Книга: Аттила
Назад: 5 CLOACA MAXIMA
Дальше: 7 Долгий путь домой

6
Одетая для жертвоприношения

Они вышли из леса на востоке с восходом солнца, зная, что противник будет ослеплен этим же солнцем. Их полосатые, зубчатые, разноцветные стяги гордо развевались на высоких копьях из ясеня. Их длинные щиты в форме ромбов были украшены самыми разными геральдическими символами и всеми животными-тотемами, которые населяли свирепое воображение этого воинственного народа и их безграничные северные леса. На щитах были отчеканены из варварской бронзы медведи и волки, вепри и огромные, косматые европейские бизоны, и каждый заключен в круг. Длинные плюмажи из светлого конского волоса свисали с высоких четырехгранных шлемов, а наводящие ужас длинные мечи в ножнах сверкали на боку. Они сидели в седлах высокие и гордые, и кони высоко поднимали передние ноги и грызли бронзовые удила.
Они ехали в строгом боевом порядке — никакой беспорядочной атаки с завываниями. Не доехав примерно двести ярдов, вне досягаемости стрел, они натянули поводья и остановились.
Их предводитель выехал из рядов. Это был тот же военный вождь, что разговаривал вчера с Люцием. Под шлем он надел бронзовую маску и выглядел металлическим и бесстрастным, как бог-олимпиец. Даже на его коне было забрало — чеканная бронзовая маска.
И снова он сказал, что они не ссорились с римлянами. Им нужен только мальчик-гунн. А Люций снова ответил, что мальчик находится под их покровительством, и они его не отдадут.
Предводитель готов кивнул и вернулся в ряд.
Солдаты внутри своего непрочного оборонительного кольца стиснули зубы, крепче сжали копья и воинственно вздернули подбородки. Они переглядывались молча, потому что любые слова были недостаточны.
Эти мужчины вместе пили, вместе сражались, вместе ходили по шлюхам по всей империи. Они под ливнем стрел стояли спина к спине, подняв свои щиты, или отражали налеты пиратов Аттакоти из Ирландии, или грабили побережья Силурии и Думнонии, угоняя оттуда рабов. Они бились с франками на Рейне и с вандалами в Испании, с маркомманами на Дунае, и у каждого были шрамы на теле — и шрамы на сердце по товарищам, погибшим у них на руках.
Готы спешились. Они собирались сражаться пешими. Люций и Марко переглянулись: это тоже необычно. Они построились в три ровные шеренги, охватив две трети круга. Двигались они спокойно, без суеты. Две сотни? — подумал Люций. Больше похоже на две с половиной, если не все три.
Опс наклонился, сплюнул и пробормотал что-то непристойное про варваров. Юный Сальций стоял мертвенно-бледный. Крейтс слегка подтолкнул его локтем.
— Все в порядке, парень?
— Да.
Трудно было сказать что-нибудь более утешительное.
— Просто не могу дождаться, когда мы начнем, — произнес юноша чересчур быстро.
Крейтс сумел язвительно усмехнуться.
— Я тоже.
Это последний раз, когда восьмая центурия, первая когорта Legio II Augusta будет сражаться вместе. Это их последняя битва. Они это понимали. Это их последнее сражение. По причинам, которые они не могли постичь, именно здесь для них все закончится. Маленькое войско готов привело их к мертвой точке здесь, в мирном сердце Италии, и потребовало, чтобы они выдали им одного из своих заложников — всего лишь мальчика, да к тому же варвара! Нет, в этом нет никакого смысла. Но им придется сражаться — а потом, вероятно, готы все равно заберут мальчика. Но за это им придется заплатить своей кровью.
Нет, не этого они ожидали. Не будет долгой и счастливой отставки, какую они себе представляли после двадцати лет верной службы в легионе. Отставки на славной ферме на юге Британии, с пухленькой молодой розовощекой женой, круглобедрой и улыбчивой. Или — теперь, когда Британию у них отобрали — где-нибудь в Галлии или на богатых виноградниках Мозеля.
А они оказались здесь, потому что оказались здесь, а приказ есть приказ. Как бы там ни было, будь они прокляты, если согласятся выполнять требования готов. Значит, пусть будет, что будет. Получилось так, что они не доживут до отставки; и не узнают, что такое подагра, или артрит, или паралич, или старческая нетвердая походка, и их не пригнет к земле, к холодной могиле, горб. Они умрут здесь, с мечом в руке. Не так уж и плохо. Все люди однажды умрут.
Лишь военный предводитель готов остался в седле. Он обернулся и посмотрел на маленький, угрюмый кружок римских легионеров. Потом посмотрел назад, чтобы поприветствовать своего отца — солнце, медленно взбирающегося на восточную часть небосклона. А потом перевел взгляд на шеренги своих людей. Резко опустил руку — и они побежали.
— Приготовить луки, — ровным голосом скомандовал Люций.
Вверх поднялись сорок луков.
Воины-готы уже в полуторе сотне ярдов. В сотне. Приближаются.
— Целься, — сказал Люций, подняв spatha.
Они были уже в полусотне ярдов и бежали во всю прыть, понимая, что скоро полетят стрелы.
— Огонь!
Град стрел посыпался на приближающихся воинов. Они находили свои цели, погружаясь в грудь и ноги. Несколько человек упали на колени, сжав древки, еще несколько, споткнувшись, упали в полный рост, мешая товарищам, бегущим сзади.
Много стрел отскочило от тяжелых щитов и сверкающих шлемов, какие-то просто недолетели и упали на землю. Основная масса воинов продолжала бежать вперед.
— Огонь!
Времени хватило еще на один залп, и Люций приказал взяться за оружие. Луки отбросили в сторону, солдаты взяли щиты, мечи и копья и подняли их над траншеей. Люций почувствовал, что рядом кто-то стоит. Он вздрогнул. Опять мальчик. Он разделся до пояса и от самой макушки перемазал себя грязью. Его раскосые глаза сверкали на черном лице, как у дикого животного. Он собрал растрепанные волосы высоко на макушке, как принято у гуннов, и завязал заплетенными травинками. Так он казался немного выше. Но, хоть он и был невысоким, его торс в татуировках был крепким и мускулистым, а бицепсы выпирали. Он обеими руками держал свой короткий меч.
— Ну-ка быстро в центр, к лошадям, — коротко приказал Люций.
Мальчик помотал головой.
— Вы сражаетесь за меня. А я буду сражаться за вас.
И тут же исчез, промчавшись через оборонительное кольцо и взлетев на укрепление с противоположной стороны.
Готы уже были рядом.
Без траншеи и заграждения битва завершилась бы за несколько минут. Но каждому воину-готу, независимо от роста, приходилось сражаться снизу вверх, ударять копьем вверх, а легионеры беспощадно кололи своим оружием сверху вниз.
Люций и Марко сражались, как всегда, бок о бок, прикрывая друг друга и быстро перемещаясь, чтобы закрыть бреши. Гот поставил одну ногу на заграждение, тут Марко с ревом ринулся на него и ударил ногой в грудь. Гот опрокинулся в ров, Марко нагнулся и всадил копье в обнажившийся живот. Еще один воин обрушился на заграждение и взмахнул длинным мечом. Центурион охнул, извернулся, и меч на волосок не задел его. Люций схватил воина, ударил его головой о заграждение и перерезал ему глотку. Труп покатился в траншею.
Ров постепенно наполнялся трупами, но воины все подходили, шагали по трупам своих павших товарищей и приближались к заграждению почти на его уровне. Гротескно, но действенно. Некоторые воины крестились, наступая на мертвецов, и Люцию пришлось напомнить себе, что теперь, по слухам, готы тоже стали христианами.
Он оглянулся и увидел юнца Сальция. Тот, свалившись с вала, сидел теперь в пыли, скрестив ноги, как школьник, и держался за живот. Люций слышал, как рядом ревет Опс, схватив за глотки сразу двоих воинов и ударяя их головами о поднятое колено. Потом он презрительно скинул их в ров.
Аттила взбирался на заграждение с той стороны. Люций закричал, чтобы он спустился, и тут увидел, что происходит. Воины перекинули через земляной вал веревку с крюком и теперь передавали веревку назад, чтобы ее прицепили к коням, дернули и прорвали заграждение. Но в тот самый миг, как веревку зацепили, Аттила наклонился и одним взмахом меча перерезал ее. Он двигался быстро, как вихрь: вырвал крюк из расщепленного дерева и яростно швырнул его в голову готу, пытавшемуся щитом сбить мальчика с ног. Аттила опередил гота, голова у воина закружилась, он потерял сознание и рухнул на заостренные колья. На этот раз заграждение было спасено.
Потом, к своему ужасу, Люций увидел, как мальчик, по-прежнему двигаясь быстрее, чем это вообще возможно, три раза подряд ударил мечом в шею лежавшего без сознания воина, ногой сшиб с него шлем, ухватил в кулак прядь волос и четвертым ударом срубил ему голову. Аттила издал сверхъестественный торжествующий вопль, резко крутнулся на месте и швырнул отрубленную голову в группу воинов-готов, толпившихся за острыми кольями. Окровавленная голова с непристойно болтающимся позвонком завертелась в воздухе, расплескивая серую мягкую массу и красную кровь на лица пораженных ужасом воинов. Мальчик снова завыл, обнажив зубы, как дикий зверь, и вскинув вверх меч. Его лицо и грудь блестели, испачканные землей, потом и кровью, и на какой-то миг полдюжины готов замерли, глядя на эту фигуру из ночных кошмаров. Потом взяли себя в руки и двинулись вперед, а мальчик низко наклонился, увернувшись от неуклюжего взмаха длинного меча, и вонзил собственное лезвие глубоко в кишки атакующего. Он тут же выдернул меч, и поток крови окатил его с ног до головы, а умирающий упал прямо на него. Аттила вывернулся и наискось полоснул мечом следующего воина. Еще один труп упал в пыль.
Да, мальчик вырос с той ночи в Субурре два года назад, когда он заколол пьяного противника, а потом проливал слезы раскаяния. В ярости той битвы он нашел свое призвание, и голос совести утонул в крови других людей.
Все вокруг Люция — кучка людей, так превосходимых численно — неистово сражались, и битва была беспощадной, беспорядочной и хаотичной. Пока заграждения не прорвали. Но его люди быстро выбивались из сил. А военный предводитель готов с нехарактерным для них самообладанием посылал своих воинов отдельными шеренгами. Когда начинала уставать одна, они просто отходили и их место занимала следующая. Потом они уступали место третьей и так далее. Никому из них не приходилось сражаться насмерть. Никому даже не приходилось по-настоящему устать. Но для людей Люция подобной передышки не было. Несколько уже пали, еще больше были ранены, и все-таки каждый, кто еще мог стоять на ногах и удерживать меч, продолжал биться. Он видел, что Крейтсу перевязали левую руку — вместо кисти у него остался окровавленный обрубок. Но он сражался.
Вдруг Люций почувствовал маслянистый запах дыма, перекрывший густой запах крови. Лучники готов начали стрелять зажженными стрелами, и те попадали в оборонительный круг. Рискованная стратегия, потому что они могли попасть в своих. Но стрелы летели безошибочно, на некоторые из них были намотаны горящие тряпки, смоченные в смоле, и скоро обе огромные либернианские кареты, составлявшие жизненно важную часть обороны римлян, были охвачены пламенем. Еще больше стрел попало в центр круга, где стояли лошади римлян. Лошади взбрыкивали, вставали на дыбы, с дикими глазами рвались с привязи. Готы пытались устроить их массовое бегство.
Одному коню стрела попала в глаз. Он кричал просто ужасно. Люций и раньше слышал, как кричат кони на полях сражений, и эти крики всегда рвали ему сердце. Агонизирующее животное сорвалось с привязи, встало на дыбы, запрокинув назад большую голову на красивой мускулистой шее, передние ноги беспомощно молотили воздух. Его голосовые связки напрягались и рвались от этого жуткого крика, который поднимался, казалось, из самой его глубины. Стрела торчала из правого глаза, и пронзительные крики животного словно обращались прямо к небесам в отчаянном протесте — ведь никто и никогда не должен испытывать подобные муки на этой земле. Люций подбежал к коню, несмотря на то, что то взвился на дыбы, и когда скакун с грохотом опустился на землю, изо всей силы, держа меч двумя руками, вонзил его в сонную артерию животного, сразу под челюстью. Горячим потоком хлынула кровь, и конь умер раньше, чем ударился о землю.
Но теперь надежды не осталось. Стрелы, как жестокий дождь, сыпались на спины и холки несчастных животных, и они в панике срывались с привязи. Туга Бин была где-то в середине. Люций помчался к восточному краю круга, пытаясь не обращать внимания на лошадиные крики, наполнявшие воздух. Он с диким ревом ворвался в схватку, оттеснил группу готов и начал выдирать из земли колья заграждения. Рядом оказался Опс, и Люций прокричал, чтобы тот делал то же самое. Вскоре они сделали брешь в собственной обороне в пять-шесть футов шириной. Люций вернулся к мечущимся, охваченным паникой лошадям, и погнал их в сторону бреши. Несчастные животные протолкались сквозь брешь и поскакали через поле битвы, украденный мальчиком мул на негнущихся ногах последовал за ними. Они прорвали шеренгу готов, ударив нескольких из них копытами. Готы сомкнули ряды, взяли свои пики и стали втыкать их длинные стальные наконечники в бегущих коней. Люций отвернулся. Он не знал, что хуже — убийство людей или убийство лошадей.
Они с Опсом воткнули колья на место, закрыв брешь. Натиск готов на время прервался из-за панического бегства коней, но это ненадолго. Люди устало привалились к деревянному заграждению. Их губы пересохли и потрескались от жажды, глотки стали грубыми, как акулья кожа, от постоянных криков — но вода кончилась. Опс был с головы до пояса залит кровью, непонятно, чьей.
Люцию казалось, что у него горят все мышцы, и он боялся, что не сможет собраться с силами и поднять меч. Руки неудержимо дрожали от напряжения, глаза жгло от пота и грязи, и перед ними все расплывалось. Он уже давно отбросил тяжелый щит.
Люций понимал, что они смогут выдержать только одну атаку. Следующая их прикончит.
И атака началась.
Люди с трудом в последний раз поднялись на ноги, не жалуясь, не удивляясь, молча, слишком измученные, чтобы издавать боевые кличи. Они сражались с поразительной жестокостью, со всей яростью отчаяния мужчин, понимающих, что погибнут. В таком состоянии человек может получить рану, которая в нормальных обстоятельствах сбила бы его наземь, и все-таки продолжать бой. И снова атака готов разбилась о римские копья и мечи, как ни мало их осталось, и снова готов остановили у заграждения, и враги опять мрачно обменивались ударами, наносили раны и получали раны, и не было пощады ни с одной из сторон. И снова, к облегчению изнуренных солдат, готы отступили, чтобы перегруппироваться. Это отступление было медленным, с запинками, потому что на земле громоздились окоченелые трупы. Убитый воин-гот сидел на земле перед заграждением, где нашел свою смерть. Его отрубленная голова валялась рядом в пыли. Другой лежал, разрубленный пополам, и его внутренности тянулись на много ярдов — их растащили копытами мчавшиеся кони. В воздухе висел тяжелый запах крови и разорванных внутренностей людей и лошадей.
Зловещая тишина упала на поле боя, когда пыль между двумя противоборствующими военными отрядами улеглась.
К своему отчаянию, Люций увидел, что, хотя многие готы пали, многие остались живы. Они снова построились в три линии, загибающиеся с левого и правого флангов. Скоро они нападут, и на этот раз восторжествуют. Эта победа достанется им дорогой ценой, но все же это будет победа. И все ради странного мальчика с блестящими глазами из степей Скифии, который даже сейчас, к отвращению Люция, неспешно брел по периметру заграждения, насвистывая и снимая скальпы.
Военный предводитель готов по-прежнему сидел верхом на своем вороном коне, далеко на правом фланге своих рядов. Он обозревал хаос поля сражения с очевидной безмятежностью.
Люций огляделся. Крейтс, стоя на коленях в пыли, баюкал обрубок руки. Люций окликнул его, и гибкий умный грек медленно поднял на него лицо с открытым, как у дурачка, ртом — весь его острый, язвительный ум словно вытек вместе с кровью. А потом, как в ночном кошмаре, не отрывая глаз от командира, Крейтс завалился набок и умер.
Юный Сальций, тоже мертвый, лежал рядом. Копье проткнуло его насквозь и вонзилось глубоко в землю. А возле него лежал Опс — Опс Invictus, Опс Непобедимый от Каледонии до Египта, от Сирии до берегов Дуная. А теперь он был побежден, здесь, в самом сердце Италии, и стрелы торчали из его живота-кургана, как колючки дикобраза. Марко сидел сгорбившись, покрытый желтой грязью с головы до ног, словно после какого-то непристойного миропомазания, и прижимал руки к ребрам. Нет, только не Марко… В панике Люций окликнул его по имени. Марко поднял на него глаза и снова уставился в землю. Он ничего не сказал. Потом, медленно, с трудом, он поднялся на ноги, все еще прижимая одну руку к ребрам, и встал рядом с Люцием. Марко так легко не сдастся. Только эти двое еще держались на ногах. Они — и мальчик. Мальчик, причина всего этого кровавого кошмара, тоже стоял на ногах. Его ничто не уничтожит. Обнаженный до пояса, с мечом в руках, со связанными на макушке волосами, украшенными косичкой из конского волоса, заляпанный толстым слоем грязи, смешанной с кровью и потом — и это не его кровь, Люций не сомневался, что не пролилось ни единой капли дикой крови мальчика. Мальчик невозмутимо посмотрел на Люция поверх заваленного трупами заграждения, быстро провел мечом по остаткам своей грязной, разодранной туники, все еще свисавшей с ремня, «украшенном» окровавленными скальпами. И ухмыльнулся.
Заграждение было проломано в трех местах, от карет осталась кучка пепла. Их было всего трое — и сотня всадников уже готова была лишить их жизни. Они покойники. А мальчик ухмылялся.
Люций посмотрел на ряды мужчин там, на плато.
— О боги, — шепнул он с горьким упреком. — О боги.
Военный предводитель готов в последний раз поднял руку в латной рукавице.
Сейчас это произойдет. Дальние, еще не принимавшие участия в бою воины взлетали на своих коней. Ходячие раненые перемещались в тень и прохладу опушки леса, но остальные поскачут вперед. Теперь они будут сражаться верхом. Они просто пришпорят коней и вырежут остатки этой беспокойной центурии.
И вот они приближаются.
Марко, стоявший рядом, посмотрел вверх.
— В иной мир, друг, — сказал он.
— В иной мир.
Всадники даже не сочли нужным перейти на галоп. Когда до заграждения осталось не больше двадцати ярдов, военный вождь снова поднял руку, и они остановились.
— Что за чертову игру они затеяли? — прорычал Марко. — Ну же, ублюдки, вперед! — заорал он.
Ряды высоких всадников верхом на конях не шелохнулись.
Предводитель выехал вперед, в точности, как предыдущим вечером — много жизней и смертей назад. Он остановился около заграждения, искусно повернул свое длинное копье и воткнул его в землю перед собой. Меч оставался в ножнах. Он на мгновенье опустил голову в шлеме, а когда поднял ее, Люций с изумлением заметил в его глаза слезы.
Он говорил тихо, но они расслышали каждое слово.
— Битва окончена. Мальчик ваш. Мы не будем больше сражаться с такими отважными воинами. Мы приветствуем вас, братья.
И, как один, всадники подняли вверх свои правые руки — без оружия.
Потом они повернулись и умчались прочь. Улеглась пыль, поднятая грохочущими копытами, и на плато воцарилась тишина.
Как в тумане, Люций бродил по полю битвы. Марко шел рядом.
Через какое-то время Марко сказал:
— Тут кто-то живой.
Люций подошел. Воин был тяжело ранен, в пробитой груди пузырилась кровь. Марко наклонился и сорвал с воина шлем. У него были коротко постриженные темные волосы и глаза…
— Я никогда не видел гота с карими глазами.
Скрипучим от жажды голосом тот попросил воды, но Марко ответил, что воды нет. И заговорил на языке готов:
— Hva pata wairpan?
Воин закрыл глаза и приготовился умереть.
— Прочь от него! — зарычал Марко на невидимого бессмертного неприятеля, скользившего над полем боя в своих длинных черных одеждах. — Еще минуту! — Грубо тряхнул умирающего и снова спросил: — Hva pata wairpan? Кто ты?
Веки умирающего затрепетали, и он простонал:
— Я не понимаю. Говори по-латыни.
Ошеломленный Марко повиновался.
Солдат выдохнул:
— Батавская кавалерия, вторая ала, иностранные войска, база на Дунае.
— Не готы?
Солдат едва заметно усмехнулся.
— Не готы.
— Но почему? Кто вас послал?
— Мы ждали приказа… Мальчик…
Но сознание умирающего солдата уже померкло, и внутренним зрением он видел лишь свет впереди и протянутые ему навстречу руки жены, стоявшей на освещенном солнцем лугу за рекой.
Голова его упала на плечо, и дыхание остановилось.
Марко аккуратно положил его на землю. Его враг. Его римский брат по оружию.
Оба офицера ощутили рядом чье-то присутствие. Мальчик стоял позади.
— Они были римлянами, — сказал он.
Люций покачал головой.
— Это римляне, — настаивал Аттила. — Их послали убить меня.
— Это батавы, чужеземцы, — пробормотал Люций.
— Одно и то же.
— Я понял это по тому, как они сражались, — произнес Марко. — Все было неправильно.
Он посмотрел на своего товарища офицера. Никогда еще Марко не видел, чтобы он так пал духом. На глазах у Люция всю его верную, любимую центурию за два кровавых часа стерли с лица земли — по непостижимому, вероломному приказу Рима. Люций так низко опустил голову, словно ее увенчала свинцовая корона.
Марко чувствовал то же самое. Но в любом случае для них здесь больше ничего не осталось. И идти им тоже некуда. И он сказал:
— Вношу предложение. Никто не ожидал такого сопротивления — да и вообще сопротивления. Будем считать, что мальчика-гунна у нас отобрали. Мы с тобой отправляемся в Равенну и докладываем, что военный отряд готов схватил мальчика. И его никто больше не увидит. — Марко покосился на Аттилу. — Извини, сынок, но я сомневаюсь, что тебе предложили бы горячую ванну и теплые одеяла. — Он снова обернулся к Люцию. — До Ульдина дойдет слух, что его внук взят в плен и, вероятно, убит, готами. Такого оскорбления не стерпит ни один вождь гуннов.
Люций хранил зловещее молчание.
Зато мальчик пришел в восторг.
— И он нападет на готскую армию Алариха? Нападет сзади, как они собираются напасть на Рим?
Люций покачал головой и тяжело вздохнул.
— Как я уже говорил, — очень тихо произнес он, — я рад, что я всего лишь немой тупоголовый солдат, а не политик.
Он говорил невыразимо устало. Кроме того, он уже понял, что им не следовало вести подобного разговора в присутствии мальчика.
Но Аттила услышал и понял. Его раскосые львиные глаза горели.
— Я знаю, кто отдал приказ, — негромко сказал он. — Я понимаю.
Марко попытался выпрямиться, но слабо застонал и упал на колени, хватая руками пустоту.
Люций тут же оказался рядом:
— Марко?
Марко неуклюже повернулся и сел, уронив голову. Ему казалось, что в его до сих пор такой могучей шее не осталось сил.
— Марко, только не ты!
— Пора, друг, — ответил центурион. — Сегодня час пробил для многих из нас.
Дело было в его ране. Он не обращал на нее внимания, как и всегда не обращал внимания на раны.
— Или они исчезнут, — говаривал он, — или ты.
До сих пор верх брал он. Но на этот раз все было по-другому…
Все его тело похолодело, конечности задрожали.
Люций выкрикнул его имя и приказал ему встать.
— Встань на ноги, солдат! — Ему казалось, что он может даже ударить Марко.
— Еще несколько минут, офицер, — попросил Марко. Прощай, тепло. Привет, холодная вечность. Он уже ничего не видел. — Да сохранят тебя боги, — прошептал он. — Было здорово служить с тобой.
И он перекатился набок и скорчился на земле, мягко улыбаясь. Это большое, мускулистое, покрытое боевыми шрамами тело свернулось калачиком, как младенец в утробе матери.
Что в начале, то и в конце. Теперь он дышал почти беззвучно, прижав руки к животу, а из-под туники сочилась кровь. Люций стоял над ним, горько ощущая потерю, потеряв дар речи от гнева. Марко перестал дышать. Кровь перестала сочиться…
Аттила отвернулся, удивляясь самому себе — он не мог этого видеть, не мог этого слышать. И он пошел по полю боя на поиски мула.
Люций с воем упал на колени, вцепившись в широкие плечи центуриона. Он поднял его тело, положил поседевшую голову себе на колени и зарыдал.
Через несколько минут Аттила вернулся. Он вел за истлевшую веревку мула. Люций все еще стоял на коленях рядом с центурионом.
Мальчик немного постоял возле него, а потом тихо сказал:
— Я ухожу.
Люций кивнул.
Мальчик немного помялся, потом добавил:
— Я уже говорил — с Римом покончено. Ты должен вернуться в Британию.
Люций не ответил. Он не знал, что сказать. И внезапно почувствовал, что латинские слова — язык Рима — застрянут у него в горле, как рыбья кость.
— На родину, — настойчиво сказал мальчик.
Люций кивнул. Его родина. Земля его сердца. И произнес на языке своего народа:
— Mae hiraeth arnath Britan. Мое сердце тоскует по Британии.
Мальчик не знал языка кельтов, но этого и не требовалось. Он понял каждое слово, так страстно говорил Люций.
И все-таки Аттила не уходил. А потом сказал:
— Я обязан тебе жизнью. Я этого не забуду.
И тогда Люций обернулся.
— Не забудь, — негромко проговорил он. — В грядущие годы.
Он смотрел, как мальчик забирается на мула, не выказывая ни малейших следов усталости, словно утренняя отчаянная битва была для него не больше, чем прогулка по лугу.
— Будь осторожен, юноша.
Аттила кивнул.
— Я выживу.
По лицу Люция скользнул призрак улыбки.
— В этом я не сомневаюсь.
Мальчик лягнул костлявые бока мула, и тот, пошатываясь, побрел через плато, на север. И скрылся за деревьями.
Люций долго смотрел ему вслед.
Назад: 5 CLOACA MAXIMA
Дальше: 7 Долгий путь домой