11

Нам предоставили проводников, но путь оказался не из легких. Постоянно встречались каналы с водой, и мы каждый раз должны были изобретать способ пересечь их. Клеарх показывал пример, первым взяв в руки топор и подступаясь к толстым пальмам, дабы смастерить из них мостки — по ним проходили люди, повозки и лошади. Иногда, если не находилось материала для сооружения достаточно широкого моста, разбирали повозки: колеса перекатывали, прочее сплавляли по воде, словно плоты; на том берегу их снова собирали.

Видя, что Клеарх, несмотря на свой далеко не юный возраст, трудится, не щадя себя, молодые воины также работали с полной отдачей.

Я и прежде замечала, что эти люди, исчерпав, казалось бы, последние силы, снова каким-то чудом находят их. Сама тоже начинала верить в легенду о воинах в красных плащах и понимать: каждый из них стоил десятка азиатов, противостоявших им.

Наконец под вечер мы прибыли в условленное место, к деревням, расположенным среди плодородной долины. Там росли сотни пальм, усыпанных финиками, стояли десятки амбаров характерной стрельчатой формы, доверху наполненных пшеницей, ячменем и спельтой, а также кувшинами с пальмовым вином. Полководцам пришлось строжайшим образом запретить сразу же набрасываться на еду и вино, дабы люди не отяжелели сверх меры. Даже после небольшого количества пищи многие все равно почувствовали себя плохо, их рвало, они мучились от сильной головной боли.

Лекари видели причину в местном вине, к которому греки оказались непривычны, а также в пальмовой капусте — очень жестких ростках с большим количеством трудно перевариваемых волокон. В любом случае люди утолили голод и восстановили силы.

Я много раз спрашивала себя, почему царь поступил, именно так. Достаточно было выждать время, пустить в ход хитрость, сбить врагов с толку, и тогда голод и упадок сил решили бы исход противостояния. Почему он этого не сделал? Такому поведению может быть лишь одно объяснение: царь полагал, что выдержке воинов в красных плащах нет предела, что они несгибаемы. Очень странно также, что он не приказал отравить еду и воду, при помощи которых мы утоляли голод и жажду. Ксен объяснял это благородством души Артаксеркса: дескать, Великий царь просто восхищался их храбростью и мужеством, считая, что люди подобной закалки не заслуживают недостойной смерти.

Может быть. Непреложно одно: на следующий день явилось посольство от Великого царя. Высокая делегация. В нее входили кум Артаксеркса и Тиссаферн, один из самых выдающихся полководцев персидской армии, отличившийся в битве против Кира, готовившийся занять место убитого царевича в качестве наместника Лидия. Они прискакали на великолепных нисейских конях с золотой и серебряной сбруей, в пышной одежде из тончайшей парчи, в сопровождении свиты в кожаных доспехах, с луками в руках.

Ксен рассказал мне, что встреча получилась чуть ли не сердечной. Тиссаферн и остальные двое пожали руку Клеарху и всем высшим военачальникам, по очереди. Потом перешли к переговорам. Тиссаферн сказал, что Великий царь расположен к грекам очень благожелательно и готов позволить им уйти, хотя многие из его советников противятся этому, не желая создавать опасный прецедент. Однако грекам придется принять ряд условий.

Тогда Клеарх сказал так:

— Мы не знали истинной цели Кира… — Произнеся эти слова, он лгал и говорил правду одновременно. Лгал, потому что ему изначально была известна цель похода; говорил же правду потому, что остальные пребывали в полнейшем неведении. — Когда же истина открылась, нам показалось, что недостойно будет оставить человека, нанявшего нас и обеспечивавшего пропитанием, так что мы вступили в битву, повинуясь его приказам, и принесли победу на том фланге, где сами находились. Теперь же Кир мертв, мы свободны от каких-либо обязательств и несем ответственность только перед самими собой. Послушайте меня: мы хотим только одного — вернуться домой. Остальное нас не интересует. Не чините нам препятствий, и все будет хорошо. Если вы попытаетесь помешать, мы будем сражаться до последней капли крови. А вы знаете, что это значит.

Послы несколько раз переглянулись, затем слово взял Тиссаферн:

— Я уже сказал: нас устраивает, если вы вернетесь туда, откуда пришли, однако вы пообещайте не чинить грабежей и насилия. Вам надлежит покупать все необходимое.

— А если рынков не будет?

— Тогда сможете забирать продовольствие из окрестных деревень, но только в рамках строгой необходимости и под нашим надзором. Что вы ответите?

Клеарх и его люди удалились на совещание, однако, по сути, решение уже было принято.

— Согласны.

— Очень хорошо. А теперь мы отправимся к царю, чтобы он утвердил договор. Получив его одобрение, сразу же вернемся, и тогда можно будет двинуться в путь, к морю: я тоже отправлюсь с вами, так как должен вступить в должность в тех краях. Никуда не уходите, или наше соглашение будет считаться недействительным.

Клеарх посмотрел ему прямо в глаза:

— Надеюсь, у вас не возникнет искушения загнать нас в ловушку. Это будет иметь крайне неблагоприятные последствия для всех.

Тиссаферн улыбнулся, открывая под густыми черными усами ослепительно белые зубы.

— Если мы хотим вместе совершить столь длительное путешествие, было бы неплохо научиться доверять друг другу, вам не кажется?

Проговорив это, он попрощался с Клеархом и его военачальниками, вскочил на коня и ускакал прочь.

— Что скажете? — спросил Клеарх.

Ксен ответил, что согласен с условиями, тем более что выбора нет, но предоставляет решение военачальникам; те по очереди одобрили договор с Тиссаферном.

— Тогда будем ждать, — произнес Клеарх.

— Так подождем, — вступил в беседу Менон-фессалиец, — но не слишком долго, — и ушел.

На протяжении трех дней ничего не происходило, и некоторые стали нервничать. Ксен провожал меня к колодцу, когда я ходила за водой, потому что боялся неожиданного нападения. Кажется, его вера в благие намерения персов поколебалась. С течением времени наше беспокойство становилось все сильнее, потому что новостей не поступало и мы не знали, что думать.

Я отправилась в гости к Мелиссе, которую не видела вот уже несколько дней, и обнаружила, что она отлично устроилась в своей палатке, две рабыни прислуживали ей.

— Ты нашла себе нового друга?

— Я нашла то, что искала, — ответила она.

— Менон?

Мелисса с улыбкой кивнула.

— Невероятно. Когда это случилось?

— В тот вечер, когда приезжали послы. Он был на совете военачальников, а потом, возвращаясь к себе, прошел мимо моей палатки. Я пригласила его войти, предложила выпить чего-нибудь холодного. От такого предложения трудно отказаться, учитывая жару. Нашлось пальмовое вино, разбавленное водой и приправленное мятой. Я нашла в лагере амфору особого вида — в ней напитки становятся почти ледяными.

— Как этого добиваются?

— Очень просто. Амфоры делаются из сырой глины, а потом обжигаются при высокой температуре, после чего становятся пористыми. Достаточно поместить их туда, где дует ветер, и постоянно поливать водой. Тогда жидкость внутри охлаждается все больше и больше.

— Я думала, ты соблазнила его чем-нибудь другим…

— Этим? — Улыбнулась она, дотронувшись до лобка. — Ну, то было после… После того как он сел, расслабился, после того как отведал удивительно прохладный напиток, так хорошо утоляющий жажду. После того как я вымыла его влажной губкой и вытерла полотенцем из тончайшего льна, пахнущим лавандой…

— Мне кажется, ни один мужчина не мог бы перед тобой устоять. Ты способна соблазнить самого Великого царя.

— У меня есть кое-какой опыт… Менон уступил моим ласкам, но не отдался до конца. Он невероятно подозрителен и недоверчив; в его прошлом скрыта какая-то страшная тайна, выведать которую мне не удалось.

— Он спал с тобой?

— Только одну ночь. Нагой, но меч его лежал рядом. А когда я поднялась, чтобы попить, он в одночасье приставил его к моему горлу. Ты была права: это все равно что спать с леопардом. Первым делом понимаешь, что убить для него — так же легко, как выпить стакан воды. Я имею в виду, убить любого, все равно кого.

— Будь осторожна.

— И все же в нем есть какая-то загадка, которая чарует меня. Даже сама свирепость, столь холодная и внезапная. Жестокость фессалийца не знает границ, а это может быть следствием пережитого страдания или ужаса — тоже безграничного. Ночью слышала, как он кричал во сне, недолго, перед рассветом, в час, когда нам снятся сны, которые мы не забываем, пробудившись. Нечеловеческий вопль.

В тот момент Мелисса показалась мне женщиной, достойной восхищения, изумительной — поражающей не только совершенством тела и лица, но и богатством чувств, остротой ума. Встречать таких людей на своем пути очень важно, и я никогда не познакомилась бы с ней, если бы осталась в Бет-Каде.

— Тебе известно, что нас ждет? — спросила Мелисса. — Менон ничего не сказал, а я не осмелилась спрашивать.

— Ксена беспокоит то обстоятельство, что дни идут — и ничего не происходит. По сообщениям разведчиков, мы зажаты между Тигром и каким-то каналом, а Клеарх не хочет двигаться, потому что боится нарушить перемирие и предоставить Ариею предлог бросить нас на произвол судьбы.

Мелисса налила в кубок своего чудесного напитка и ласково смотрела на меня, пока я пила.

— Ты задумывалась о том, что нам делать, если случится худшее?

— Что ты имеешь в виду?

— Если персы уничтожат армию, а твоего Ксена убьют.

— Не знаю. Думаю, мне будет трудно пережить его.

— Не говори глупостей. Мы должны выжить в любом случае. Такая привлекательная женщина, как ты, всегда найдет способ заставить себя ценить. Достаточно найти более сильного покровителя. Это может быть царь, царевич, полководец — тот, кто сумеет защитить тебя и дать то, чего ты заслуживаешь, в обмен на твои милости.

— Не думаю, что у меня это хорошо получится. Вероятно, тебе следует осуществить подобный план первой, а потом позаботиться обо мне. Я ведь такая глупая, Мелисса, — из тех женщин, что влюбляются. И делают это раз и навсегда. А ты уже превратилась в легенду: красавица, добежавшая нагишом из лагеря Ариея к отрядам греческих воинов под рукоплескания и восхищенные крики. Даже обладатель ледяных очей Менон не смог противостоять твоим чарам.

Мелисса вздохнула:

— Менон… боюсь, он слишком силен. Знаешь, я в жизни своей ни в одного мужчину не влюблялась, но этот бессердечный человек заставляет меня трепетать…

Я увидела в янтарных глазах Мелиссы тень неуверенности и поспешила удалиться, чтобы не отвечать на вопрос, который она, вероятно, захотела бы задать мне после этого признания.

Послы вернулись через двадцать дней; я считаю, безумием было ждать их так долго, ничего не предпринимая. Просто невероятно, что все обошлось благополучно. Великий царь принял все наши требования, и так началось возвращение. В тот день мы с Ксеном занимались любовью, потому что страх перед лицом неминуемой катастрофы исчез и теплая, спокойная ночь, пропитанная запахом сена, толкнула нас в объятия друг друга. Потом мы вышли из палатки и, сев на сухую траву, стали любоваться небом, усеянным звездами. Вокруг в лагере стоял смутный гул, слышались разговоры и лай бродячих собак. Однако никто не пел: в душе у всех царила неуверенность и подавленность. Многочисленная армия, с которой им пришлось встретиться в Кунаксе, показала, насколько огромна империя, окружавшая нас, и сколько препятствий предстоит преодолеть.

— Как думаешь, мы будем идти тем же путем, что и добрались сюда? — спросила я Ксена. — И снова пройдем через мои деревни?

На сердце у меня было неспокойно. Если наша дорога лежит через «деревни пояса», то круг для меня замкнется и, вероятно, мой долг — отпустить возлюбленного, позволить ему вернуться к прежней жизни, ведь он наверняка хочет этого.

— Не знаю, я сейчас ни в чем не уверен и сомневаюсь во всем. Предстоит идти за персами, которые следят за нами и ненавидят. В их стране мы чужаки. Они боятся вступать с нами в битву, но понимают, что нас нужно так или иначе уничтожить.

— Но почему? — спросила я. — Великий царь пошел на переговоры, позволил уйти, поставив ряд условий, на которые вы согласились.

— Верно; кажется, будто все спокойно, но в таком поведении нет логики. Если мы вернемся домой и расскажем, с какой легкостью подобрались на близкое расстояние к одной из их столиц, у других, вероятно, возникнет искушение повторить наш подвиг. Персы не могут допустить подобного риска. Но разумеется, наверняка мы не знаем, ведь пути, какими ведет нас судьба, иногда невозможно предугадать.

— А если твои страхи не оправдаются, что нас ждет завтра?

— Тиссаферна назначили правителем Лидии вместо Кира — следовательно, ему надлежит ехать в свою провинцию. Так что все вместе отправимся в путь, поскольку цель у нас одна и та же — место, откуда мы выступили; это позволит им держать нас под надзором. Будем двигаться вверх по течению Тигра до гор Тавра. Там свернем на запад, по направлению к «Киликийским воротам», ущелью, соединяющему Сирию с Анатолией, и пройдем не так уж далеко от твоих деревень — они останутся от нас в четырех или пяти парасангах к югу, что равняется одному дню пути.

— Значит, тебе не составит труда проводить меня в Бет-Каду, туда, где мы встретились.

— Я бы этого не хотел, — ответил он, — мне будет очень не хватать тебя… Знаешь, у нас рассказывают множество историй о героях, привозивших из дальних странствиях девушку-варварку…

— А как закапчиваются те истории?

— Это не имеет значения, — проговорил Ксен и вдруг умолк.

Я взглянула туда же, куда смотрел он, в поле, и заметила всадника, неспешно скакавшего среди жнивья.

Софос.

Мы выступили на рассвете, через два дня пересекли стену из сырых кирпичей, скрепленных между собой окаменевшим раствором, а еще два дня спустя добрались до Тигра, через который переправились по наплавному мосту. Ксен записывал по ходу движения расстояния и названия мест, а еще я видела, что он пытался начертить на воске направление нашего пути, наблюдая за положением солнца. На противоположном берегу реки находился довольно большой город, тоже окруженный стеной из сырого кирпича, такого же, как тот, из какого мы строили дома в Бет-Каде. Там запрягли в повозки мулов и отправились закупать продовольствие. Раньше я не знала, сколько же еды нужно для того, чтобы утолить голод десяти тысяч человек. Это огромное количество, но предложение не отличалось большим разнообразием. Приобретали то, что предлагалось на рынке: пшеницу, ячмень, репу, бобовые, речную рыбу, баранину, козье мясо, птицу для некоторых полководцев, таких как Проксен, Менон, Агасий и Глус. В отличие от них Клеарх ел то же, что и простые воины. Питье всегда было одно и то же — пальмовое вино, — однако и оно доставалось только тем, кто мог себе позволить заплатить за него.

Я заметила, что многие отряды собирали нечто вроде общего денежного мешка, который доверяли надежному человеку — он занимался покупками, а потом представлял отчет о совершенных тратах. Когда деньги кончались, собирали новую сумму. Полководцы, не считая Клеарха и его приближенных, посылали на рынок своих помощников. Ксен, не утративший склонности к охоте, когда представлялась такая возможность, седлал коня, брал с собой лук, стрелы и копье и почти всегда возвращался с добычей: зайцем, утками, маленькой газелью, смотревшей на меня большими, широко открытыми остекленевшими глазами.

Арией и его армия, которые, по всему, должны были являться нашими союзниками, сблизились с людьми Тиссаферна: вместе разбивали лагерь, а наши их остерегались и почти всегда держались на расстоянии одного парасанга, а иногда и более. Мы бы их и не видели, если бы не дым от костров. Это стало поводом для постоянных невеселых догадок: кто знает, что там замышляют, кто знает, какие хитрости и ловушки они для нас готовят, — а негодяй Арией действует с ними заодно. Одни варвары, и другие варвары — чего еще от них ждать?

Не трудно представить, что разговоры, ведшиеся в другом лагере, не слишком отличались от наших, и в результате продвижение двух корпусов армии к морю превратилось в необъявленную войну. Возникло постоянное, лихорадочное напряжение, беспрестанная слежка друг за другом, днем и ночью.

К счастью, нашим хватило ума избегать прямого контакта с персами, который наверняка в конечном счете перерос бы в открытое противостояние, однако целенаправленные усилия все же не могли помешать возникновению случайных стычек. Наши вспомогательные отряды, отправившись за продовольствием, часто сталкивались с персами, запятыми тем же самым; тогда начинались яростные потасовки или даже самые настоящие сражения, с убитыми и ранеными, и лишь благодаря авторитету Клеарха удавалось помешать некоторым военачальникам, желавшим пойти на врага войной, дабы воздать за обиду и отомстить за павших.

Чем дальше мы продвигались на север вдоль левого берега Тигра, тем напряженнее и труднее становилось положение, в том числе и потому, что мест, где можно было пополнить запасы, оказывалось все меньше и противостояние чуть ли не с каждым шагом делалась острее. Ксен в числе немногих всерьез беспокоился, когда все еще казалось безоблачным, но теперь реальность подтвердила его опасения. Что будет, когда напряжение станет нестерпимым? Я видела, как главнокомандующий по ночам отправлялся с дозором в сопровождении охраны, иногда подъезжая совсем близко к персам. Огни их костров протянулись на огромные расстояния, давая представление о разнице между двумя армиями. И никто уже не строил иллюзий касательно поведения Ариея: если дело дойдет до схватки, он наверняка выступит против нас.

Однажды ночью, во время второй смены часовых, я услышала голоса и стала свидетельницей жаркой перепалки: Менон-фессалиец жаждал повести своих людей в ночную вылазку в персидский лагерь. Был уверен, что, устроив там резню, повергнет армию противника в панику, а наступление остальных сил греков довершит дело.

— Пусти меня! — кричал он. — Персы этого не ждут, я их перережу как овечек. Они сегодня убили двоих! А тот, кто причинит вред воинам Менона, — покойник. Покойник, понимаешь?

Фессалиец был вне себя, словно зверь, почуявший кровь. Лишь Клеарх своим авторитетом смог остановить его, но я убеждена: предоставь он ему свободу действий, Менон в тот момент выполнил бы то, что обещал, и, может, далее больше. Когда ему запретили привести в исполнение свой план, он пришел в такую ярость, что я боялась: вот-вот вынет меч из ножен и поднимет на своего же командира. Лишь мрачный вид Клеарха остудил его пыл. По крайней мере на время.

Я заметила, что Софос держится неподалеку и молча наблюдает за происходящим. Последнее время с ним всюду ходил один человек из отряда Сократа, довольно молодой: он мало разговаривал, но славился как очень сильный, неутомимый воин. Ксен сказал мне, что парень родом из какого-то южного города, а зовут его Неон, но больше о нем никто ничего не знает. Казалось, единственное, что объединяет их с Софосом, — немногословность.

Мы переправились еще через одну реку и увидели вдалеке очередной город — там, на рынке, нам вновь представилась возможность пополнить запасы продовольствия, — а потом углубились в пустынную местность, растительность в которой имелась только по берегам Тигра. Несмотря на то что стояла глубокая осень, было еще тепло, и длительное продвижение под палящим солнцем стало серьезным испытанием для людей и вьючных животных. Много дней прошло с тех пор, как Клеарх встретился с Тиссаферном и заключил соглашение о перемирии. С тех пор мы больше не встречались с военачальниками персов: никаких встреч, никакого знака с их стороны.

Только однажды из лагеря персов явилось послание. Мы подошли к деревням, похожим на ту, где я родилась и которую давно покинула. На рассвете прискакал всадник-перс; он остановил коня и никуда не двигался до тех пор, пока к нему не приблизился Клеарх. Гонец сообщил ему на ломаном греческом, что Тиссаферн, в знак своего расположения, позволяет нашим воинам взять в этих деревнях все, что нам потребуется.

Сначала Ксен и остальные подумали, что это ловушка, придуманная для того, чтобы разделить армию, рассеять ее среди домов этих маленьких поселений, а потом напасть и нанести сокрушительный удар. Но Агасий-стимфалиец, вернувшись из разведки, сообщил, что не встретил ни одного перса ближе двух парасангов, и, следовательно, в их намерения не входит нас атаковать.

Тогда Клеарх отправил отряд разведчиков поближе к позициям врага, а другим воинам приказал отправиться в деревни добывать пропитание. К вечеру у несчастных земледельцев и пастухов осталось так мало припасов, что им самим грозила смерть от голода в зимние месяцы. Они лишились урожая, вьючных и тягловых животных, а также прочего домашнего скота. Никто из тех, кто чинил грабеж в деревнях этих бедняг, не задался вопросом о причинах столь странной снисходительности со стороны наших врагов — никто, кроме меня. Объяснение наверняка существовало, и найти его оказалось не слишком сложно. Те деревни, как и мои, именовались «деревнями Парисатиды». То есть назывались они в честь царицы-матери и этот дозволенный грабеж означал прямое оскорбление в ее адрес.

Пока наши старались в полной мере воспользоваться предоставленной им возможностью, я наткнулась на группу пленных персов, только что пойманных отрядом Сократа-ахейца: их всех привязали к стволу сикомора. Среди них находилась девушка, говорившая на моем языке: еще недавно она состояла на службе у Парисатиды. Я попросила Ксена взять ее с нами, так как от нее мы могли бы узнать много интересных сведений. Действительно, она поведала одну потрясающую историю. Историю о ненависти между двумя сыновьями Парисатиды и жажде мести, охватившей мать, столь жестоким образом лишенную того из двух, кого любила больше — царевича Кира.