26
Цветные земли, сера и зола,
Сосуды из графита и стекла,
Реторты, колбы, тигли и фиалы,
Сублиматории и уриналы,
Куб перегонный, волоски к весам
И прочий никому не нужный хлам.
Джоффри Чосер (ок. 1342–1400). Рассказ помощника каноника
Когда Нед оставался один, он ходил по тесному пространству своей чердачной комнаты, заставляя себя час за часом все сильнее наступать на больную ногу. Один он оставался нечасто, потому что друзья Мэтью заботились о нем, по очереди приносили ему поесть, а также сообщали городские новости. Как-то раз появился Дейви с неожиданным подарком — пачкой больших листов с непристойными изображениями лондонских леди — позабавить его. Потом Мэтью принес более практичный дар — какие-то бывшие в употреблении кожаные сапоги. «Краденые», — подумал Нед.
Робин был постоянным посетителем. Ему устроили соломенную постель в комнате у Пентинка, и Мэтью нашел мальчику черную кожаную шапку с ушами, немного похожую на те, что носят в Тауэре сержанты; закрывая заживающие обрубки, уши шапки защищали их от злого декабрьского холода, сковавшего город.
Пока Нед ел в своей чердачной комнате, Робин сидел рядом и докладывал ему все, что касалось пекарни и тигля, присмотреть за которым он ходил самое малое три-четыре раза в день. Он говорил о ваннах, очищении и повторной перегонке, и Нед слушал с болезненной сосредоточенностью, просил повторить определенные фразы, чтобы сличить их с письмом. Робин с жаром сообщил Неду, что третья операция, вываривание, теперь закончилась. Он взял алхимической воды и добавил ее к прокаленной земле, которая снова должна была претерпеть томительный процесс конденсации и очищения, пока не будет получен Ворон; на этом месте Нед поднял руку в знак протеста и сказал:
— Стоп. Я не успеваю за тобой. Что это за алхимическая вода?
— Роса, — терпеливо пояснил Робин. — Я собирал ее, раскладывая чистые тряпки на кустах по ночам в старом саду у Флита, а утром выжимал их.
— А Ворон? Какое отношение ко всему этому имеют вороны?
— Это следующая стадия, — сказал Робин. — Мастер Агриппа писал, что «чернота Ворона показывает совершенное разложение семени». Я думаю, я надеюсь, что тигель почти готов для разложения. Можно я еще раз посмотрю ваше письмо, проверить, не упустил ли я чего-нибудь?
Нед дал ему письмо.
— Я понимаю, что все время спрашиваю об одном и том же. Но тебе удалось найти что-нибудь в этом письме о доках? Какой-нибудь символ или древнее алхимическое слово?
Робин поднял глаза от письма.
— Я ничего не нахожу. Но посмотрите. Вот немного о Вороне. «Теперь от разложения мертвого остова надежды родится плодоносный Ворон, который с помощью Attramentum, мало-помалу расправляя крылья, начнет летать со своими драгоценными отпрысками». Поскольку Ворон черный, в алхимии этим словом называется Nigredo, темная стадия меланхолии и смерти, которая, в чем согласны все алхимики, очень важна для того, чтобы творение свершилось. Разве это не удивительно?
— А что такое «attramentum»?
— Это алхимическое название черных чернил.
— Черных чернил…
Нед схватился за голову.
— Ну почему они не пользуются обычными словами?
Льюк приходил регулярно, всегда с одышкой после подъема по лестнице, он менял повязки и накладывал свежую мазь, — процесс, который длился дольше или короче, в зависимости от степени опьянения доктора. Руки у Неда быстро заживали.
Часто на чердак поднимался Мэтью, иногда поздно вечером, после хорошей попойки, и многословно желал Неду скорейшего выздоровления, а также передавал ему новейшие уличные слухи, в страстной надежде, что это поможет вернуть брата к сочинению баллад. Нед слушал, поднимал свои перевязанные руки и говорил, что как только ему полегчает, он сочинит целую книгу баллад.
— Что-нибудь веселое, чтобы продавать на улицах, — предлагал Мэтью. — Песни, которые можно петь в тавернах во время рождественских праздников.
Нед пытался расспросить его, как идут дела и удается ли ему сдерживать своих врагов. Но Мэтью всегда заявлял, что дело идет лучше некуда, и заговаривал о другом.
Элис заходила редко, явно затаив недовольство оттого, что он пренебрег ее вниманием. Она иногда приносила ему поесть и с грохотом ставила все на стол у кровати. Однажды сказала укоризненно, уходя:
— Этот твой мальчишка, подмастерье, часами просиживает в старой пекарне. Ты что, дал ему ключ? Он напускает на себя такой таинственный вид всякий раз, когда я спрашиваю у него, что он там делает.
Нед сказал:
— Мальчик стесняется своей внешности. Своих обрубков. Наверное, лучше оставить его в покое — пусть сидит наедине с самим собой.
Она недоверчиво кивнула и вышла.
Когда до Рождества оставалась всего неделя, Нед наконец-то смог ступить на ногу, и Льюк снял повязки с его рук. Нед подождал, пока внизу не начнется обычный разгул, и закадычные друзья Мэтью, оценив и заперев награбленное, начнут пировать.
Он некоторое время прислушивался к веселью, потом надел плащ и шляпу, натянул поношенные сапоги, подаренные братом, и тихонько спустился по задней лестнице.
Времени почти не осталось, особенно если Нортхэмптон уже узнал, что его шпиона бесцеремонно вытолкали из Сент-Джеймского дворца. Неду было нужно увидеть Сару Ловетт, которая обещала узнать побольше о тутовых деревьях. Ему нужно было увидеть Кейт, чтобы убедить ее, что ее дружба с Рейли навлечет на нее опасность. И он хотел узнать, не разнюхал ли Пэт чего-нибудь еще насчет тайных делишек Ловетта в доках.
Но прежде всего он хотел выяснить, отчего умер Тобиас Джебб.
По просьбе тайного совета королевская коллегия врачей пять лет назад составила список действий, которые надлежит предпринять местным властям в случае вспышки чумы. Обо всех новых случаях этой болезни следовало доложить осмотрщикам и наблюдателям, которые назначались в каждом приходе и в чьи обязанности среди прочего входило следить за тем, чтобы никто не нарушал карантин. Воистину то была мрачная работа, потому что здоровых приходилось запирать вместе с умирающими.
И еще приходской осмотрщик был обязан проверять, не умерла ли от старости или не была ли убита каждая жертва чумы, о которой ему докладывали. Затем эти сведения передавались приходскому псаломщику, делавшему записи в церковных книгах. Нед Варринер знал это; и вот в этот вечер, под дождем и ветром, от которых раскачивались уличные вывески и гасли фонари на домах, так что темнота стала почти повсеместной, он шел, спрашивая дорогу у встречных. Наконец он пришел на Гудрун-лейн у Уэст-Чипа, хромая, как Пелхэм, из-за больной ноги, и там постучал в дверь дома, в котором жил приходский псаломщик.
Ему не хватало Варнавы, который бежал бы за ним по пятам. Он обернулся, почти ожидая увидеть, что пес отстал, привлеченный крысиной норой или каким-то заманчивым кусочком; но, конечно, улица была пуста. Он снова постучал. Пока он ждал, внезапный порыв ветра хлестнул ему дождем по лицу.
Наконец слуга приоткрыл дверь и с подозрением посмотрел на Неда. Тот сказал:
— Мое имя Варринер. Доложи обо мне своему хозяину. Я думаю, он примет меня.
Слуга закрыл дверь, и на мгновение уверенность Неда несколько поколебалась. Потом дверь снова открылась, на этот раз там стоял сам приходской псаломщик, Томас Крэбтри.
Вид у него был раздраженный и взволнованный.
— Ну, Варринер? Что вам нужно?
— Мне нужно, чтобы вы поискали в своих записях, — сказал Нед, — подробности смерти серебряных дел мастера Тобиаса Джебба. Умершего от чумы.
В прошлом Крэбтри был платным осведомителем Нортхэмптона. Нед знал, что он старается сохранить это в тайне. Псаломщик вспыхнул:
— Я не могу. У меня гости. Возможно, если вы придете утром…
Нед сказал спокойно:
— Нет, сейчас. Если только вы не хотите, чтобы в приходе узнали, как вы получали деньги от Нортхэмптона.
С крайней неохотой Крэбтри пригласил Неда в коридор и удалился с лицом мрачным и раздраженным. Вскоре он вернулся с тяжелой книгой записей, положил ее на стол и начал перелистывать. Он посмотрел на Неда; выражение его лица представляло собой смесь возмущения и торжества.
— Как его звали? Джебб? Здесь ничего не записано.
— Но он умер от чумы. Он и его жена. Это произошло всего несколько дней назад. Дом был заколочен и помечен крестами.
— Я вам сказал — его имени здесь нет.
— Я побывал у осмотрщика, который велел заколотить дом досками. Он признался, что вы отдали приказ о похоронах.
Крэбтрн побагровел.
— Это, должно быть, ошибка в записях. Я не помню, что там была чума.
— Хотя вы велели свезти тела в чумную яму рядом с госпиталем Святого Варфоломея? Ночью?
— Пропади вы пропадом, говорю вам, я не помню…
Нед круто повернулся и вышел в темноту. Теперь он убедился, что убийство Тобиаса Джебба и его жены было организовано кем-то, кто занимал могущественный пост; кем-то, кто мог повелевать всеми приходскими служащими.
На другой день в полдень Нед оказался безымянным участником суматохи у дома модной портнихи на Кордвейнер-стрит — оживленной улице, где лошади, покупатели и торопливые грумы боролись за место. Чисто выбритый, одетый в просторный плащ и в широкополой шляпе, Нед позвонил в боковую дверь большого дома портнихи, и его провели мимо мастерских на первом этаже, полных закройщиц и помощниц, рулонов батиста и атласа, к черной лестнице в отдельную комнату на втором этаже.
Сара Ловетт впустила Неда, потом заперла дверь.
— Значит, ты получил мою записку. Я помню, ты сказал, что тебя можно найти в «Короне».
Она была одета в простое платье из синего шелка, отороченное кремовым кружевом. Ее темные волосы были убраны в сетку; они блестели, но Нед заметил в них седые пряди.
Она села на стул перед огнем и жестом пригласила его сесть рядом.
— Мой муж узнал о нашей последней встрече.
Нед вскочил, но она жестом велела ему сесть снова.
— Все в порядке; он просто считает, что ты — один из моих многочисленных любовников. У меня есть новости для тебя, Нед, и это — единственное место, которое я смогла придумать, где за нами не станут шпионить. Мужчин сюда не пускают, только по приглашению. Грума я отослала на час — это, конечно, один из осведомителей моего мужа. У нас, наверное, есть двадцать минут, пока делают выкройку моего нового платья.
— Вы сказали, что у вас для меня есть новости.
— Есть. Конечно есть.
Она сунула руку в карман своего платья и вынула лист бумаги — но почти сразу же снова сунула его обратно.
— Твои руки, — сказала она. — Что случилось с твоими руками?
Она заметила блестящие красные шрамы.
— Ничего, — ответил он.
— Но ты не сможешь играть на лютне.
— Какое-то время не смогу. Прямо скажем — невелика потеря.
— Не могу согласиться.
Она грустно улыбнулась.
— Но все равно — это ничто по сравнению с тем, что сделал бы мой муж, узнай он, что ты здесь со мной.
Она кашлянула, прикрыв рот носовым платком, обшитым кружевом. Он подумал, что она выглядит бледной и усталой.
— Вот, держи, — она снова вынула бумагу. — Здесь имена тех, кому отправлены тутовые деревья. Взамен они присылают моему мужу золото.
Нед быстро просмотрел список. Он бывал при дворе и теперь узнал несколько имен, принадлежащих сельским джентльменам, тех, кто приезжал в Лондон, когда собирался парламент, хотя такие события в эти дни были редкими. Но ничто не связывало этих людей, насколько ему было известно. Ничто не вызывало особенных подозрений.
— У вас есть копия письма, которое посылается вместе с саженцами?
— Да, — сказала она. — Но я не поняла ни слова.
И она вынула еще один лист бумаги. Он взял его и прочел: «Когда эмблема моруса распространится по всей стране, тогда настанет время для возрождения».
Он почти ожидал увидеть это, но все же точная фраза из письма Ариелю ошеломила его. Он не сразу смог заговорить.
Она внимательно наблюдала за ним.
— Ну и как? Ты что-нибудь понял?
Он наконец поднял глаза.
— Хотел бы понять. Все ли саженцы тутовых деревьев увезли?
— Думаю, да. И я видела, как поступает золото — в качестве платы.
— Как вы думаете, принц знает об этом?
— Да, — сказала она. — Это одна из тех вещей, о которых я хотела тебе рассказать. Генрих, должно быть, знает о золоте. Мой муж запирает золото в казну принца. И принц ставит свою подпись каждый раз, когда оно поступает. Столько денег за полумертвые растения, разосланные в разгар зимы…
Нед сказал с осторожностью:
— Как вы думаете, здесь больше ничего не кроется? Все это делается ради прибыли?
— Ну да. А зачем же еще?
Она горько рассмеялась.
— Моего мужа интересуют только деньги. И, по-видимому, принц вполне доволен, что его сундуки наполняются.
— Хотел бы я знать, что думает этот садовник, Хэмфриз, насчет денег, которые приносит его мастерство.
Она немного вздрогнула.
— Кто знает? Это странный, очень странный человек. Мне кажется, он, со своей стороны, тоже прилагает усилия, чтобы узнать, куда отправляют эти деревья. Я как-то раз видела, что он смотрит на записи о том, куда отправлены саженцы, — мой муж оставил записи на столе, когда его неожиданно куда-то позвали. Хэмфриз притворился, что ищет моего мужа, но не сделал никаких попыток найти его, просто пошел куда-то торопливо.
Она снова вздрогнула.
— Что-то смущает меня в Хэмфризе, хотя я знаю, что должна быть ему благодарна. Он дает работу моему сыну. Он помогает ему почувствовать себя полезным. Он говорит ему, что ему станет лучше. Бедный Николас. Надеюсь, Стивен Хэмфриз не пробудил в моем сыне надежды на любовь отца.
Неожиданно луч зимнего солнца упал на ее лицо, на очертания грудей под платьем. При свете дня она казалась старше, казалась усталой и печальной, хотя все еще красивой. Ему стало жаль ее, хотя она явно не испытывала жалости к себе.
Он спросил:
— Как вы думаете, ваш муж все еще связан с махинациями в доках?
— Конечно, связан. Хотя можно с таким же успехом назвать это воровством. Я тебе говорила, что слышала, как приходящие к нему посланцы сообщают о строительстве кораблей и о материалах, которые растворяются в воздухе. О товарах, количество которых никогда не соответствует записям в книгах. «Усушка», как они это называют. И я еще кое-что узнала для тебя. Ты просил узнать что-нибудь о человеке по имени Френсис Пелхэм. Ну вот, я узнала, что мой муж ответствен за его недавнее назначение в дептфордский док. Я нашла письма, в которых он рекомендует Пелхэма Манселлу.
Сердце у Неда забилось быстрее.
— Вы должны быть осторожны. Если ваш муж узнает, что вы роетесь в его бумагах, если он узнает, что вы все это рассказываете…
— Надеюсь, — тихо сказала она, придвигаясь к нему, — что ты сумеешь должным образом отблагодарить за то, что я подвергаю себя риску.
— Конечно, я благодарен. Вы знаете, что это так.
— А как сильна твоя благодарность?
Она придвигалась все ближе. Ее горестное настроение изменилось; она радостно улыбалась.
— Настолько же сильна, как в прошлый раз, когда мы были вместе?
— Сара, — сказал он предостерегающим тоном, — вы уже сказали, что ваш муж знает о нашей последней встрече. Если он поймет, что вы снова встречались со мной, что он сделает?
— Ничего, — сказала она, — чего он не делал бы раньше. Это как бы игра между нами. Подумать только, что перед тем как выйти замуж, я мечтала о любви, о детях…
Она снова рассмеялась, уже над самой собой.
— Ах, Нед. Тебе, знаешь ли, следует завести детей. Где-нибудь должен существовать человек, которого ты любишь.
— Когда-то такой человек был, наверное, — произнес он. — Но это было давно. Ошибка юности.
— Тебе, вероятно, лет двадцать пять — двадцать шесть, и ты считать себя сведущим в любви. Мне тридцать четыре. И мой муж бил меня в течение всего нашего супружества.
— Должен быть кто-то, к кому вы могли бы пойти. Ваши родственники, ваши друзья; кто-то, кто мог бы вам помочь.
— Что толку? Он найдет меня. И потом я уже говорила — я научилась придумывать себе собственные удовольствия. В порядке возмещения, если угодно…
Она взяла его за руку и посмотрела на шрамы от ожогов.
— Бедные руки. Я могла бы их вылечить.
— Сара, мне нужно идти.
Он высвободился и потянулся к двери у нее за спиной, но она преградила ему дорогу.
— Приходи повидаться со мной в Сент-Джеймский дворец, — сказала она. — Я еще что-нибудь узнаю для тебя, если ты обещаешь погубить моего мужа.
Он покачал головой.
— Как я смогу попасть во дворец? Даже если бы меня не вытолкали оттуда за то, что я шпион Нортхэмптона, это слишком опасно для вас.
Она быстро ответила:
— Приходи в сочельник. Там будет много посетителей — актеры, музыканты, мимы. Это единственная ночь в году, когда принц разрешает немного попраздновать. Да поможет нам бог. Если ты возьмешь лютню и как-то переоденешься, ты легко затеряешься среди остальных.
— Я постараюсь.
Он собрался уходить, но она быстро подошла к окну и выглянула на улицу.
— Пока что ты не можешь выйти из дома. Там Дункан, шталмейстер принца, со своей женой. У нее примерка в одно время со мной. Она пробудет здесь еще какое-то время.
Нед тихо выругался. Дункан, конечно, узнает его.
— В таком доме, — сказал он, — должен быть задний выход.
— Есть, но не из этой части дома. Отсюда только один выход — мимо Дункана и его людей.
Нед вернулся в комнату, стараясь держаться подальше от Сары Ловетт.
— Вам следовало предупредить меня об этом.
Она пожала плечами. На ее лице была улыбка.
— Я не могу оставаться здесь, — сказал он ровным голосом. — У меня дела. Надеюсь, что Дункан и другие меня не узнают.
Она встала перед дверью.
— Если ты попытаешься пройти мимо меня, я закричу. Я позову Дункана и скажу ему, что ты напал на меня.
Жалость, которую он испытывал к ней, исчезла. Она сняла с себя платок, волосы упали вниз, начала расстегивать корсаж. Нед сказал с невеселым видом:
— Если вы принудите меня, вряд ли это будет вам приятно.
— Будет, — тихо сказала она, придвигаясь к нему.