберу взобраться. Они помчались прочь, обратно к строю осады, где земля вся была усеяна трупами. «Разъяренный» стоял как ни в чем не бывало. У сержантов не хватило времени разрушить такую махину.

Группа быстро пересекла мост и въехала в ворота. Сирийцев и мамлюков отогнали стрелами лучники сверху. Мост быстро подняли, захлопнули ворота и поставили засов. Раненых приняли лекари и священники. Захваченные щиты и барабаны мамлюков потом повесили на стены, на обозрение врагам. Но за эти трофеи пришлось заплатить слишком высокую цену. Из ста пятидесяти двух конников и пеших воинов ордена Святого Томаса и Святого Лазаря, ворвавшихся в лагерь Хама, не вернулись двадцать семь. Тамплиеры потеряли четырех сержантов и восемнадцать рыцарей.

На рассвете, когда к тамплиерам пришла весть, что и остальные вылазки закончились с такими же потерями, моральный дух защитников Акры упал еще ниже.