Глава 39
Над полем боя повисла тишина. К югу от Адрианова вала римляне одержали полную и безоговорочную победу. Конница под предводительством Гальбы уничтожила тех немногих, кому удалось прорваться через ворота крепости, — все они были убиты или взяты в плен. Арден Каратак, закованный в цепи, до сих пор был без сознания. Римлянам удалось даже захватить друида — яростно сопротивляющийся, он был схвачен в своем укромном убежище и с торжеством приведен в крепость. И вот теперь Кэлин, как звали его варвары, припав к земле, выл, точно раненый пес, призывая на головы римлян месть своих богов. Наконец, в страхе перед его чарами, друида связали по рукам и ногам, и теперь он, беспомощный, валялся на земле в углу загона для лошадей. Решено было отослать его в качестве военного трофея в Эбуракум — пусть до конца дней своих гниет в подземной тюрьме! Римляне, улюлюкая, дразнили его, как дразнят зверей на арене цирка, но стоило лишь кому-то из них встретиться с ним взглядом, как холодок страха полз у него по спине и язык прилипал к гортани.
Зато к северу от Вала победу праздновала конница кельтов. Отряд, которым еще недавно командовал Марк, был полностью уничтожен — под ударом превосходивших их численностью варваров и сам он, и все его люди были убиты, в живых осталась лишь жалкая горсточка — они мечами проложили себе дорогу к Валу, прорвались сквозь охваченные огнем южные ворота внутрь, где им на помощь пришли римские лучники. Лонгину также удалось уцелеть. Но весь цвет петрианской кавалерии был уничтожен. Командир пал в бою, а вместе с ним и большая часть самого легиона.
Кельты, оглашая окрестности волчьим воем — то ли торжествуя победу, то ли оплакивая павших товарищей, — убрались наконец в лес, прихватив с собой своих мертвых.
Искалеченные, изрубленные, окровавленные тела павших римлян по-прежнему оставались лежать в грязи. Быстро холодало. Повалил снег, словно спеша поскорее укрыть белой пеленой поле битвы.
Внутренние ворота южного форта захлопнулись перед носом у варваров, в последнем отчаянном порыве бросившихся к ним в поисках спасения, и теперь тела павших кельтов, еще недавно составлявших отряд Ардена, громоздились возле стены, точно дрова. Гора изрубленных тел щетинилась стрелами, из многих до сих пор сочилась кровь. После Гальба велел оттащить их подальше, кое-как ворота приоткрыли, но распахнуть их настежь было невозможно, не отвалив подальше гору окровавленных трупов. В конце концов ворота все-таки удалось открыть, только тогда римляне смогли увидеть царившую во внутреннем дворике картину ужасающего разрушения. Гальба, пришпорив коня, первым ворвался туда, на губах его играла усмешка мрачного торжества, каждое мертвое тело словно делало весомее одержанную им победу. Внимательно вглядываясь в землю, он заставлял коня обходить трупы римлян, давя копытами только тела мертвых кельтов.
Из-под арки на противоположной стороне стены тянуло жаром не угасшего еще костра и омерзительным запахом горящей человеческой плоти. Сама арка вместе с крышей едва не рушилась наземь под тяжестью мертвых, а сквозь нее виднелось поле, сплошь заваленное трупами римлян и их лошадей. Откуда-то издалека, из-за пелены снега, слышался заунывный вой кельтов.
На лице Гальбы застыло выражение угрюмого удовлетворения. Все случилось именно так, как он задумал. В глазах Рима именно он стал спасителем.
Привалившись к каменной стене, стояли те из отряда петрианцев, кто из засады пытался ударить варварам в тыл, — горстка перемазанных грязью и кровью, валившихся с ног солдат. Гальба окинул взглядом их посеревшие лица — теперь они вновь стали его людьми.
— Где Марк Флавий? — крикнул он, ни к кому не обращаясь.
Ему показали куда-то в сторону:
— Вон там. Он пал как герой — умер стоя, как и положено мужчине.
Тело префекта свесилось, удерживаемое лишь веревкой, крест-накрест охватившей его грудь, обагренные кровью руки Марка безвольно покачивались в воздухе, одна нога отставлена назад. В лице Гальбы не дрогнул ни один мускул.
— Так и есть. Что ж, мы похороним его с положенными герою почестями.
Кельты не вернутся, с мрачным торжеством подумал старший трибун. Во всяком случае, в ближайшие дни нового нападения можно не опасаться, а это даст ему необходимое время, чтобы добавить несколько завершающих штрихов, и тогда картина будет полной. Вождь варваров угодил в плен, стало быть, кельты обезглавлены. Он победил. Он добился всего, чего хотел, — и это всего лишь за одно утро! Префект мертв, Каратак в цепях, оскорбившая его женщина в тюрьме — стало быть, не осталось никого, кому бы вздумалось оспаривать у него лавры победителя! Пройдет совсем немного времени, и он улучит минутку, чтобы навестить эту гордую римскую красавицу и…
Внезапно откуда-то из густой тени до него донесся странно знакомый голос:
— Что с Валерией?
Гальба, вздрогнув от неожиданности, обернулся. Савия! Она скорчилась вместе с другими под аркой, камни которой потемнели от сажи и еще хранили на себе следы недавней битвы. Укутавшись в изодранный плащ, старая служанка вытянула шею, напряженно глядя на него, лицо ее было перемазано копотью, но даже грязь была бессильна скрыть его бледность. «Что она здесь делает?» — удивился Гальба.
— Встань, женщина.
Савия послушно поднялась на ноги. Гальба окинул взглядом знакомую фигуру — похоже, Савия изрядно похудела за этот день, прикинул он про себя. К тому же она явно еле держится на ногах от усталости, зато выражение лица в точности как всегда — тупое, полное молчаливой покорности. Как он ненавидел эту собачью преданность!
— Я служанка госпожи, — тихо напомнила она.
— И что ты делаешь здесь, среди воинов? Ведь тут совсем еще недавно кипела битва!
— Я последовала за кельтами в надежде отыскать свою госпожу. А во время нападения воины потащили меня за собой. Сама не понимаю, как я тут оказалась…
— Твоя госпожа в тюрьме. Я велел запереть ее вместе с телом ее убитого мужа — таково наказание за супружескую измену и предательство.
Савия бросила на него взгляд — в глазах ее Гальба прочел не удивление, но печаль. Ей уже все известно, внезапно сообразил он. Старая карга с самого начала знала, что он задумал! Возможно, наилучшим выходом из положения было бы ткнуть ее копьем, разом покончив с этим, но… «Впрочем, кому какое дело, о чем болтает старая рабыня? — решил он. — Кто ей поверит?» К тому же старая квочка может ему помочь. Возможно, ей удастся втолковать своей упрямой госпоже, что у нее попросту не осталось выбора. Гальба давно уже понял, что каждого человека можно использовать в своих целях, нужно лишь понять, как это сделать.
— Это означает, что твоя судьба — в моих руках, — угрюмо добавил он.
— Ты собираешься убить и Валерию? — очень спокойно вдруг спросила она.
Гальба, спрыгнув с коня, подошел к ней так близко, чтобы никто из его людей не мог услышать то, что он собирался ей сказать. Обагренный кровью, весь мокрый от пота, он придвинулся почти вплотную. Шрам, надвое рассекавший его бороду, казалось, стал еще глубже.
— Слушай меня внимательно, рабыня, — хрипло прошептал он. — У твоей госпожи остался только один-единственный шанс — всего один, поняла? Если ты поможешь мне, тогда и я, в свою очередь, сделаю все, чтобы помочь тебе. Но если ты попытаешься мне помешать, тогда я уничтожу тебя — точно так же, как уже уничтожил всех, кто имел смелость бросить мне вызов. Ты меня поняла?
Савия угрюмо кивнула.
— Только я теперь могу спасти Валерию. Ты согласна?
Савия ничего не ответила, не сводя с него широко распахнутых глаз.
— А теперь пошли. Пришло время повидать твою госпожу.
Гальба вихрем ворвался в дом командира гарнизона, распахнув дверь жестом человека, который уже считает его своим, черный плащ нетерпеливо вился и хлопал его по ногам, словно крылья огромной летучей мыши. Савия торопливо семенила следом за ним.
— Я пришел увидеть Валерию! — рявкнул он.
Рабы с испуганным видом шмыгнули в разные стороны и попрятались по углам при одном только виде его — весь с головы до ног покрытый кровью своих врагов, Гальба был настолько страшен, что холодела кровь. Сапоги его были заляпаны грязью, на лице написано мрачное торжество. Весь его вид показывал, что он не намерен ждать. Не дожидаясь Савии, Гальба взлетел по лестнице, которая вела в спальные покои хозяев дома — именно там по его приказу была заперта Валерия, — и сапоги его прогрохотали по ступенькам, словно рокот боевого барабана. Десятки колец, свисавших с его пояса на цепи, мелодично звенели, словно торжествуя победу, меч в ножнах отбивал такт, хлопая его по бедру. Двое солдат, стоявших возле дверей спальни на страже, почтительно вытянулись, поедая глазами своего начальника.
— Отоприте дверь!
Солдаты мгновенно повиновались, и дверь распахнулась. Звук отодвигаемого засова заставил Валерию вскочить — прижавшись спиной к стене, она застыла с искаженным тревогой лицом. Судя по ее испуганному виду, она не имела ни малейшего понятия, кто следующий отопрет эту дверь. Конечно, звуки битвы долетали и сюда, но кто вышел из нее победителем, Валерия даже не догадывалась. Вид стоявшего в дверях Гальбы заставил ее оцепенеть. Вся кровь разом отхлынула от лица, когда Гальба, сделав шаг, вошел в ее комнату.
Ноздри Гальбы затрепетали. В комнате не было окон, внутри стояла жуткая духота. Единственный масляный, светильник больше дымил, чем горел, — во всяком случае, света от него было намного меньше, чем гари и копоти. За все это время Валерии так и не дали возможности помыться, и сейчас она опять выглядела почти такой же грязной, как и в тот день, когда вернулась в крепость. Глаза ее опухли и покраснели от слез, одежда безнадежно измялась. Сейчас ни один человек не признал бы в ней римлянку из знатной семьи.
Мысль об этом доставила Гальбе неизъяснимое наслаждение.
— Чем закончилась битва? — чуть слышно прошелестела она.
— Закрой дверь, — велел Гальба одному из стоявших позади него центурионов.
Дверь с шумом захлопнулась, оставив Гальбу и съежившуюся в комочек Савию в темноте. Валерия поверх плеча Гальбы бросила вопросительный взгляд на свою старую няньку. Но та, печально опустив глаза, только молча прижалась к стене.
— Твой муж мертв, — объявил Гальба.
Из груди Валерии вырвался стон, и она зашаталась, едва не рухнув на пол.
— Он погиб с честью, до последнего вздоха сражаясь с кельтами. Ему воздадут высшие почести — тело его, вместе с телами моих людей, будет положено на погребальный костер…
— Его людей! — поправила Валерия.
— Нет, не его, а моих! Они всегда были моими и только моими! — прорычал Гальба. — И твоему мужу это было отлично известно!
— Ты жестокий человек, Гальба Брассидиас, раз даже в такую минуту упоминаешь об этом.
— Да, я жесток. А ты… ты неверная жена.
— Если кто-то из нас и предал его, так это ты!
— Я солдат, госпожа… и я тот, кто выиграл эту битву. Сегодня я выиграл все!
Лицо Валерии помертвело.
— Стало быть, кельты разбиты?
— Конечно.
— А Арден?..
— Каратак в цепях. Его казнят, когда я прикажу.
Валерия бессильно привалилась к стене. Всего лишь несколько Дней назад, во время праздника Самайн она познала счастье! И какой же страшной ценой она расплатилась за эти несколько часов блаженства! Вся ее жизнь с того дня стала непрерывным кошмаром. Какая насмешка судьбы — она пыталась спасти их всех, а в результате не спасла никого, даже себя…
— Если бы я, как прежде, командовал своими петрианцами, — продолжал Гальба, — никакой войны бы не было. Кельты ни за что не отважились бы взбунтоваться, и сотни хороших людей остались бы в живых. Это ты виновата во всем, госпожа. Ты привела в действие все эти силы! Из-за тебя Адрианов вал едва не сровняли с землей!
Валерия, словно не слыша его, затуманенным взглядом смотрела мимо Гальбы — на Савию.
— Что ты здесь делаешь?
— Сама не знаю. Он отыскал меня среди солдат и притащил сюда.
— Она здесь, чтобы уговорить тебя проявить хоть капельку разума! — рявкнул Гальба. — Твой муж мертв, твой любовник — в плену, в результате всего этого ты осталась без защиты. Вся твоя семья — в Риме, до которого тысячи миль, в глазах собственного отца ты стала теперь бесполезной. В моей власти уничтожить тебя, притом со скандалом! Кто ты такая? Никому не нужная вдова, изменница, не постеснявшаяся валяться в грязной постели варвара! Весь остаток своей жизни ты будешь мучиться от позора и бесчестья!
Потрясенная, она подняла на него глаза.
— Неужели ты до такой степени ненавидишь меня?
— Я ненавижу не тебя, а таких, как ты, госпожа! Ненавижу всех проклятых аристократов, в жилах которых течет голубая кровь! Ненавижу их высокомерие! Их замашки! Их невежество! Такие, как вы, живете в счастье и в радости! Вы, словно небожители, и знать не хотите таких, как я, — мы для вас не больше чем грязь под ногами!
— Но Рим дал тебе высокое положение. Благодаря Риму ты сделал карьеру…
— Я ничем не обязан Риму! Ничем, слышишь?! Я просто взял то, что является моим по праву!
— У тебя просто не было возможности…
— Довольно! — рявкнул он. — С этого момента ты станешь говорить, только если я разрешу тебе открыть рот. А если ослушаешься, я изобью тебя так, что ты будешь помнить об этом до конца своих дней!
Но если Гальба хотел запугать Валерию, план его провалился, потому что угрозы только пробудили в ней гнев.
— Нет! Забудь об этом! Я стану говорить с тобой как с презренным плебеем, которым ты был и которым останешься до конца своих…
Затрещина, которую с проворством разъяренного медведя отвесил ей Гальба, не дала ей договорить — отлетев в угол, Валерия с такой силой врезалась в стену, что у нее едва не вышибло дух. Ахнув, она сползла на пол, из разбитой губы сочилась тонкая струйка крови, лицо ее побледнело до синевы. За спиной Гальбы раздался пронзительный вопль Савии. Однако она не шелохнулась, видимо, опасаясь, что после Валерии Гальба изобьет и ее.
— Слушай меня! — прорычал Гальба. Широко расставив ноги, он угрожающе навис над сжавшейся в комочек Валерией. — У тебя осталась только одна-единственная возможность вернуть свое положение. И вместе с ней — жизнь. В моей власти оповестить весь Рим о том, что ты отдалась варвару, грязная потаскуха! Я могу унизить тебя так, что ты будешь счастлива сама наложить на себя руки. Или… я могу спасти тебя и восстановить твое доброе имя. Все это в моей власти.
Он молча ждал. Наконец Валерия пришла в себя.
— Как? — с трудом шевеля окровавленными, разбитыми губами, спросила она, стараясь не обращать внимания на боль.
— Женившись на тебе.
Она коротко ахнула.
— Ты шутишь!
Гальба покачал головой:
— Нет! Я честен с тобой — так же как всегда честен в бою. Выходи за меня замуж, Валерия, и, даю тебе слово, ни слова об этом никогда не просочится за ворота крепости. Никто ничего не узнает. Выходи за меня — и ты вновь обретешь свое высокое положение. Выходи за меня — и ни единое пятнышко позора не коснется ни твоего собственного имени, ни имени твоей семьи!
— Ты ведь даже не римлянин! — презрительно скривилась она. — Ты родом из какой-то провинции…
— Как и половина наших императоров, между прочим, — напомнил Гальба. — Будь моей женой, и благодаря этому я очень скоро стану патрицием.
— Хочешь, чтобы я способствовала твоему возвышению?
— Ты возвысишься вместе со мной. Станешь наслаждаться всем, чего я добьюсь. В отличие от твоего покойного супруга у меня есть возможность добиться всего, чего я хочу. Единственное, чего мне не хватало, — это знатного происхождения. У тебя оно есть. В твоих жилах течет голубая кровь, но ты женщина. Между нами не так уж много различий, как тебе, наверное, кажется, Валерия. Вместе мы могли бы достичь многого… — Но это безумие!
— Нет, это не безумие. Скажу больше — сейчас для тебя это единственный выход из того положения, в котором ты оказалась.
— Я никогда не унижусь до того, чтобы лечь с тобой в постель! Я уже говорила тебе это!
— Да, но, возможно, теперь это я не унижусь до того, чтобы взять тебя к себе в постель! — прорычал Гальба. — Я предлагаю тебе брак, а отнюдь не любовь. Я хотел, чтобы мы стали союзниками, но не любовниками. Что же до любви… — он пожал плечами, — на свете существуют и другие женщины. Впрочем… может, когда-нибудь мне и захочется переспать с тобой, не знаю. Но и тогда я стану обладать тобой когда захочу — по праву законного супруга!
— Мой ответ — нет!
— Ты предпочтешь публичный позор? Хочешь, чтобы тебя заклеймили как неверную жену и предательницу?
— Я предпочитаю свободу и самоуважение.
— Забудь о свободе, госпожа. Я оставлю тебя гнить здесь.
— Ты не осмелишься! В конце концов, я дочь сенатора!
— Если хоть слово о твоем позоре, о том, как ты обесчестила свое имя тут, на границе, достигнет твоего отца, он тут же отречется от тебя, чтобы не лишиться своего положения. Впрочем, ты и сама это понимаешь, не так ли?
— Ты не знаешь моего отца!
— Разве? Зато я хорошо знаю, что твой отец продал тебя этому ничтожеству ради своей карьеры, — ухмыльнулся Гальба.
Валерия замотала головой. Нет, она ни за что не согласится… ни за что!
— Мой ответ — нет, Брассидиас!
— Понятно, — кивнул он. — Похоже, я кое-чего не учел. Видимо, забавы, которым ты предавалась, имели для тебя некую прелесть, не так ли? Все еще не в силах забыть те деньки, когда к северу от Вала ты развлекалась в объятиях варвара, да, Валерия?
— Убирайся отсюда! Оставь меня!
— Но, отказывая мне, ты наносишь оскорбление не только мне — ты наносишь оскорбление Риму.
— Риму?!
— Если ты откажешься стать моей женой, женщина, откажешься дать мне шанс возвыситься, добиться того положения, к которому я стремлюсь, клянусь, я открою ворота крепости кельтам! Кажется, ты уже имела случай услышать, как я обещал то же самое этому болвану Ардену. Тогда я лукавил. Но сейчас я готов это сделать. Я сдержу свое слово и соединю свою судьбу с варварами. А потом полюбуюсь тем, как запылает Лондиниум, и стану королем этой страны.
— Если ты осмелишься, тебя станут гнать, как бешеного пса! А потом вздернут на первом же попавшемся суку!
— Ну, будь я маленьким человеком со скромными амбициями, меня бы это испугало.
А ведь он не блефует… он и впрямь готов сыграть в эту рискованную игру, с изумлением подумала Валерия. Похоже, Гальба совершенно обезумел — ярость и пережитые унижения лишили его остатков рассудка. Однако сейчас речь идет не только о ней — на карту поставлена судьба Рима.
— Мне все равно! Я скорее умру, чем стану твоей женой, Гальба! Я уже один раз имела несчастье выйти замуж за человека, которого не любила. И уж конечно, ни за что не стану женой того, кого ненавижу.
— Станешь… еще как станешь! — Во взгляде Гальбы сквозила твердая уверенность в том, что все будет именно так, как он решил. — Потому что есть еще одна причина, по которой ты станешь искать у меня защиты. Если ты, римская шлюха, откажешься выйти за меня, то тем самым ты подпишешь смертный приговор человеку, которого любишь.
— Что ты хочешь этим сказать? — слабеющим голосом прошептала Валерия, уже догадываясь, что он имеет в виду.
— Об Ардене Каратаке давно уже ходят слухи — уж не знаю, верные или нет, — что он шпионит в пользу Рима. В каком-то смысле он действительно работал на меня. Так что, принимая во внимание его прошлые заслуги, я бы согласился, пожалуй, отпустить его на свободу. Да… я соглашусь освободить его — если взамен ты дашь согласие стать моей женой. Если же ты откажешься…
— Ты убьешь его? — Это прозвучало как вздох.
— Его распнут прямо на крепостной стене — той самой, где стоит легион петрианцев.
— Но это же бесчеловечно! Это возмутит всех христиан, сколько их тут есть! О боги… смерть на кресте… ведь так уже много лет не казнят!
— Что ж, будем считать, что я вновь введу эту казнь в моду. Причем он будет распят так, что пройдет много дней, прежде чем смерть положит конец его мучениям. А тебя прикажу привязать к катапульте рядом с ним, чтобы ты могла видеть его страдания.
Валерия закрыла лицо дрожащими руками.
— Я не люблю тебя. И, думаю, никогда не полюблю, — продолжал Гальба. — Просто без твоей помощи мне не обойтись. Если ты станешь моей женой, Валерия, то тем самым разом решишь все наши проблемы, и свои, и мои. Отвергнешь меня — и я уничтожу тебя, клянусь. И не только тебя, а с тобой и Ардена Каратака, и всю Римскую Британию!
Забившись в угол, Савия жалобно всхлипывала.
Окинув взглядом обеих женщин, Гальба хищно ухмыльнулся:
— Подумай заодно и обо всех богах. Подумай о друидах. Вспомни обо всех жрецах, а потом… потом обо мне, человеке, который не верит во всю эту чепуху, И тогда не удивляйся, что именно я вышел победителем!
— Почему бы тебе просто не убить меня и не отпустить его на свободу? — еле слышным шепотом спросила Валерия.
— Это было бы слишком просто. — Ухмыльнувшись, Гальба выразительным жестом провел рукой по висевшей у него на поясе цепи, и кольца на ней мелодично звякнули.
Савия остановившимся взглядом смотрела, как Гальба любовно перебирает пальцами кольца, снятые им с рук людей, которых он когда-то убил.
На вилле, где жил Фалько со своей женой Люсиндой, царила тихая паника. Это было первое, что поразило рабыню. Было уже около полуночи, в это время в римской части Британии все обычно давно уже спят и во всех окнах темно, но тут горели все свечи и было светло как днем. Рабы и рабыни метались взад-вперед, словно всполошенные куры, стаскивая узлы и сундуки, и грузили их на повозки. Лошади в полной упряжи, казалось, только и ждут знака, чтобы тронуться в путь. Во внутреннем дворике жарко пылал костер, куда охапками сваливали всякий мусор и ненужную утварь. Судя по всему, семья спешно готовилась к отъезду.
— Кто здесь? Что тебе нужно? — прогремел в темноте чей-то голос. Это был Гален, один из слуг Фалько. Выхватив из ножен меч, он выступил из темноты и решительно преградил Савии дорогу.
— Я пришла от леди Валерии. Мне срочно нужно поговорить с центурионом Фалько.
— Савия?! — изумленно фыркнул он, видимо, только сейчас узнав ее. — Откуда ты здесь? А я думал, ты где-то в плену, в Каледонии.
— Так оно и было, но меня привезли сюда, когда началось сражение. Я своими глазами видела битву у Адрианова вала. Могу я поговорить с твоим господином? Прошу тебя! Моей госпоже угрожает страшная опасность!
— Как и всем нам. Такова война, и тут уж ничего не поделаешь. А мой господин очень занят. Ты же сама видишь — ему сейчас не до тебя.
— Что происходит? — Савия, привстав на цыпочки, поверх его плеча удивленно разглядывала царившую во дворе суматоху, суетившихся рабов и жарко пылающий костер. — Неужели Люсинда решила уехать? Но почему? Ведь Рим победил.
— Рим одержал победу в сражении — но не в войне. До нас дошли слухи о том, что варварам удалось прорваться через Адрианов вал во многих других местах, и с каждым часом поступают новые, еще более страшные вести. Герцога нет, он в отъезде. И взбунтовались не только пикты и племя Аттакотти. Скотты, франки, саксы — все поднялись против Рима. Моя госпожа решила, что в Эбуракуме будет безопаснее. А может, лучше и вовсе отправиться в столицу, в Лондиниум.
— О боги! Но ведь именно из-за этого я здесь! Моей госпоже грозит страшная беда, которую нужно предотвратить! И не только ей одной — опасность нависла и над крепостью, и над всеми, кому удалось уцелеть! Мне нужно срочно поговорить с твоим господином. Речь идет о Гальбе!
— Моему господину больше нет дела до Гальбы. Впрочем, как и Гальбе когда-то не было дела до префекта, — со злобой прошипел Гален. — Мой господин устал от предательства! Во что только превратились петрианцы! Тьфу! Солдаты подавлены, командиры думают лишь о себе! Если кельты вновь нападут, мой господин не уверен, что мы сможем оказать им сопротивление.
— Так ведь именно об этом я пришла поговорить с центурионом Фалько! Об этом и о справедливости Рима!
— О справедливости, значит? — хохотнул Гален. — Где ж ты ее найдешь, эту самую справедливость? Да еще в наше время!
— Речь идет об убийстве! — округлив глаза, прошептала Савия. — Помнишь того раба, которого убили? Его звали Одо…
— Одо? — нахмурился Гален. — Так это дело прошлое. Все забыто и похоронено. — Однако по голосу Галена было ясно, что Савии удалось пробудить в нем любопытство.
— Нет! Если хочешь знать, друиды выкопали из земли его тело и тайно перевезли на север от Вала. Каким-то известным только им способом они оживили его! И когда они везли его туда, Одо заговорил в последний раз. Он назвал имя своего убийцы! Так вот, его прикончил вовсе не тот юноша! Не юный Клодий, на которого все думали!
— Ради всего святого, о чем ты, женщина?!
— Я хочу сказать, что петрианцы вот-вот попадут в лапы человека не просто безнравственного, но самого настоящего преступника! Впрочем, думаю, твой господин и сам уже об этом догадывается. Дай мне поговорить с ним — я сама ему все объясню.
Они отыскали центуриона в его кабинете, когда он давал распоряжение управляющему обязательно перегнать стадо коров в близлежащий лесок. Совсем захлопотавшаяся Люсинда бегала из комнаты в комнату, на ходу отдавая приказы, — ну вылитый генерал, подумала Савия.
— В чем дело? — раздраженно рыкнул на Галена Фалько, когда они с Савией появились на пороге.
— Эта рабыня сказала, что у нее есть какие-то важные новости об Одо. И что дело не терпит отлагательств.
— Не терпит отлагательств, говоришь? И это когда вся Британия под угрозой! Чушь! Одо и его убийца давно мертвы и похоронены!
— А вот в этом ты ошибаешься, центурион, — вмешалась Савия. — Я пришла к тебе, потому что ты сейчас единственная надежда моей несчастной госпожи. Только ты можешь спасти ее. Может, ты помнишь рукоять того ножа, которым зарезали Одо?
— Это был обеденный нож. Клодий стянул его со стола во время свадьбы, — буркнул Фалько.
— Это мог сделать не только он, но любой из тех, кто был приглашен к тебе в дом. В том числе и Гальба.
— Ты обвиняешь в убийстве моего нового командира? — вытаращил глаза Фалько. — Но зачем Гальбе убивать Одо? Между ними не было ссоры.
— Он зарезал Одо, чтобы бросить тень подозрения на Клодия. Чтобы спровоцировать нападение на священное ущелье друидов! Чтобы заставить мою госпожу отправиться в такое место, где ее наверняка захватили бы варвары.
— Но это нелепо!
— Старший трибун водил тебя за нос. И тем самым обесчестил тебя, господин.
Фалько почувствовал, что начинает терять терпение.
— Не могу сказать, что мне так уж нравится Гальба Брассидиас… но ведь доказательств у тебя нет…
— Только слова мертвого человека. Того, кого он зарезал.
— Что-о?!
— Тебе известно, что кельты выкрали тело Одо?
— Да… помнится, мне об этом сообщили.
— Так вот, тело его отвезли на север, чтобы вернуть скоттам, его народу. Это было сделано по приказу друида, имя которого Кэлин. Я сама разговаривала с ним. Теперь он пленник в крепости, я втайне от всех пробралась к нему… и вот тогда-то он и напомнил мне об одной очень странной вещи. Дело в том, что когда они обмыли и одели тело бедного Одо и хотели по древнему обычаю положить ему в рот монетку, произошло нечто такое, что трудно объяснить… во рту у него что-то было.
— Что было?
Савия протянула к нему руку. На ладони рабыни блестело кольцо — такое, какое обычно носят воины: тяжелый золотой перстень с красным камнем.
— Ты узнаешь его?
Фалько, приоткрыв от изумления рот, отшатнулся.
— Наша вылазка… та самая, когда мы отправились помочь старому мошеннику Като вернуть угнанный у него скот! — ахнул он. — Гальба снял этот перстень с руки мертвого вождя, которого он убил! Именно во время этого самого сражения попал в плен Одо!
— Пересчитай кольца, которые висят на поясе у Гальбы. Думаю, ты сразу заметишь, что одного не хватает.
— И что?
— Думаю, Одо сорвал его с цепи перед тем, как умереть.
— Думаешь, он вцепился в пояс Гальбы?
— Уверена. Перстни нанизаны на цепь, словно монетки. В темноте, в спешке или из-за той суеты, что царила перед свадьбой моей госпожи, Гальба, должно быть, попросту не заметил отсутствия одного из колец. Зато его заметил Кэлин — во рту у убитого. Вот и получается, что погибший сам назвал имя своего убийцы.
Лицо Фалько стало мрачным как туча.
— Стало быть, Гальба обманул нас всех… и возвел поклеп на бедного Клодия. — Из груди его вырвался тяжкий вздох. — Однако, учитывая, что творится вокруг, это такой пустяк, о котором даже не стоит говорить. Еще одна жертва… а их тут тысячи. — Он встал, давая понять, что разговор окончен. — Теперь легионом командует Гальба. Если я обвиню его, он попросту прикажет бросить меня в тюрьму… а то и еще хуже — подстроит так, что во время следующего же сражения я буду убит. Хочешь, чтобы у меня появилась возможность самолично расспросить обо всем Одо? Нет уж, дело сделано. Единственное, что мне остается, — это попытаться спасти то, что у меня еще осталось.
— Но есть одна вещь, которую ты можешь сделать, центурион… которую ты обязан сделать! Это твой долг перед твоим погибшим командиром, Марком Флавием, перед его памятью! Ты должен помешать Гальбе жениться на Валерии!
— Жениться на Валерии?! — Фалько был потрясен.
— Ты обязан помешать этому — иначе он превратится в нового тирана, и тогда Валу, который защищали многие поколения твоих предков, за который они проливали кровь, придет конец! Ты должен помешать ему совершить новое предательство — а он это сделает, и тогда падут уже не сотни, а тысячи безвинных людей. Целые армии! Ты обязан помешать ему прежде, чем те петрианцы, кто еще остался в живых, и ты сам падут жертвой его честолюбивых замыслов!
— И что же я должен сделать, а, женщина?
— Помоги мне освободить Ардена Каратака! И пусть он свершит суд вместо тебя. И тогда справедливость Рима восторжествует.
