Книга: Золото Ариеля
Назад: 26
Дальше: 28

27

Для этого есть множество названий:
Для нас то будет «вранья голова»,
А для иных то «клюв», конечно, «враний»
Иль «дерева Гермесова зола»…
Джордж Рипли (ум. ок. 1490). Книга двенадцати ворот
Когда Нед вышел из дома портнихи, не было видно ни Дункана, ни его сопровождающих. Он не знал, действительно ли Дункан был здесь, или Сара Ловетт солгала. Он вышел в дождь и ветер и глубоко вздохнул.
Разложение, унижение. Воистину чернота.
Он все еще чувствовал запах духов Сары Ловетт; слышал, как шелестели ее шелка, когда она двигалась под ним. Он предупредил ее, что сердит, и причинил ей боль, когда брал ее; но она не возражала. Она даже поощряла его. «Не с этого ли начались побои ее мужа», — подумал он.
Но все же она кое-что рассказала ему. Принц. «Время для возрождения…»
Он услышал шум, доносящийся из дома Мэтью, еще не подойдя к нему. Несмотря на дождь, брат устроил вечеринку, веселье выплеснулось на улицу. Пригласили нескольких девок из «Короны», они привели дружков, так что пронзительные голоса женщин соперничали со стуком кружек и шумом падающей мебели, потому что Тью и Дейви подрались из-за какого-то оскорбления, которое Дейви бросил по поводу кулинарных способностей повара, и тот в кои-то веки расслышал это.
Если Мэтью и ожидал краха, то он и его товарищи делали это со вкусом.
Нед замешался в толчею, расспрашивая о Льюке, потому что у него появились новые вопросы к лекарю.
— Его здесь нет, он в городе! — крикнул Дейви. — Ушел несколько часов назад с друзьями. Он может быть в «Трех гроздьях» или в «Черном быке». Ты присоединишься к нам?
— Наверное, попозже.
Нед снова вышел на улицу, размышляя, с какой таверны начать, и стоит ли вообще начинать, если Льюк пьет уже не один час. Потом он увидел Робина, бежавшего к нему со стороны пекарни. Худое лицо мальчика светилось от волнения.
— Нед, — сказал Робин. — Вы должны пойти посмотреть. На тигель.
Усталый Нед сказал:
— Это и вправду так необходимо? Прямо сию же минуту?
— Да, — сказал Робин; голос выдавал его нетерпение. — Пожалуйста. Прямо сейчас.
И Нед пошел за Робином по переулку к пекарне, мальчишка отпер дверь и подошел прямо к печке. Мерцание угля освещало взволнованное лицо мальчика, присевшего на корточки над тиглем, так что он весьма походил на ученика колдуна с лицом в саже, огромными темными глазами и заживающими обрубками на месте ушей. Ужасный химический запах наполнял воздух.
Робин повернулся к Неду, задыхаясь от волнения.
— Вчера жидкости грозила опасность высохнуть, так что я вспомнил, что сказано в вашем письме. Я делал выписки из него каждый раз, когда вы мне его показывали, так что я знал — нужно добавить немного активированной ртути.
Он поднял флягу.
— Активированной ртути? Я даже не знаю, что это такое. И как ее получить.
— А я знал! — Робин начал подпрыгивать на месте. — Я получил это от доктора Льюка. Видите?
Он откупорил сосуд и протянул его. Нед понюхал и тут же попятился.
— Это же моча.
— Правильно! Но не чья-нибудь — она должна принадлежать тому, кто родился под знаком Овна.
— Ясное дело.
— Я знал, что у доктора Льюка найдется хоть немного, — продолжал Робин, не смущаясь выражением лица Неда. — Он исследует мочу, чтобы определить болезнь пациентов.
— И чья же она? — с подозрением спросил Нед.
— Не знаю. — Робин пожал плечами. — Но поскольку знак, под которым родился его пациент, был знаком Овна, это не имеет значения! Я долил ее и снова подогрел тигель, а потом начал работать над совершенным разложением семени, как в вашем письме — письме доктора Ди!
Он закрыл глаза и процитировал:
— Затем брось местных птиц справедливости в тюрьму с чужим зверем — cinis et lixivium…
Нед вынул письмо и посмотрел сначала на него, потом на Робина.
— Ты все это знаешь наизусть.
— О да. Ну, почти каждое слово. Cinis et lixivium — это зольный щелок. А потом я добавил сурьмы…
Нед все еще смотрел в письмо.
— Да, вижу. Скрупулезную сурьму. Это что?
— Я не был уверен, но я знаю, что scrupuius означает четверть унции, так что такое количество я и добавил. Сурьмы, которую добыл у аптекаря. И смотрите!
Он оставил Неда держать письмо в руке и взял тигель. На дне его скопилось черное, как деготь, вещество.
— Вы, — благоговейно сказал он, — получили Ворона.
Нед запустил руку в волосы.
— Верно. И что именно мне с ним делать?
— Начинать работать над следующей стадией, цель которой — получить Cauda Pavonis. Хвост павлина. Дайте-ка мне еще раз посмотреть письмо…
Нед отдал письмо. Робин нетерпеливо пробежал пальцем сверху вниз.
— «Родится плодоносный Ворон, — прочел он вслух, — но который, мало-помалу расправляя крылья, начнет летать со своими драгоценными отпрысками…»
Робин поднял глаза от письма.
— Нам понадобятся еще стеклянные трубки. И ванна, чтобы тигель не остывал. И еще уголь, для горна. Мне, наверное, придется попросить у доктора Льюка еще активированной ртути.
Нед отобрал у него письмо.
— А вот здесь о твоей активированной ртути сказано еще кое-что. «Должно добавить активированной ртути на манер navicularius». Что означает в алхимии navicularius?
Робин опустил голову.
— Не знаю в точности. Но кажется, это как-то можно сделать.
— Я знаю, что navicularius по-латыни означает «капитан торгового судна». Робин, я спрашивал тебя об этом раньше. Но разве корабли или доки имеют какое-то отношение к алхимии?
— Нет, насколько я знаю, — сказал Робин, хмурясь. — Я ничего не знаю о кораблях. Я был на набережной всего один раз. И там меня чуть не убили.
Нед глубоко втянул в себя воздух и откинулся назад, глядя на Робина.
— Для обычного подмастерья ты вел довольно бурную жизнь. Как же эго случилось?
— Это было, когда мне пришлось пойти по поручению мастера Тобиаса. Я увидел что-то такое, чего не следовало видеть, у Биллингсгейта. Я заблудился, но потом понял, где нахожусь, потому что узнал церковь Всех Святых. Со стороны реки двигалась повозка с лошадьми, люди, которые сопровождали повозку, торопились, но им пришлось остановить лошадей, потому что парусина, которой она была покрыта, соскользнула. И я увидел жерло пушки, которое торчало оттуда и блестело, как новенькое. Час был поздний, и копыта у лошади были обмотаны. Я уверен, что они украли пушку в доках.
Нед замер.
— Они тебя видели?
— Видели. Они быстро укрыли пушку и вытащили меня оттуда, где я прятался. Я думал, они меня убьют. Один из них задавал мне вопросы. Он, кажется, был главным. Остальные были простые люди, но он другой. Он говорил не как вор, а как джентльмен. У него на мизинце правой руки кольцо с рубином. Рубин напомнил мне о крови. Он велел мне идти.
Кольцо с рубином, вроде того, что носит Джон Ловетт. Navicularius — капитан. Краденое оружие. На этот раз не пистоли, а пушка…
Нед сказал Робину:
— Вернись к Мэтью. Там вечеринка. На сегодня с тебя хватит всего этого.
— Но…
— Иди.
Когда он ушел, Нед запер дверь, потом повернулся и посмотрел на тигель. Его содержимое мерцало черным, как земляное масло. Неожиданно из окна на него упал лунный луч, и Неду показалось — всего на миг, — что он видит разные цвета в самой его глубине.
Он снова просмотрел письмо.
«Увеличь огонь, пока не появится яркая радуга Востока, которая есть Cauda Pavonis…» Он порывисто подошел к печке и добавил туда угля. Потом сел на каменную скамью, ближайшую к тиглю, и снова уставился на него, глядя на шевелящуюся, вязкую черноту, освещенную лунным светом. Никаких других цветов в ней не было, но на миг ему показалось, что он видит лицо старого Альбертуса, смотрящее на него оттуда; потом он понял, что это его собственное отражение.
Он отодвинулся и задул свечи. Хотел было позвать Варнаву и осекся.
Ему казалось, что с каждым шагом он погружается все глубже в черноту.
Nigredo.

 

Выйдя от Неда, Робин послушно поспешил обратно по Аллее Роз к задней лестнице шумного дома Мэтью, где и начал подниматься в маленькую комнату, которую делил с Пентинком, этажом ниже комнаты Неда. Там было темно. «Жаль, что я не сообразил захватить свечу», — подумал он, и вздрогнул, когда из дверного проема вышла женщина и воскликнула:
— Господи, Робин. Напугал. Куда это ты так спешишь?
То была Элис. Робин резко остановился и попятился к стене. Сердце у него громко забилось.
— В свою комнату, — пробормотал он.
Он подумал, что Элис красива. Опасна, но красива. Он знал, что она любовница Мэтью. Мальчик слышал приглушенные разговоры, которые вели дружки Мэтью, когда были вполне уверены, что Мэтью не может их слышать, — насчет других мужчин, с которыми она иногда бывала ласкова. О том, чем она с ними занималась. Элис, с ее красивыми золотистыми волосами и спелыми грудями, которые то вздымались, то опускались. И с ее полными губами, которые она облизывала языком…
— Так рано? А я думала, что ты идешь веселиться на вечеринку. Тебе не нравится быть в компании?
— Нравится. Нравится! — пробормотал он. — Но я должен кое-что сделать.
Снизу доносились крики товарищей Мэтью, грянули беспокойные скрипки и оглушительный смех хозяина дома.
Ее рука схватила его запястье.
— Не может у тебя быть таких важных дел, чтобы ты не мог сперва поговорить со мной, — сказала она. — Мне одиноко, Робин. Где Нед?
Паренек в отчаянье оглянулся.
— Он куда-то вышел.
— Я так и думала. Он, конечно же, в этой пекарне, где вы с ним проводите столько времени. Мне страшно хочется узнать обо всем этом. Но я не стану долго тебя задерживать.
Она осторожно провела пальцем по его щеке, испачканной в саже.
— Если только ты не захочешь этого.

 

К северу от пристани Вул и к западу от Тауэра стояла низенькая таверна под названием «Галеон», завсегдатаями которой были матросы, временно оказавшиеся на берегу, но особенно ее любили каперы; эти люди во времена Елизаветы нападали на испанские суда с золотом и грабили их. Теперь Англия заключила мир с Испанией, но многие английские моряки мириться отказались.
Ни один капитан во флоте Елизаветы не был так хорошо подготовлен к сражениям, как пират Истон с его одиннадцатью судами, или капитан Бард с его двадцатью двумя судами с полным вооружением и полностью укомплектованными командами; никто из елизаветинских капитанов не был готов бежать в безопасные гавани Бэнтри Бей, если силы закона и порядка погонятся за ними; обстоятельство воистину немыслимое, потому что те, кто должен был следить за соблюдением морских законов, закрывали глаза на деятельность каперов в обмен на жирный кусок от их прибылей.
Этот квартал к северу от пристани Вул был лондонским логовом пиратов. Именно сюда по ночам прибывали с реки укрытые повозки с грузами, и горе тому, кто вмешивался или пытался следить за ними. Робин Грин, которому однажды удалось дешево отделаться из-за молодости и явного неведения, знал это по собственному опыту, потому что повозки, которые приходили сюда, привозили товары, не предназначавшиеся для глаз таможенников, но должны были быть сложены в глубокие подвалы за запертыми дверьми; иногда то были товары, украденные у испанцев, но чаще крали в других местах, ближе к дому.
В тот вечер в «Галеоне», окруженный своими дружками, сидел старый моряк, только что вернувшийся в Лондон; моряк этот был известен в молодости до того, как годы покрасили его агатово-черные волосы и бороду в серый цвет, как Черная Птица. Его настоящее имя было Альварик Джонсон, и он часто рассказывал историю о том, как после взятия Кадиса они с Рейли пили прославленное золотое вино, самый лучший напиток в Испании. Джонсон был очень ожесточен против тех, кто посадил старого Рейли под замок. Сам же он продолжал битву с Испанией на свой собственный лад, как капер.
В этот вечер, заранее узнав о возвращении Джонсона, его отыскал некий человек, пользующийся определенным влиянием. Джонсон привык к этому; он был знаком с опытными менялами, с представителями власти, приходящими к нему по вечерам, чтобы выгодно купить что-то из добычи, которую привезли его корабли, и этого человека Джонсон уже встречал раньше. Тот был одет в дублет из тонкого зеленого бархата, скрытый под простым плащом, голос мягкий, речь правильная. Он пришел убедиться, сможет ли Джонсон помочь ему.
— В одном пустом доме на Крэб-лейн, рядом с Тауэром, есть подвал, — сказал Джонсону этот человек. — Его недавно надежно укрепили. Мои люди покажут его вам и дадут ключи. Сможете ли вы перевезти туда некий груз ночью перед Рождеством?
Джонсон понял, что некий груз — это оружие, предназначенное для морских доков. Везде взяточничество и махинации; ну да это не его дело.
Человек ждал ответа Джонсона. Тот заставил его прождать некоторое время, а потом сказал:
— Это можно. Мои люди всегда делали все, о чем вы просили. Если только вы уверены, что не будет неприятностей. Я слишком стар для виселицы.
— Все уже устроено, — заверил его пришедший.
Все пили за здоровье друг друга: за вино заплатил человек в плаще; пили, пока свечи не догорели. Тогда этот человек вышел один на пробирающий до костей холод, и Джонсон увидел, что он улыбается.

 

Нед нашел Льюка в «Черном быке», низеньком трактире за уголом Фейтур-лейн. Врач был пьян. Его собутыльников не было видно.
Нед вывел его в ночь. Льюка тут же вырвало в канаву. У водокачки Нед сунул голову доктора под кран, нажал на рукоятку, и хлынула ледяная вода. Потом поводил его по улице, пока старый врач не обрел способность говорить членораздельно.
— Наверное… болен, — бормотал Льюк, а вода капала с его тонких белых кудрей. — Голова…
— Перепили плохого эля. С еще более негодными друзьями, — коротко отозвался Нед.
Он отвел врача обратно в «Корону», усадил перед огнем и велел принести ему поесть. Когда Льюк съел немного хлеба с сыром, Нед придвинулся к нему и сказал:
— Льюк, если бы ты хотел убить человека, не оставив следов, чем бы ты воспользовался?
Льюк нахмурился и потер лоб.
— Не оставив следов? Тогда, конечно, яд. Медленно действующий яд. Лучше всего мышьяк. Не слишком много; полная доза вызовет конвульсии, изменения цвета лица; все будет слишком очевидно. Разумней регулярно использовать маленькие дозы, в течение нескольких месяцев. Никто никогда не поймет, что произошло.
Нед сказал решительно:
— Это не пойдет. Я думал о чем-то таком, что действовало бы мгновенно, но что нельзя было бы распознать. Что если, скажем, вместо того, чтобы человек что-то проглотил, он был бы вынужден вдохнуть какой-то яд? Может ли это вызвать смерть?
— Ну что ж…
Льюк снова поскреб голову, его слезящиеся синие глаза казались незрячими. Он с тоской посмотрел на эль Неда; Нед заказал ему кружку самого слабого пива, какое только было в «Короне», подогретого с пряностями. Льюк выпил с жадностью, потом откинулся назад, закрыв глаза.
— Яд, — напомнил ему Нед. — Льюк, это действительно важно.
Льюк кивнул.
— Дай подумать. Могут убивать пары свинца. Но на это потребуются месяцы. Самые ядовитые пары исходят при высушивании на огне сульфидной руды. Если человека заставить вдохнуть эти пары, легкие у него разрушатся, а сердце остановится. Почти немедленно. Никто не может выжить при вдыхании чистой ртути.
— Мне показалось, вы сказали — сульфидная руда.
— Сказал. Понимаешь, при нагревании руда испускает ртутные пары.
Ртуть. Меркурий. Планета, которая правит принцем Генрихом. Планета, которая правит мизинцем и тутовым деревом…
— И это не оставит никаких следов?
— Нет, видимых следов — никаких.
Нед пододвинул Льюку кусок хлеба.
— Съешь немного вот этого, и тебе станет легче. И выпей еще немного эля; это хотя бы приличный напиток, он не отравит тебя, как та дрянь, которую ты пил в этом последнем заведении. Еще один вопрос, Льюк, а потом можешь идти домой и лечь в постель. Ты не узнал, есть ли какие-либо медицинские причины, почему людям ампутируют пальцы, либо перед, либо после смерти?
Льюк, жевавший сухой хлеб, скривился.
— Пальцы? Нет. Я помню, ты меня уже спрашивал. Мизинцы… может, это связано с каким-то странным ритуалом. Возможно, это какие-то талисманы. Хотя я вспомнил, после того как ты спросил меня, я подумал, что это напоминает мне о маленьком трюке, который испанцы проделывали со своими пленными. Ты не слыхал разговоров об этом, когда воевал в Нидерландах? Они обычно отрезали пальцы пленным по одному, чтобы заставить их говорить. Я там видел нескольких человек с красноречивыми обрубками. Это были счастливчики, которым удалось выжить.
— Ты ведь служил там какое-то время?
— Да. Я был врачом в английских войсках пару лет, до того как умерла старая королева. Потом я опять вернулся домой. Я повидал достаточно. Испанцы были очень жестоки. Если трюк с пальцами не помогал — а ты удивишься, если узнаешь, сколько мучений может доставить человеку ампутация одного пальца, — они обычно придушивали своих пленников, чтобы вытянуть из них, что им нужно. Те, кто выжил, на всю жизнь остаются со шрамами.
— Какими шрамами?
— Какие могут быть от веревки. Вспухший, отвратительный рубец — сначала красный, со временем выцветающий до белого, но совсем он не исчезает никогда.
Льюк опять потянулся к элю, но Нед остановил его движением руки.
— Не сейчас. Слушай. Тебе не встречался на стороне англичан человек по имени Стивен Хэмфриз? Испанцы пытали его таким вот образом.
Льюк немного подумал, потом покачал головой.
— Хэмфриз? Нет. Я не помню такого имени. Но я был там только до 1602 года, а война продолжалась до 1604-го, когда король Яков заключил мир с проклятыми испанцами и бросил своих голландских союзников на произвол судьбы. Если ты на самом деле хочешь узнать о поступках этого Хэмфриза, то я знаю некоторых старых солдат, которые когда-то там служили. Они — завсегдатаи таверны в конце Олд-Дин-лейн. «Петух». Знаешь такую?
— Нет, — сказал Нед. — Но я найду. Теперь я отведу тебя домой, Льюк. Выспись как следует — и придешь в себя.
Льюк с трудом встал на ноги.
— Да и тебе не мешало бы — судя по твоему виду, — сказал он.
Назад: 26
Дальше: 28