25
Вот соответствия пальцам: Венера — большой,
Средний — Сатурн, указательный палец — Юпитер,
Меркурий — мизинец, безымянный же — Солнце.
Бен Джонсон (1572–1637). Алхимик. Акт 1, сцена 3
Нед медленно открыл глаза. Он лежал на кровати на чердаке в доме Мэтью. В печке горел огонь, но все равно было холодно. Дождь стучал в маленькое оконце в наклонной крыше, через которое просачивался серый дневной свет.
Он повернул голову и увидел Мэтью, сидевшего на табурете рядом с его кроватью. Рядом был Робин, его худое лицо казалось невероятно бледным по сравнению с красными обрубками-шрамами, оставшимися от ушей. Оба с тревогой смотрели на него. Он понял, что его руки, лежащие на грязном одеяле, которым был укрыт, перевязаны. Они ужасно болели. Наверное, падая, он цепялся за горящие обломки лестницы. Откинув одеяло и заметив, что одет в просторные штаны и полотняную рубашку — наверное, братнины, — он попытался встать и свесил ноги с кровати; но когда поставил на пол правую ногу, резкая боль пронзила лодыжку, заставив снова лечь. Тут Нед увидел, что ступня у него перевязана, как и руки.
— Лежи смирно, парень, — посоветовал Мэтью.
Нед закрыл глаза.
— Вряд ли я способен на что-нибудь еще. Сколько времени я здесь?
— Всего одну ночь и день.
— Ночь и день?!
— Ну, большую часть дня. Сейчас почти три часа. Пожар был вчера вечером. Мы все решили, что с тобой кончено, — тебе на ноги упал кусок горящей балки, и ты оказался в ловушке. Но Робин побежал к обломкам, на которые ты упал, и вытащил тебя. Если бы не сапоги, было бы еще хуже, но правая нога у тебя сильно повреждена. Сразу же пришел доктор Льюк и обработал ожоги. Он заставил тебя проглотить сонное зелье, потому что ты кричал, как сумасшедший, об огне и пепле.
— Что сталось с Варнавой? — спросил Нед.
Он снова сел.
Мэтью потянул себя за лохматую черную бороду и нахмурился.
— Погиб, — сказал он с извиняющимся видом. — Очень жаль, Нед. Именно его лай предупредил нас о пожаре. Мы очень старались спасти дом и вызволить пса; ты видел, как мы бегали с ведрами от водокачки, но было слишком поздно.
Нед опустил голову.
— Старый Тью отвел его туда ненадолго, — пояснил Мэтью, — потому что ему нужно было сходить в Шемблз за мясом на ужин, и он знал, что мясники не любят, чтобы поблизости ошивались такие большие собаки, как Варнава. Вот он и нашел запасной ключ и запер его в твоей комнате. Хорошая была собака, — договорил Мэтью и высморкался.
Внезапно Нед посмотрел на него.
— Как ты думаешь, кто это сделал?
Мэтью замялся.
— Это могла быть случайность. Искра от фонаря или что-то в этом роде.
Нед не сводил с него глаз.
— Я все потушил, уходя. Кто это сделал?
Мэтью было не по себе.
— Вчера к вечеру в Аллее Роз появились два незнакомца, они спрашивали у Петри и еще у других насчет тебя, где ты живешь. Петри велел им убираться, но они, видно, наткнулись на Петинка, а ты знаешь, что это за человек. Не успел никто из нас остановить его, как он брякнул им, что твоя комната над конюшней. Он не хотел ничего плохого.
Мэтью нахмурился и добавил:
— Хотя после этого мы сделали ему хорошее внушение. Они, наверное, вернулись позже. Когда стемнело. Думаю, их послал тот парень, который искал тебя вчера вечером.
Нед сжал было перевязанные руки, но тут же разжал, потому что стало больно. То была его первая, бессознательная реакция — это месть Пелхэма. Но теперь он уже не был так в этом уверен.
— Да, — сказал он. — Наверное, это так. А Льюк сказал, долго ли я не смогу ходить?
— Он сказал, что раненой ноге нужен покой, на нее нельзя ступать, но он не думает, что там что-то сломано. Неделя или около того — и нога будет как новенькая. Рукам понадобится больше времени. Конечно, ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь. И я уже сказал твоему другу, что он может жить у Пентинка.
Мэтью указал на Робина.
— Он спас тебя.
Потом Мэтью встал и потрепал Робина по плечу, сказав, что нужно присмотреть за делами, но что вскоре вернется и что велел принести наверх поесть. Как только он ушел и дверь за ним закрылась, Робин наклонился вперед, крепко сжав перед собой руки, и прошептал:
— Письмо в безопасности, Нед. Я вынул его из вашего кармана, когда вы покалечились.
Нед прислонился к подушке.
— Ты ведь никому не говорил здесь о нем, да?
— Конечно, нет!
И Робин принялся тереть свои ушные обрубки, а потом поморщился.
— А Льюк видел твои уши? — уже ласковей спросил Нед.
— Да. Он дал мне мази для них и заверил, что все будет в порядке. Нед, мне так жаль, что я тогда взял ваше письмо. Я взял его на время, чтобы попробовать помочь вам, и хотел сразу же вернуть.
— Но тут Тобиас Джебб завладел им.
— Да. Но теперь он умер, а письмо снова у вас!
Робину страшно хотелось, чтобы Нед простил его.
— А вы не думали, — продолжал он, придвигаясь к Неду, — что все, что произошло — смерть мастера Тобиаса, пожар, — могло случиться из-за вашего письма?
Нед ответил:
— Твой мастер умер от чумы. Пожар — случайность.
Робин затряс головой.
— Может быть. Но люди не остановятся ни перед чем, чтобы завладеть тайной получения золота. Дом мага Агриппы сожгли до тла, когда пошли слухи, что он нашел эту тайну; люди убивали друг друга после того, как он умер, чтобы завладеть его записками, но так и не узнали его тайны. Нед, вы искали ваш тигель?
— Если пекарня еще стоит, он там. Но Робин, это просто вонючая смесь вина и горелого навоза. Печка, должно быть, давно прогорела.
— Разрешите, я проверю это, — взмолился Робин. — Я ничего не испорчу.
Нед поднял руку усталым жестом, выражающим покорность.
— Ладно. Мэтью даст тебе ключ. Ты сказал, что взял мое письмо. Дай мне его.
Робин кивнул, сунул руку в куртку и вытащил сложенные листки бумаги. При этом что-то выпало вместе с ними и звякнуло об пол — маленький серебряный сосуд, едва ли двух дюймов в высоту, с кривыми ручками с обеих сторон.
Робин подхватил сосуд и с виноватым видом сунул его обратно в карман, а Нед спросил:
— Что это такое?
— Ничего, — быстро сказал Робин. — Я сделал его несколько месяцев назад. Мастер Тобиас учил Уилла и меня, как прикреплять ручки, но у меня получилось криво, и он побил меня.
Робин вспыхнул.
— Я должен был положить его обратно, в переплавку, но я этого не сделал, а потом уже было слишком поздно. Мастер Тобиас обвинил бы меня в воровстве, понимаете. Вот я и сохранил его. Это мои талисман.
Он убрал сосуд и протянул Неду письмо к Ариелю. Пока Робин с мрачным видом тер свои щеки, пытаясь смягчить боль в обрубках, Нед развернул письмо и пробежал глазами хорошо знакомые слова.
Теперь он был уверен, что люди умирают из-за этого письма. Обысканный дом Тобиаса — свидетельство тому. И у убийц есть покровители. Но почему? И по чьему приказанию?
Мальчик смотрел на него нетерпеливо, глаза нездорово блестели.
— Я попытался запомнить, — сказал он, — что в точности сказал мастер Тобиас, когда отобрал его у меня. Он был уверен, понимаете, что ваше письмо написано доктором Ди, как я вам и говорил. Он сказал, что Лев — это знак доктора Ди. Вот тут — видите?
Он наклонился, чтобы указать на знак.
— А латынь…
Нед произнес:
— «Qui non intelligit aut discat aut taceat».
— Да. И опять же, мастер Тобиас сказал, что это девиз Джона Ди. «Тот, кто не понимает, должен либо понять, либо молчать». Я видел, что рука у моего хозяина дрожала, когда он читал это.
— Кто-нибудь кроме тебя слышал, как он все это говорил?
— Констебль был рядом, — ответил Робин и голос его дрогнул. — И Уилл Фревин. Это подмастерье, который подсматривал за мной…
«Тот, что лежит мертвый, — подумал Нед, — тот, что кричал, пытаясь выбраться из дома».
— Но никто из них, — продолжал Робин, — не смог бы понять…
Нед поднял письмо повыше, чтобы поймать гаснущий дневной свет. Если бы только сам он понимал содержание письма.
— Робин, — сказал он, — я знаю, что уже спрашивал у тебя. Но что еще может означать в алхимии слово «Скорпион»?
Лицо у Робина посветлело.
— Я знаю, что слово Скорпион используется некоторыми старыми алхимиками как символ процесса разделения. Понимаете, знаки зодиака могут быть использованы, чтобы обозначать разные стадии превращения. И Скорпион, означая разделение, идет следом за Либрой, что означает возгонку.
Нед кивнул, как будто что-то понял, но на самом деле он не понял ничего. Он провел пальцем дальше по мелкому неразборчивому почерку.
— А что же тогда вот это? «Когда эмблема моруса распространится по всей стране, тогда настанет время для возрождения…» У тебя есть какое-то представления о том, что означает «морус»?
Робин нахмурился.
— Я не встречал такого ни в одной книге хозяина. Но я знаю, что «morus» на латыни означает тутовое дерево.
Нед сказал:
— Нет. Этого не может быть.
Робин посмотрел на него, удивленный его пылкостью.
— Но это так. Я в этом уверен.
Нед сказал настойчиво:
— Ты не знаешь случайно, твой ученый мастер Тобиас не упоминал кому-нибудь, что алхимический смысл содержится в названиях судов или верфей?
— Судов?
Робин в недоумении покачал головой.
— Нет. Почему суда и верфи должны иметь что-то общее с алхимией?
— Нипочему. Совсем нипочему.
Но ведь Ловетт занимается тутовыми деревьями. Он платит золотом за них. И жена Ловетта сказала: «Церемония спуска займет его теперь, когда тутовые деревья увезли…»
— Робин. Я хочу, чтобы ты узнал для меня все, что можешь, о смысле этого письма. Я хочу, чтобы ты дал мне все возможные алхимические толкования каждого слова до единого. Можешь ты это сделать?
Робин сник.
— Я не уверен, что смогу без помощи книг мастера Тобиаса.
— У меня есть кое-какие книги. И еще есть те, которые взял ты, чтобы показать мне.
— Они погибли при пожаре.
— Нет, не погибли. Они были в пекарне. Они и сейчас там. Сходи и принеси их сюда, ладно? Мне нужна твоя помощь.
Робин встал.
— Я могу посмотреть, все ли в порядке с тиглем.
— Можешь делать с тиглем, что хочешь. Но не задерживайся. И помни — ни слова обо всем этом никому, в том числе моему брату и его нечистым на руку друзьям.
Робин кивнул и поспешил к двери. Глаза у него горели от нетерпения.
Нед лежал, устало откинувшись на подушки. Варнава умер. У него болит нога и обожжены руки. Кто-то пытается убивать каждого, кто соприкоснется с этим письмом. Нед поднес листок письма к быстро тающему свету. «Когда эмблема моруса распространится по всей стране, тогда настанет время для возрождения…»
Тутовые деревья. Он подумал о вкрадчивом Ловетте, который, судя по словам его жены, тайком превращает тутовые деревья в золото.
Возможно ли, что причастность Ловетта к махинациям в доках и даже его знак на оружии, оплаченном золотом тутовых деревьев, также скрыты в письме к Ариелю? Но зачем? И зачем бы стал Джон Ди писать об этом? Откуда ему было знать?
Вдруг он вспомнил, что Пелхэм только что начал работать на Дептфордских верфях. Он положил письмо. В голове застучало; ему показалось, что он все еще ощущает запах горящих вокруг него бревен. Ему не хватало Варнавы.
Позже Льюк, еще относительно трезвый, пришел осмотреть его раны и посоветовал использовать табак как лечебное средство.
— Вдыхание дыма смягчает мозг, — объяснил он, — и уменьшает количество телесной жидкости.
Он разжег свою трубку и добродушно протянул ее, говоря при этом:
— Можешь попробовать мою, если хочешь. Дикари Перу курят общую трубку по вечерам после еды. Они считают, что втягиванье дыма вызывает райские видения и в то же время продлевает активную жизнь.
Нед закашлялся и замахал руками, чтобы разогнать дым.
— Возможно, в другой раз. Льюк, мальчик выздоровеет? Его шрамы заживают как надо?
Тот нахмурился.
— Это воистину варварское наказание, верно? Что он натворил? Украл пару монет у хозяина, который, судя по его виду, морил парня голодом?
— Что-то вроде.
— С ним все будет хорошо. Конечно, вид у обрубков противный. Но прижигание обычно бывает очень эффективно. Они заживут, если он будет держать их в чистоте. Ему нужно бы чем-то заняться, и не будет никаких проблем.
Он посматривал на дверь, явно торопясь в таверну, но Нед сел на кровати и сказал:
— Льюк, еще одна вещь. Не знаешь ли ты какой-либо причины — из области медицины, или из области суеверий, вообще из какой бы то ни было — по какой у мертвого человека отрезают палец? Особенно мизинец?
Льюк нахмурился.
— Не знаю в точности. Конечно, есть люди, которые считают прикосновение к повешенному лекарством от многих болезней. Посмотри, как больные толпятся вокруг мертвого тела, когда его снимают с виселицы. Но мизинец? Никакого медицинского значения этого я не знаю. Хотя есть одна забавная вещь — астрологи верят, что мизинец управляется ртутью, то есть Меркурием.
Меркурий. Планета, которая правит принцем Генрихом, по словам Хэмфриза, и планета, под знаком которой процветают тутовые деревья. Еще недавно он пропустил бы это мимо ушей, как суеверный вздор.
— Значит, каждым пальцем управляет определенная планета?
— Ну да. В соответствии с традицией, большой палец принадлежит Венере, указательный — Юпитеру, средний — Сатурну, безымянный — Солнцу. Если ты веришь в такие вещи. Многие верят.
— Я начинаю понимать.
И Нед на мгновение закрыл глаза.
Льюк сказал:
— Ты устал. Я ушел, а ты отдохни.
— Льюк! Если ты сможешь узнать, почему отрубают мизинец, есть ли в этом что-то ритуальное или магическое — что угодно, — ты мне сообщишь?
— Ну, ясное дело.
Как только Льюк вышел, Нед осторожно попробовал походить, но боль в раненой правой ноге была ужасной. Он быстро снова лег в постель, как вдруг услышал, что кто-то поднимается по лестнице. То была Элис, в цветастом платье с низким вырезом, которое плотно облегало ее пышную грудь. Она принесла миску с супом, которую поставила на стол рядом с кроватью. Потом села рядом с Недом.
— Где Мэтью? — спросил он многозначительно, думая о Пэте и о том, как Элис очернила ирландца перед братом.
Она пожала плечами и подала ему тарелку.
— Пьет до одурения, как обычно в это время. Нед, кто-то хотел напакостить тебе. И очень сильно.
Он задыхался от запаха ее крепких духов, как и от табака Льюка. Нед поставил миску обратно на стол.
— Это был несчастный случай, — возразил он. — Не следовало ни в коем случае оставлять наверху Варнаву с горящей свечой. Он, должно быть, опрокинул ее.
Она внимательно смотрела на него.
— Я так не думаю. Я думаю, Нед, что ты напрашиваешься на неприятности, якшаясь с нехорошими людьми.
— В Аллею Роз не приходят в поисках благопристойного общества.
В ее глазах с тяжелыми веками блеснуло возмущение.
— Я не это имела в виду, и ты это знаешь. Это Кейт Пелхэм, вот кто. Она навлечет на тебя несчастье, Нед.
Нед сказал устало:
— Элис, это не твое дело. И Кейт Пелхэм не желает иметь со мной ничего общего.
— Вот как?
Она нагнулась вперед, так что ее пухлые плечи и груди почти касались его.
— Она пришла сюда поговорить с тобой тогда. Она снизошла до посещения Аллеи Роз. Можешь не сомневаться — люди, которые следят за ней, уж точно узнают, где ты живешь.
— Что ты хочешь сказать? Какие люди следят за ней?
Она снова пожала плечами.
— А я почем знаю? Может, шпионы ее мужа? Может, их послало правительство? Я видела ее на днях. Она ходила навестить кого-то — наверное, подругу, — в Блэкфрайарз. Она шла домой по мосту Флит со служанкой. А за ней шли двое мужчин. Когда она останавливалась — они тоже останавливались. Когда она обернулась сказать что-то своей служанке, я увидела, как эти двое спрятались в проулке, пока она не пошла дальше. У нее неприятности, Нед. И она притащит их сюда, к тебе.
«Не слуги ли это Нортхэмптона», — подумал он с мрачным гневом.
— Никуда она их не притащит, — проговорил он. — Она не хочет иметь со мной ничего общего. Она считает, что мой образ жизни непригляден.
Элис протянула руку и коснулась его щеки. Он отвернулся и попросил ее уйти, сказав, что устал.
Ее глаза сверкнули, и она разочарованно отодвинулась. Потом сказала:
— Это потому что я не знатная леди, да?
— Элис, я брат Мэтью.
— Твой брат, — презрительно фыркнула она, — дурак.
Он сказал спокойно:
— Я так не думаю. И я думаю, что он заслуживает соблюдения верности.
— Нед, — она быстро стала на колени рядом с ним. — Послушай. Здесь не место ни тебе, ни мне. Я накопила немного денег. Я могу устроить так, что мы уедем вместе, далеко отсюда. Только скажи мне, когда тебе надоест эта проклятая нищета…
Он сказал сердито:
— Неужели я дал тебе повод подумать, что могу согласиться на такое? Тогда прошу прощения.
Она побледнела.
— Лучше бы ты принял мое предложение, Нед.
— Ты мне угрожаешь?
Она встала молча, с вызывающим видом. Он продолжал, понизив голос:
— То, что произошло между нами, Элис, ошибка. Я не хочу, чтобы это повторилось. Мне не нравится, как ты обращаешься с моим братом и его друзьями. Можно ли выразиться яснее?
Внизу весело закричал мужской голос. Это был Мэтью, звавший Элис.
— Будь ты проклят, — сказала она тихим голосом и вышла, взметнув юбками, обдав его духами, с лицом, напряженным от гнева.
Нед лег в полном изнеможении и вспомнил, что сказал ему Нортхэмптон о Кейт, которая находится в подозрительно дружеских отношениях с заключенным Рейли.
Не поэтому ли за ней следят? И кто?
Когда шаги Элис замерли, он снова в отчаянье попытался встать на ноги и походить, но не смог; раненая нога не выдерживала нагрузки. Нед упал на кровать и уставился в маленькое окошко в темноту. Наверху луна плыла в облаках, насмехаясь над ним.
Хотелось поиграть на лютне, но это было невозможно.
Как жаль, что рядом нет Варнавы.
Несмотря на поздний час, некий разносчик шел по горной дороге Южной Англии рядом с вьючной лошадью. Он держался древнего тракта, глубоко утоптанного бесчисленным количеством ног, обсаженного дубами, на ветвях которых сверкал иней. В дальних чащах ухали совы, бесшумно проплывая над деревьями, как огромные бабочки. Таинственные существа прятались в мертвых папоротниках, казавшихся серебряными. Лошадь разносчика везла ивовые корзины, наполненные саженцами — саженцами тутовых деревьев, корни у которых были обвязаны дерюгой для защиты от холодного ночного воздуха.
В трактирах, где он ел и спал, его спрашивали об этих саженцах, и когда он объяснял, что их сажают, чтобы кормить червей-шелкопрядов, у некоторых появлялось желание купить их.
— Я тоже смогу делать шелк, разносчик? Это и впрямь так легко? Нужно только посадить дерево?
— Нет, — говорил разносчик, — это не легко.
— Почему же?
И приходилось им объяснять.
— Нужна почва с надлежащими свойствами, определенным образом обогащенная, омытая солнечными лучами в должное время суток. А деревья нужно высадить, когда Меркурий перемещается с востока на запад, чтобы мощные лучи этой планеты обогащали почву.
И так далее, пока его слушатели не начинали смеяться над ним, как над дураком, и не отворачивались. Но разносчик продолжал путешествие, улыбаясь, со своей верной лошадкой и ивовыми корзинами, постепенно пустеющими; он шел ночью и днем, потому что он хорошо помнил список из двадцати или более человек, которые ждут эти саженцы и не станут смеяться над ним. И письмо.
«Когда эмблема моруса распространится по стране, настанет время для возрождения…»
Ему велено было говорить этим людям, что следует приготовиться и ждать более подробных указаний.
Ему также было приказано убить себя, если появится какая-либо опасность. В любом случае лучше умереть, чем терпеть пытки и мучения, которым он может быть подвергнут, если его схватят.
Поэтому он хранил в своем дублете маленький сосуд с ртутным ядом. «Смерть будет быстрой и безболезненной», — заверили его. «И ртуть, то есть Меркурий, — все одно к одному, — думал он, — ведь это та самая планета, которая управляет хрупким тутовым деревом, отдающим свою энергию шелку».
Если спросят его имя, то велели отвечать, что называют его просто Вороной.
Когда на следующее утро над Сент-Джеймскнм дворцом занялся холодный рассвет, Стивен Хэмфриз наблюдал в Фрайари-гарден, как новые груды собранных граблями листьев тлеют в утренней дымке. Вокруг ходили садовники, похожие на призраков, молчаливые, занятые своей работой и не оставившие ее, даже когда посыльный сообщил Хэмфризу о новом пожаре: на этот раз сгорело здание, где жил лютнист, про которого говорили, что он балуется алхимией.
Хэмфриз нахмурился и покачал головой.
— Люди, которые исследуют тайны золота и огня, — сказал он, — должны соответствующим образом защищать себя. Как его зовут?
Ему назвали имя.
— И где, ты говоришь, он жил?
— В центре воровского логова рядом с Флит, на Аллее Роз.
Хэмфриз кивнул и заплатил посыльному, и тот ушел.
Торопливо подошел и обратился к Хэмфризу еще один человек — юный Николас Ловетт; поведение и неуклюжая походка выдавали его возбуждение.
— Мастер Хэмфриз, я опоздал, потому что разговаривал с матушкой…
Хэмфриз жестом успокоил его.
— Извиняться ни к чему. Я понимаю. Как поживает твоя матушка?
— Неплохо. Она расспрашивала меня о тутовых деревьях. О тех, что я выкопал для вас, мастер Хэмфриз. Она хочет знать, куда их повезли.
Хэмфриз насторожился.
— Послушай, Николас, — сказал он, — а почему она интересуется тутовыми деревьями?
Николас нахмурился. Потом его большое, простое лицо посветлело.
— Матушка сказала, что один друг хочет это знать! И еще она сказала, что это нужно держать в тайне…
— Ты знаешь, что мне можно доверять, — успокоил его Хэмфриз. — Я узнаю для тебя, и очень скоро, куда увезли тутовые деревья. Мы хотим, чтобы твоя матушка была довольна. Но ты, Николас, должен говорить мне, о чем еще она будет тебя расспрашивать. Тогда мы и впрямь сможем помочь твоей матушке. Обещаешь? Это будет нашей тайной.
— Да, — сказал юноша. — О да.
Хэмфриз показал ему, как укладывать плитку для мощения травяного сада, и оставил там, поглощенного работой. Он знал, что муж наказывает Сару Ловетт за то, что она спит с лютнистом, который дважды посещал дворец. Хэмфриз был уверен, что лютнист также наказан. Пожаром. Но знает ли Ловетт, что его жена интересуется тутовыми деревьями? Кто надоумил ее задавать такие вопросы?
В последнее время ходило много разных разговоров. О тутовых деревьях и о золоте. Эти разговоры приносили несчастье. Только прошлой ночью умер некий золотых дел мастер, человек начитанный, распространявшийся о каком-то письме, которое очень многие хотели бы заполучить. И все его домашние тоже умерли, кроме мальчика-подмастерья, нашедшего прибежище, как узнал Хэмфриз, в том самом месте, где он был в наименьшей безопасности — в тюрьме.
Он вернулся к своей работе — подрезал яблоню, которая росла на шпалере у южной стены. Когда он обрезал ветки, выросшие неправильно, и принялся подвязывать другие, более слабые, то начал тихонько напевать своим странным, с присвистом, голосом:
Себя пожрал дракон,
И черный ворон умер;
Металл — но жидкость он,
Материя — но дух,
Холодный — но весь в огне,
Лекарство — но страшный яд.
То была песня, которую пел Нед Варринер во время своего первого посещения дворца принца Генриха.
Ниже по реке, у Дептфорда, где воздух наполнен запахами дегтя и олифы, заканчивалось строительство новых кораблей для Ост-Индской компании, «Роста торговли» и «Перечного зерна». К палубам прибивали последние доски, конопатили последние щели. Мастер Финеас Петт, королевский кораблестроитель, ходил по докам под буйным западным ветром, наблюдая за плотниками и столярами, которые трудились, как муравьи, на кораблях, спроектированных им. Строительство заканчивалось, и Финеас Петт оценивал результат с гордостью собственника.
Френсис Пелхэм тоже был там, но в более скромной роли. Он был четвертый день на службе. Главной его обязанностью, как он узнал, было вести записи о прибывающих и убывающих товарах в королевских доках; и соответственно в своей конторе Пелхэм раскладывал в скрупулезном порядке тяжелые гроссбухи, записки о поставках и множество квитанций, которые нужно подписать, записать и подшить. Он ходил по доку, по-прежнему хромая, но походка у него была более легкой.
В это утро, на рассвете, прежде чем добраться до своего нового места работы, Пелхэм зашел на Ломбард-стрит, чтобы заключить новый договор с ростовщиком о выплатах своего долга. Он сказал Кейт, что ей не нужно больше беспокоиться относительно платы врачу, посещавшему Себастьяна.
Когда он в первый раз появился в доках три дня назад, сам сэр Роберт Манселл оказал ему честь, проводив в контору и ознакомив с работой. С самого начала Пелхэм стремился узнать как можно больше о своей новой работе, но Манселл не останавливался на подробностях.
— Просто подписывайте накладные на поступающие товары, — сказал довольно отвлеченно Манселл, показывая Пелхэму транспортную накладную на какой-то лес, который сгружали со стоящего на якоре небольшого шведского судна. — Потом записывайте подробности в гроссбухи и передавайте их клерку для оплаты.
Пелхэм слегка нахмурился.
— Но ведь я должен следить, чтобы все было в порядке, разумеется? Что товар действительно доставлен, что соответствует всему перечню?
Манселл искоса посмотрел па него и потер нос.
— Можете быть уверены, мастер Пелхэм, — сказал он, — что все будет правильно. Ваше участие в этих делах — всего лишь формальность.
Пелхэм кивнул. Они прошли вдоль верфи, где Манселл показал ему остальные конторы и выдал ключи, которые могут понадобиться. Соленый ветер дул Пелхэму в лицо, вокруг раздавались крики дептфордских корабелов, и в тот день ему показалось, что возвращаются полузабытые мечты его молодости, чего с ним давно уже не бывало.
Они подошли к тому из двух строящихся кораблей, который был поменьше размером. Судно «Перечное зерно» возвышалось над слипами на стапель-блоках. Зашел разговор о балках и соотношениях глубин, о сравнительных достоинствах скандинавской сосны и британского дуба. Именно тогда Пелхэм решил, что стоило бы разобраться в ценах на лес, который привозят в порт, так как множество иностранных судов — особенно балтийские суда — были в основном выстроены из сосны, цена на которую была более чем в два раза ниже цены на дуб. Он потратил все утро, делая подробные записи о ценах и разговаривая с главными плотниками, после чего отправился проверить квитанцию, лежащую у него на столе, об уплате таможенной пошлины за последние поставки. Пошлина была уплачена, как он заметил, за бочонки с порохом.
— Просто подпишите, и все, — небрежно заметил Мансвелл.
Но кого ни спроси, всякий мог бы сказать, что Френсис Пелхэм делает все как следует и гордится этим. Кого ни спроси, всякий мог бы сказать, что если Пелхэму доверили работу, Пелхэм не обманет это доверие. Поэтому он взял квитанции и пошел на верфь к складу, где порох хранился до той поры, пока его не отправят к месту назначения.
Он попросил молодого клерка, единственного оказавшегося на месте служащего, показать ему бочонки с порохом, обозначенные в квитанции. Клерк держался с ним бесцеремонно, почти грубо. Он указал на отдел кладовой и сказал:
— Они должны быть где-то там.
— Где ваши записи? — спросил Пелхэм.
Клерк открыл для него реестр, потом сказал, что ему нужно заняться другими делами, и быстро вышел.
Пелхэм изучил реестр, в котором действительно все соответствовало его квитанции. Потом пошел искать бочонки, помеченные номером партии, и пересчитал их. Потом пересчитал еще раз. По меньшей мере четверти не хватало.
Он пошел искать молодого клерка — того нигде не было видно. Затем спросил еще у двоих клерков, которых нашел в другой части склада, насчет бочек, но они сказали, что это не их дело. Пелхэм пошел искать Манселла, но ему ответили, что тот отправился в город обедать с сэром Томасом Смитом из Ост-Индской компании. Никто не знал, когда он вернется и вернется ли сегодня вообще.
Пелхэм снова сел за рабочий стол. Он решил составить свой собственный список и пошел, хромая, по докам, задавая вопросы. Но его рвение сразу же попытались умерить, когда он подошел представиться начальнику службы артиллерийского снабжения и был встречен вопросом:
— Пелхэм. Пелхэм… Я знаю это имя. Ваша жена — близкий друг сэра Уолтера Рейли, верно?
Пелхэм нахмурился.
— Она знала его много лет назад, — сказал он. — Когда была ребенком. Ее отец был знаком с сэром Уолтером до его заключения. Но моя жена — не друг ему.
— Понятно, — торопливо сказал чиновник. — Я неверно понял…
— Неверно, — коротко отозвался Пелхэм и пошел своей дорогой.
И продолжал задавать вопросы.