Глава 3
Я мчался к игровому полю со всех ног, надеясь успеть до того, как все узнают, что я туда направляюсь. Если у Лилии была там назначена встреча с Туманным, то я хотел удивить их обоих.
Когда я прибежал туда, задыхающийся и мокрый от пота, игра была в самом разгаре. И день подходящий — теплый, солнечный, и в то же время не жаркий, а легкая изморось прибивала пыль. Еще издали я слышал глухие удары мяча о кирпичные стены поля.
На трибуны пробраться оказалось не так-то просто, ибо все вокруг кишело народом. Люди вели себя спокойно, как и принято у ацтеков, но так увлеченно и деловито шептались о своих делах, что я боялся кому-нибудь помешать.
Стараясь никого не задеть, я взобрался на одну из каменных скамей и вместе с остальными зрителями стал следить за происходящим на поле.
По нему носились две команды игроков, чьи прически и шрамы свидетельствовали о том, что их обладатели получили хорошую боевую закалку. На игроках были укороченные набедренные повязки и кожаные щитки на коленях и локтях. Эти бравые парни гонялись за мечом так, словно от этого зависела их жизнь. Казалось, они готовы бегать по полю, пока не упадут замертво. Толпа на трибунах шумно подстегивала их.
Мяч темным пятном летал между мечущимися по полю фигурами. Игроки использовали руки и ноги лишь для того, чтобы подняться после падения с земли. Отбивать мяч разрешалось только бедром, ляжкой или ягодицей. Земля была заляпана кровью в тех местах, где падали игроки. В воздухе стоял тяжкий дух пота и крови, к которому примешивался звериный запах всеобщего возбуждения.
Зрелище и впрямь казалось на редкость захватывающим. Зрители, подавшись вперед и выгнув шеи, неотрывно следили за движением мяча. Никто из болельщиков не кричал и не разговаривал громко, шептались, даже когда кому-нибудь из игроков удавалось отбить самый сложный удар, ведь сама игра считалась неким священным ритуалом, за которым наблюдали боги с небес и жрецы на земле.
Здесь же, на трибунах, обычно делались ставки — мешочки какао-бобов, вороха одежды, медные топоры и стержни перьев, начиненные золотым порошком; драгоценные губные пластины и прочие украшения; свежие тыквы, индейки и перепела; кипы дорогущей бумаги из Аматлана и Амакочтитлана и самые ценные для ацтеков предметы — перья. Прямо передо мной лежала кипа роскошных пурпурных перьев из тех, что торговцы и сборщики дани везут в столицу из далеких южных провинций.
Ставки полагалось делать открыто, у всех на виду. Это было главным и единственным правилом, незыблемым законом, который нарушил мой хозяин, заключая тайные сделки с Туманным. Рядом с полем располагались два небольших каменных кольца, вмурованных в стену на высоте двойного человеческого роста. Команда, умудрившаяся пробросить через такое кольцо мяч, выигрывала все, выставленное на кон. На моем веку такого не случалось ни разу, и я не знал никого, кто был бы свидетелем такой удачи.
Я напомнил себе, что пришел сюда разыскать кое-кого, а не ради зрелища, но, шаря глазами по трибунам, я видел только определенного рода публику — в коротких плащах из грубого полотна, с прическами простолюдинов, не добывших в бою ни одного пленника. Попадались, впрочем, и более важные персоны в нарядных облачениях и богато украшенные, но глаза их сверкали азартом не меньше, чем у бедняков. Только одни из них поставили на кон все, другие же могли позволить себе проигрыш. Но торговцев среди этой публики не наблюдалось. И уж тем более не было здесь никаких женщин.
Возможно, она уже ушла, подумал я и решил поспрашивать у сидящих рядом.
Мускулистый малый, лица которого я даже не мог разглядеть — так сильно он свешивался вперед, увлекшись игрой, — скорее всего был игроком. Зато мне повезло с соседом слева.
— Часто сюда приходишь? — спросил я, поймав на себе его взгляд.
Он заулыбался:
— Всегда, когда могу вырваться. За Тлателолько болею, но стараюсь не пропускать и другие игры, даже такие паршивенькие, как эта. А ты?
— Ой, да меня отсюда за руки за ноги не оттащишь!
Игра была в самом разгаре, и сосед разговаривал со мной, не отрывая от поля глаз.
— А народу много, правда? — заговорил я.
— Ну да, — неохотно отозвался он.
— А вот интересно…
Он быстро взглянул на меня:
— Да ты вообще смотришь игру или нет?!
Я немного отодвинулся и сказал:
— Извини. Просто ищу кое-кого.
Бросив тоскливый взгляд на поле, он снова повернулся ко мне, по-видимому решив, что быстрее отделается от назойливого соседа, если как можно исчерпывающе ответит на все вопросы.
— Ну и кого же ты ищешь?
— Одну женщину. Ее зовут Лилия.
Он зашелся в продолжительном кашле, потом сказал:
— Ах вот оно что! А тебе не кажется, что ты выбрал странное место для этого? Может, лучше было бы в саду?
— Лучше для чего? — Я сначала даже растерялся, но потом сообразил, что он подумал, будто я веду речь о любовном свидании.
— Да вот, знаешь ли…
— Нет, не знаю, — отрезал я. — Послушай, я тебе говорю не о какой-то там милашке… Она вдова торговца, и сын у нее взрослый. — Я едва удержался, чтобы не столкнуть его вниз — так мне хотелось избавить его лицо от этой наглой, похабной улыбочки. — Так ты видел ее или нет?
Ничуть не испугавшись моей злости, сосед слева снова отвернулся и уставился на поле.
— Прости, приятель, ничем не могу помочь…
Если он и сказал что-то еще, то я этого уже не слышал.
Игра на поле накалилась, трибуны пришли в движение, некоторые зрители даже повскакивали с мест. Мяч укатился в конец поля, и игроки обеих команд, собравшись вокруг него, ожесточенно спорили, кто виноват и кому теперь доставать мяч из-за веревочного ограждения.
Крепкий юнец справа от меня тоже вскочил на ноги. Повернувшись в мою сторону, он возбужденно закричал:
— Нет, ну ты видел?! Какой удар! Теперь мяч в недоступной зоне. Как его достать теперь? Это ж…
Он вдруг осекся на полуслове, когда встретил мой изумленный взгляд. И тут он тоже узнал меня.
Это был Проворный, сын Туманного.
Издав горлом какой-то невнятный звук, он сорвался с места и бросился было карабкаться по трибунам наверх.
— Эй! — крикнул ему кто-то у меня за спиной. — А ну-ка сядь! Нам из-за тебя не видно!
— Эй! Что ты делаешь? Здесь нет выхода!
Я вскочил, схватил его за локон на макушке и сильно дернул. Парень взвыл от боли и закачался, теряя равновесие.
— Слыхал, что тебе сказали? — рявкнул я. — А ну сядь!
Он плюхнулся на скамью рядом со мной, свирепо зыркая на меня глазами.
Я молчал — у меня просто-напросто пропал дар речи от этой неожиданной встречи, и я мог только дивиться чувству юмора Тескатлипоки, устроившего такое. Подумать только! Этот капризный повелитель случая распорядился так, что на скамье рядом со мной изо всей огромной толпы оказался не кто-нибудь, а именно этот юнец.
— Может, отпустишь мои волосы? Больно же! — как-то по-детски жалобно запротестовал Проворный.
Я еще раз больно дернул его за хвост и отпустил.
— Не вздумай что-нибудь отчебучить, — предупредил я. — Нам с тобой поговорить надо.
— Пожалуйста, — охотно согласился он. — Я вроде слышал, ты ищешь Лилию?
Будь он угрюмым и мрачным, окажи он сопротивление, я бы еще мог выслушать его, но этот его миролюбивый тон меня раздражал.
— Вопросы задавать буду я! — сурово отрезал я. — Сначала ты мне расскажешь, какого черта вы меня похитили!
— Мы не хотели сделать тебе ничего дурного! Нам просто надо было поговорить!
— Что значит «не хотели сделать ничего дурного»? А зачем тогда держали нож у моего горла? И как насчет того трупа в канале? Этому человеку вы тоже не хотели сделать ничего дурного?
— Какого еще трупа?! — Он нахмурился, изображая удивление.
— Того самого, что мы выловили вчера вечером в канале прямо перед домом главного министра. Того самого трупа с небольшеньким посланьицем для меня. Трупа, из-за которого меня чуть не нарядили в колодки. Мне еще повезло, что я не сдох, как один старик, по вашей милости лежащий теперь мертвым в доме моего хозяина.
— О чем ты толкуешь?
— Да ладно, брось притворяться! Ты все понимаешь! И прекрасно знаешь, откуда на этом трупе было столько ран и ожогов — точно таких же, что и на том несчастном, которого Сияющий Свет заставил изображать омовенного раба. Или будешь утверждать, что и про это тебе ничего не известно?
К моему удивлению, он и не думал возражать, только пробормотал, глядя себе под ноги:
— Послушай, не я все это придумал. Разве мог я знать, что все зайдет так далеко? Я-то рассчитывал, они заговорят, как только увидят кактусовые шипы да огонь у себя перед носом…
— Кто это «они»? — спросил я. — Ты имеешь в виду колдунов? — Моментально спохватившись и вспомнив, что нахожусь в общественном месте — пусть окружающие и поглощены игрой, — я понизил голос. Шептаться было противно и неудобно — я сразу почувствовал себя каким-то заговорщиком. — Тех людей, что исчезли из темницы Куаукалько? Где они сейчас?
Он вскинул голову и как бы невзначай оглянулся через плечо.
— Этого я тебе сказать не могу.
— Ну что ж, тогда скажешь самому императору! В тюрьме-то тебе приходилось бывать? Хочешь, опишу тебе в красках, каково там?
— Но я действительно не могу тебе этого сказать!
— Ладно. Где твой отец?
— Мой отец?! — удивился парень.
— Да, твой отец. Туманный.
— Мой отец? — еще раз проговорил он едва уловимым шепотом и почему-то вдруг засмеялся.
Он хихикал, прикрыв рот ладошкой, а я недоуменно смотрел на него. Я был настолько сбит с толку, что даже не подумал треснуть его по затылку или хорошенько встряхнуть. Проворный все еще продолжал веселиться, когда в игре что-то произошло и рев зрительских трибун заставил меня оглянуться на поле. Я даже вскочил, как и все вокруг.
Далеко не сразу я разобрался, в чем дело, — оказывается, мяч все же достиг своей цели и прошел через каменное кольцо в стене.
Потрясенная толпа притихла.
Я повернулся к Проворному, но он исчез — проскользнул среди множества стоящих ног, словно водяная змея между густыми стеблями тростника.
В былые времена для побежденной стороны поражение значило бы куда больше, чем просто проигрыш в игре. Предводитель команды уж точно оказался бы на вершине ближайшей пирамиды, и последнее, что он увидел бы на земле, — это вымазанное сажей лицо жреца, наклоняющегося вырывать у него из груди сердце.
Мне же довелось жить в более цивилизованные времена, когда проигравшую команду просто изгоняли с позором с поля, подальше с глаз разъяренных болельщиков. Теоретически победители имели право забрать себе одежду проигравших, а также все ставки болельщиков, но на практике такое случалось редко.
Преследовать Проворного не имело смысла. Я надеялся, что найду его где-нибудь бездыханным, затоптанным толпой, поэтому просто ждал, когда все разбредутся.
Когда трибуны опустели, я встал и взглянул на поле. Там толпились победители, чем-то явно озадаченные.
— Поздравляю! — выкрикнул я со своего места.
Один из игроков — как мне показалось, предводитель — посмотрел на меня как-то жалобно:
— Послушай, нам правда жаль. Мы вовсе не хотели, чтобы так вышло!
Подобрав со скамьи свой плащ, я уже собирался уйти, но теперь остановился.
— Ты это о чем?
— Ты, наверное, много проиграл? Но это не мы виноваты. Это не мы забили мяч. Это боги… Тескатлипока.
Чихнув от пыли, я крикнул:
— Да ладно переживать!.. Я ведь даже не…
Не обращая внимания на мои слова, другой игрок прибавил:
— Мы не предполагали, что мяч туда попадет.
— Да и мяч был почему-то жестче, чем обычно.
В их голосах слышался неподдельный страх. Может, они боялись, что толпа, сейчас преследующая проигравших, вскоре вернется разобраться с теми, кто забил мяч в кольцо. Но мне показалось, что они испуганы чем-то еще. Всемогущий Тескатлипока, непостоянный и капризный повелитель случая, вмешался в их судьбы и, возможно, изменил их навсегда. Я понимал ощущения этих бедолаг, ведь Тескатлипока столько раз изменял и мою жизнь, и редко в лучшую сторону, — но я догадывался, что их отчаяние и страх были сейчас гораздо сильнее моих.
— Это чистая случайность, а вовсе не наше мастерство! Мы не хотели забивать мяч в кольцо, просто играли на очки.
— Слушайте, давайте уйдем отсюда, — предложил предводитель и посмотрел на меня: — Можешь оставить себе свою одежду. Если хочешь, можешь оставить себе даже свою ставку.
— А я ничего не ставил, — сообщил я.
— Не ставил? — На лице его я заметил выражение облегчения. — Ну и хорошо!
Они начали подниматься по ступенькам, ведущим с поля, тихонько переговариваясь между собой, решая, как донести до дома выигранное добро так, чтобы по дороге его не отняли бывшие владельцы.
Я спросил у них про Лилию — вдруг кто-нибудь случайно видел ее?
Предводитель рассмеялся мне в ответ:
— Ты шутишь? Нам бы за мячом углядеть, не то что за какими-то девчонками!
Остальные дружно рассмеялись, но один, самый юный, вдруг остановился и задумчиво приложил палец ко рту.
— Не скажите, я видел тут одну. — Он с тревогой посмотрел на недовольного предводителя и торопливо прибавил: — Я заметил ее только потому, что она была здесь единственной женщиной и выбивалась из толпы. Да притом она не из каких-то дешевых свистушек. Как мне показалось, средних лет, одета скромно — видать, жена простолюдина или торговца.
Я перестал дышать.
— И где она?
Паренек стыдливо опустил голову:
— Не знаю. Когда я последний раз смотрел на трибуны, она уже ушла.
Я снова задышал.
— Ладно, не переживай, — успокоил я паренька. — По крайней мере я знаю, что она была здесь.
Я повернулся, чтобы уйти, и тогда паренек крикнул мне вслед:
— А ты ненамного с ней разминулся! Она сидела на твоем месте.
