Женщина, полностью преображенная новой прической, сделанной ради своего ухажера, высаживается на берег маленького городка. К себе она прижимает только свою сумочку. Сына, данного ей судьбой, она оставила в школе. Полицейские чуть ли не переводят ее через улицу и мгновенно краснеют, едва взглянув на нее. Ее шатает. Однако она не идет ко дну, легкая пловчиха, под которой шумит источник всех несчастий. Женщина в норковом пальто скользит по бумажному потоку, производимому другими бумажными тиграми, над которыми угрожающе высятся горные пики-двухтысячники. Эти люди вырвали целлюлозу и бумагу из объятий безгласной, беззубой природы. Одежду этой женщины в более простом варианте должна бы уметь скопировать любая портниха. Ах, Бог мой, чего только на ней не надето! Древесина, нарезанная небольшими порциями, уложена в высокие штабели вокруг фабрик и лесопилок. Почему жена директора обула туфли на высоких каблуках, ведь замерзшая вода вокруг крепко сковывает почву, а заодно и нас вместе с ней? Мы не отваживаемся идти, если нам запрещает светофор. Женщина разоделась в какую-то бессмыслицу! Она садится за руль и отхлебывает глоток. Она полощет зубы средством, защищающим ее от себя самой. Ее востребованный возлюбленный не пропадет в снегу, он еще та штучка. Молодость стоит дорого сама по себе, даже если сломаешь ногу. Молодость радуется собственной силе, с которой дерзко пробивает себе дорогу, одетая в модное пальтецо, над которым годы еще не взяли верх. Подарим и бедным, и богатым радостный день, проведенный на волнах спорта, ведь и тем, и другим зачастую приходится проделывать этот дальний путь. Чтобы получить удовольствие от нетронутого снега и толику возбуждения. Правда, богатые хотят подобраться как можно ближе к истокам стихий (там они смогут причаститься пятой точкой к белоснежному покрывалу чистой стихии). На них сыплется ослепительная снежная пыль, они словно порождены землей. А бедные привязаны к фабрике и к своим дражайшим половинам и тоже снегу рады.

Жена директора садится за руль, усердно истоптав по городу свою репутацию. Любопытные городские физиономии, расплываясь в улыбке, прижимаются к стеклу кондитерских. Она пьяна от самой себя, она вынула бутылку из кармана шубы! Губы ее улыбаются на морозе. Ряды потешающихся зрителей за витринами накреняются, словно хотят обрушиться ей прямо в душу. Молодые женщины, на которых виснут, топорщась, их дети и платья, именно сейчас отправляются за покупками. Им не хочется пропустить зрелище. Им хочется играть какую-нибудь роль, такую, как у этой женщины, уж они бы себя проявили! Пережить ясным днем фиаско в парикмахерской, равное неудаче наших горнолыжников на Олимпиаде, самой вынимать из волос те штучки, на которые накручивают нас, женщин. Они бы на это никогда не отважились! Рассматривайте свое отражение в зеркале без страха, прическу ведь легко изменить, если мы себе больше не нравимся, дорогие дамы.

И вот мы стали другим человеком, мягким и умиленным собственной красотой. Ведь в другой упаковке мы пресуществляемся! Любая стареющая женщина платит свою цену за мытье, стрижку, укладку и наслаждение жизнью. Чтобы волосы выглядели намного богаче, чем наш банковский счет. Все наши хлопоты, все пирожные, в которые мы вложили столько усилий, ах, да, когда работа была сделана, мы с бесполезными вилками наперевес бесцельно бродили, погружаясь в сумрак вечера, ели, мыли и опускали голову на любимую грудь, которая на четырех маленьких колесиках отвозила нас в кладовку, чтобы драить сковородки с остатками жизни. А если этого еще не произошло, то нас скоро поменяют, после того как кто-нибудь с сожалением покачает головой и злоба покроет лица ссорящихся. И тогда в пустой, без мебели, комнате нам придется вести себя очень спокойно, словно мы сами опустошены. Мы никогда не прощаем, правда, мы ничего не прощаем и самим себе, когда мы с силой обрушиваемся на стучащие жернова мельницы человеческих чувств, все это лишено всякого смысла. Скоро нас качественно заменит человек помоложе, его уже взрастили, выкормив новой качественной пищей! Почему именно я? Почему на меня, которой за сорок, валятся все трудности, почему я взвешена и признана слишком тяжелой на чаше весов, коромысло которых отклоняется от меня в сторону ребенка? Потому что я пыталась приспособиться к любой нечаянной радости и покупала себе новую одежду.

Жена директора садится в машину и обстоятельно трогается с места, чтобы добыть себе Михаэля, голос которого между тем разносится над горнолыжной трассой. Смеясь и громко крича, словно полицейский, он обгоняет своих друзей, да, он помирает над ними со смеху. Даже ночью память его хранит все те места, куда он отправится. Именно это и ничто другое имеется в виду, когда заявляют, будто встретили человека, настроенного на такую же длину волны, на волнистую линию прически, которую, позевывая, соорудил ему жутко модный парикмахер. Внимание, призываю всех: не прозевайте из-за этого новую моду, которая сначала заставляет нас недоверчиво покачивать головой, а потом, обращая наше мнение в свою пользу, часть пути шагает с нами в ногу. Взгляните на мою голову и не пугайтесь затрат! Это ничего не стоит. Да, мы носимся с собой, помещенные в пластиковый пакет из ближайшего спортивного магазина, в котором лежат бутерброды, не завернутые, как и мы. Нам это не поможет. Не мы должны следить за дорогой, дорога должна следить за нами, прежде чем мы уничтожим всю прилегающую к ней растительность на пятьсот лет вперед. Михаэль, если он упадет, не прочертит на склоне глубокий след, как это делаем мы, неловкие лыжники. Мы вовсе не цветы, но, вопреки всему, хотим прорасти головой сквозь стену природы! А Михаэль — он способен прочертить след в сердцах своих почитателей! Он со смехом рассказывает им о своем вчерашнем приключении, о женщине, которую взял к себе на борт, а потом снова столкнул в воду. Вязанка неудач взвалена на плечи других людей, и нас это согревает. Нужно просто поджечь хворост, и вот в одно мгновение перед нами предстают влюбленные губы, от которых веет ароматом свежеприготовленного блюда. Женщина уже утратила изящное и ясное сознание. Она проводит рукой по волосам и разрушает труд людей, под горячим колпаком которых ей пришлось сегодня вибрировать. Возможно, сейчас перед ее домом стоят и ждут дети из ритмической группы, которых твердой рукой отправили туда родственники. Наплевать. Ведь это всего лишь ее хобби. Сыновья и дочери тех, кто стонет под грузом нищеты. Тех, кто должен плевать себе на ладони лишь для того, чтобы судьба вышвырнула их за ворота. Женщина уже забыла и о них, и о себе. Она едет в ту сторону, где кончается горнолыжная трасса, на которой царствует право быстрых. Едет туда, где туристы неуклюже и неторопливо отстегивают лыжи или, связанные друг с другом в пару покорных животных, терпеливо вешают на скобу подъемника грузные от жизни зады.

Вперед, только вперед, назад мы не смотрим, ведь сзади глаз у нас нет. Женщина ввинчивается в землю высокими каблуками. Любители зимнего отдыха с удивлением колышутся, словно лодки на рекламном плакате с видами природы, на котором все соответствует друг другу, и только одна эта женщина не вплетает свой голос в хор общего веселья. Человеческая река непрерывно несет свои волны вниз по склону. Тем уютнее и вкуснее мы станем! Сплошь туристы. В зените лыжных костюмов, гонимые летом с горы на пляж и, едва пристав к морскому берегу, снова желающие, чтобы наступила зима, чтобы оказаться там, наверху, где они надеются найти свою сладкую дольку: главное — быть там, где все! И изливаться в котел долины как можно с большей высоты, как можно больше бросаясь в глаза и как можно приятнее. Правда, от глаз их начальства они хотели бы спрятаться, когда вдруг прямо перед ними вырастает их шеф и гудит, как пропановая горелка. Как мило, такая приятная голубая куртка с капюшоном, подбитым мехом, а из под нее выглядывает свитер, красный словно щеки, пунцовые от пощечин! Мы готовы поддаться искушению и позабыть о том, что нам ничто толком не подходит — ни наш торс к нашим бедрам, ни наши головы к нашим ногам, словно мы, каждая сама по себе, принадлежим разным людям. (Так уж мы сложены, зрелые женщины. По дороге мы как-то подрастеряли свои формы, да, влюбиться в нас теперь нельзя!) А люди эти в свою очередь жутко отличаются друг от друга, и подобное отличие известно только низшим слоям общества, подвергаемым унижениям. Взгляды наши привязаны к скорбным памятным крестам по обрывистому краю горнолыжной трассы, но разодеты мы в пух и прах. Уникальное зрелище!

Рабы и рабыни спорта скучились группками, галдят, курят и выплескивают себя до дна. Им почти нечего сказать друг другу здесь, на лыжной станции у подножия горы, где они с улыбкой на устах встали на якорь. Все их впечатления связаны с принципом — есть, чтобы жить! О еде они и разговаривают. Фейерверком своей болтовни они освещают себя и землю вокруг намного ярче, чем те, кому следует эту землю возделывать. Туризм — гарантия нашего благосостояния! Они собирают разбросанные там и сям вещи, а снег пригибает к земле ветки деревьев. Резкий свет, которого не чувствуешь под нейлоновой одеждой, пробивает себе путь в красивых сугробах, в снегу, покоящемся на том, что когда-то было лугом и напитывалось водой. Теперь воде не просочиться в землю. Мы вытоптали ее и покрыли лаком наших стремительных лыж. Каждый из этих людей подозревает себя в том, что именно он — лучший лыжник на крутом склоне, а значит, жизнь их нашла удачный конец. Зимой, когда земле надо спать, ее будят громкими криками. Лица их источают шум. Люди за несколько секунд преодолевают расстояние, отмеренное им, устремляются по склонам, на которых они не чувствуют уже ни крова над собой, ни почвы под ногами. Летят вниз невинные дети. Давайте не будем больше влезать в нашу оригинальную упаковку и без нужды расставлять ноги пошире, мы ведь научились безупречному параллельному полету! Мы можем заткнуть за пояс чемпиона мира, это касается и наших лыж, оставляющих борозду, вполне сопоставимую с нашими размерами. Отличный денек. Молодые люди обнажают головы.

Снег падает на них, но нечего бояться, он к ним не прилипнет. Австрийский союз горнолыжников не боится наших душ, он прочно охватывает члены нашего тела, оскорбленные самолюбием, и сломя голову тянет нас вниз. На наши бедра он накладывает новые повязки, и следующей зимой мы снова приедем сюда и пробьемся дальше и выше! Надеемся, что нас не будут отгонять, как назойливых мух, по причине нехватки снега!

Мы струимся в долину как песчинки в огромных часах мира. Острые канты, которые нам не раз пытались сгладить, режут наст, разрезают снег, на котором знаки и рисунки объединяются в одно целое: все против всех на этом белом праздничном покрывале, на которое мы высыпаем себя, словно крупицы грязи. Почти все здесь принадлежит Австрийскому управлению лесного хозяйства, а остаток, сладкий нектар в несколько тысяч гектаров, — собственность дворянских семей и прочих домовладельцев, владеющих лесопилкой и состоящих в прочном, долгосрочном, скрепленном кровью соглашении с бумажной фабрикой. Кресла подъемника — в них сказанное невзначай приобретает свой смысл! Чудесно. Все мы хотим перемен, они приносят с собой только хорошее, и горнолыжная мода с каждым годом меняется к лучшему. Земля торопливо принимает спортсменов и спортсменок, отец не берет их на руки, когда они устают, но вот появилась женщина, жена директора бумажной фабрики: подойдите поближе, если вы еще можете двигаться на ваших подпорках, я уверена — из вашего рта сразу прольется наружу немного света!

Михаэль смеется, и солнце прочно держится за него. За несколько десятилетий эта местность изменилась настолько, что принимает лишь таких людей, которые ей полезны. Крестьяне теперь бесполезны, и они сидят дома перед телевизором. Долгое время они были угрюмыми спасателями этой страны и дерзили аграрным кооперативам, но все это в прошлом. Да, перемены, перемены — это новое платье, которое наполняет завистью наших соседей и заполняет ночные бары до пределов их вместимости. Мы в нашей разноцветной одежде стали съедобными, когда лежим в окрестных лесах с переломанными костями на досках, которые прежде обгладывали дикие звери, а сегодня под воздействием гложущей боли означают для нас весь мир. И все же — мы желаем быть дикими! Громко кричать, так что нас далеко слышно и нас пугаются лавины, в которых мы храним себя. Если однажды выпустим на волю чувства. Подняться над собой и усесться на выступ скалы! А гора плюется каменными осыпями в людей, утративших осторожность. Здешние места такими людьми нынче только и кормятся, и питейные заведения полны народу, приходящегося нам по вкусу.

Женщина полагает, — и она заблуждается, как мы блуждаем по нашим редким лесам, — что вчера она набросила на молодого человека жутко сверкающую сеть. Она набросила на него свой грозный образ, и теперь молодой человек держит ее фотографию в складке под грудью (в довольно короткой вытачке) и постоянно ее разглядывает. Ему не стоит больше прятаться от нее. Ей мало втайне мечтать о нем, в ней непрерывно звучит глухой голос алчности. Горный склон отбрасывает назад ее трели, на что они ему сдались? У него есть своя собственная стереоустановка, ведь со всех сторон здесь кричат люди, словно их режут, словно они врезаются прямо в бурю своими узкими острыми боками. Женщина хочет воссиять под взглядами Михаэля, более не нуждаясь в ночной тьме, когда ни зги не видно. От того, чтобы предстать здесь в истинном, природном облике, ее удерживает лишь особая смелость, держит в узде, которую набросили на нее лыжные полозья и презрительные взгляды съезжающих со склона туристов. Каблуки ее туфель, здесь неуместных, ввинчиваются в снег склона. Разве она не замечает, как она уже почти карабкается в гору, вздымаемая чувством? Куда заведет ее судьба, я имею в виду — куда заведет ее ловкость, с которой она движется на этих непригодных для ходьбы приспособлениях? Она вся уже вымокла, каблуки пробивают зияющие отверстия. Нам, женщинам, следует разбрасывать себя по лугу твердой рукой, бросать себя на паркет заведений, где нам предстоит выдержать испытание под взглядами стервятников и лихачей, вовсе неспособных оценить направление нашего вкуса. И все же в спорте мы тоже хотим добиться большего, чем одних насмешек! Мы хотим, чтобы нас признавали в любом месте (ваш билет, да, все в порядке!), нас всегда нужно открывать подходящим способом, чтобы можно было снова захлопнуть с громким стуком. Творческое начало истощается очень быстро, и мы узнаем то, что мы должны узнать, а именно, способны ли мы поместиться в пахотной борозде, в которую нас бросили.

Никто не вытягивает пьяную и увлеченную собой женщину за ее новую прическу из глубоких снежных ям, которые она сама себе выкопала. Уважаемая госпожа, жаль, что наши друзья уже уехали домой! Но мы-то еще здесь, и на нашей теплой груди висит на шнурке бейджик с абонементом, который позволяет нам перевалить через горы. Не хотим вас обижать, но вы расставили свою надежную палатку на самом ненадежном месте, все выглядит так, будто у вас вообще нет своего дома. Солнце стреляет в молодых людей лучами, потому что оно зайдет слишком рано. Но и в темноте сразу же сложатся пары. Мы вполне законно преодолеваем горы. Как мы себя там ведем, не способен определить никакой закон, кроме закона тяготения.

Мы с удивлением уворачиваемся друг от друга, но иногда не в ту сторону — в том направлении не стоит ни плевать, ни отливать, иначе сам в себя попадешь.

А другие? Выньте, к примеру, любого служащего из его запирающегося шкафчика! На лыжном склоне возвышается слуга, креатура послушания, существо без смысла, представляющее собой нечто, хотя и с голосом избирателя, и оно уверено, что вправе с усмешкой смотреть на эту женщину. Молодой человек в любой момент может поиздеваться над ней, и его молодой голос бьет женщину по обшивке. В конторе молодые люди осмотрительно обходятся с самими собой и со своим шефом, однако здесь они вместе со своими сухожилиями и костями растворяются в природе, словно были достаточно щедры, чтобы раздарить самих себя. Обрести бессмертие с помощью золотых медалей! А тот, кто во время слалома угодит в стойки ограждения, узнает на опыте, что о нем никто не печалится, — как в обычной жизни, когда ему доведется угодить между двух стремительно разбегающихся стульев!

Подо льдом ручья виснут связки форелей, зимой их не разглядишь. Друзья Михаэля сидят все вместе, радуются друг другу и смотрят на мир сквозь стекла солнечных очков. Михаэль, поднимая фонтан снега, съезжает по склону. Все будет хорошо, ведь сюда завернули симпатичные девушки, чтобы повертеться тут немного, а потом снова вернуться назад. Они равнодушно стоят напротив нас, напротив тех, кто не сияет ослепительным блеском, как недоступный снег там, на отвесной стене. Они живут еще слишком близко к тому началу, откуда они родом. Всех нас радуют новые вещи, но только юные девушки выглядят в них хорошо. Они такие, какие есть. Отрешенные от лугов, на которых пасемся мы, жирные коровы, стыдящиеся своих широких бедер. Мы утратили наше собственное начало, в таинственном блеске оно скрывается по ту сторону наших воспоминаний и не возвращается никогда. Да, мы лежим на мели не только в нашем социальном положении.

Давайте лучше развлечемся, занявшись вскрытием и расчленением (вычленением) людей: женщина вырывается из своей христианско-социальной среды и устремляется к студенту. На запястьях у него висят лыжные палки, словно остатки последа. Чувство, которое ночью было вознаграждено обильным семяизвержением, считает возможным, приняв человеческий облик, показаться на свету. Мы не привыкли к тому, что ветер свистит вокруг нас, мы живем в квартирах из двух с половиной комнат! Мы никогда не достигнем вершин, двигаясь по трудным тропкам, вершин, с которых бегут ручьи и скатиться с которых — настоящая вершина удовольствия! Вы и я, мы встретимся снова у киосков с горячим кофе и бутербродами, где нас ожидает бесчисленная толпа. Родина, в пределах которой не наступает вечер. Время, когда избегаешь многих, а встретиться желаешь лишь с немногими, чтобы мы, словно ненастная погода, могли повиснуть на плечах друг у друга, извечные противники.

Жена директора в норковой шубе и в облаке алкоголя бросается на грудь ее теперешнему хозяину. Вместе с ним она хочет покинуть этот мир, поплевывая фруктовыми косточками и распахнув настежь свое воскресное приложение. Она хочет еще раз начать заново, окруженная легким и ветреным Михаэлем. Будем принимать вещи такими, какие они есть: не Михаэль породил эту женщину, вовсе нет, ему препятствует время, которое прошло с момента ее рождения! Особенно здесь, где светло и где скрипит на морозе упряжь спортсменов. Однако на нее упал свет любви, — он светит нам с самого начала, но даже прикуриватель в машине светит ярче, — и этот свет повалил ее на землю, словно мешок с мусором, лопающийся налету. Местные жители смеются. Вдалеке погромыхивают грузовики похоти, вы разве не слышите? Лучше отойдите в сторону!

Людям не нужны законы, их поведение определяют чувства. От постоянного употребления женщина не становится лучше, но если она сама намерена посягнуть на молодого человека из местных — тут уж ни за что! Туг ловкие сыновья судьбы выставляют руки вперед и полностью укрывают себя. Женщина заливается краской, лицо ее блестит, и ее больше не существует. Она не появляется в видоискателе этого молодого человека. На его взгляд она некрасива. Молодежь растет сама по себе, как трава, занимается только собой и, прикованная к лыжам, будоражит деревенскую тишь и гладь. Будущее ей безразлично, все настоящее ей одинаково мило. Молодежь выгуливает сама себя. Ей принадлежит все, у нас же нет ничего, даже стула, на котором мы сидим в дорожном ресторане, где нас не замечает официант, отказывающийся взять нас под свое крыло. Герти прижимается к Михаэлю, однако соскальзывает по его измученной ветром синтетической одежде. Уютно укрытый своими сверстниками, он для этой женщины отрезанный ломоть. Он легок на подъеме, ему там нравится. Таких людей как он турфирмы помещают на обложках своих проспектов как подарок, как залог верности. Ему там тоже нравится, нравится в кафе и ресторанах, где можно тихо вдыхать прохладу воздуха и кондиционеров вокруг своей головы. Мы же, бледные фигуры, тяжелы на подъем, мы словно свинец привязаны к своим катетерам, по которым стекает наша бедная теплая водичка. Сами улицы для нас неприятны. Мы — горные странники, разлитые в бутылки, приученные к бутылкам, мы — провиант природы, в которой нам скармливают колбасу и сыр. Да, природе ведь надо дать возможность порадоваться, когда мы вдруг травим сами себя. В противном случае люди умирают из-за ее крутых дорог и холодных продуктов.

Михаэль уже наполовину удалился от нее. Свет светит и мертвым, но особенно ластится к нему, живому. Наши божественные спортсмены-олимпийцы привезли домой уже две медали, которые ластятся к их шеям, пока мы рассматриваем их обратную сторону: светильники славы, которые в телепередаче тянутся к нам с потолка, никогда до нас не доставая. Каким бы пустым и бесчувственным ни был Михаэль — в данном случае он самым честным образом празднует победу вместе с нашими парнями и девушками. Женщина ковыляет по глубокому снегу рядом с ограждением трассы и опускается на землю. Прочный трос, к которому лепятся кипы соломы, служит для того, чтобы женщину вместе с другими, кто не хочет быть извлечен наружу из своего закутка, отделить от спортивного народа, живущего на лыжных досках, из которых сколотят их собственный гроб (отделить от народа, что восторженно приветствует лыжников на площадях Героев: Карли Шранц — наш герой! За него мы все горой!). Тело женщины вытягивается в тугую струну желания, чтобы сократить расстояние между собой и исчезнувшей молодостью. Может, покатаемся на санках с друзьями? Нет, ни за что, михаэлева компания уже сложилась. Они постоянно друг у друга на виду и иногда с удовольствием остаются дома, чтобы поглазеть на картинки в специальных журналах и возвеличиться в глазах друг друга. Молодые мужчины, в которых женщина с удовольствием бы растворилась во сне: вместо того, чтобы носиться без толку, они надеются, что скоро их вынесет на самый верх, на командные этажи. Сегодня они весело разгуливают в глубине леса, и там же неспешно шествуют охотники.

Женщина поднимается, торкается то в одну, то в другую сторону и снова садится в снег, такого посетителя обслуживать никак невозможно. Свой собственный трактир она принесла с собой. Она отпивает из бутылки. Михаэль со смехом окликает ее, и тут уже другой маленький полубог из его собственной чаши (из банки с пивом), который наносил урон врагам одним только своим присутствием, протягивает руку и со смехом тянет Герти к себе, чтобы вызволить ее из сугроба. Он тянет ее за рукава. Скоро ему кажется, что дело идет слишком медленно. Он выдергивает ее из глубины на мелководье трассы, куда он сам не хотел бы попасть и где можно оставить детей одних, без присмотра, а через час они вернутся с раскрасневшимися от солнца лицами. Животные умолкают под грузом облаков, это не предвещает ничего хорошего. Их всегда ведут на забой в другое место, где кровь брызжет во все стороны. Женщина почти бездумно уставилась своей свежевызолоченной головой в белый свет. Она снова падает, и ее снова волокут дальше. Те, кто поближе, запускают ей руки под шубу. Бывает так, что ребенок долго теребит свой половой орган, а потом с восторгом узнает о себе что-то новое. Женщина разметала свою новую прическу по снежному насту. Норковая шуба покрывает Герти с головой. Перед небогатыми домами в деревне спотыкаются и падают дети с тяжелыми ведрами в руках. Дома построили прямо у воды, земля там была влажная и дешевая (очень похожая на наши мечты о противоположном поле!). Люди там ежедневно тащат в рюкзаках наверх всю тяжесть нагорного креста, чтобы Бог знал, за что он взял на себя всю эту муку.

Несколько в стороне от женщины и окружающей ее группы, спотыкаясь, катаются начинающие. Спрашивается, почему бы им не тонуть молча, как корабли, так ведь нет же, они вопят во всю глотку! А по какой причине? Они жаждут повышения в звании, но представляли себе все совершенно иначе. Откуда вас сюда понанесло? Катались бы лучше на трамвае или в автобусе! Но они везут себя в неизвестность и тащат на себе ледорубы, стальные кошки и термосы! Кажется, что они предпочитают все это остальному миру, задор которого обычно их овевает. Они с улыбкой зазывают друг друга, на это их дыхания хватает. Молодежь узурпирует мир и расходует его продукты, в которых она живет и которые ее в свою очередь расходуют. Сначала приходит черед для ее легких. Молодежь живет по-деловому, учится и слоняется без дела. Эти новички могут спать, не укрываясь никаким страданием, а когда просыпаются, осматривают себя внизу: там уже один, нет, два посетителя! Привет! Им не приходится долго искать хороших партнеров и выгодную партию, это их разыскивают по громкоговорителю в аэропорту и в рекламных роликах телевидения. Такие вот весельчаки. Возьмем любую достопримечательность и увидим: эти люди более достойны быть увиденными. Они словно отрава, дремлющая в маке, то есть они расцветают по-настоящему, лишь выступив на миллиметр за пределы законов. Кто-то из них, улыбаясь, постоянно ждет и вдруг уходит прочь, когда мы приближаемся к нему или кружим вокруг него. Постоянно где-то слышен звук захлопывающейся дверцы автомобиля, они объезжают бензоколонки, где понимают язык их поэзии. Их жизнь насыщена ожиданием между двумя полетами (хотя бы раз как следует выйти из себя, как мы себе того желаем!). Что за странная идея, но они все же правы. Они, молодые. Они толпятся сами в себе! Увы, я к ним больше не принадлежу. И вот еще что: чем бы они ни занимались, они все время смеются, даже в тенистом лесочке, где справляют нужду. Они повисли в воздухе, легкие и пустые, словно звуки песни, даже сучья их не остановят. Они могут упасть прямо на землю и пролить свет в печальную местность, где другие, растущие трудно, пробили просеку, чтобы немножко постранствовать самим и позаниматься спортом. Они смеются, это кажется им лучшим занятием, они беззаботно впитывают звуки из своего плеера, приходят в состояние беспокойства, потому что не могут ускользнуть от музыки, которая струится в них. Ну и прекрасно, если им это нравится! Вот и эта женщина привязалась как раз к такому засранцу, как Михаэль, давно потерявшему из виду самого себя, но не свою цель. Может быть, из-за лени, но ему никогда не выпадала женщина, которую бы он пожелал, нет, ему хочется иметь более пристойную квартиру, хорошо бы на двух уровнях, где он наконец-то сможет раскинуться на просторе, чтобы утолить страсть к престижной мебели и классным девочкам. Разумеется, здесь, вокруг Герти, образуется небольшой водоворот, переплетающийся с корнями сосны. Такой вот туго закрученный яблочный рулет рядом с маленьким ручьем, в снежной ловушке которого рабочих, служащих и просто участников лыжной вылазки какой-то фирмы складывают в целое в новом порядке, после того как их загнали туда с крутого склона, а потом при необходимости вогнали спицы в их бедренные кости. Иначе с чего бы они утверждали потом, что заново родились после однодневных занятий спортом и нескольких дней тяжкого труда?

Да, мы все широко шагаем вперед, или сразу же едем, если нам позволяют. Странно, что женщина положила свой глаз именно на Михаэля, под тяжестью которого мечтает расцвести пышным цветом и с которым хочет разок-другой появиться на людях. Впрочем, с еще большей охотой она осталась бы с ним дома. Ее муж полностью посвящает себя своему делу. Он мог бы без всяких проволочек засадить в свой мешок Михаэля, его друзей и половину всего социального продукта этой местности вместе с жарким, которое у него сегодня на обед, если бы мешок и так уже не был полон. Жилы лыжников тоже скоро смогут расслабиться, а желания будут утолены, немного терпения — лыжники вот-вот доберутся до трактира.

Молодые спортсмены ликующей гроздью — эгей! — наваливаются на пьяную Герти. Они тоже успели сделать по нескольку больших глотков из собственной бочки. Их укрывают горы, охраняя от глаз других людей. А еще там стоит огромная сосна. Ради них ни на чем не экономили. В качестве доказательства они демонстрируют свои спаржевые прутики, которые извлекли из-под лыжной одежды, неплохо, если сравнить их с бледными побегами людей, присевших рядком на корточках, испражняющихся и доставляющих земле неприятности. Молодые люди хохочут во все горло. Они размахивают лыжными палками. Их много, они — опора индустрии спортивного инвентаря (экономический фактор), они переживают наивысшее удовольствие: они хотят развлекаться, пока идут по жизни и пока проходит время. Пока летят с горного стадиона к своей цели. Они давят друг на друга своим весом, их лица обращены друг к другу, у каждого из них большой член, над которым поднимается пар от их дыхания. Если бы мы держались вместе, как держатся они, то официанты в кафе и охранники при входе на дискотеку никогда не смогли бы нас разлучить! Они знают, в какой толпе могут скрыть свое счастье, защищая его от нашего проникновения. Наше богатство принесло нас сюда. Мы широко разлились на природе, а она приходит к нам извне. Увы, мы не дети духа, не дети духов и призраков, нас сортируют по нашему оперению, и мы вынуждены оставаться снаружи. И земля обгладывает наши полуживые-полумертвые стопы, которым приходится топать безостановочно.